Злоключения на острове Невезения

Через некоторое время она вновь пришла, на этот раз не с улицы, а мимо баков, огородами. Девчонка нагло слонялась по двору, заглядывая во все щели. Шёл дождь, поэтому хозяйка пожала плечами и следить за ней не стала. А через некоторое время послышались крики. Быстро промчалась по дороге девчонка, за ней топали Долговязый и Максим. Вскоре бандиты прошли назад, переговариваясь пьяными голосами:

– Никуда не денется… ага, замёрзнет и вернётся…

Потом пришла Анна: «Выгнали».

– Оно и к лучшему, – ответила Марья Кузьминична. – Не стоит рисковать, дома помолишься.

Тимофей под воздействием препаратов спал, всхрапывая. Уже почти стемнело. Выходить на улицу было страшновато, а оставаться дома – муторно. Она накинула старую куртку Олега, в которой ходила за дровами, сунула ноги в калоши и побрела по меже между огородами, решив посмотреть, насколько поднялась вода в реке. Впереди что-то мелькнуло. Плот! Его относило к противоположному берегу, потом развернуло и снова потянуло на середину. И на нем что-то тёмное. Вот, зашевелилось. Есть! Клюнули! Теперь надо ещё одного удалить. У Марьи Кузьминичны к нему отдельный счёт.

Сдвинув половик в коридоре, она уставилась на люк подвала, как будто первый раз его видела. Надо же, как сделано мастерски! Металлическое углубление для пальцев, чтобы открывать, и в то же время чтобы ходить не мешало. А петли на каких крупных болтах! У неё и отвёртки такой здоровенной нет. Пошарила в инструментальном ящике. Вот, пожалуй, долото подойдёт. Провозилась около часа, почти уже отчаявшись. Когда нужна мужская помощь, как назло, один с радикулитом, другой побитый-поломанный, третий вообще уехал! Наконец тяжёлое творило отделилось от пола. Она прислонила его к стене, закинула половик в угол горницы и достала из-за шкафа циновку. Новую купила, собиралась следующим летом в горнице стелить. Кинула на открытый люк. Хорошо лежит, не прогибается.

Закутавшись в старую куртку, долго сидела в темноте, глядя на дорогу. Наконец появилась тёмная фигура. Один. Не долговязый. Постоял и двинулся к её калитке. Прислонился к ней, прикуривая. Ну, господи, благослови!

Марья Кузьминична прошла по краешку вдоль стены, приоткрыла дверь так, чтобы свет из коридора падал на дорожку, и сказала вполголоса:

– Не сомневайся, деточка, никто тут тебя не найдёт!

И быстро отступила назад, всё так же вдоль стены.

Максим рухнул в подвал, даже не вскрикнув. Ругаться он начал уже там. Эх, надо было хоть грабли туда положить! Марья Кузьминична стояла и наблюдала за тем, как в проёме сначала замаячила голова, потом за край ухватилась рука. Тогда она с силой наступила на неё и вогнала шприц в предплечье. А потом, не переставляя ногу, ещё брызнула в поднятое лицо аэрозолем. Схватила тяжёлую крышку и прикрыла подвал. Быстро накрыла его половиком и стала пятиться к двери, но наткнулась на Тимофея.

– Тётя Маша, он же вылезет!

– Ушёл, ушёл подальше, у них же оружие! Не вылезет, я ему такую адскую смесь всадила, у него сейчас сознание смешается и мышцы расслабятся!

Через десять минут на приподняла крышку и заглянула вниз. Сидя на полу, Максим ещё продолжал шевелиться. Она прикрыла крышку и стала прикручивать болты.

– Тётя Маша, ты в отверстие в ручке засунь что-нибудь, ну, вот хоть гвоздь большой. За него возьмись и поворачивай!

– Где ты раньше был, – ворчала она. – Все руки ободрала, пока открутила!

– Рычаг придумали древние люди.

