Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

Одним из свидетелей безумия Питхола была наблюдательная восьмилетняя девочка Ида Минерва Тарбелл, жившая в десяти милях (ок. 16 км) от Русевилла и видевшая орды нетерпеливых мужчин, спешивших в город экономического бума. Ее отец построил там мастерскую по изготовлению цистерн для нефти и сделал самые быстрые деньги за всю жизнь. К сожалению, бурлящие золотые дни Питхола продлились недолго, за несколько лет его скважины опустошили пожары и перепроизводство. Прежде чем город окончательно вернулся к тихой жизни среди лесов, люди начали копаться в мусоре. За шестьсот долларов отец Иды Тарбелл купил роскошный отель «Бонта-Хаус», сооруженный за шестьдесят тысяч несколькими годами ранее, разобрал его на доски, забрал двери и окна и построил дом для семьи Тарбелл в Титусвилле. Величие города поблекло, и к 1874 году Питхол насчитывал всего шесть избирателей.

Если оглянуться назад, можно сказать, что Питхол был сказкой, предостерегающей о крушении надежд и обманчивых грезах и возрождающей страхи о недолгом веке отрасли. Но в январе 1865 года его появление предполагало, что существует множество еще не открытых месторождений нефти и, вероятно, эта ситуация стала катализатором, ускорившим разрыв Рокфеллера с Кларками. В расставании проявился классический Рокфеллер: он медленно и незаметно заложил фундамент, затем действовал молниеносно, сбивая противников с ног. В январе Морис Кларк вскипел от ярости, когда Рокфеллер попросил его подписать очередной чек. «Мы взяли слишком много ссуд на это нефтяное дело», – сказал Кларк. Рокфеллер, не теряя присутствия духа, резко ответил: «Мы продолжим занимать всякий раз для надежного увеличения таким образом нашего дела»41. Пытаясь устрашить Рокфеллера, братья Кларки угрожали распустить товарищество, что требовало единодушного согласия всех компаньонов.

Полный решимости освободиться от Кларков и торгового предприятия, Рокфеллер выяснил мнение Сэма Эндрюса без свидетелей и сказал ему:

«Сэм, мы успешны. Перед нами будущее, большое будущее. Но мне не нравится Джим Кларк и его привычки. Он распутный человек во многих отношениях. Он спекулирует на нефти. Я не хочу, чтобы это предприятие было связано с игроком. Что, если я приму их предложение в следующий раз, когда они пригрозят распустить фирму? Что, если я с успехом выкуплю их долю? Ты присоединишься ко мне?»42

Эндрюс согласился, и они скрепили сделку рукопожатием.

Через несколько недель, как Рокфеллер и рассчитывал, у него возник спор с Морисом Кларком, и тот угрожал распустить товарищество. «Если так ты хочешь поступать, мы лучше разойдемся, и веди свои дела, как считаешь нужным», – предупредил Кларк43. Рокфеллер действовал быстро, чтобы осуществить свой план. 1 февраля 1865 года он пригласил компаньонов домой и решительно изложил политику быстрого расширения нефтеперегонного завода – линию поведения, как ему было известно, не приемлемую для Кларков. Сыграв прямо на руку Рокфеллеру, Джеймс Кларк попытался запугать его. «Лучше, если мы разойдемся», – заявил он44. Сообразно с соглашением о товариществе, Рокфеллер потребовал, чтобы каждый заявил публично, что поддерживает прекращение деятельности, и Кларки ушли, полагая, что усмирили Рокфеллера. Он же побежал в контору «Кливленд Лидер» и поместил объявление в утренней газете о закрытии товарищества. Кларки были поражены, увидев заметку. «Ты действительно имеешь это в виду? – спросил Морис Кларк, не веря своим глазам. До этого он не осознавал, что Рокфеллер заручился поддержкой Эндрюса. – Ты действительно хочешь разойтись?» «Я действительно хочу разойтись», – ответил Рокфеллер, который за предшествующие недели заручился поддержкой дружески настроенных банкиров45. Было решено продать фирму на аукционе тому, кто даст больше.

