Поминки по уходящему году

– Наташа! Спускайся! – разнеслось по лестнице.

Наташа побежала вниз. Марина Петровна сидела над телом на ступеньке. Она задрала голову и сказала ей:

– Ты будешь смеяться, но это пока не мой клиент.

– Живой что ли?

– Вот удивительно. Череп проломлен, но он пока жив. Что делать будем?

– Ну, это не нам решать. Слава богу, тут спасатель, – бегом по лестнице к спасателю. – Николай Николаевич, он жив. Что делать будем?

Спасатель забубнил в телефон что-то о крановщике-виртуозе. Потом спросил Люсю:

– Как же вы не увидели, что он жив?

– Я… я же не подходила! Я только тётю Зою позвала, она медсестра. Потом фотографию для вас сделала.

– Что-то даже не верится, – удивился Воеводин. – Как правило, увидев близкого человека, женщина бросается его тормошить, оживлять, спасать. Всякие глупости делают, типа нож из раны вырвать, к груди прижать.

– Так то близкого…

– Вы с ним семью собирались создать, детей растить. Куда уж ближе?

– Ну, вы романтик однако! Прижимать к груди мошенника, который пытался вас облапошить!

– Значит, недобрые чувства вы всё-таки к нему питали? Не простили?

– Я уже вам говорила. Я на данный момент довольна тем, что имею. Но благодарна я судьбе и добрым людям, которые мне помогали, а не тем, кто, к счастью, не смог меня обокрасть. Не думайте, что он один такой. Мордой об стол меня прикладывали неоднократно, избавляя от иллюзий. Я утирала кровавые сопли и жила дальше. Нет, не простила, не забыла. Отстранилась. Простить – значит вникнуть в обстоятельства обидчика, решить, что он не мог поступить иначе и всё сделал правильно.

– Людмила Павловна, сейчас кран подаст сюда носилки, – перебил их препирательства спасатель. – Давайте подготовим окно для приёма.

– Я так понимаю, опять через квартиру Семёновых?

– У них ведь крайнее окно? Тогда да. А что вас смущает?

– Проходной двор из квартиры, где грудной младенец? А вас не смущает?

Он снова приник к телефону:

– Можно второе…

– Это их же кухня. Нет, давайте в первое, в комнате легче развернуться. Антоша, пойдём, поможешь…

Они сдвинули мебель, освободив проход к окну и открыли обе створки. Стрела крана стала медленно поворачиваться, подымая горизонтально закреплённые носилки, на которых картинно стоял, держась за тросы, врач в форме «Скорой помощи».

– Вот выпендрёжник, – сказала Даша, отступая в холл.

Мужчины поймали носилки и втянули их в окно. Врач легко спрыгнул и вышел из комнаты в коридор. Антон и Бурмин отцепили носилки и понесли их вслед за ним. Когда они оказались в коридоре, то увидели, что он, вместо того, чтобы бежать к пострадавшему, стянул повязку с глаза Даши и оттягивал её нижнее веко.

– Ни фига себе, целый полковник тащит носилки, а этот Шантеклер вцепился в нашу Дюймовочку, – засмеялся Антон.

На это отреагировала Наташа:

– Эй, профессор, вы диагноз не перепутали? Ячмень – это не для нейрохирурга! Ваш пациент этажом ниже!

– Всё успеем, – пропел врач. – И глазик вылечим. Телефончик дадите?

– Я пользуюсь голубиной почтой, – опомнилась Даша и резко надвинула повязку на глаз. – Поспешили бы вы, почтенный. Или будем выжидать, пока пациент остынет?