– Жалко, что они не придумали самонадевающиеся наручники. Возьми с полки фонарик, будешь мне светить!

– А если очнётся?

– Я тебе не древний человек, а современный медик. Действую не рычагом, а наукой.

Сама-то боялась безумно. Но связать пленного было необходимо. Руки замотала за спиной, ноги ещё и к железной подпорке примотала. Прислонила тело к стене, залепила скотчем рот. Брезгливо обшарила карманы. Ничего существенного, кроме пистолета и финки с наборной ручкой. Лучше бы телефон с собой носил!

– Тимочка, ты в армии служил?

– Нет.

– Ну, значит, стрелять не умеешь. Дальше будет опять самооборона без оружия.

Долго не могли заснуть. Тимофей всё-таки после полуночи захрапел. Поняв, что под такую музыку не заснёт, она перенесла постель в холодную горницу, накинула на одеяло зимнее пальто и тулуп и наконец-то уснула.

Проснулась от громкого стука. Спала одетая, поэтому открыла сразу. Взглянув на её заспанное лицо, главный спросил:

– К вам никто не заходил?

– Нас тут двое. А кто нужен-то?

– А вчера кто последним заходил?

– Тина два раза забегала. Второй раз – с кавалером. Он не заходил, на крыльце постоял. Всё. Да, потом ещё вот с ним и с Максимом в догонялки играли.

– Зачем она приходила?

– Ну, она спрашивала, зачем брёвна на берегу лежат…

– Какие брёвна?!

Долговязый испуганно мотнул головой:

– В том конце… плот…

Главный схватил его за грудки, но потом резко опустил руки:

– Ну… ты…

Выскочил и зашагал вверх по улице. Долговязый заспешил вслед. Марья Кузьминична оделась и вышла на дорогу. Бандиты уже маячили где-то за Аниным домом. Она вернулась во двор и побежала по тропинке мимо баков к Лениному дому. Только сейчас она сообразила, что в первый раз в нём не было никого! Главный дальше, чем когда с дороги её вернул, от дома не отходил! Когда они с Паней покойницу обмывали, они во дворе отирались. Добычу охраняли! А теперь в доме только покойница. Понятно, деньги хранятся в чулане. А где телефоны?

В чуланной двери блестел новенький дверной замок, да ещё и навесной висел на старенькой накладке. Где это они замки нашли на нашем острове, удивилась она. Да, значит, всё там, и телефоны в том числе. Пнула дверь ногой с досады. Побежала назад. И вовремя. С дороги слышались мужские голоса. Пулей влетела в дровяник, ухватила охапочку и медленно пошла к дому. А бандиты уже входили в дом, переругиваясь:

– Не мог Максим!

– Да? А где тогда он?

«Где-где, у вас под ногами», – подумала она злорадно. Они зашли в дом и не церемонясь расположились за столом. Долговязый сказал:

– Бабка, дай пожрать!

Марья Кузьминична с грохотом свалила дрова у печи и сказала:

– Не видишь, только встала. Сейчас затоплю и кашу поставлю.

– Ну её. Картошки, что ли, навари.

– Так нет картошки, ты всю унёс. Макароны будешь?

– С мясом!

– Мяса нет. Разве что Барсика освежевать?

– Хватит! Ты когда Борьку видела? Куда он ходил, рассказывай, – стукнул по столу главный.

– Это кто Борька? Ваш молодой, что ли? Так говорю ж, только на крыльце стоял. А, он же ещё баней интересовался!

– Где баня?

– Вы что, за водой ни разу не ходили?

Значит, не ходили, молодой у них водоносом был. Кинулись на площадку к спуску, Марья Кузьминична из горницы в окошко наблюдала. Впрочем, главный сразу вернулся. То ли про богатства свои вспомнил, то ли просто лодырь. Она быстренька вернулась в дом, полезла в буфет, разворошила коробки с ампулами, выбрала одну, переломила, достала новую бутылочку со спиртом, вылила туда лекарство, ампулу с ваткой бросила в печку, бутылочку поставила на место.

