Утятинская торговка

– Я так думаю… квартира напротив. Старуха Лиго. У неё двухкомнатная. Она совсем плоха, племянница с дочерью за ней ходят. У них комната в Васильевке. Они съедутся в вашей квартире, вы переедете в их, а Ваню – в Васильевку.

– Не хочу в Васильевку!

– Как в вытрезвителе посидишь, так захочешь.

– Земфира Рувимовна, вы знаете эту квартиру? Она вас устраивает?

– Да, это хорошая квартира…

– Мария Давидовна, вы согласны на обмен?

– Я не согласен! – крикнул Ваня.

– Сейчас согласишься, – сказал милиционер и вышел. Все потянулись вслед за ним на лестничную площадку, а Ира проскользнула и в соседскую квартиру, когда дверь ее открыла симпатичная блондинка средних лет с ямочками на щеках.

Когда спустя минут пятнадцать они вышли оттуда, Ира в сердцах спросила:

– И что это у вас все бабки такие противные?

– Это ты верно… все. И ты станешь бабкой, так тоже вредничать начнешь.

– Но не по отношению к своим! Они за ней ходят как за родной, а она: пусть квартира государству отойдет!

– А ты молодец. Как здорово насчет лерик… реликвий, в общем, барахла ее и фотографий. Ведь задумалась, дура старая. Так, Куркин, за тобой сейчас «люся» приедет, я от Лиго позвонил.

По лестнице загремели сапоги. Два милиционера взяли Ваню в клещи и потащили вниз. Он упирался и орал: «Зема, ты у меня попляшешь!»

– Так, граждане, – сказал на прощание участковый. – С Куркиным я на трезвую голову завтра поговорю. Придется ему согласиться. Но сами-то не тяните, а то бабка Лиго, не ровен час, помрет.

Этот обмен состоялся довольно быстро. А вот у Бориса Аркадьевича что-то не срасталось. Мешала и его судимость, и здешний участковый, который питал какие-то надежды по поводу Иры и ее квадратных метров.

Однажды, вернувшись с работы, Ира застала у них в доме Марию Давидовну, которая горько жаловалась племяннику на зятя. Оказалось, он опять проник к ним в дом и побил Земфиру. У Иры руки опустились:

– Вы что же, дочь одну оставили?

Мария Давидовна отвернулась от нее, гневно бормоча насчет всяких пролаз, которые лезут не в свое дело. Ира бросилась к телефону, и заказала переговоры с Утятином на номер квартиры Лиго. Поговорив со старшеклассницей Таней, она попросила ее помочь отправить соседку в Уремовск. Толковая девочка связалась с участковым и матерью, которая работала на почте. Через полчаса Ире позвонили с Уремовского Главпочтамта и попросили встретить их машину, которая минут через сорок высадит их родственницу на углу Ленинского и Бабушкина.

Когда Борис Аркадьевич ушел встречать машину, телефон зазвонил снова. Звонила Цецилия Львовна, которая предупредила, что об Ире сегодня спрашивали какие-то кавказцы:

– Ты извини, Голенкова, они мне не понравились. Я сказала им, что ты рассчиталась, чтобы завербоваться в Воркуту. Но вдруг они тебе нужны? Поэтому я обещала им узнать у родственников других завербованных, куда точно ты поехала.

– Они мне не нужны. Я их боюсь.

– Тогда я завтра им скажу, что тебе что-то не понравилось, и ты решила ехать на Дальний Восток на рыболовецкий промысел. Пусть ищут!

– Спасибо вам, Цецилия Львовна!

– Да не за что, Голенкова! (Даже Цецилия не знала о браке Иры, хоть и была родственницей Зинаиды Захаровны)

Когда младшие Наппельбаумы пришли, Ира уже взяла себя в руки. Однако Борис Аркадьевич через некоторое время вышел вслед за ней в коридор и спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Нет… мне надо уехать.