Она повернулась и ушла в тёмный коридор. Навстречу ей с топотом бежали два подростка. «Надо же, проснулись», – пробормотал Землянский. Они остановились рядом с учительницей и затеребили её, шёпотом расспрашивая о событиях, которые пропустили. Следом за ними пришёл ещё один мужчина. Он был одет в большущую футболку, выцветшие мятые шорты и резиновые шлёпанцы, но при своей заурядной внешности и бедненькой одежде умудрялся выглядеть значительно, совсем нездешним каким-то. Как говорила Наташина сослуживица и соседка по кабинету Лидия Ивановна, «надо знать, кого допрашивать, кого опрашивать, а кого вежливо спросить». Этот был из тех, кого очень вежливо. Это косвенно подтвердил Бурмин, который вместе с Антоном, врачом и полицейским быстро пронёс пострадавшего мимо стоящих в холле, закрепил носилки на тросах и придерживал, пока стрела крана не утащила их, а потом сразу вернулся в холл, вытирая руки платком и поздоровался за руку, назвал по имени-отчеству, сказал, что, увидев его в списке, даже предположить не мог, что ему понадобилось здесь. И мужчина ответил, что зашёл увидеться со знакомой, но её не застал, что был последним, кто закрыл дверь в это здание. Назвал точное до минуты время оползня, сказал, что знал прежде из всех жильцов и гостей только учительницу сына, что артисты любезно выделили ему с сыном комнату, что душевно пообщался с людьми на поминках по их соседке. Пострадавшего за столом едва заметил, и не заметил бы вообще, если бы он не клеился к женщинам. К кому? Да ко всем. А они? Игнорировали, не скандалить же! В какое время он вышел из-за стола, не заметил.

Дима

Когда носилки с пострадавшим и врачом уплыли в промозглую декабрьскую стужу, Люся поглядела из холла на разорённую квартиру и пошла закрывать окно, пробормотав:

– Прибраться, что ли, сразу?

– Мы сейчас с Антоном, – двинулся за ней Землянский.

– Так, не отвлекайтесь, – пробурчал Воеводин. – Дмитрий Михайлович, с убитым вы были знакомы?

– Говорят, он с утра приехал. Я его не видел, потому что сначала с машиной возился, потом на кладбище ездили, потом нас Люся за продуктами послала. Мы с Антоном на рынок ездили. Потом после обеда женщины меня и Ваньку выставили в Тубик с коляской Серёжку выгуливать. Вернулись мы часа через полтора, уже почти стемнело. Так что первый раз я его увидел, когда он с Майей и Валерой сцепился…

– Он и к Майке приставал? Не знала, – удивилась вернувшаяся в длинном халате Даша. – Она его приложила?

– Словесно. Даже не осмелюсь повторить, что я услышал.

– Представляю себе, – захохотала Даша. – Вообще такие речи записывать надо!

– Такие речи детям слушать непотребно. Так что я скорее Ваньку к Люсе в комнату загнал. Хотя он бы с удовольствием задержался. Дельнейшее слышал фрагментами, потому что коляску разгрузил и в квартиру Семёновых отвёз, потом сходил в Володину квартиру раздеться, потом вернулся к Люсе. Я так понял, у Валеры были претензии к приезжему по поводу парковки.

– Да он и сам теперь приезжий. А амбиции хозяйские.

– Что за Валера? – спросил Воеводин.

– Вот на вашем плане квартира семь, – ткнула в бумаги пальцем Даша. – Здесь живёт Регина Аснык, хирург из пятой горбольницы. Валера – бывший её муж. Даже не муж, они не расписаны. Летом она купила машину, а осенью он на этой машине от неё уехал за новой любовью, но продолжает ездить к ней выяснять отношения. И родичи его наглые. Сегодня с утра как с цепи сорвались. Сначала мамаша Валеркина с двумя внучками явилась. Ей, видите ли, по рынку надо походить, а детей она хотела Рене втюхать. Минут двадцать возмущалась, не хотела верить, что Реня отдыхать уехала: «Какая безответственность, у неё кредит не выплачен, а она отдыхает!» Кредит на машину, на которой Валерка ездит, представляете? Потом сестрица его прилетела разнюхивать, куда Реня уехала. Я предполагаю, что она хотела, чтобы бабка детей Рене оставила, а забрала бы мамаша их после Нового года. А тут такой облом! Пожаловались Валерке, и он приехал разбираться. А Рени нет! И куда она уехала, знают всего несколько человек. В Париж, говорим. Ну, пока он тут психовал, нас оползень накрыл. И, главное, машину его! Вот радость-то!