– Тимофей, я при них буду тебя перевязывать!

– Понял, не дурак! Клофелин?

– Твой клофелин – прошлый век!

Когда главный вернулся в дом, Марья Кузьминична чистила луковицу. Он присел за стол и уставился на неё. Она пожала плечами и сбросила нашинкованный лук на сковородку. В молчании они провели минут пятнадцать, потом в дом ворвался запыхавшийся долговязый с потрёпанным пакетом в руках:

– Вот! Под крышей нашёл!

Главный вынул из пакета три запечатанных в целлофан кирпича тысячерублёвок, повертел в руках и убрал в пакет:

– Это те, которые вы девке вчера дали? Да как вы…

– Кто же знал, что она их спрячет! Мы думали, она никуда не денется!

– Макароны будете? – Марья Кузьминична невозмутимо глядела на них. – Ешьте да ступайте к себе. И допустите наконец наших читалок к покойнице!

– Читайте, кто вам мешает!

– Бугай ваш пьяный вчера выгнал.

– Ну, сегодня ни его, ни водки, – пробормотал долговязый.

– Это хорошо, – сказала Марья Кузьминична, и налила Тимофею чай.

Бандиты ушли, бросив напоследок: «Обедать придём». Тимофей спросил:

– Что ж не перевязывала?

– Как-то это получилось бы подчёркнуто. Долговязый – придурок, а вот главный… он, зверюга, нюхом чует. На обед придут и застанут нас невзначай. Время-то не сказали! Давай, Тимофей, я тебя застегну, и дойди ты до Пани и Анны, скажи, что к покойнице допускают!

Всё получилось. Уходя с обеда, Долговязый прихватил с собой бутылку, несмотря на слёзные просьбы Марьи Кузьминичны не лишать её медикамента. Через полчаса она пошла следом за ними, и нашла их спящими, одного за столом, другого на кровати. Первым делом скотчем был обмотан и привязан к стулу главный.

– А чтой-то ты делаешь? – сунула нос в дверь пришедшая сменить Анну Паня.

– Тише, люди спят! Топор пойди найди, – прошипела Марья Кузьминична, переходя к Долговязому.

– Зарубишь, что ль?

– Кладовку открыть надо!

– Дык пошарь в карманах!

Пришлось обыскать обоих. Ключи, конечно, оказались у главного. И у обоих пистолеты.

– И где они их покупают, – с интересом разглядывала оружие Паня.

– Не трогай!

– За дуру-то не считай! Вдруг стрельнут!

Телефоны были свалены вместе с прочей техникой Тимофея в сумку, которая стояла у старинного круглого столика, невесть как оказавшегося в крестьянском доме. Она сгребла их в фартук и метнулась в дом, выхватила свой и посмотрела:

– Ну, мы могли год в оккупации прожить, и никто бы про нас не вспомнил. Третий день без связи – и никто не звонил! Гад наш участковый один раз, и больше не соизволил! Ссёлковскому позвоню! Михаил Антонович, вам повышение по службе не требуется? Мы тут для вас резонансное дело раскрыли…

Через полчаса над Вторым Рясово загрохотал вертолёт.

– Вот придурки, сказал Тимофей. – У нас и сесть-то некуда… разве что на дорогу у самой речки.

Вся деревня сидела у покойницы, только Марья Кузьминична ушла в дом, поставила телефон на зарядку и разговаривала. Предупредила Зимина, чтобы не давал жене смотреть местные новости. Он захлюпал в телефон: «Как жалко-то, Кузьминична!» На похороны обещал приехать. Посоветовал позвонить Ангелине с телевидения, может, она поможет с вездеходом. «А не дорого?» Он отрезал со знанием дела: «Информация – тоже товар!» Ангелина связала её с каким-то жуком с какого-то сайта, который за видео обещал завтра с утра пригнать вездеход, способный спроста проехать через залитые на метр пороги. Позвонила Тимофею, который не выпускал обретённую технику из дрожащих рук, и велела ему вести съёмку. Потом снова Ангелине, уточняя, не обманет ли этот жук. Она подтвердила, что всё будет, и что сама приедет. Тогда Марья Кузьминична заказала ей венок и продиктовала надпись. Ей стал что-то кричать какой-то мужик, чтобы убрала телефон и поговорила с ним. Она отмахнулась и позвонила Свете, попросила нанять местных, чтобы могилу выкопали: «Света, всё потом! Под берёзой, где все наши!» Тут мужик у неё телефон вырвал и отключил.

