Сказочная жизнь

– После совершеннолетия?

– Надеюсь, значительно позже. Не раньше совершеннолетия, но после вступления в наследство. Значит, из-за нечёткой формулировки, после смерти обоих родителей.

Банкирша непроизвольно засмеялась. Потом смутилась:

– А вам правда не жалко?

– Ну, пока мне выделили не заоблачную, но вполне нормальную для меня сумму. Идёт аудит. Я стараюсь подрабатывать, потому что не уверена, что по его итогам буду получать больше. Если будет доказано участие претендента в появлении наследников, он будет претендовать на половину нашего дохода, но будет возвращать мне до исполнения детям трёх лет половину своего заработка у вас в банке и, наверное, ещё половину своего дохода от детского наследства, а после трёх лет – треть. Наверное, что-то я потеряю, но не столько, чтобы у меня от расстройства молоко пропало. Миллионером он не станет, так что, думаю, и вы претендента на руку вашей дочери не потеряете. Ему будет мало.

– Как жаль, – вырвалось у банкирши.

– Мама!

– Извините, придётся опытом с вашей дочерью поделиться. Дорогая, мы с вашей мамой случайно подслушали разговор двух дам, которые сравнивали возможности в постельной акробатике вашего Димы и вашего отца. Если вы собираетесь связать с ним судьбу, будьте готовы, что одной ему мало, и что будут такие кровосмесительные пересечения.

– Неправда! Мама!

Банкирша махала на Беллу рукой, обнимая дочь. Белла сказала:

– Да ладно, что уж теперь! Как вы думаете, почему мама препятствует вашему счастью с Димой? Потому что она в таком же счастье с таким же Димой всю жизнь прожила. Наверное, сначала любила и прощала, а теперь просто боится что-то менять. Ведь если уйдёт, на её место придёт кто-то типа их общих с Димой красоток, и мало того, что мама получит едва ли что-то существенное от папиных щедрот, но и в вашу сторону золотой поток иссякнет. А там, глядишь, молодая счастливому новобрачному наследника принесёт. Расскажу неприглядную историю о себе: я ещё один разговор неумышленно подслушала. Дима своей маме говорил, что его выворачивает от отвращения к этой карлице, ко мне, то есть, а он вынужден её трахать. Вы, конечно, более соответствуете его вкусу, но нет гарантии, что со временем его и в вашей внешности что-то раздражать начнёт. И останется ли у вас что-то общее, когда спальни станут раздельными? Вот я в него с первого взгляда влюбилась, но кроме постельных сцен мне о нём вспомнить нечего. Говорить с ним не о чем. Да и постельная акробатика, как оказалось, довольно механическая. Я в тридцать лет узнала, что есть мужчины зажигательнее. Не призываю вас расставаться, просто оглянитесь вокруг и не спешите оформлять отношения. Вы не представляете себе, как это прекрасно, когда любят вас, а не ваши материальные перспективы!

К счастью, вернулась Оля из своей медицинской академии, и гостьи были вынуждены уйти.

Через пару дней после этого визита позвонил молодой помощник Григория Семёновича, и с тревогой в голосе сообщил, что из Испании пришло известие о некоем господине, который заявил права на отцовство и, соответственно, на наследство. Можно ли опротестовать экспертизу? Или стоит договориться заранее и что-то выгадать? Белла ответила, что ни о чём с ним договориться не удастся, и пусть всё идёт своим чередом. И да, ни признавать, ни отрицать его отцовство мы не будем. Скажите, что зачатие произошло от анонимного донора.

А ещё через неделю он перезвонил и сообщил, что тест на отцовство не подтвердился. У претендента был нервный срыв, он там в офисе на всех бросался и требовал ещё одной экспертизы.

– Ну, это не наше дело. Нам главное, что казну делить не надо, – спокойно ответила Белла и простилась с ним.

Она рухнула на кровать и закрыла руками лицо. Потом представила себе этих претендентов, Диму с мамой, и захохотала. Потом встала, подошла к кроваткам и сказала, всхлипывая:

– Сыночки, а ведь я вас Максимовичами записала для благозвучия и по приколу. И ещё потому что надеялась, что Денисов меня, несмотря на ваше наличие, через четыре года на север в царство Снежной королевы позовёт, и мы будем жить вчетвером. Сообщать ему о вас не стоит, побережём отцовское сердце, а то ещё в побег сорвётся. А интересно, что это было, медицинское чудо или наглый подлог Людмилы Кирилловны? Не знаю, как вы, а я ставлю на даму!