– А чему вы радуетесь, машина ведь вашей подруги, – попенял Воеводин.

– Так страховой случай! Она страховку получит и банку деньги вернёт! И свободна! Мы за столом об этом говорили, так ему с сердцем плохо стало!

– А машина потерпевшего?

– Тоже там! Только он вида не показал, что расстроен. Даже удивительно.

– Даша, а вы можете сказать, чьи машины ещё были на стоянке? – спросил спасатель.

– Ну, Иваныча точно… но вообще вы лучше Майю спросите. Она свою колымагу у ворот бросила, потому что на стоянке не оказалось мест. Наверняка посмотрела сверху, кто её место занял.

– Так где она, ваша Майя? – спросил Воеводин.

– Медитирует. Ломиться к ней бесполезно. Я под дверь записку подсунула. Как закончит свои индийские штучки, так придёт.

– Что за штучки? Вы ей объяснили, что тут не шутки шутят…

– Да вы хоть двери ей снесите! Если звучит эта её ведическая музыка, она даже в случае пожара свои медитации не прервёт. Уж подождите. Там ваш сотрудник старичков Плотниковых опросил и двух наших молодцов. В театральной общаге одна Майя неопрошенной осталась. И старуха приезжая.

Ушедшая в квартиру Семёновых Люся вышла, на ходу разговаривая по телефону, и попросила:

– Эта приезжая Ольга Анатольевна, вы можете её не будить сегодня? Едва ли она скажет вам что-то существенное, а вот мы должны будем ей сказать. И покоя не будет ни ей, ни нам. У неё ещё в Москве на вокзале телефон вытащили, так что она для родни два дня была недоступна. Сын у неё умер. Николай Николаевич, вы можете ей помочь? У меня сейчас её невестка на связи. Завтра ведь вы нас откопаете? Как бы обеспечить тогда её срочный отъезд в Москву?

– Умер педофил? И чего бы ему сутками раньше не откинуться, – с досадой сказала Даша.

– Ну, знаете, – возмутился Воеводин. – Я таких бессердечных женщин ещё не встречал. Одного пришибли, а они даже не убедились, жив ли. Другого не знали вовсе, но смерти его рады!

Тут в холле появилась Майя. Дима с нетерпением ждал её выхода, справедливо полагая, что эффект будет театральный. Он до сих пор под впечатлением от выражения лица Гаранина, когда тот увидел актрису. А ведь явился Владимир Сергеевич по Юлькину душу. Но и думать о ней забыл после первого взгляда на эту красавицу. Нет, за сестру Дима не обиделся. Уж кто-кто, а Юлька разбегаться по-хорошему не умела. «Расстанемся друзьями» – это не из её лексикона. Если честно, она ещё старалась уязвить побольнее на прощанье. Так что в отношениях с Владимиром была, наверное, какая-то незавершённость. Если бы они встретились, Гаранин получил бы болезненный укол. А теперь он под Майиным очарованием стал для Юлькиных уколов неуязвим. Ого, кажется, мы злорадствуем? Но почему бы нет? Последний гвоздь в крышку Димы с Ольгой семейной жизни вогнала Юлька. И сделала это с размахом.

Итак, Майя. В любой толпе не потеряется. Было её чересчур много. Если в Даше чуть за полтора метра, то в её подруге сантиметров на тридцать больше. И рядом с ней редкий мужчина не сникнет. По росту из всех сегодняшних обитателей общаги ей только Диму не загородить. Ванька сегодня перед сном спросил: «Пап, а тебе Майя понравилась?» С опаской спросил. Дима засмеялся: «Красивая. Но не моя». «А почему?» «Жить с красивой женщиной – как во дворце жить. Если ты не король, то тебе неуютно». «А кто король?» «Вот Славин папа, возможно». «Ты что, он меньше её ростом!» «Во-первых, не меньше, а одинаковый… или чуть меньше. А во-вторых, это ничего не значит». «А что значит?» «Характер и взаимное притяжение».

