скачать книгу бесплатно
– Вы ешьте, товарищ командир, а я буду докладывать, – сказал он и развернул папку. – Есть вопросы срочные. Нашему полку приказано нанести удар по танковой колонне в районе Томашув, Сокаль. Двадцатью четырьмя экипажами. Вылет – в четырнадцать ноль-ноль. Бомбометание – в восемнадцать. Посадка последних экипажей в сумерках. А завтра снова на Бухарест, Констанцу, Сулину.
Подошла официантка.
– Может, съедите что-нибудь, товарищ майор? – спросила она у начальника штаба.
– Нет. А вот чайку выпью с удовольствием.
– Кто летит? – Меньшиков отрезал кусочек мяса и положил в рот. Все же надо подкрепиться. Кто знает, когда теперь удастся попасть в столовую?
– Вторая эскадрилья. Подвесили тридцать тонн бомб. Маршрут очень уж дальний. Всюду, говорят, рыщут фашистские истребители. Положение на фронте серьезное: немцы вышли к Минску, Львову, Вильно. Бомбили Киев, Одессу, Смоленск. – Официантка принесла чай. Начальник штаба отхлебнул несколько глотков, глубоко вздохнул и с грустью продолжил: – В нашем районе фрицы, похоже, диверсантов выбросили: во многих местах телефонная связь нарушена.
– Усилили охрану?
– Само собой. Часовых и днем не снимаем.
В штабе Меньшикова поджидал оперуполномоченный капитан Петровский с лицом суровым, официально-предупредительным. Холодно протянул майору руку и, не поинтересовавшись боевым вылетом, пошел следом в кабинет.
– Что-нибудь удалось выяснить? – спросил Меньшиков.
– Ты о диверсантах? – Петровский выдвинул из-под стола стул, сел. – Пока ничего, – помолчал. – Дела очень плохи, Федор Иванович. Диверсанты – цветочки, а ягодки… – Капитан щелкнул костяшками пальцев по столу. – Вам известно, что ночью перед боевым вылетом кто-то отлучался с аэродрома?
– Отлучался? Куда?
– А вот это надо еще выяснить. Ты никого не отпускал?
– Разумеется. – Меньшиков соображал, кто же осмелился нарушить его строгий запрет. Вспомнился разговор Туманова с Гордецким. Почему они не спали и куда шли? Не они ли? – Я слышал голоса летчиков Гордецкого и Туманова. По-моему, только они не спали, – высказал предположение Меньшиков. – А направлялись они к землянке.
– Если бы… – вздохнул Петровский. – Они отлучались в городок.
– Зачем? – Меньшиков спохватился, увидев саркастически-насмешливый взгляд Петровского, и пояснил свое недоумение: – Дисциплинированные, хорошие летчики.
– «Дисциплинированные, хорошие»… – повторил с грустью в голосе Петровский. – Очень уж ты доверчив, Федор Иванович. А знаешь, с кем они встречались?
– Слыхал от летчиков. И видел ее сегодня.
– Кто она?
Меньшиков пожал плечами.
– Похоже, из сельских. Руки крупные, работящие.
– Вот видишь, как обманчива внешность. Она из интеллигентной семьи, дочь бывшего директора Краснодарского универмага Пименова. Слыхал о судебном процессе по делу о спекуляции?
– Нет. Я ведь недавно здесь, на юге… А при чем тут Туманов и Гордецкий?
– Я тоже интересуюсь, при чем. При чем их уход, при чем знакомство с этой девицей, дочерью осужденного. И еще есть одно «при чем». – Он выбил костяшками пальцев дробь на столе. – Не для распространения. В первый день войны, когда полк получил боевую задачу, она тут же была передана по радио. Со всеми подробностями: с маршрутом полета, количеством экипажей, эшелонами, временем удара по цели. Вот почему откладывался ваш боевой вылет. Этим утром, как только начала взлетать твоя группа, снова был засечен радиопередатчик Тем же шифром сообщались коррективы налета.
– Не подозреваешь же ты Туманова и Гордецкого в шпионаже?
– А почему бы и нет? Ты уверен в них?
– Я ручаюсь за них.