С сердца большой булыжник упал. Спасибо фее за подарки, хоть крови на них немало потрачено!

Витязь в шкурке Царевны-лягушки

Прорезался следователь по делу Резниковой. Позвонил с целью выяснить, на каком расстоянии Белла от места регистрации. Белла, оглянувшись по сторонам, весело ответила, что не более километра и вообще, стоит напротив его конторы. Потом, опомнившись, сказала, что, вероятно, в деле значится её прежний адрес, а она уже год как продала старую квартиру и теперь живёт на другой стороне той же улицы.

– Я сейчас еду на службу, буду минут через десять, – сказал он. – Может, дождётесь без формальностей?

– Ну ладно…

Она перезвонила Оле, уже возвращающейся с занятий, и попросила сойти с автобуса на остановку раньше, чтобы забрать у неё коляску. Но раньше она столкнулась с тем, кто её вызвал. Он вышел из автомобиля, увидел её с коляской и пошёл навстречу:

– Это ваши? Ох, получается, я на вас по трубе бурчал, когда вы в положении были? Простите бога ради!

Словно совсем другой человек, даже удивительно! Спросил, можно ли поглядеть, охнул, что такие маленькие. В это время автобус подошёл к остановке, вышла из него Оля, следом за ней шла пожилая женщина, показавшаяся Белле знакомой. А женщина сверлила их взглядом и остановилась, подойдя ближе. И Белла сообразила, что это соседка Резниковой, которая обвиняла её в убийстве. Увидев эту женщину, следователь опять начал извиняться, что пригласил Беллу тогда, когда вызвана ещё одна свидетельница. Но позвал он обеих с одной целью, просмотреть фотографии с улицы в день преступления, поэтому не будет большого вреда, если женщины будут разглядывать их одновременно.

Оля повезла коляску домой, а остальные пошли смотреть картинки.

Следователь взял со стола стопку листов с распечатками изображений с уличных камер и пробормотал, что пригласил их в качестве свидетелей, чаще всего встречавшихся с жертвой в последний месяц её жизни и поэтому лучше всего знающих тех, кто посещал её дом. Он попросил внимательно посмотреть на фотографии и поискать среди них знакомые лица. Потом на глазок разделил пачку пополам и протянул им.

Белла просматривала их довольно быстро, потому что за тот десяток с небольшим раз, что побывала в доме Веры Фёдоровны, она едва ли встретила много людей. В результате она отложила из своей пачки три фотографии:

– Вот Зюкина. Больше знакомых я не нашла.

Следователь кивнул, приняв бумаги назад и устремил взгляд на соседку Резниковой, которая долго доставала очки, протирала их, а потом медленно перебирала свою часть фотографий. В результате она выбрала несколько изображений и выложила их перед следователем: вот соседи из нашего дома такие-то, вот старичок из дома напротив, не знаю, как его там, вот продавщицы из магазина белорусских товаров, вот женщина, которую я несколько раз видела в нашем подъезде. Указанная последней и была Зюкина. Потом он подал ей Беллину часть, а Белле передал просмотренные соседкой.

Белла быстро листала фотографии, откидывая те, что с Зюкиной, и уже почти закончила просмотр, когда соседка с торжеством воскликнула: «Вот!» Она подняла голову и увидела, что та с торжеством тычет в неё пальцем. Следователь вскочил, обошёл её и посмотрел через плечо.

– Нет, это не она, – взял со стола лупу и положил перед ней. – Посмотрите на волосы.

Соседка поводила лупой по фотографии:

– Да, другие. Но как похожа фигурой! И плащ.

Белла тоже встала и обошла стол. На фотографии спиной к камере делала широкий шаг хрупкая блондинка. Фигура, наверное, похожа, длина волос тоже, но волосы прямые.

– Вы решили, что это я? Так может, вы в тот день в половине второго её видели?

– Да, наверное, – растерянно сказала соседка.

– Досмотрите фотографии до конца и, если ещё встретите её, откладывайте, – оживился следователь. – А я эту стопку ещё раз пересмотрю.

Четыре фотографии легли на стол перед следователем. Он разложил их по времени, потом перекинул Белле:

– Вы точно её никогда не видели?