В Майе как-то всё чересчур: рост, стать, ноги как у Джулии Робертс, наверное, тоже 118 сантиметров, идеально ровные зубы, идеальное сияние кожи, блеск волос. Она вышла в велосипедках и свободной футболке, волосы забраны какой-то плетёной штуковиной из шнурков, кажется, соседские девчонки называют это «хайратник». Рядом подпрыгивала кинувшаяся ей навстречу Даша и что-то бормотала, видно, последние новости сообщала. Майя окинула взглядом вновь прибывших, движением ресниц на каждого ценник наклеила, сунула паспорт Воеводину, села на крайнее кресло из стоящих у стены потрёпанных театральных. Рядом примостилась Даша. Дима ещё раз подивился, что такая контрастная пара почему-то не производит комического эффекта. Наверное, потому что обе привлекательны: одна красивая, а другая хорошенькая. И подумал, что, пожалуй, у некоторых мужиков Майина красота может вызвать отторжение. У баб тем более. Вот Воеводин косится на неё с раздражением. А эта Наташа, которая у них главная, даже отвернулась, настолько ей Майин вид неприятен.

– Нет, с утра не видела… а вы думаете, мы из коридора не вылезаем? Это как лестница в обычном жилом доме, прошли и скрылись в своей квартире. Сегодня всё-таки труп в доме, поэтому столько народа тут… я появилась ближе к пяти… да, уехала с утра, сначала спектакль у нас, потом репетиция в драмтеатре… нет, просто попросили выйти первого, у них там грипп повальный, вот и прогнали мизансцены. Назад возвращалась следом за Антоном. Он притормозил у ворот, потом подал назад. Я пристроилась за ним… нет, кто на стоянке, не разглядывали. Видно, что чужие, подумали, что гости, и решили вечером после поминок переставить. Вот тогда в коридоре и пообщались. Я в холле притормозила, Антон вперёд ушёл… а? На звонок отвечала. Потом пошла по коридору, и тут этот кобелёк подвалил… грубо? Это он очень неизящно клеился, соответственно породе. В его стиле бы и за попу ущипнуть, да я в шубе была… порода? Вот в породе я ошиблась. Решила, что он кобель дворовый обыкновенный повышенной возбудимости. Но насчёт возбудимости ошиблась.

– И какой же он породы оказался? – первый раз вступил в разговор Руслан, который всё это время молчал, играя желваками.

– Твоей, Русик. Кобель дворовый самый обыкновенный. А возбуждался он от Люсиного равнодушия. Если бы она кидала на него тоскующий взгляд или наоборот, ненавидящий, он бы не цеплялся к прочим бабам, пытаясь вызвать её реакцию.

¬– Это вы всех так по породе сортируете? Может, и меня, – вызывающе начал Воеводин.

– О присутствующих как о мёртвых: или хорошо, или ничего, – хмыкнула Майя.

– А чего, Май, – ухмыльнулась Даша. – Давай, пророчествуй. А позолоти-ка ручку, касатик…

– Уймись, малявка, – Майя шутливо замахнулась.

Марина Петровна, подрёмывавшая на диване, обернулась на них:

– Девчонки, я не в тему, но хочу спросить. Говорят, что в артистических кругах за роли вечные игры подковёрные. Балетные даже стёкла в пуанты подбрасывают. А вы вроде как из одного театра, а видно, что дружите. Это у вас правило или исключение?

Актрисы переглянулись и хихикнули. Потом ей ответила посерьёзневшая Майя:

– Во всех учреждениях всё одинаково. Есть друзья, есть враги, есть те, кто безразличен. Просто артисты любят на публику работать и чаще о закулисье рассказывают. Я думаю, в офисах интриг не меньше, просто у них хватает ума это скрывать. А мы с Дашей почти двадцать лет дружим. Учились вместе, работали всё в разных театрах. Перезванивались, переписывались, гостили друг у друга, отдыхали вместе. В одной труппе первый год. Но есть ещё такая штука, как амплуа. Не знаю, как бы мы повели себя, если бы пришлось за роль сражаться. Но для нас это невозможно.