– Куда?

– Не знаю…

– Подожди немного, я уже подобрал тебе квартиру. Сегодня придет маклер.

– Нет. Я должна уехать из Уремовска.

Помолчали. Потом Борис Аркадьевич осторожно спросил:

– Ида, если тебе все равно, куда ехать, может, ты в Утятин поедешь?

Ира глядела непонимающе. А он сказал:

– Моим родственницам все равно в Утятине не жить. В ту квартиру, что я тебе нашел, мы их поселим, а ты в их переедешь. Ну? Соглашайся!

Ира согласилась. И живет здесь уже сорок без малого лет. Наученная горьким опытом, она маме и Томке о месте своего жительства не сообщала, посылая письма и переводы через знакомых, выезжавших в другие города. Только лет десять назад, уже после смерти мамы, она проговорилась сестре, где живет. Последний раз своих преследователей она видела в Геленджике лет тридцать назад, когда отдыхала там вместе с мамой и Славкой. Тогда она и узнала, кто «наводил» их на нее. Когда она поспешно швыряла вещи в чемодан, объявив маме, что должна срочно уехать, мама сказала, что одна с ребенком тут не останется. И они поехали домой, несмотря на горькие слезы Славика. А дома Томка набросилась на нее, орала, что Ира испортила отдых и ей, и ребенку, что она подлая, недаром ее до сих пор разыскивают… И осеклась.

– Так это ты им сказала, что я в Геленджике? Ну ладно, ты сестру не пожалела. Но как ты не подумала, что сына и маму вместе со мной могут убить?

Томка фыркнула:

– Придумаешь тоже – убить!

Мама вмешалась:

– Доченьки, не ссорьтесь! Ира, Тома права! Если твой муж столько лет тебя разыскивает, значит, любит. Может быть, стоит еще раз попробовать?

– Что попробовать? Мама, тебя когда-нибудь били по лицу? А кулаком в живот? Тома, ты прогадала. Они тебе сколько дали, пятьдесят? А за турбазу я заплатила почти триста. Предложила бы мне поторговаться, я бы дала больше!

Теперь, зная, что земляки Ахмада разыскивали не Иру, а камень, она понимала, что была права, когда говорила об опасности для мамы и Славки. Они пытали бы ее до смерти, не пожалели бы и родных.

УСПЕНСК-УТЯТИН, НАШИ ДНИ.

Путаясь в большом мужском халате, с полотенцем на голове, Ираида Семеновна прошла на кухню. Константин молча поставил перед ней тарелку с чем-то мясным.

– Ешь, Ида, – сказал старик. – Разговаривать будем на сытый желудок. Ты вообще сегодня ела?

Взявшись за вилку, Ираида Семеновна вспоминала, что она ела сегодня. Утром чай, потом в дороге, как обычно, после четырех часов пути, они останавливались с Сережей в дорожном кафе. Ей было тошно, и она опять попила только чая. В Москву они приехали уже после трех, есть хотелось уже, но надо было спешить по базам. Потом после падения опять чай у арабов. В общем, это ее первая полноценная еда за сегодняшний день.

Молчаливый Константин поставил перед ней чашку, взял опустевшую тарелку, вымыл ее под краном, вытер и убрал в шкаф. Потом сел к столу. Придвинулся к столу и старик.

– Если разговор у тебя деловой, будет присутствовать Константин. Я давно уже отошел от дел, если что-то делаю, то его руками. Доверяй ему как мне.