– Ах, простите, – опомнилась она. – Вы за бандитом? Что ж один, его же вытаскивать надо, – вышла в коридор и дёрнула за половик. – Вот, пожалуйста, забирайте!

Не пошёл у них разговор с прибывшими. Когда по деревне побежали бойцы в бронежилетах, касках и с автоматами, грубая Паня сказала:

– Ух ты, в каких лесах они такие красивые воевали, пока нас бандиты убивали?

Яростно ругались по поводу покойницы, которую приезжие во что бы то ни стало хотели забрать для вскрытия. Бабки встали стеной. Следователь воззвал к Марье Кузьминичне как к старосте, женщине образованной и относительно вменяемого возраста. Она ответила:

– Я как бывший медик и неверующая позволяю после смерти меня не только вскрыть, но и нашинковать. Но воля покойной выражена была внятно и недвусмысленно: не вскрывать, похоронить в Ссёлках. И мы должны её уважить. Вот покойница, вот её пробитый висок, вот угол сундука, с которого кровь не стёрта. Пишите протокол на коленке – и баста! Этот урод утверждает, что просто отмахнулся, свидетели, такие же бандиты, это подтверждают. Вскрытие иного не докажет.

Самый гадкий момент – при пересчёте не хватило трёх с небольшим хвостиком миллионов. В рюкзаке оказалось 12 миллионов, причём под пачками денег обнаружилось хозяйственное мыло. Марья Кузьминична сразу заявила, что мыло это у неё с полки вчера стащила бандитка по имени Тина. Но как оно могло там очутиться, если чулан всё время был закрыт и под наблюдением? Три миллиона, которые так и пролежали на столе рядом с уснувшим бандитом, по их утверждению, они сами дали Тине, убеждённые, что она никуда не денется.

Кто их украл? Естественно было предположить, что они уплыли с Тиной и Борькой. Но полицейские, обозлённые деревенской неуступчивостью, предположили, что деньги на мыло подменили те, кто чулан открывал. Взревела Паня. Из слов, ею произнесённых, в литературе употребляются только союзы. Марья Кузьминична, к несправедливости жизни привычная и ничего хорошего от власти не ждущая, сказала:

– Паня, успокойся. Пусть ответят на вопрос: на кой мы их вызвали? Могли спокойно утопить этих троих, разделить все 15 миллионов и после этого улететь на Багамы. Пусть обыскивают всю деревню вместо того, чтобы двух беглецов искать. Это для них и привычнее, и добычнее.

Всё это довершилось интервью заместителя губернатора, которое он поспешил дать центральному каналу, мол, наша доблестная полиция успешно обезвредила банду, и никто не пострадал. А потом другие бесконечно тиражировали это интервью на фоне кадров с замотанными в скотч бандитами и стоящими рядом старухами. Приличнее всех поступила телерадиокомпания, в которой работала Ангелина. В нескольких фразах сочувственно изложили ситуацию, в которой оказались пожилые жители деревни, посетовали на негибкость административно-территориального деления, что давно следовало закрепить деревню за Ссёлками, указали на вину Рясовского участкового, который был обязан проверить относящиеся к его участку населённые пункты, а такие удалённые – тем более. А потом повторили монолог Елены Николаевны Рясовой, прозвучавший у них год назад в связи с махинациями чёрных риелторов.