Даже будучи молодым человеком, Рокфеллер действовал в кризисе крайне собрано. В этом отношении он был прирожденным лидером: чем больше волновались окружающее, тем спокойнее становился он сам. Во время аукциона Кларки привлекли адвоката, а Рокфеллер, показывая свою непревзойденную уверенность, представлял сам себя. «Я считал себя способным справиться с таким пустяшным делом», – рисовался он46. Адвокат Кларков выступил аукционистом. Торг начался с пятисот долларов, цена быстро поднялась до нескольких тысяч долларов, затем медленно дошла приблизительно до пятидесяти тысяч – уже выше, чем Рокфеллер оценивал предприятие по переработке. Так как аукцион стал поворотным моментом на его пути к господству в промышленности, процитируем его воспоминание об этом историческом моменте, то, как он сам об этом рассказал в своих мемуарах:

«Затем дошло шестидесяти тысяч долларов и потихоньку добрались до семидесяти тысяч долларов. Я уже начинал опасаться, что не буду в состоянии купить дело и, главное, не наберу денег для расчета. Наконец, противники дают семьдесят две тысячи. Я немедля крикнул: семьдесят две пятьсот! Тогда Кларк сказал: «Дальше я не пойду, Джон: дело за тобой!» «Надо ли немедля чек на всю сумму?» – спросил я. «Нет, – ответил Кларк, – я тебе эту сумму поверю; устраивайся, как тебе удобно»47.

Рокфеллер понимал, что этот момент будет иметь серьезные последствия. «Тот день определил мой путь. Я чувствовал его величие, но я оставался спокоен, как теперь, когда разговариваю с вами», – сказал он Уильяму О. Инглису48. Он заплатил за свободу высокую цену, уступив Кларку свою половину торгового дела и семьдесят две тысячи пятьсот долларов. (Сегодня цена покупки составила бы шестьсот пятьдесят две тысячи долларов.) Но полученный им приз был невероятный. В двадцать пять лет он завладел крупнейшим нефтеочистительным предприятием Кливленда, которое перегоняло пятьсот баррелей сырой нефти ежедневно – в два раза больше ближайшего местного конкурента – и входил в число крупнейших заводов мира. 15 февраля 1865 года «Кливленд Лидер» напечатала следующее: «Извещение о товариществе – нижеподписавшиеся, приобретя полностью долю «Эндрюс, Кларк энд Ко» в «Экселсиор ойл воркс» и все запасы бочек, нефти и т. д., продолжат дело прежней фирмы под именем «Рокфеллер & Эндрюс»49. Рокфеллер смаковал месть против Кларков, потрясенных тем, что младший компаньон смог найти, втихомолку, деньги на такую крупную сделку, и внутренне ликовал над самодовольной наивностью старших мужчин. «Тогда [братья Кларки] очнулись и впервые увидели, что мой ум не бездействовал, пока они много и громогласно спорили»50. Все баптистское презрение Рокфеллера к тщеславию, показной пышности и пустым разговорам выразилось в этом единственном наблюдении. 2 марта 1865 года фирма «Кларк энд Рокфеллер» также была распущена, и Рокфеллер навсегда выбросил трех вздорных братьев Кларков из своей жизни.

Но Рокфеллера продолжали терзать воспоминания о Кларках, и говорил он о них так, как будто пережил ночной кошмар. «У меня нет слов, способных передать мучения, перенесенные мной за эти годы, унижение и страдание. И я всегда указываю тот день, когда я отделился от них и выплатил большие деньги, как на начало моего успеха в жизни»51. Сложно понять, преувеличивал ли Рокфеллер кичливость Кларков, но важно, что он был человеком гордым и чувствительным, и их едкие слова гулко отдались в его сознании. Выступив собственным хозяином, он никогда больше не почувствует, что его продвижению препятствуют недальновидные посредственные люди.

Передача имущества «Кларк энд Рокфеллер» разворачивалась на исходе дней Гражданской войны. К декабрю 1864 года генерал Шерман дошел до Саванны и повернул на север через Северную и Южную Каролины. Примерно через два месяца после того как Рокфеллер заполучил нефтеперерабатывающее предприятие, Роберт И. Ли признал поражение Улиссу С. Гранту в здании суда в Аппоматоксе. Кливленд, как город, прятавший до войны многих беглых рабов, был особенно опечален пришедшими новостями об убийстве Линкольна. 27 апреля траурный поезд привез гроб с его телом, который на несколько часов выставили в специальном помещении, и хор женщин в белоснежных одеждах пел у железнодорожных путей погребальные песни убитому президенту.