– Ладно. Небольшое вступление о моей личной истории просто необходимо, – Ираида Семеновна в электричке продумала, как будет рассказывать Борису Аркадьевичу о камне, и теперь говорила четко, без пауз. – Мама растила нас сестрой одна. Жили мы очень скромно. После школы я поехала в Калининград и поступила в институт рыбной промышленности на бухгалтерское отделение. Почему в Калининград – к морю хотелось из наших равнинных мест: романтика! Почему на бухгалтерское – там всего четыре года учиться. Почему мама не возражала – надеялась, что я за моряка выйду замуж и буду жить богато, в отличие от нее. Она посылала мне десять рублей с аванса и десять – с получки. Это было почти треть ее зарплаты. Присылала посылки с вареньем и компотом. Да, еще старые пододеяльники для гигиенических нужд: она завхозом в детсаду работала. Я получала стипендию тридцать пять рублей. В общем, жила я хорошо. Но потом… В нашем институте учились иностранцы. В основном, кубинцы и арабы. Однажды к «Колоске»… это танцзал, он вообще-то «Космос» назывался… познакомилась я с Ахмадом. Любовь, черт ее дери! Я голову потеряла. Да что там, мне едва восемнадцать стукнуло! Я летнюю сессию завалила! А он уже диплом защищал. Ахмад на технологическом факультете учился. У них тогда еще нефти не было, так его папаша, сын султанчика местного, рыбой промышлял. Меня и вызывали, меня и прорабатывали, а я себя не помнила. Ну, поженились мы по советским законам. Еще ума хватило гражданства не поменять, спасибо партии и комсомолу за патриотическое воспитание. Приезжает юная жена в Эль-Бахижу, а там…

– Еще одна жена, – впервые прервал молчание Константин.

– Типичная история, да? И султан – не султан, а так… предприниматель. И дворец – не дворец, а лабиринт из хижин, одна к другой прилепленных. А там две жены, я третья. У первой, видишь ли, детей нет, у второй – две дочки. Одна надежда на свежую кровь. Я влюблена была в него как кошка, а возненавидела как тигрица. Со старшей женой, как ни странно, подружилась. Захира непростая была девочка, себе на уме, несколькими годами всего старше меня. Таджичка по матери, русский язык знала очень прилично. Их, восточных женщин, подростками замуж выдают. А я, хоть и восемнадцатилетняя, дура-дурой. Дралась, ругалась. Его только распаляла. Пару раз прибил… и сильно. Решила отомстить. Там у них дворником Саддам. Страшный такой, старый, грязный, кривой. Вот я с ним. Как ни странно, мужик-то оказался вполне. Ахмад рядом с ним слабак. И с одного раза залетела. Я-то и не поняла, от кого. Но поняла, что если рожу, намертво меня этот ребенок привяжет к Ахмаду. А Захира, которой я сказала, что хочу избавиться от беременности, сразу мне: от Саддама только дочки бывают. Вот тогда я поняла, почему Инам… это вторая жена… так перед ней заискивает. Правда, меня Захира не шантажировала. Может, не успела. Привела бабку-соседку, сделали они мне что-то изуверское. Началось у меня воспаление. Я молчала, пока сознание не потеряла. Недалеко был международный госпиталь красного креста. Туда и отвезли. Врач сказал: дикие вы люди, как можно такое терпеть. Матку удалили. Я Ахмаду говорю: отпусти, зачем я тебе теперь. Захира потом сказала: сама виновата. Он же все делает наоборот. Попросила бы не бросать, враз бы к маме отправил. Я ей сказала: удавлюсь. Ну, она и обещала мне помочь. Соседи мешки в столицу отправляли. Меня под мешки – и до консульства довезли. Я без паспорта, плачу на крыльце. Охрана местная. Обыск был такой унизительный. Но впустили меня наши. Приехал Ахмад, отдал советский загранпаспорт. Сказал положенные по их законам слова о разводе. Подписал бумаги о разводе по нашим законам. Вернулась домой, устроилась на работу на завод копировщицей. Через три месяца появились эти черные. Я их только увидела – подхватилась и в Новогорск уехала. Устроилась там на работу на стройку. Через два месяца опять они. И как повезло, что я из окна их увидела! Я в Уремовск сорвалась, еще до этого слышала, что там на Искоже общежитие дают. На всякий случай своим не говорила, куда уехала. Сообразила, что эти дома узнают, где я. Потом и в Уремовске меня стали искать. Спасибо вам, в Утятин направили. Вот… до сих пор жива. А сегодня встретила я бывшего жителя Эль-Бахижи и узнала, что Ахмад умер. Я связалась с Захирой и узнала, отчего так упорно он разыскивал меня после того, как сам же и отпустил…