– Почему?

– Ну, вот поставят, к примеру, у нас «Красную шапочку». Вы представляете меня в главной роли?

– Почему нет?

– Это каким должен быть волк, чтобы я с ним рядом гляделась маленькой девочкой?

– Да-а…

– Значит, за роль Анны Карениной мы тоже не подерёмся. Потому что…

– Потому что в этом спектакле на меня неизбежно натянут ночную сорочку и кудрявый паричок, я выбегу на сцену, пискнув: «Маменька!», а Анна прижмёт меня к трепетной груди с криком: «Серёжа!» Вот и весь мой текст, – вздохнула Даша.

– И не я буду её прижимать к своей груди, потому что столько рослых мужиков на меня не наберётся. Это же больше меня должны быть и Стива, и Вронский, и Каренин. Так что текста у меня будет чуть-чуть больше, чем у Дашки. Какая-нибудь княгиня Бетси, и то…

– Ой, девчонки, вот вам и номер для капустника, – оживилась Люся. – Артисты-трансформисты! Заяц и охотник, Анна с сыном, Крошечка-Хаврошечка…

– … с коровой, – утрированно-низким голосом мрачно закончила Майя.

Переглянулись и захохотали. Даша захлопала в ладоши:

– Люсь, с тебя куплеты. Я думаю, это должно быть в ритме танго!

– Замётано!

Воеводин негодующе сопел, не находя слов от их легкомыслия на месте преступления. Тут из коридора вышел Бурмин и спросил:

– Людмила Павловна, нельзя ли инструмент какой-нибудь? Хочу замок с чердачной двери центрального прохода сбить. Всё-таки там лестница нормальная, да и до выхода в пансионат путь вдвое короче.

– Да, у нас за этой дверью здоровенный такой молоток, – махнула она в сторону двери, ведущей из холла на лестничную площадку.

– Где?

Люся выглянула за дверь:

– Странно, он всегда в этой нише лежит. Наверное, когда вторую створку открывали, куда-то переложили.

– Я открывал, – возразил Николай Николаевич. – Я ножом задвижку отжал.

– Куда же молоток делся?

– Людмила Павловна, там у вас в прихожей на столике молоток лежит, – сказал Ваня.

– Откуда он там? Впрочем, какая разница! Возьмите сами, входная дверь сегодня весь день открыта.

– Так, стоп! Никто никуда не идёт! Молоток изымаем, – прикрикнула Наташа.

– Вы думаете, что им этого кобеля пристукнули? – спросила Даша.

– Господи, да я с вами с ума сойду, – прошипел Воеводин. – Человек при смерти, а они его жалеют не больше, чем собаку! Наташ, задерживать будем?

– Обязательно. Собирайтесь, Людмила Павловна.

– Куда?

– Вы задержаны на 48 часов.

– Папа! – почти одновременно вскрикнули Ваня и Слава.

Люся посмотрела на Руслана, слегка пожала плечами и ушла. Вернулась буквально через пару минут, застёгиваясь на ходу. Протянула руку Руслану. Он дёрнулся назад. Она снова пожала плечами и повернулась к его квартире. Протянула руку к дверному звонку и повесила на кнопку колечко. Потом кинула связку Даше:

– Заночуешь у меня, за Шурой и Серёжей приглядишь, – и обращаясь к Воеводину. – Я готова!

– Вы совсем, что ли? Мало ли кто этот молоток туда подбросил, – обнял её Дима.

С другой стороны за неё ухватились мальчики. Ваня заплакал:

– Людмила Павловна, я же не знал, что так получится.

– Не берите в голову, мальчики. Вы же умные, и такая глупость вам никак в голову прийти не могла.