К вечеру в деревне не осталось посторонних. Надя Рясова закатила глаза и сказала вслед вертолёту:

– Он улетел, но обещал вернуться! Ах, шалунишка! Спрашивается, на кой ляд мы их звали? Только время потеряли! Давайте теперь поминки готовить!

Утром приехали на военной машине с высокими колёсами Ангелина и Зимин. Его встречали со слезами. И он кинулся к старухам, будто год не виделись. А когда выехали на шоссе неподалёку от Ссёлок, их встретили и местные, и приехавшие на заказном автобусе старухи из большого Рясово. От шоссе и до церкви все двигались пешком. Марья Кузьминична услышала недоумённый шёпот местных: «Почему не вопят?» Удивилась: они что, не знают, что у Лены – родни никого. Оказалось, что в Рясово, в отличие от других деревень, сохранилась традиция причитаний. Неожиданно тонким-тонким голосом вступила Наташа:

– Круглая-то ты да сиротиночка,

Уж бедная ты да ягодиночка,

Уж никто тебя не провожает,

Ни отца-то у тебя да ни матери.

Провожают тебя да люди добрые,

Люди добрые да всё соседушки,

Люди добрые да ото всей души,

Ото всей души, да не от радости…

Это завораживающее гипнотическое пение прорвало какие-то шлюзы в душе, и вдруг полились слёзы. Она плакала, вспоминая Ленино миролюбие, её трогательные рассказы, незлобивость, нелёгкую судьбу, преданность непутёвому племяннику Феденьке. Когда тонкий голос Натальи внезапно смолк, вступил низкий грубый голос Пани:

– Как подымись, да туча грозная,

Упади, да с неба камушек,

Расколи-ка гробову доску,

Вы слетите с неба, ангелы,

Положите в тело душеньку…

Замолчала Паня, и из конца процессии, где шли приехавшие из большого Рясово, откликнулись:

– Я путем иду, широкоей дороженькой.

Не ручей да бежит, быстра эта реченька.

Это я, бедна, слезами обливаюся…

В церкви Марья Кузьминична простояла недолго. Как-то неловко она чувствовала среди молящихся. Поставила свечу перед какой-то иконой и вышла на воздух. Следом за ней вышла продавщица Света:

– Ой, не могу службу отстоять, дела ждут, побежала я.

– Пойдём, Света, мимо почты, я деньги сниму, заодно рассчитаемся.

– Если туго с деньгами, я подожду. Похороны ведь!

– Нет, Лена оставила деньги на похороны. Что останется, этому Федьке-паршивцу велела отдать.

– Тратьте, не экономьте, Федька уж полгода как умер, – сказала вышедшая со Светой специалист Рясовской сельской администрации, привезшая старух, которую по-прежнему они звали секретарём сельсовета.

– А что же, а Лена… – растерялась Марья Кузьминична.

– Я получила бумагу и положила её в сторону. Старая она, чего было смысла жизни её лишать? Сказала, Федька наказан на год запрещением посылок.

– Да, человек надеждой жив. Спасибо вам!

Вернулась вовремя, чтобы успеть проводить гроб от храма до могилы. Когда, кинув горстку земли, отошла к Пане, та с тоской ей сказала:

– Эх, думала, это место для меня… да вот соседушка опередила…

– Ты что? Твои ведь все в большом Рясово!

– Мои на небе, а в Рясово только могилы. А я хорошо, если два раза в год там бываю. Уйду – и никого с нами не будет. А тут, покуда живы, меня соседи навещать будут.

– Да, я тоже с мамой моей рядом не упокоюсь, – сказала Анна. – Здесь наше место.

– О чём вы толкуете, подружки, – обнял их подошедший сзади Зимин. – Жить надо! Назло пенсионному фонду! А давайте я вам пример дам для подражания! Иду я, значит, вчера по Горьковской, а впереди над тротуаром зонт телепается такой радужный, перламутровый… ну, где-то в области моего пупка, а из-под него ножки такие капелюшечные, да на каблучке малюсеньком. Заглядываю я под зонт, а там…

– Да неужто наша графиня? – ахнула Паня.