– Сабахнур, – это сказал Борис Аркадьевич. Ираида Семеновна глядела на него ошарашено. – Ида, о твоем замужестве и преследователях рассказал мне отец при последнем посещении. Я еще посоветовал ему устроить тебе фиктивный брак, чтобы через паспортный стол тебя найти было нельзя. А пришлось ему самому в фиктивный брак с тобой вступить. И не для тебя, а для себя. Поэтому, когда ты сказала, что тебе нужна профессиональная консультация, я полез в интернет. Я искал драгоценности, пропавшие на Ближнем Востоке в конце 60-х. Таких набралось с десяток, но Сабахнур – самый дорогой. Я все распечатал, но этот в памяти остался. А когда ты про Эль-Бахижу сказала…

– Как все просто… – сказала Ираида Семеновна печально. – Так вот, этот булыжник мне Зайка… Захира то есть, в безделушку запихнув, подарила. Сейчас утверждает, что предупреждала меня. Я говорила, человек она непростой. Если сказала, то с такими околичностями, что я не поняла. А может, и не говорила. Может, просто ей нужно было избавиться от камня: сперла сгоряча, а потом испугалась. А может, хотела меня подставить. Теперь уж она и сама, наверное, забыла, что тогда имела в виду. Но дело прошлое. Я обещала ей, что если найду камень, то продам, а деньги перешлю ей через Салима – того араба, что сказал мне о смерти Ахмада. Это возможно, учитывая криминальную историю камня?

– Все возможно в наше время. Даже анонимно камень продать. Сумма, которую она назвала, вполне разумна, учитывая криминальную историю камня. Тебе столько же. Хватит?

– Это перекроет все мои долги вдвое.

– Нам, естественно, больше. Так ведь расходы и труды теперь только наши. А где ты его искать собираешься?

– В родительском доме. Если та безделушка и сохранилась, то только там.

– А кто там живет?

– Сестра с племянником. То есть сейчас они у меня. Эту квартиру продавать собираются.

– Ты с ними поедешь?

– Избави Господь. Томка с меня глаз не спустит. Ехать надо сейчас, пока их дома нет.

– У тебя есть ключ?

– Нет. Но в этом вы мне поможете.

– Ты что думаешь, я домушник? – засмеялся Борис Аркадьевич.

– Значит, познакомите меня с домушником.

– Ладно, это, действительно, мелочи, – сказал Константин. – С замками я справлюсь. А соседи?

– Соседи меня знают. Скажем, что приехали продавать квартиру.

– Значит, так, – подвел итоги старик. – Пора спать. Завтра выезжаете с утра вдвоем.

– Лучше втроем, – перебила его Ираида Семеновна. – И после обеда. Во-первых, Славкины кредиторы: надо быть во всеоружии, а то, как бы нас не прибили. Во-вторых, дверь отмычками лучше в темноте открывать.

– Принимается. С утра вызову Вову с оружием.

– А разрешение у него имеется?

– И за кого ты меня принимаешь?

Когда Ираида Семеновна вышла, старик сказал со вздохом:

– Какая была красавица!

– Да она и сейчас ничего.