– Ну, похожа ведь, – жалобно сказала соседка. – И плащ…

– Плащ немного похож на мой, да, – согласилась Белла. – Он у меня тогда новый был, я его на рынке покупала. Только у меня погончики и кокетка отлипная. А у неё кокетка пристроченная и погончиков нет. Брендовая вещь… чёрт!

– Что?

Белла вспомнила, что видела этот плащ и даже подходила к стоянке у церковных ворот, чтобы его разглядеть поближе.

– Я видела эту блондинку на кладбище в день похорон Веры Фёдоровны.

– Похороны!

Следователь сел за компьютер и включил видеозапись. Женщины встали за ним и тоже уставились на экран:

– Точно она!

– Спасибо вам за помощь, – сказал он, сворачивая изображение.

– Кто она? Жена Резникова? – спросила Белла.

– Ты что, совсем непохожа, – возмутилась соседка. – Жене за пятьдесят, и веса в ней лишнего килограмм десять. И в рыжий цвет крашена. Я сама на кладбище не была, но и её что-то не видно на съёмке.

– Она не была, отговорилась, что к зубному надо, – ответил ей следователь. – Дамы, спасибо вам за неоценимую помощь. Присядьте, сейчас распечатаю ваши показания и пропуски подпишу.

Больше ничего он им существенного не сказал и поспешил проводить восвояси. По дороге к выходу соседка сказала:

– Ты извини, огляделась я. Получается, оклеветала…

– Да ладно, и я вас тогда обвинила, что вы убийцу покрываете. Но это от обиды.

На том и простились.

О том, что случилась два года назад, и о том, почему была убита Вера Фёдоровна Резникова, рассказали Ивану Борисовичу и Белле только через два месяца.

История эта семейная. Началась она в 1913 году, когда купец из уездного города Ефимовск, личный почётный гражданин Михаил Сергеевич Пименов приобрёл в подарок жене по случаю рождения дочери полупарюру: ожерелье, брошь и серьги работы мастерской Вильгельма Болина. И совсем не заоблачной стоимости были эти ювелирные изделия, жёлтое золото с малахитом, кварцем и ониксом. Но первоначально предназначались они для какой-то зарубежной выставки и были включены в каталог этой выставки, поэтому со временем стоимость их возросла многократно. Как ни странно, ни революции, ни войны не лишили семейство этого украшения, когда более значительные украшения с драгоценными камнями выменивались Пименовыми на хлеб и горох. Михаил Сергеевич и его сын трудились мелкими совслужащими и счастливо избежали репрессий в отличие от многих выходцев из эксплуататорского класса.

Внучка первых владельцев в конце сороковых годов закончила педагогический техникум и была направлена на работу в начальную школу села Ярцево, где вышла замуж за секретаря комсомольской организации местного совхоза Фёдора Павлушкина. Фёдор, красавец-блондин с кудрявым чубом, гармонист и гуляка, имел семилетнее образование, но учился заочно в областном культпросветучилище, а затем в Ленинградской высшей профсоюзной школе культуры. Все эти годы жена-учительница писала за него конспекты и контрольные. А уже с дипломом он почувствовал себя птицей высокого полёта, для которого село Ярцево и жена-учительница слишком серые, и покинул село и дом родной, в котором оставил не только жену, но и дочь Верочку. Надо сказать, жена вслед за ним не побежала, слишком устала от его гулянок. Дочь растила одна, и никогда на это не сетовала.

Когда Вера Павлушкина закончила институт и стала работать в плановом отделе стройтреста, мать решила дать ей деньги на кооператив и обратилась к оценщику. Он оказался человеком честным и очень в истории своего ремесла знающим и сказал ей, что материал не очень дорогой, камни поделочные, но работа именная, поэтому среди знатоков очень ценится. Здесь она это продать сможет за копейки, а вот если бы в столицах коллекционерам, то можно поторговаться, а уж за границей… Покупателей она искать не стала, потому что её миниатюрная и не очень привлекательная внешне дочь вдруг объявила, что выходит замуж за вдовца Бориса Резникова. Мать подарила ей на свадьбу этот гарнитур, рассказав о его истории и разбросе стоимости. Борис оказался в семье копией тестя, если бы не его сын Ванечка, которого мачеха обожала, их брак не продержался бы десять лет. Украшения Вера не носила, в деньгах особенно не нуждалась, довольствуясь малым. После развода квартиру она получила от стройтреста и прожила в ней до самой смерти.