– Люсенька, у меня дядя в Москве в крутейшей адвокатской конторе, – Антон положил ей на плечо руку, приобняв другой Ваню. – Я ему утром позвоню. Он их размажет!

– А я прямо сейчас позвоню, – сказал Гаранин.

В это время вернулся Бурмин:

– Это что ещё? Людмила Павловна, вы куда собрались?

– В тюрьму. Или КПЗ?

– Вы что, серьёзно? Ну вот что, господа. Здесь зона ЧС, здесь я командую. Тащить женщину через этот чердак я не позволю.

– А мы что, не женщины? – возмутилась Наташа.

– Вы извините, но как бы и не вполне. Вы тут по службе. Если вы всерьёз считаете Людмилу Павловну убийцей, можете около её квартиры охрану поставить. А завтра раскопаем мы вход, и можете начинать свои идиотские игры с раскрытием дела в текущем году. Только, сдаётся мне, Владимир Сергеевич к тому времени позвонит не меньше чем прокурору города. Вы ведь Карташову звоните? Дождитесь утра, всё равно завтра до середины дня выхода отсюда не будет. Время второй час ночи, ложитесь все спать. А вас, если вы тут закончили, я сокращённым путём в психушку выведу.

– Туда вам и дорога, – вырвалось у Даши.

– Дашенька, не заводитесь, – сказал ей Бурмин. – Я так понимаю, никто расходиться не хочет? Тогда, может быть, в качестве предположения выскажетесь, кто у вас на убийство способен? Ваши психологические портреты я краем уха слышал. Не может быть, что не прикидывали.

– Я по пальцам всех пересчитала, Николай Николаевич, – доверчиво посмотрела на него Люся. – Гости про молоток знать не могли, он за дверью не виден. Если убивали молотком, значит, свои. Но так, чтобы с молотком на человека… нет у нас таких агрессивных!

– А вот эти, которых вы все не любите? Секретарь этот, ещё Валера?

– Нет, – отрезала Люся. – Валерка просто альфонс и абьюзер, он только из женщин может кровь пить, с мужиком связываться побоится. И Генеральный трус. Он заявление напишет, к знакомым чиновникам обратится или анонимный звонок сделает. Но молотком не замахнётся.

– Люсь, а вот то, что молоток именно тебе подкинули, это о чём говорит, – оживился Антон. – Ну, никто из наших в здравом уме на тебя бы стрелки переводить не стал бы. Как-то это уж больно глупо…

– Ты думаешь…

– Ну, а кто кроме сына Рабиновича?

Люся добросовестно подумала и сказала:

– Подбросить мог. Убить не мог! И покрывать ему некого.

– Да. Вот блин!

Послышался детский плач. Подошла тётя Зоя с малышом на руках:

– Люсь, ну ты что за ребёнком не приглядываешь? Знаешь же, что мать вырубленная! И что вы не укладываетесь, полуночники?

– Да тут нашу Люсю в тюрьму собрались сажать, – сказала Даша.

– Из-за этого прохиндея? Лучше бы разобрались, за коим хреном он в Татьянину квартиру рвался, – возмутилась тётя Зоя. – А что так холодно? Или нас откопали?

– Это из люка тянет, – ответила Люся, принимая из рук старухи малыша. Он было замолчал, сердито ворочаясь у неё в руках, но снова завопил, когда Бурмин решил сделать ему «козу». – Сержант Семёнов, не ори на старшего по званию! Николай Николаевич, вы ведь через холодную пойдёте? Можно тогда люк закрыть? Мужчины, люк закройте, мебель на место! Тётя Зоя, поможете? Смесь надо приготовить. А то видите? Серёжа, там пустышки!

Серёжа оттягивал Люсину футболку. Старуха захохотала и ушла по коридору. Мальчики и Антон пронесли в артистическую общагу кухонный столик и табуретки, старинный крепкий стол Землянский и Гаранин приткнули в угол холла. На обратном пути мальчишки вдруг заспорили, а потом бегом выскочили в холл:

– Людмила Павловна! Ленточка разрезана! Ну, которой дверь заклеена!