– Сейчас, Костя, ей лет 60. Старуха! А видел бы ты ее в двадцать! Я ее впервые увидел в тюрьме. Представляешь, какой был эффект? Глазищи – во! От ресниц тень на пол-лица. Наши таких и на воле не видали, они там дело имели с определенным контингентом. А эта… Шапочка такая вязаная нелепая… розовая…с кисточками. Пальтишко на рыбьем меху. Понятно, что такая не продается, а завоевывается. Папа мне про нее сказал: Зина меня с чудом познакомила: красивая, добрая, наивная и сильная. Вот все на окружающих и ушло: красота, доброта, силы… Я ей по гроб жизни обязан. Она этим браком родительское добро для меня сохранила, и что важнее – инструменты. Да еще в лагере договорилась, чтобы при известии о папиной смерти меня в больничку поместили в изолятор.

– Разве это можно?

– Для нее все можно. Мне кум сказал: «Откуда такое чудо? Только глянула – и я как кобра перед флейтой в гипнозе закачался»

– А вы ей не помогали?

– К сожалению, это невозможно. Тогда надо весь мир брать на содержание. Я, конечно, следил, чтобы ее до беды не довели. Когда до уголовщины доходило, вмешивался. Дважды это было… один раз растрату на нее пытались навесить, другой раз – рэкет наехал. Тут уж мои уголовные друзья помогли.

Несмотря на то, что угомонились поздно, Ираида Семеновна проснулась, как всегда, в семь. Пыталась снова заснуть, но тщетно. Встала. Константин уже возился на кухне. Отказавшись от завтрака, она налила себе чая и позвонила шоферу Сереже. Распорядившись везти товар в Утятин без нее, она отключила телефон, обратив внимание на большое количество звонков, в том числе трех от сестры. «Это как же ее мои артисты допекли, если Томочка в роуминге звонит», – подумала она со злорадством.

Отобедав, выехали. Константин сел рядом с водителем, Ираида Семеновна сзади. Поглядев на его профиль, она подумала словами из своей роли в народном театре: «В моем вкусе мужчина. Но… лет на десять моложе. И, если правда то, на что намекнула тогда Зинаида Захаровна, он, возможно, нам не объект, а конкурент». И заснула. Просыпалась она дважды: на полпути, когда они выходила размяться на заправке и уже при въезде в город:

– О! Тут лучше направо!

– С добрым утром!

– Вернее, вечером. Надеюсь, он будет добрым. Вот так, теперь огибайте площадь… теперь в проулок… налево в ворота. Все. Приехали.

Вышли. Ираида Семеновна светила, а Константин ковырял в замках какими-то длинными железками. Управился за пару минут. Пошарив по стене, она включила свет, и тут же схватила лежащие на шкафу запасные ключи и повесила их на палец. И вовремя: в дверь уже заглядывала бдительная соседка.

– О! Ираида Семеновна! А Тамара Семеновна приехала?

– Нет, я одна. Вот… решили квартиру продавать. Привезла с собой возможных покупателей.

– Ой, правильно, давно пора. Если в цене не сойдетесь, я вам подскажу, кто квартиру ищет. Вы здесь еще побудете?

– Завтра, по крайней мере. Надо же все осмотреть, цены узнать.

– Может, поужинаете у меня?

– Да нет, спасибо. У нас все с собой.

Соседка ушла. Мужчины стали устраиваться на ночлег, а Ираида, переодевшись, устремилась в кладовку под лестницей. Сюда с незапамятных времен выносилось все, что добрые люди кидали бы на помойку. От бедности, что ли? Как было заведено мамой, так поступала и Томка. А вот Ира, помотавшись по свету, усвоила, что обрастать вещами нерационально. Поэтому вышвыривала все, чем переставала пользоваться.

Проспав в дороге часов семь, она с энтузиазмом переставляла пыльное барахло до полуночи. Но потом угомонилась. Спала тревожно. Вроде бы, родной дом, а снились ей люди, внушавшие страх: Ахмад, его опасные посланники… и мама с Томкой. Причем родные были в одной компании с теми, кто пришел пытать ее. «Сабахнур! – шептали они. – Отдай нам Сабахнур, и мама не умрет!»