Блондинка, присутствовавшая на похоронах Веры Фёдоровны, появилась рядом с ней в последний год её жизни. Сначала она познакомилась с младшим сыном Ивана Борисовича. Дети Резникова с неродной бабушкой не знались, поэтому долгое время не пересекались, но как-то отец приболел и послал сына завезти Вере Фёдоровне продукты. А сынок, не желая тратить время на совсем постороннюю ему бабку попросил заскочить к ней эту Лену, с которой уже планировал расстаться. А Лена углядела на стене старинный фотопортрет женщины с сурово поджатыми губами, наплоёнными волосами и часиками, приколотыми на гофрированную манишку. Точь-в точь такая фотография, только маленькая, хранилась у родителей в старинном фотоальбоме. Об этом она и сказала хозяйке квартиры. Тогда они сочлись роднёй. Это оказалось нетрудно, потому что Лена пока носила фамилию отца, Пименова. На портрете была та самая жена Михаила Сергеевича Пименова, которая Вере Фёдоровне приходилась прабабкой, а Лене три раза пра. Ленин дед по отцу приходился Вере Фёдоровне двоюродным братом. Не близкая родня, но и не чужие. Мать настойчиво советовала дочери поддерживать родство, ведь старуха одинокая и наследство ей оставлять некому, кроме как единственной родственнице, хоть и дальней. Все эти месяцы Лена изредка забегала к ней, предлагала помощь, от которой родственница, как правило, отказывалась, потому что Иван Борисович нанимал для мачехи помощниц по хозяйству. Пообщавшись с двоюродной внучкой, старуха не пришла в восторг, девушка была не великого ума, но и отторжения не вызвала. Зная от бывшего бойфренда, что бабка очень неуживчивая, Лена решила, что пришлась ей ко двору и уже планировала, как отремонтирует эту хрущёвку после смерти Веры Фёдоровны. Хоть однокомнатная, но без родителей!

В тот день она заявилась в гости с тортиком. Они сели пить чай на кухне, и тут в дверь позвонили. Лена хотела открыть, но хозяйка сказала:

– Ох, я забыла, что с утра Жанна звонила. Сиди-ка ты здесь, если увидит, что тут гости да чай, то засядет надолго. Надоела она мне с её вечным нытьём!

Жанна почему-то в этот визит завела разговор о том ювелирном гарнитуре. Она помнила его ещё по деревенскому детству, когда Верина мама давала им его примерить перед зеркалом, и сказала, что надеется через год резко разбогатеть, и тогда хотела бы появиться в Европе не с новыми драгоценностями, а с вещью хоть и не очень дорогой, но имеющей историю. И эта история некоторым образом будет давать отсвет на её семейство. Ехидная старушка развеселилась от души: как это чужое благородство можно на себя навесить? А подруга детства с раздражением стала декламировать, что в роде Палей благородства неизмеримо больше, чем у купчишек, которые в своё время на приличные камни поскупились.

– Во мне вообще-то рабоче-крестьянская кровь Павлушкиных наполовину, – продолжала веселиться Вера Фёдоровна. – А замужем я была за Резниковым, что означает, что его предок для своих единоверцев кошерно скот забивал. Для твоих предков в том числе, Палей ведь еврейская фамилия. У меня, кстати, домработница тоже по фамилии Палей. Кудрявенькая такая девочка, хоть и блондинка, но явно ваших кровей.

– Белла у тебя работает? Немедленно увольняй её, слышишь? Эта тварь неблагодарная, Родькин выродок! Она тебя ограбит и убьёт!

– Подожди, она Зюкина, что ли? А почему Палей? Опять кровосмесительство какое-нибудь?

– Вдова Мишки спуталась с Родькой и родила от него. И мне своего выродка спихнула.

– Ну, это ваши дела. А мне она нравится!

В то время Зюкиным больше всего надо было, чтобы Белла осталась без средств к существованию и согласилась родить для них наследника. А Иван Борисович был человек богатый и не жадный, поэтому, пока Белла работала у Веры Фёдоровны, она не нуждалась и на уступки ненавистным родственникам бы не пошла. Зная, что в доме Павлушкиных отца-предателя старались не вспоминать, Жанна пошла с последнего козыря, открыв Вере, что вдова её брата Мишки в девичестве была Мария Фёдоровна Павлушкина, дочь от второго брака бросившего Веру Фёдоровну отца. Но старушка Резникова вдруг обрадовалась: оказывается, у неё есть родная племянница! И по-настоящему родная, они так славно общались!