– Не надо ручаться, Федор Иванович. – Петровский поднялся. – Что ты знаешь о своих подчиненных? Хотя бы о Туманове. Что он не имеет родителей, окончил 10 классов с отличием. А кто его воспитывал, у кого он, будучи беспризорником, набрался таких благородных манер, дисциплинированности, исполнительности? – Петровский колючим, ледяным взглядом пронзил Меньшикова. – Вот то-то. В общем, я уже доложил свои соображения по инстанции и получил «добро».
– В таком случае я тоже вынужден доложить свои соображения моему командованию, – ответил Меньшиков и полез в стол за бумагами, давая понять, что разговор окончен.
5
В напряженных воздушных боях рождались все новые и новые герои…
(Великая Отечественная война Советского Союза 1941–1945)
Вечером на аэродром прилетел на учебно-тренировочном самолете командир корпуса генерал Тулинов. После разговора с оперуполномоченным Меньшиков позвонил ему и доложил о результатах боевого вылета. Рассказывая о воздушных боях, назвал фамилии командиров отличившихся экипажей, среди них Туманова и Гордецкого, а уж потом сообщил об их проступке, стараясь смягчить вину подчиненных героическими действиями в полете.
– Послушаешь вас, так все у вас асы, а потеряли треть экипажей, – недовольно пророкотал генерал. – Ладно, прилечу – сам разберусь.
И вот прилетел. Меньшиков встретил его на аэродроме и на своей изрядно поношенной эмке повез в штаб полка. Генерал сидел молча, насупив свои широкие брови, отчего на лбу прорезались две глубокие морщины. Такое настроение командира корпуса не предвещало ничего хорошего, и Меньшиков не решался начать первым разговор, хотя очень хотелось узнать, какие потери в других полках и каково положение на фронтах.
Машина остановилась. Генерал вышел из кабины, но в штаб идти не торопился. Достал папиросу и сел на лавочку в курилке. Меньшиков остановился рядом, ожидая, когда командир начнет разговор.
Тулинов чиркнул спичкой, прикурил и, глубоко затянувшись, словно вздохнул о чем-то. Спросил, не поднимая головы:
– Почему такие большие потери?
Меньшиков ждал именно этого вопроса, но ответил не сразу. Почему? Он задал этот же вопрос себе, когда узнал, что из его группы не вернулось шесть экипажей. И когда уговаривал женщин разойтись по домам, уверяя, что их мужья еще вернутся, знал: нет, не вернутся, и ломал голову, почему огонь наших скорострельных пулеметов, считавшихся первоклассным оружием, столь малоэффективен. А когда Тулинов выразил недовольство по телефону – «потеряли треть экипажей», – голова и вовсе пошла кругом. Почему? Этот вопрос угнетал его, не давал покоя. Очень хотелось спать, и он не поехал с аэродрома, а зашел в землянку, сооруженную возле КДП, ткнулся на нарах в пахучую, скошенную накануне траву, еще волглую, источавшую все запахи земли, неба и солнца. Задремал он сразу, именно задремал, а не заснул, потому что вопрос о причинах больших потерь продолжал мучить его. Поначалу он искал ответ в своих действиях: где и какую он допустил ошибку? – но, когда вернулась вторая эскадрилья без семи экипажей, он понял: дело не в нем.
– Немцы оказались сильнее, чем мы предполагали, – ответил он генералу.
– Сильнее? – Генерал поднял голову, и его широкие брови круто изогнулись, выражая недоумение. – Или лучше подготовлены?
– Мы подготовлены не хуже, – возразил Меньшиков. – Но скорость «мессершмиттов» пятьсот семьдесят километров, почти вдвое выше наших «илов», и у них двадцатимиллиметровые пушки…
– А скорострельность разве не играет роли?
– Играет. Но немцы открывают огонь с шестисот-пятисот метров. Для ШКАСа такая дальность неэффективна. И нужен второй стрелок: задняя нижняя сфера у нас практически не защищена.
Генерал о чем-то подумал, взглянул на часы:
– Во сколько у вас построение?
– В двадцать ноль-ноль, после ужина.
– Хорошо, вот тогда и поговорим со всеми, послушаем мнение других. А где ваши особо отличившиеся, которыми особый отдел заинтересовался?
– Туманов и Гордецкий?
– Да, они самые.
– Отдыхали. Сейчас должны в столовую прийти.
– Вызовите их сюда.