Утром, попив чая, она продолжила поиски. Прервавшись через два часа, уселась на кухне, чтобы передохнуть. Из зала, где негромко бормотал телевизор, вышел Константин.

– Ираида Семеновна, – начал он.

– Да просто Ира, – устало сказала она. – Давай, как подельники, просто по имени.

– Ладно, тогда я просто Костя. Ира, у твоих родственников есть еще какое-нибудь жилье?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Я тут огляделся и пришел к выводу: в этой квартире люди не жили уже много месяцев.

– Да?

– Посмотри сама: пыль в доме, в палисаднике прошлогодние листья. И в доме тут ни одной новой вещи.

– Что касается пыли, Томка никогда не была блюстительницей чистоты. Привыкла, что мама за ней убирает. А новые вещи – откуда им быть? Славка – игроман, у него деньги не задерживаются.

– И все же пройдись по квартире.

Ираида Семеновна со стоном поднялась с табуретки, придерживая поясницу, и зашла в зал. Она окинула взглядом выцветшие шторы, пузатый телевизор, книжный шкаф и прошла в спальню, где ночевала сегодня. Распахнула шифоньер и пробежалась по одежде, не очень плотно висевшей в нем. Перебрала белье, лежавшее на полках:

– Костя, ты прав. Это жилье одинокой бабушки. Тут нет даже намека на присутствие мужика. Вся одежда, что здесь висит – прошлого века или самого начала нынешнего. Томка такого не наденет.

– И что это должно означать?

– Одно из… трех. Первое: Томка подженилась. Женщина она еще вполне товарного вида, но ни один мужик такую гадину несколько месяцев не выдержит. И потом, куда при этом переехал Славка? Второе: Славка переехал к жене. Но не дурак же он брать собой маму? Значит, остается третье: у них есть другое жилье. И они его от меня скрывают. Это наводит на грустные размышления. Однако пошла я продолжать свое грязное дело.

После обеда Константин сказал, что оставляет Иру под присмотром Вовы, а сам поищет новое жилье ее родственников. На вопрос, как будет искать, ответил, что на то есть много способов, в частности, соседи и интернет.

Через 10 минут после его ухода в дверь позвонили. Вова подумал, что вернулся Константин, и открыл. На пороге стоял крупный пожилой мужчина.

– Ираида Семеновна! – крикнул парень.

Она выглянула из кладовки. Некоторое время молчала, прищурившись.

– Ну, что уставилась? У тебя, Голенкова, вроде, со зрением проблем не было.

Ираида Семеновна взвизгнула и кинулась ему на шею:

– Димочка! Димка Седов!

– Ну, то-то же. А то я мог подумать, что мне здесь не рады.

– Проходи. Я перед продажей дома перетрясаю старое барахло.

– Мне соседка твоя сказала, что вы дом продаете. А я решил в Новогорске квартиру сыну оставить и вернуться на родину. Если еще не продала, может, я твоим покупателем буду?

– Может, и будешь, Дима, – накрывая кухонный стол, сказала она. – Но вряд ли. Уж больно Томка жадна. Это надо же, столько месяцев держать пустой квартиру, потому что за нее мало предлагают!

– Это не жадность, а глупость. Три года без малого платить коммунальные платежи и здесь, и в Новогорске! Выгодней было дешево продать еще тогда.

– Уже три года? Как быстро время-то летит… – упавшим тоном произнесла Ираида Семеновна.

– Я почему точно помню? Саньки моего тесть рядом с ней построился.

– Ну, надо же! И она ничего не сказала!

– Да она, может, и не знает, что мы сваты.

– Слушай, ты здесь надолго? Может, с нами в Новогорск поедешь? Мне все равно кое-какие вещи надо в ее особняк перевезти.

– Спасибо, Ира, я на своей. Да и ехать вам лучше по Объездной.

– Да? А я думала, через центр.

– Ты что?

– Будь другом, объясни Вове, как нам ехать.