– Так… теперь понятно, – пробормотала она.

– Что понятно?

– Что жених мой бывший как был мародёром, так и остался.

– А почему вы уверены, что это Троекуров квартиру вскрыл? – спросила Наташа, толкнув дверь. Она со скрипом открылась. – Здесь есть, что брать?

– Что, незаконный наследник дверь сломал? Вот падла, – сказала тётя Зоя, появляясь из Люсиной квартиры с бутылочкой и перехватывая у Люси ребёнка. – А брать тут разом нечего, я знаю. Были у Татьяны кой-какие побрякушки, но она всё ещё при жизни Вике отдала.

– Отпечатки сними, – сказала Наташи эксперту. – Но вообще сейчас все умные, в перчатках работают.

– А сумку его вы проверяли? – спросила Люся.

– Вы меня будете работать учить?

– Ну, тогда, если вас не интересует, мы сами его вещички перетрясём, – сказал Бурмин.

Наташа нехотя двинулась в «холодную». В сумке оказался обычный набор командировочного: бритва, мыло, бутерброд.

– Ну вот, и в карманах у него ничего ценного не было!

– Знать бы ещё, что он ценным считал, – пробормотала Люся, осматриваясь. – Нет, тут, если что небольшое, всё равно спрятать негде. Если в машине…

– Нет, Людмила Павловна, – сказал Слава. – Мы с Ваней дверь разглядывали ещё до ужина, когда тарелки носили. Ленточка целая была.

– Спасибо, Слава, – оживилась она. – Скажите, а с двери кладовки под лестницей, перед которой он лежал, вы отпечатки снимали?

– Там дверь закрытая, зачем? Но снимал, как и со стен, – ответил эксперт.

– Дверь там сто лет не закрывалась. Она просто тугая. Мужики её тем же молотком поддевали, что и верхнюю. Думаю, он там побывал.

– Зачем? Там что-то ценное?

– Там всякие автомобильные железки. А если мародёр что-то украл, то оно там, я думаю.

Мальчишки с топотом понеслись к лестнице. Вся толпа пошла следом. Перед начертанным мелом контуром фигуры они затормозили. Антон сказал: «Давайте я», поддел поданной ему железкой дверь и отступил: «Выключатель справа». Наташа огляделась: под лестничным маршем стояли какие-то большие железяки. Она в них ниего не понимала. Вот это, кажется, аккумулятор. Так, ерунда всё! У стены на железном стеллаже железки помельче. Тут Дима, который выше всех, сказал:

– На верхней полке свёрток.

Эксперт встал на то, что Наташа сочла аккумулятором, и сказал:

– Да, пылища, а следы свежие. И под свёртком пыль. Недавно положили.

Когда все необходимые действия были проведены, свёрток бережно вынесли в холл. Вынули из целлофанового пакета, развернули бумагу, и Наташа разочарованно сказала:

– Книга…

Заглянув ей через плечо, Люся сказала:

– Это тёти Тани экслибрис.

– Она княгиня Ишеева? – пренебрежительно покосилась на неё Наташа.

– Она Белкина. Княжной была её бабушка, Мария Белкина, урождённая Ишеева. У тёти Тани осталось много книг с экслибрисом предка.

– И в чём ценность? Старинная, конечно, 1829 год.

– Владимир Сергеевич, вас не затруднит поискать цены на прижизненные издания Пушкина?

Уткнулись в свои телефоны и Гаранин, и Бурмин, и Землянский, и мальчики. Но первым охнул Слава:

– Да ни фига себе! Такая книга выставлена на аукционе. Начальная цена – два с половиной миллиона.

– Что делать? Там ведь много книг. Пусть эта самая ценная, но и другие достаточно древние. Как только слух пройдёт, сюда все прохиндеи полезут. Впору до приезда Вики сейфовую дверь на квартиру установить. Но каков мерзавец!