Пока посыльный бегал за летчиками, Меньшиков докладывал Тулинову о результатах бомбометания, о том, что видел на пути к цели и на обратном маршруте. Они перешли в кабинет комполка, и Тулинов, расстелив на столе карту, отмечал на ней место встречи с истребителями, расположение зенитной артиллерии, кораблей в море. Генерал несколько отошел и, когда Туманов и Гордецкий доложили, что явились по его приказанию, даже протянул им руку и предложил сесть.
– Вдвоем уходили в самоволку? – задал он вопрос без проволочки и без той суровости в голосе, которая слышалась, когда он разговаривал по телефону.
Меньшиков заметил, как замкнулся Туманов, плотно сжал губы, видно, не желая отвечать на вопрос ни при каких обстоятельствах. Гордецкий же, наоборот, оживился, озорно блеснул темно-карими глазами и тут же выпалил:
– Так точно, товарищ генерал, вдвоем.
– Куда? – Откровенность лейтенанта не смягчила Тулинова, голос его зазвучал жестче, суровее. – Только честно, как на духу.
– Само собой, – не смутился Гордецкий. – К девушке. Она просила нас прийти еще днем, но мы не смогли. Пошли ночью, когда узнали, что вылет откладывается.
– А приказ командира?
– Так мы ж на несколько минут. И девушка просила… по очень важному вопросу посоветоваться…
– Сразу с обоими?
– Мы ее друзья. Вопрос действительно оказался важным: девушка решила уйти на фронт. Правда, об этом она сказала нам сегодня – ночью мы ее не нашли.
– Сколько вы отсутствовали?
– Минут тридцать. Нас в городок полуторка подбросила, что ужин привозила.
– А вы хорошо знаете свою девушку?
Туманов еще ниже опустил голову, Гордецкий и на этот вопрос ответил с прежней уверенностью:
– Так точно, товарищ генерал, хорошо. Она сирота, работает в колхозе. Вот на фронт добровольно решила уйти. Разве это не характеризует ее?
Генерал глянул в глаза Меньшикова, словно спрашивая у него ответа, согласно кивнул:
– Характеризует. А где ее родители?
– Мать умерла не так давно, а с отцом какое-то несчастье случилось. Мы о нем никогда разговор не заводим.
– Значит, на фронт решила… – в задумчивости повторил генерал, и лицо Гордецкого засияло.
– Товарищ генерал! – горячо заговорил лейтенант. – Возьмите ее к нам в полк, хоть воздушным стрелком, хоть мотористом, хоть еще кем-нибудь. Она толковая девушка, десять классов окончила, быстро войдет в курс дела. Ведь нам так нужны сейчас люди…
– Вы ее любите? – Генерал повеселел, лукаво прищурил глаза.
– Очень любим! И ручаемся за нее!
– Ну, коли ручаетесь… Оба любите?
– Так точно, оба.
– А не боитесь поссориться?
– Не боимся, товарищ генерал. Да и не о личном счастье время думать. Так что распорядитесь, товарищ генерал, чтобы ее зачислили в наш полк.
– Постараюсь помочь вам в этом вопросе. А что касается вашей самовольной отлучки… – Генерал повернулся к Меньшикову. – Накажите их, Федор Иванович, своей властью. Повторится нечто подобное – под трибунал. Ясно?
– Так точно! – подскочили лейтенанты со своих стульев.
* * *
На аэродром Меньшиков приехал с четко сложившимся планом разбора боевого вылета и конкретными рекомендациями на предстоящие полеты. В землянке, где он намеревался собрать летный состав, было сыро и сумрачно, на Меньшикова дохнуло каким-то могильным запахом – землей со свежими стругаными досками (землянку вырыли два дня назад), и он поспешил наверх, отгоняя вернувшиеся было мысли о погибших. Нет, разбор следует проводить под открытым небом.
Вдали показалась эмка. Генерал Тулинов остался после ужина в штабе, чтобы созвониться с командующим Южным фронтом, уточнить задачи. Что нового он привезет? Меньшиков направился к КДП, куда должна подъехать машина с генералом.
Тулинов вылезал из машины долго и нехотя, лицо его снова было хмурым и озабоченным; значит, вести неважные. Глянул на склонявшееся к горизонту солнце, потом на землянку и спросил:
– Может, на свежем воздухе поговорим? В землянке, пожалуй, тесновато.
– Да, здесь будет получше.
– Только выставьте часовых. И на ночь выделяйте оцепление аэродрома. В общем, бдительность и еще раз бдительность.