– Вот смотри, – Дима стал рисовать на салфетке. – За Захарьиным светофор… тут налево… прямо километра… четыре, потом пост ГАИ и вот она, ваша Курская.

Часа полтора они перебирали общих знакомых, потом друг детства вспомнил, что у родственников его ждет жена, и заторопился.

Ираида, окончательно потеряв надежду найти жирафа, все-таки продолжала копаться в кладовке. Пришел Константин, сказал:

– Где-то в Новогорске они живут, но точно никто не знает.

– Я знаю. На улице Курской дом построили три года назад. Только номер не спросила, неудобно было. Но зато имею подробное описание соседнего дома: угловой, красного кирпича, забор из профиля, над воротами кованый конек.

– Конек?

– В смысле, конь железный.

– Что ж, заедем, посмотрим на кованого конька. Как успехи в поисках?

– Да пока ничего…

Оставался только ящик со Славкиными игрушками. Ираида Семеновна сразу отставила его в сторону, а теперь заглянула. И что же? Чуть ли не сверху лежал полированный жираф с ладонь величиной. Она с силой выдохнула.

– Что? Нашла?

Ираида медленно открутила ему голову и вынула тоненькую пробирочку. Потрясла деревянную фигурку. Пусто.

– Ну-ка, дай мне. – Константин повертел в руках фигурку, пробежал ногтями по насечкам, имитирующим полосы на шкуре, и покрутил хвост. Задняя часть отделилась, и по полу покатился блестящий камешек. – Тут хитрость в том, что отвинчивается его зад по часовой стрелке.

– Выходит, Славка с ним играл, но развинтить не догадался.

Константин поднял камень и провел им по дверному стеклу:

– Точно, алмаз.

– Прячь, Костя. И пошли ужинать.

– Ты что, и взглянуть не хочешь?

– Этот камень мне всю жизнь поломал. Вернее, ее остатки.

– Он красивый. Посмотри, вроде бы прозрачный, а когда поворачиваешь, два огонька мелькают: то розовый, то красный.

– Зайка рассказывала. Это погубленные души двух жен Малика.

– Кто этот Малик?

– Отец Ахмада. Бриллиант его жене принадлежал. Жена умерла, а камень он присвоил, хоть и обязан был вернуть семье жены. Потом новой жене подарил. А потом ее убил.

– Страсти какие.

– А может, она всё это придумала. Еще она говорила, что его название переводится «отблески зари» или что-то в этом роде. – Ираида стала подтаскивать какие-то вещи к дверям.

– Что это?

– Захвачу с собой. После ужина упакую.

Константин был озадачен. Ираида Семеновна собралась забрать из родного дома фаянсовый молочник, гитару без струн, коробку из-под конфет в виде шкатулочки, набитую старыми письмами, грязную розовую шапочку из ровницы, альбом и лошадь-качалку из папье-маше. А она прошла в зал, открыла книжный шкаф и пробежалась грязными от пыли пальцами по корешкам, останавливаясь на некоторых, вытаскивала, заглядывала под обложку и складывала в стопку. Эту стопку она тоже вынесла в коридор. И пошла мыть руки.

      За ужином все помалкивали. Ираида Семеновна ела с аппетитом и вообще была в настроении. После ужина она принесла от ближайшего гастронома картонные коробки и принялась паковать свои сокровища. Константин все-таки не выдержал и спросил:

– Ира, что эти предметы означают?

– А это этапы жизненного пути. Я их отмою и дома по стенам развешаю. И как только о родственниках вспомню, я на них погляжу и успокоюсь.

– Что за этапы?

– Вот, молочник. Я помню, когда Томка родилась, мне тогда четыре года было, мама сало нутряное покупала на вес, его в пергамент заворачивали; она его ножиком в молочник потом счищала. Молочник между оконными рамами стоял, потому что холодильников тогда не было. Мы с ней сало на хлеб мазали и ели. Наверное, бедно жили…