К этому моменту новая фирма Рокфеллера и Эндрюса расположилась на втором этаже кирпичного здания на Супериор-стрит, в паре кварталов от реки Кайахога, в конторском здании Секстон-Блок. Из своего нового командного пункта молодой предприниматель мог смотреть в окно за проплывающими баржами, груженными бочками с нефтью с его завода. Будучи уже зрелым бизнесменом, он полагался на Эндрюса только как на технолога и взял на себя управление другими направлениями работы предприятия. После того как молодой человек отказался от старших компаньонов, у него не было настоящих наставников в коммерции, героев или примеров для подражания, и он никому не отчитывался. Джон Д. Рокфеллер не просто сделал себя сам, он сам себя изобрел и уже обладал несгибаемой верой в собственное суждение.

* * *

При всей своей решительности молодого бизнесмена, Рокфеллер не торопился устраивать личную жизнь. Он уже определил свои потребности и искал женщину, которая была бы набожной и любящей, нацеленной на церковь и всеми силами поддерживала бы его карьеру. Благодаря простым нежным отношениям с матерью Рокфеллер чувствовал себя с женщинами комфортно, искренне любил их общество и, в отличие от грубого Билла, относился к ним с уважением.

За недолгое время обучения в Центральной школе Рокфеллер подружился с двумя способными образованными сестрами Люси и Лорой Селестией Спелман и особенно проникся симпатией к Лоре или, как ее называли, «Сетти». Его манера общения с девушками оставалась нескладной, но сестры увидели его с теплой, располагающей к себе стороны. В отличие от многих других девочек в школе Сетти обладала практичным складом ума и пошла на коммерческие курсы, чтобы освоить основы предпринимательства, и она восхищалась Джоном и его эпохальным поиском работы в 1855 году. Как позже отметила подруга Сетти: «Она увидела, что он амбициозен, и считала его честным, что скорее всего нравилось ей больше, чем все остальное»52. Несомненно, Сетти дала понять Джону, что, если его экономические перспективы улучшатся, шансы добиться ее существенно возрастут.

Почти не вызывает сомнений, что в ухаживании за Сетти Джона сдерживало неравенство их социально-экономического положения, что объясняет разрыв в девять лет между их знакомством в старших классах и браком в 1864 году. Спелманы были светскими людьми, влиятельной семьей и жили в красивом доме. Подруга Лоры вспоминала: «Возможно, Сетти не была особенно богатой и красивой, но ее отец был не менее обеспечен, чем отцы других девушек нашего класса. Член Законодательного собрания Огайо, он был довольно известен своей благотворительной работой, поэтому – знаете, как это происходит между детьми, – мы думали, странно с ее стороны выказывать расположение к Джонни»53. Несложно заметить, что привлекло Джона к Лоре, кроме всем известной совместимости: Спелманы означали респектабельность, которая так безнадежно ускользала от его собственной семьи.

Спелманы, с развитым чувством гражданского долга, активные борцы с социальной несправедливостью, не просто открывали путь в местную аристократию, они были настоящий семьей. Харви Бьюел Спелман, родившийся в Массачусетсе, прямой потомок пуритан, и Люси Генри встретились в Огайо, поженились в 1835 году, и 9 сентября 1839 года родилась Лора Селестия. Переехав в Акрон в 1841 году, поначалу они жили скромно, миссис Спелман занималась стиркой, чтобы в семье было больше денег; Сетти маленькой девочкой помогала толкать маленькую красную тележку по городу и развозить белье. Даже после того как Харви Спелман открыл галантерейную лавку и сделал состояние, они с Люси не предались удовольствиям, а удвоили свою активную работу реформаторов. Как член местного образовательного совета, Харви Спелман стал инициатором создания передовой системы публичных школ, и эта кампания привела его в 1849 году в Законодательное собрание штата Огайо. Спелманы участвовали в делах церкви, помогали основанию конгрегационалистской церкви в Акроне. Религиозные убеждения подкрепляли их гражданскую деятельность, а искоренение зла стало частью и религиозных, и политических задач.