– А ты говоришь, полупарюра! Наконец-то есть кому мои несметные сокровища оставить!

Она схватила телефон и позвонила Белле, чтобы поторопить её, и предупредила, что ждёт её сюрприз. Жанна в гневе выскочила из дома, а Вера Фёдоровна, ковыляя в прихожую, потирала свои сухие ручонки. Лена, вышедшая из кухни, спросила:

– У вас и драгоценности есть? Но ведь они по линии Пименовых, а ваша сводная сестра к ним никакого отношения не имела!

Ехидная старушка только плечами пожала, мол, кругом одни аристократы, родословной меряются, майорат возрождают. А мы люди простые, и своё добро завещаем кому хотим. Лена, уже представлявшая, как будет ходить по бабкиной хрущёвке в золоте и бриллиантах, взмахнула рукой…

– А ведь она лезла ко мне после похорон с какими-то нелепыми разговорами про бабушкин ювелирный гарнитур, – сказал Резников. – Я спросил её, как он выглядел, а она как покатила сорок бочек арестантов с бриллиантами, я и отмахнулся, мол, не знаю ничего.

– А знали?

– С детства. Мама мне его показывала, и о секрете рассказывала. Там в ожерелье замочки особые, в центр брошь вставляется, а серьги между элементами ожерелья с боков закрепляются, и получается диадема. Если бы она этой гадине её собиралась завещать, она бы ей показала, как всё преобразуется. Мама завещание на меня оставила, хотя мне это не надо ничего. Квартира так и стоит, я за два года не смог порога переступить. И хорошо, теперь я всё Белле Родионовне передам. Она по праву мамино наследство заслужила за то, что скрасила последние её дни, да и по крови она ей ближе всех – племянница родная.

– Что, ювелирка в брошенной квартире лежит? – ахнул следователь.

– Да нет, она года за три до смерти мне их передала. Они в банке.

Так Белла узнала, кто были её родители. Мать её в автомобильной аварии была единственной, кто выжил из их семьи, но была сильно покалечена и обгорела. Её родители и муж, Михаил Палей, погибли. После аварии она уехала в Покровское к тётке, сестре матери. На люди не показывалась, стыдясь своего вида. Через несколько лет получила направление от облздрава и лечилась в Ленинграде, где ей восстановили ногу так, что она могла ходить без костылей, но с тростью. Общалась с тамошней роднёй покойного мужа, и там случилась у неё связь с очень немолодым Родионом Зюкиным. Едва ли любовь, скорее, жалость с его стороны и безысходность с её. Родион уехал в Испанию, а Мария вернулась в Покровское и родила Беллу. В ту пору Марии было двадцать с небольшим, а Родиону без малого шестьдесят. Когда она умерла, оставив трёхлетнюю дочь, почему-то в дом тётки въехали Зюкины, которые не были тёткиными родственниками, но после смерти старухи оказались хозяевами этого дома.

– Просто злодеи из мелодрамы, – всплеснула руками Белла. – Ясно, что старой тётке матери опеку не разрешили, а эти влезли, наобещали, а потом превратили мою жизнь в сказку. И по материнской линии моё наследство отжали!

– Зато в КПЗ она немного посидела, – подбодрил её Резников.

Когда Лену задержали, она сначала утверждала, что её в день смерти родственницы не было, потом, после того, как ей предъявили записи уличных камер, сказала, что это сделала приятельница Резниковой Жанна, потом, когда ей показали, что Жанна прошла проулок на две минуты раньше Лены, разрыдалась и созналась. Утверждала, что старуху просто случайно подтолкнула, но сразу позвонила в скорую помощь. Случайно, но так, что у старухи череп треснул? Позвонила, но не со своего или Веры Фёдоровны телефона, а с анонимного таксофона? Нет, она звонить не собиралась, только когда вспомнила, что Белла обещала подъехать, она решила медиков вызвать, чтобы они её над телом застали.

Вот и всё, теперь Белла знает своих предков, знает даже, почему тётка ненавидела её и почему ненавидя не хотела отдать в другую семью или детдом. Не из-за её садизма, а из-за дома в Покровском, который наверняка был переоформлен ею в собственность с нарушением закона. На это она намекнула тётке, когда ту выпускали из-под стражи. Не удержалась, поддразнила.