– Она самая! Я поздоровался, она в ответ кивнула этак свысока… вот как жить надо! Любит она себя!

– Ну, что ж, – вздохнула Паня. – она мне чуть не в матери годится. Что барыней себя вела, так мы сами ей дозволяли. Что с ерундовиной этой скандал получился – да шут с ней, она же плохого не хотела, это мозгляк ейный вонь поднял. Дай ей бог до ста и дольше!

Через день позвонил следователь, сказал, что в лозинках под мостом труп утопленницы обнаружен, надо, мол опознать. И замолчал многозначительно.

– И для чего вы мне это говорите?

– Я должен вызвать вас для опознания.

– Ну, попробуйте, – усмехнулась она и прервала разговор.

Перезвонил потом не он, а Ссёлковский участковый. Да, вода спала, сказала она. Но не настолько, чтобы можно было пройти. Машина, может, и проедет, но таксисты рисковать не будут. Да и зачем ей эта докука, за сто вёрст ехать и на покойницу глядеть. Ах, гражданский долг? Когда это она задолжать успела тем, кто свой служебный долг не выполняет? Ладно-ладно, на него конкретно у неё обиды нет, пусть присылают машину завтра с утра пораньше. Да, поедет она с Тимофеем. Заодно врачу его покажет и кое-какие покупки сделает.

Тимофей сегодня с утра копался в своих завалах. Одной рукой ему было неловко, но пришли Маруська с Наташей ему помогать. К приходу Марьи Кузьминичны почти всё уже было разобрано, прибрано и на три кучки разложено: что цело, что ремонтировать или на запчасти отложить, что на вышвыр.

– Глянь, Маша, какой порядок навели, – похвасталась Наташа. – Он ведь тут сидел, паутиной заросший. А железки – дело наживное, ещё купит!

– Завтра покупать поедем, – сказала Марья Кузьминична. – Полиция за нами машину пришлёт. Придётся за это на покойницу поглядеть, но зато потом пойдём покупать всё, что душеньке угодно… но в пределах означенной суммы.

– Этого хватит, тётя Маша, – радостно сказал Тимофей. – Тут многое уцелело. Я ещё покопаюсь, может, ещё что-нибудь до вечера восстановлю.

Выходя из прозекторской в коридор, Марья Кузьминична с возмущением сказала:

– Вот скажи, для чего они нас сюда притащили? Её о пороги так побило, что даже не разобрать, не то он её убил, не то река. Ни лица, ни обуви. Куртка, вроде, её. Но таких в большом городе сотня на километр. Тимочка, ты что так побледнел? Ох, бедный, не привык ты к такому… давай-ка на воздух!

Сзади тащился сопровождавший их полицейский. Она усадила Тимофея на лавочку, сказала:

– Дыши!

Поглядела на полицейского и что-то в памяти забрезжило. Вспомнила, как стояла эта белобрысая у шкафа и шарила взглядом по сторонам и сказала:

– Ну-ка, встань вот так, боком, – отошла в сторону, вернулась, подняла его руку. – Ну, точно! Давай-ка вернёмся.

Полицейский, тоже отчасти утративший свежий цвет лица, поплёлся следом за ней. Она влетела в прозекторскую и спросила патологоанатома:

– Скажите, а руки у неё в каком состоянии?

– Отпечатки, возможно, восстановим, я же сказал… а что?

– Девчонка была левша. Но это, наверное, по трупу не определишь? Зато на левой руке на запястье вверх от мизинца у неё был не то шрам, не то ожог, не то родимое пятно. Красноватый такой серпик.

– Есть!

Он показал.

– Она, Тина!

Полицейский, снова слегка позеленевший лицом, оживился:

– Это можно считать уверенным опознанием? Давайте запишем!