Харви Бьюел Спелман, с широким лбом, клокастыми бровями и воинственной бородкой, был горячим сторонником фундаментализма и любителем пророческих размышлений. Он часто видел, как рука Божья поражает американский народ за развратную невоздержанность и произносил пламенные обличительные речи против зеленого змия: «Широко распространенное и чрезмерное потребление рома – это хворост, который поддерживает огонь худших страстей в природе человека, порождает бунты, коммунизм и стачки, поощряет невежество, порок и преступления и более всех остальных причин угрожает стабильности наших свободных институтов», – сказал он в 1879 году54. Люси Генри, его степенная энергичная жена, любила петь церковные гимны и почти не пускалась в светскую болтовню, хотя могла повеселиться с дочерьми. «При любом упоминании Библии, воздержания от спиртного, образования, деятельности женщин ее глаза загорались прежним огнем, а лицо пылало убежденностью», – так говорил о Люси священник с простительным преувеличением на ее похоронах55.

Вследствие их участия в делах церкви – и это относилось ко многим евангельским христианам после Второго Великого пробуждения – Харви и Люси были непримиримыми аболиционистами и активно выступали за воздержание от спиртного. Их дом служил «станцией подземной железной дороги», они проводили многих рабов к свободе из Теннеси и Кентукки, и с ними провела несколько дней Соджорнер Трут, бывшая рабыня, аболиционистка и странствующий проповедник. По словам Сетти, мать готовила в День отдохновения, только если нужно было сделать горячую еду рабам, бегущим в Канаду. Не менее страстно Спелманы относились к горячительным напиткам. Участвующая в «крестовом походе» миссис Спелман не только ходила по улицам, но и врывалась в салуны, падала на колени в молитве и умоляла грешников за барной стойкой изменить свой путь, а мистер Спелман параллельно проводил кампанию по закрытию кабаков.

Процветание Спелманов в Акроне закончилась в 1851 году, во время банковской паники предприятие Спелмана обанкротилось. Семья затем перебралась в Кливленд, где достаток вернулся к господину Спелману, но тень неуверенности в завтрашнем дне всегда нависала над семьей. Поэтому, хотя Спелманы занимали более высокую социальную ступеньку, чем молодой Рокфеллер, их пугала угроза финансовых злоключений, и они благосклонно смотрели на подающего надежды претендента с соответствующим христианским происхождением. Сетти необходимо было найти мужа, который мог бы обеспечить безопасность ее семьи, поэтому неудивительно, что она поддерживала карьеру Джона и с самого начала стремилась настроить его на успех.

Трудно представить молодую женщину, более соответствующую ценностям Джона Д. Рокфеллера, чем благоразумная жизнерадостная Лора Селестия Спелман, которая разделяла его преданность долгу и бережливость. Они одобряли взгляды друг друга на основы жизни. Сетти, на два месяца младше Джона, была невысокой и стройной, с круглым лицом, темными карими глазами и густыми каштановыми волосами, аккуратно убранными со лба и разделенными посередине пробором. Рокфеллер не вынес бы шумную женщину, а у Сетти был мягкий голос и приятные манеры. Но, как и у Джона, за ее спокойным внешним видом скрывалась несокрушимая целеустремленность. Она была «…мягкой и очаровательной, но твердой с непокоримой волей, – отмечала ее сестра Люси, больше известная в семье как Лют56. – Когда она легко касалась пальцами вашей руки, ее прикосновение несло силу убеждения»57. Опять же, как и у Джона, за ее сердечностью скрывался стержень неослабевающей воли. «Она была весела и приветлива, но… имела заметную склонность к серьезности и сдержанности», – вспоминала Лют58. Лора, эталон самоконтроля, никогда не выходила из себя и не обладала кокетливой фривольностью юности.

Поначалу Джон и Лора, вероятно, заметили друг в друге родственную душу, особенно, когда доходило до разговоров о религии. Сетти так неукоснительно исполняла свои обязанности в церкви и воскресной школе, что даже ее любящая сестра тактично предположила, что она доходит до крайностей. «Она была religieuse. Бог и церковь шли для нее на первом месте. Ее мало заботила так называемая светская жизнь; и они вместе с мужем углубили и расширили свою религию на все стороны жизни»59. Даже на фотографиях заметна ее квакерская простота, черное платье и кружевной воротничок, напоминающие о ее пуританских предках. Несмотря на приверженность евангелизму, она никогда не навязывала свои взгляды окружающим и предпочитала наставлять примером. Как вспоминала ее одноклассница: «Она оказывала сильное влияние на всех нас. К примеру, она не одобряла посещение танцев и театров, потому что прихожанам не подобают занятия, которые она считала мирскими»60. При всем при том Лора не была недалекой обывательницей, круг ее интересов в искусстве, культуре и общественных вопросах был довольно широк. Она играла на фортепьяно по три часа в день и часто аккомпанировала Джону в дуэте, имела вкус к литературе и поэзии и была интересной собеседницей.