Минут через десять на грузовых машинах подъехал летный состав. К этому времени на месте, где буйно цвели маки, был установлен стол, около него три стула, а метрах в двухстах с разных сторон маячили часовые – боевое охранение.
Меньшиков построил летный состав, отдал генералу рапорт и после того, как строй громогласно ответил на приветствие комкора, дал команду левому и правому крылу изломать линию, образовать букву «П».
– А теперь всем сесть.
В строю послышались шутки, смех. Генерал подошел к столу, снял свою фуражку с большим квадратным козырьком – «посадочной площадкой», пригладил рукой реденькие светлые волосы. Шутки и смех прекратились. Генерал окинул всех взглядом и заговорил негромко, но властно, внушительно:
– Товарищи! Только что я разговаривал по телефону с командующим фронтом. Он поздравляет вас всех с боевым крещением, с первым трудным, но успешным боевым вылетом. По предварительным данным – дешифрованным снимкам и сообщениям иностранных агентств, в Бухаресте разрушен авиационный завод, а полутонная бомба угодила в королевский дворец. Кто из вас брал полутонную бомбу? – генерал повел взглядом по присутствующим. Встал капитан Цветов.
– Мой экипаж, товарищ генерал.
Ответил скромно, без импозантности, как и подобает командиру, и не «я», как ответил бы на его месте другой, а «мой экипаж». В донесении Цветов словом не обмолвился о своих заслугах, записал лаконично: «…Задание поразить королевский дворец пятисоткилограммовой бомбой экипаж выполнил». И теперь он стоял спокойный, даже, казалось, равнодушный, отчего его худощавое лицо с выгоревшими бровями и вовсе выглядело заурядным, похожим скорее на лицо деревенского простецкого мужичка, а не аса, командира эскадрильи.
Генерал удовлетворенно кивнул: «Садитесь» – и повернулся к командиру полка:
– Товарищ Меньшиков, представьте экипаж к награде. Командира – к ордену Красного Знамени, остальных к ордену Красной Звезды.
– Есть!
– Большой урон нанесен врагу и в портах Сулина и Констанца. Горят его нефтезаводы, склады, пакгаузы. Вторая эскадрилья бомбила в районе Сокаль, Томашув танковую колонну фашистов. Успешно действовали и другие полки нашего корпуса. Но, несмотря на это, враг продолжает наступать. Я не буду останавливаться на положении на фронте, вы сами летали и видели: положение очень тяжелое. Фашисты пока имеют большое преимущество в живой силе и технике. Чтобы лишить их этого преимущества, надо сильнее их бить, уничтожать самолеты, танки, пехоту. Выявлять места их сосредоточения и бомбить. Не давать им покоя ни днем ни ночью. Сегодня вы нанесли ощутимый удар по врагу и в воздушном бою показали пример мастерства и мужества, сбили семь фашистских стервятников, несмотря на то что летали без сопровождения истребителей. Для бомбардировщиков это неплохо. И все-таки наша радость омрачена потерями: с боевого задания не вернулись тринадцать экипажей. Мы точно пока не знаем, сколько сбито, сколько село на вынужденную, не дотянув до своего аэродрома, – такие есть, – но все равно, товарищи, потери очень большие. И я собрал вас, чтобы откровенно поговорить, в чем причина наших неудач, что нужно сделать, чтобы не нести потерь, эффективнее бить заклятого врага. Поэтому прошу прямо и открыто высказать свое мнение, не стесняться критиковать всех и вся, невзирая на ранги, если они в чем-то повинны. – Генерал снова обвел взглядом присутствовавших. – Ну, кто самый смелый?
Меньшиков следил за генералом и видел, как клонились головы летчиков и штурманов, как опускали они глаза долу. «Да что же это они, – недоумевал майор, – в бою не дрейфили, а тут сробели?.. Нет, не сробели», – понял он, встретившись со взглядом своего штурмана и прочитав в нем сочувствие. Призыв генерала «критиковать всех и вся, невзирая на ранги», подчиненные восприняли как обвинение в потерях своих командиров. Потому они и прячут глаза. В груди у Меньшикова приятно защемило: значит, любят его подчиненные, коль даже намек на его ошибку вызвал у них протест.
– Так что же вы? – спросил генерал. – Или враг настолько силен, что нет никаких способов бороться с ним?