Марья Кузьминична расписалась в его бумагах и вернулась во двор:

– Пошли, Тимофей, я участковому позвонила, он обещал нас от Ссёлок до дома довезти. А то эти: «мы вас катать не намерены, или сразу отвезём, или сами добирайтесь». Здесь в двух кварталах травматология, санитар мне сказал. Чтобы побыстрее, купим платный талон, да и всё!

В травматологии к ним присоединился Зимин. Он перечислял названия магазинов и их адреса, Тимофей кивал: «Это серьёзная сеть… нет, туда не пойдём… большой, говоришь… ладно, посмотрим». Осмотр врача его заинтересовал гораздо меньше. Ну, а в магазине терпение у неё лопнуло. Оказывается, Тимофей не собирался всё покупать в одном месте! Они ходили, консультировались, записывали цены и параметры, собираясь сюда вернуться, если в следующем магазине будет дороже или не тех производителей. И Марья Кузьминична решительно сказала:

– Мужики, я для вас только кошелёк. Пока вы до кассы не дошли, мне тут делать нечего. В следующий магазин пойдёте без меня. Я двинусь по своим покупкам, а вы позвоните мне, когда дело дойдёт до пробивания чека.

Она посетила пару аптек, пополнив свои изрядно пощипанные после недавних событий запасы, потом не удержалась и пошла по магазинам. В очередном её застиг звонок Зимина: «Тимоха начал затовариваться». Выяснил, где она находится, и посоветовал добираться пешком, тут, мол, недалеко, и дал ориентиры. И Марья Кузьминична бодро зашагала по тротуару, иногда поглядывая на противоположную сторону, потому что после того, как она пройдёт мимо банка, следовало повернуть направо. Вот и он… господи, а ведь это тот самый, ограбленный! Она даже приостановилась. Потом опомнилась и пошла дальше. Потом снова оглянулась. Следующее за ним здание – ювелирный магазин. На крыльце рядом с урной курил охранник. «Вот профессия», – вздохнула Марья Кузьминична. Пригляделась и вздрогнула. Сволочь, небось, не раз вот так курил с соседом по службе. А сам обрекал его на смерть.

Что делать? Нет, первым делом свои заботы, этот отморозок теперь никуда не денется! И она устремилась к компьютерному магазину.

Их взяли у кассы, когда она вставляла карточку в терминал. Оказывается, всё время, пока они ходили по магазинам, их «вели», ожидая, когда они начнут тратить три миллиона. Тимофей расстроился, что покупка не состоялась, Марья Кузьминична пришла в бешенство. Она сказала:

– Вот смотрите, на карте моё имя и дата выдачи. Полгода назад! Счёт проверяйте, а пользоваться им вы мне не запретите! Давайте терминал, я плачу! Тимочка, получай товар, вот чек! А за эту задержку я могу их достойно наказать. И поверь, я это сделаю!

Зимин сказал:

– Достали! Помню, был древний фильм «Процесс и трёх миллионах». Там жулики решили банкира обокрасть, другой жулик решил этих жуликов обокрасть, а в результате его ещё один жулик опередил. Полиция запуталась в них. Так и наша полиция… тоже шибко умная.

Разобрались довольно быстро. Баланс она им сразу распечатала, и денег там всего-ничего, а через сорок минут они каким-то образом умудрились добраться до её вклада и убедились, что он сделан два с половиной года назад, а полгода назад перенесён на новый счёт под новые проценты, и никаких движений средств кроме процентов за это время не происходило. Невнятно извинились. Марья Кузьминична махнула рукой:

– Не стоит беспокоиться. Завтра проклятьями будете мою голову покрывать!

Позвонила тому, кто недавно пригнал им армейский вездеход. Объяснила ситуацию и мотивы, почему не захотела сообщать о преступнике.

– Хотите – сами задерживайте, хотите – местную полицию привлекайте. Снимайте шоу в любых ракурсах. А нам много не надо, просто доставку до дома обеспечьте за информацию!