Как прилежная ученица, она стала лучшей в классе и была удостоена права выступить на выпускной церемонии. Ее речь «Я сама управлюсь со своим каноэ» была звучным манифестом женской эмансипации. (Она окончила школу через семь лет после первой в истории попытки Элизабет Кэди Стэнтон и Лукреции Мотт собрать женщин в Сенека-Фоллз, штат Нью-Йорк.) Из этой речи мы можем сделать некоторые выводы о ее подростковых ценностях. «Мы не станем покорно подчиняться и идти вслед за каким-либо человеком или партией, мы способны думать своей головой и, приняв решение, придерживаться его»61. Это убеждение стало хорошим предзнаменованием для женщины, судьба которой оказалась переплетенной со сложной карьерой ее будущего мужа. Прямолинейно высказывая свои феминистские убеждения, она упрекала мужчин в том, что они сначала лишают женщин образования, а потом лицемерно обвиняют в отсутствии самостоятельности. «Но дайте женщине образование – позвольте ей пойти путями науки, – пусть математика и точное мышление окажут влияние на ее ум, и собраниям не придется беспокоиться о ее «подобающем месте»»62.

В 1856 году Харви и Люси Спелман уехали из Кливленда в Берлингтон, штат Айова; переезд, очевидно, означал новые невзгоды в деле мистера Спелмана, и три года они жили вдали от Кливленда. Чтобы облегчить финансовую напряженность в семье, Сетти и Люси остались и поступили на должность учительниц в публичных школах Кливленда. Два года спустя экономическое положение семьи улучшилось, и сестры провели год в Институте Орид в Ворчестере, штат Массачусетс. Двухгодичный колледж, основанный в 1849 году, стал одним из первых институтов высшего образования для женщин. Орид был создан аболиционистом Эли Тайером, и там делался упор на христианство и чтение классики. Рисунки изображают живописное здание на холме, как в средневековье, украшенное башенками, башнями и зубцами и окруженное каменной стеной. Культурная атмосфера колледжа с ее пылкой поддержкой прав и благосостояния женщин, должно быть, оказалась в высшей степени благоприятной для сестер. В числе прочих преподавателей они слушали вдохновляющие лекции Ральфа Уалдо Эмерсона, Уэнделла Филлипса, Генри Уорда Бичера и Джона Брауна. Сетти, преданная протестантскому прилежанию, даже одобряла режим школы, расписанный поминутно, от пробуждения в половине шестого утра и до выключения света в без четверти десять вечера. «Я не считаю правила строгими, мне все они нравятся», – сообщала она своей бывшей учительнице музыки63. Из Орида она иногда отправляла дружеские записки Рокфеллеру, хотя их отношения на этом этапе были не столько романтические, сколько товарищеские.

С годами растущая самоотверженность Лоры в религии смягчила ее литературные стремления, но в Ориде она была настоящим «синим чулком», писала стихи, возглавляла литературное общество и редактировала литературный журнал института. В изобличительной статье в «Орид Юфимия», она написала о трех аристократиях, правящих тогда Америкой – аристократии интеллекта в Новой Англии, богатства в Среднеатлантических штатах и крови на Юге. Ввиду последовавших событий ее описание интеллектуального превосходства Бостона или социального загнивания Юга менее примечательны, чем язвительность, которую она вылила на нуворишей Нью-Йорка. «В указанной части территории нашей славной республики, леди-«парвеню», с рассудком не обремененным мыслями, облачается в платья, вид которых (но не стиль) мог бы свидетельствовать, что их надевали в присутствии королевских особ». Раскритиковав господство «всемогущего доллара» у аристократии Среднеатлантических штатов, она колко заключила: «Гигантский интеллект Бостона должен поклониться акциям и облигациям Уолл-стрит»64. Такое среднезападное презрение к богатым выскочкам с Уолл-стрит определенно перекликалось с убеждениями Рокфеллера. Эти двое не догадывались, что однажды сами станут синонимами «всемогущего доллара» и будут жить в сердце самого шикарного, самого греховного из районов Манхэттена.