Да чёрт с ними, со всеми этими наследствами! Не бедствует их семья. Какие-никакие, а денежки из Испании идут. Вот и Резников квартиру Веры Фёдоровны ей отдал. Белла слегка поупиралась ради приличия, но дар приняла. И что такое однокомнатная квартира в доме советской постройки по сравнению с торгово-развлекательным центром в Северном районе, бизнес-центром на проспекте Жукова, комплексом офисных зданий в районе Центрального стадиона и что там у него ещё из домишек? Белла приходила в старую квартиру вечерами, когда Оля могла приглядеть за малышами, и постепенно разбирала вещи старухи. Ну, не могла она просто сгрести всё и вышвырнуть! Надписывала фотографии, раскладывала их по стопкам. Вот предки Веры Фёдоровны по материнской линии, Белле они никто. Осталась у них одна продолжательница рода, Лена Пименова, недостойный наследник. Одежду та самая соседка помогла ей до ближайшего храма перенести для бедных. А весной предложили Белле поменять две её квартиры на четырёхкомнатную с доплатой. Опять на Московской, опять недалеко, на этот раз хоть через дорогу вещи не перетаскивать. Она согласилась не столько ради расширения, а чтобы горечь хлопотами заглушить…

Вот какое разочарование её постигло: в разговоре с Инной Леонидовной поинтересовалась, как там Денисов, навещал ли его кто-нибудь из друзей, и получила ответ, что он освободился по УДО ещё в январе, что вернулся в свой дом и начал развивать новый бизнес. Вот так, а о ней и не вспоминает! Ну что ж, значит, надо оставить мысли о царстве Снежной королевы.

А квартира-то оказалась в том доме, где Панафидины живут. Только в другом подъезде. Иногда сталкиваются во дворе, здороваются. А однажды на улице со Светой и Тёмой встретилась. Студенты обрадовались бывшей учительнице, и Белла обрадовалась им. Спросила, как им в финансовой академии? А оказалось, что они учатся в строительном институте. Но там же математика! Ребята переглянулись и засмеялись. Света пояснила, что Тёма чистый технарь, а она выбрала себе специализацию «Реконструкция и реставрация архитектурного наследия». Математика там тоже нужна, но она в одиннадцатом классе поднапряглась и четвёрку всё же получила, ЕГЭ тоже сдала прилично. С такими баллами она бы по конкурсу не прошла, но был дополнительный экзамен по рисунку, где она блеснула. Учатся оба с удовольствием.

– А как тебе удалось маму переубедить?

– Я не переубеждала. Я просто поступила по-своему. После того, как Володя выгнал вас с работы, я своей семье твёрдо сказала: вы для меня не авторитеты!

– Зря ты, Света. Будут у тебя дети – поймёшь. У него выбор был гордо отказаться и без работы оказаться или уступить. Я была одна, а на нём семья.

Белла покатила коляску к скверу, а молодые пошли дальше своим маршрутом. Спустя несколько дней Панафидины подошли к ней во дворе, и Вова поблагодарил её, что она перед сестрой его оправдала. Но Белла покачала головой:

– Не благодари, не за что. Зачем сумятицу в детские души вносить? То, что я им сказала, вовсе не то, что я думаю. Разумно рассуждая, можно было не вступать в спор, а просто по-человечески объяснить, что особа, которую тебе предлагают пнуть, никаких других источников дохода не имеет, зато на ней ипотека. Что она ни в чём не замешана. И уж коли тебе предстоит ударить женщину, то хотя бы знать, за что. Ну, не зверь же был прежний глава, он бы понял. Или повторил бы свой приказ. Но, по крайней мере, ты бы попытался не терять лицо.

– Значит, не простила?

– Я не поп, чтобы вашему семейству грехи отпускать.

– Семейство-то при чём?

– Твоя мачеха решила по поводу наших с тобой общих воспоминаний о детстве, что мне следует извиниться перед тёткой, и сообщила ей, где я нахожусь. Весь дальнейший ужас, что со мной происходил – это происки Зюкиных. Виктор ещё сидит, тётку зимой выпустили. Подробности рассказывать не буду, мне это неприятно. Прощайте.

Что-то в последнее время Беллу сердцебиение угнетает. Короткий разговор был, а вышла к тротуару – и одышка, как будто в гору поднялась. Надо нагрузки, что ли, увеличить, может, бегать по утрам?