Весной 1859 года сестры Спелман вернулись в Кливленд и начали брать уроки французского, латыни, фортепьяно и пения в Кливлендском институте. Осенью Сетти и Лют, они всегда переезжали вместе, начали преподавать в публичных школах, Сетти служила учителем и помощником директора, а Лют учила мальчиков в том же здании. Слова Лоры не оставляют сомнений в стесненных обстоятельствах ее семьи в то время. «Мне приходилось [работать], и это было хорошо, – сказала она позже сыну, – и мне нравилось работать, что тоже было хорошо»65. Несмотря на заслуженную репутацию строгой учительницы, ее любили, и в последний ее рабочий день «все девочки из ее класса остались после уроков, чтобы попрощаться и поплакать об ее уходе, – вспоминала одна из учениц. – О! как они рыдали!»66

В начале 1860-х Лора была вполне довольна работой и не чувствовала необходимости спешно выйти замуж. Все это время Джон Рокфеллер с настойчивым терпением, которое изнурит еще многих соперников, полный решимости, ждал своего часа. В апреле 1860 года Лора написала своей бывшей учительнице музыки: «Похоже, холостяцкая жизнь меня не тревожит», – но упомянула Рокфеллера, отметив, что «один джентльмен не так давно сказал мне, что не торопит меня с замужеством, но надеется, что, предаваясь многим своим размышлениям, я не забуду об этом предмете»67. Она, должно быть, терзалась сомнениями, думая о партии с Рокфеллером, так как учителям следовало оставаться незамужними, и брак прервал бы ее карьеру.

В 1862 году Рокфеллер, вдохновленный ростом доходов торгового предприятия, начал ухаживать за Сетти серьезно, часто появлялся в школе к концу дня и провожал ее домой. Спелманы тогда жили в очаровательном зеленом районе с яблоневыми садами под названием Хейтс, и по выходным Джон с братом Уильямом часто выезжали туда, якобы наблюдать за сборами рекрутов на Гражданскую войну, проходившими неподалеку. После того как Спелманы переехали в новый дом в центре Кливленда, Джон, часто в сапогах, запачканных нефтью своего нового завода, заезжал и забирал Сетти прокатиться на своей коляске, а она с восторгом слушала подробности о его предприятии. «Ее суждение всегда оказывалось лучше моего, – говорил Рокфеллер. – Она была женщиной значительной прозорливости. Без ее чутких советов я остался бы бедняком»68. Здесь имело место преувеличение влюбленного, но в первые дни брака он приносил домой бухгалтерские книги и проверял их вместе с ней.

Несмотря на ее постоянные сомнения, Рокфеллер добивался ее с молчаливой настойчивостью; в любви, как и в бизнесе, он задавал более длительные сроки, более устойчивое намерение, чем другие люди. К началу 1864 года потекли первые доходы от очистки нефти, он стал заметным человеком в Кливленде и в своем сюртуке, цилиндре и полосатых брюках производил впечатление. Он был красивым молодым человеком с тонким прямым носом, скорее несмеющимся ртом и слегка скорбным выражением лица. Его усы переходили в пышные бакенбарды, но волосы на висках уже начали редеть. Глаза смотрели спокойно и ясно, как будто уверенно выглядывали на горизонте коммерческие возможности.

Позже Рокфеллер, что любопытно, отказывался раскрыть детям подробности своего ухаживания, ссылаясь на деликатность ситуации. Как говорят, другой мужчина, более опытный в искусстве любви, интересовался Лорой, и к марту 1864 года Джон опасался, что соперник может обойти его. Пришло время пересилить ситуацию. По воспоминаниям одного человека, услышавшего историю из вторых рук, «Джон Д. хотел жениться на ней, поэтому пришел к ней однажды и сделал предложение по-деловому, как предлагают сделку. Она согласилась в такой же деловой манере»69. Можно представить, с каким облегчением они стеснительно улыбались. Вскоре после этого аскетичный Рокфеллер сделал нечто совершенно для него не характерное, потратив сто восемнадцать долларов на кольцо с бриллиантом для помолвки. Транжирство, как можно заподозрить, имело цель: он хотел показать Спелманам, что он уже не неопытный сельский мальчик, а преуспевающий молодой бизнесмен, способный обеспечить им жизнь, к какой они привыкли.