Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

В чем бы ни заключалась правда, Рокфеллер и Морис Кларк обещали выделить четыре тысячи долларов или половину оборотного капитала нового предприятия по перегонке нефти «Эндрюс, Кларк энд Ко». Так, в 1863 году, двадцатичетырехлетний Рокфеллер оказался непосредственно в нефтяном деле. Это был год Прокламации об освобождении рабов и год оглушительных побед Союза при Геттисберге и Виксберге. О первоначальном вложении четырех тысяч он сухо сказал: «Это представлялось очень большими деньгами, очень большими»4. Едва ли мечтая, что нефть когда-либо превзойдет их основную торговлю, компаньоны считали ее «небольшим сторонним предметом, мы сохраняли наш интерес в деле как комиссионеры сельскохозяйственной продукции»5. Как комиссионер на торговом перекрестке Кливленда, далекий от нефтяных скважин, Рокфеллер естественным образом вошел в промышленность как владелец нефтеперерабатывающего завода. Будучи посредником, он принадлежал новой породе людей в зарождающейся промышленной экономике, которые продавали, перерабатывали или распространяли продукт в расширяющейся пропасти между производителями сырья на периферии и потребителями в городах.

Место, выбранное для нового завода, многое говорит о деловом подходе Рокфеллера. Он взял участок в три акра (1,2 га) на покатых красноглинистых берегах узкого канала Кингсбери-Ран, который впадал в реку Кайахогу и таким образом открывал путь в озеро Эри. Это место в 1,5 милях (ок. 2,5 км) от центра Кливленда, с первого взгляда казалось неудачным для нового перерабатывающего завода, нареченного «Экселсиор-Воркс». В этих пасторальных окраинах за городом мирно бродили коровы, а деревья все еще отбрасывали тень на канал. Но для Рокфеллера неудобство перевешивал тот факт, что здесь скоро будут проложены железнодорожные пути. 3 ноября 1863 года, гордо вывесив цвета Союза, блестящий локомотив Атлантической и Большой Западной железной дороги прибыл на убранный флагами кливлендский вокзал и ознаменовал новую эпоху, открыв городу путь в Нью-Йорк по железной дороге «Эри» и прямое сообщение с нефтяными месторождениями Пенсильвании. Рокфеллер, имея возможность отправлять грузы и по воде, и по суше, получил критический рычаг, необходимый для обеспечения льготных тарифов на перевозки – именно по этой причине он страстно боролся за расположение заводов на протяжении своей деятельности.

Вскоре вдоль Кингсбери-Ран выстроилась цепочка других нефтеперегонных заводов. Кливленд с населением примерно сорок четыре тысячи человек был полон энергичных молодых людей, с трудом пытающихся вырваться вперед, а переработка нефти представляла собой редкий шанс превратить небольшое вложение в огромное состояние. Это стоило гроши – чтобы соорудить заводик по перегонке и нанять людей для работы требовалась всего тысяча долларов, меньше, чем на открытие магазина с хорошим ассортиментом товаров. К середине 1863 года в окрестностях Кливленда работали двадцать нефтеперерабатывающих заводов, отгружающих четверть произведенного ими керосина за границу. Поначалу доходы поступали такие увесистые и так быстро, что все – от мала до велика, талантливые и никчемные – получили значительные барыши без жесткого отсеивания, неумолимого кнута рыночных порядков. Рокфеллер саркастически отзывался об этих славных днях, как «времени жатвы, которое дало приличные барыши и трактирщикам, и священникам, и портным, и людям всех родов занятий, кому посчастливилось найти печь для обработки нефти»6. Нефть имела бесчисленное множество применений во время Гражданской войны, исцеляла раны солдат Союза и служила заменителем скипидара, который ранее поставлял Юг. Керосин из очищенной сырой нефти начали использовать даже на поле боя, и Улисс С. Грант часто набрасывал депеши в своей палатке под мерцание керосиновой лампы.

Позже Рокфеллер так ожесточился по отношению к Сэму Эндрюсу, что довольно несправедливо принизил его роль как проходного человека в саге «Стандард Ойл». «Сэмюэля Эндрюса, бедного рабочего человека, почти ничего не имевшего за душой, взяли в дело на первых порах, тогда трудно было найти людей для очистки нефти… У него было много самонадеянности, много упрямой английской строптивости и мало самообладания. Худший враг сам себе»7. Вердикт появился вследствие более поздних событий, а поначалу у Эндрюса были сердечные отношения с Рокфеллером. Эндрюс ничего не знал о предпринимательстве и был рад оставить контору на Мориса Кларка и Рокфеллера, пока он сам верховодил на заводе. Вопреки суровому суждению Рокфеллера, Ида Тарбелл отметила Эндрюса даже как «гения механики», который получил керосин более высокого качества и повысил процент продукта, получаемого с каждого бочонка8.

В первые дни Рокфеллер не был так отстранен от практической стороны перегонки, как это произошло впоследствии, когда его империя выросла, и он скрылся за неприступными стенами своего кабинета. Он был совершенно лишен высокомерия, его часто видели на Кингсбери-Ран в шесть тридцать утра, когда он заглядывал к бондарю и выкатывал бочки, складывал ободы или вывозил опилки, показывая бережливость, привитую матерью и пуританским воспитанием. После перегонки оставался осадок серной кислоты, и Рокфеллер строил планы, как превратить его в удобрение – первая из многих результативных и крайне прибыльных попыток создать сопутствующие продукты из отходов. После детства, полного неопределенности, он стремился к самодостаточности в деле не меньше, чем в жизни, и, когда оказалось, что бочек вечно не хватает, решил изготавливать собственные. Крайне недовольный подозрительной ошибкой в счете слесаря, он сказал Сэму Эндрюсу: «Найми слесаря помесячно. Купим свои трубы, колена и все слесарные материалы»9. Завод сам занимался разгрузкой и погрузкой. Такова была острота мышления Рокфеллера, его неустанный поиск усовершенствований даже в мелочах, что за год очистка нефти обогнала сельскохозяйственную продукцию и стала самой доходной статьей предприятия. Несмотря на непрекращающиеся перипетии нефтяной промышленности, склонной к катастрофическим подъемам и спадам, ни один год не окажется для Рокфеллера убыточным.

Если Рокфеллер и вошел в дело переработки с долей сдержанности, вскоре он проникся им как серьезной возможностью, о которой мечтал. Он с головой погрузился в работу, никогда ничего не делая наполовину, и энтузиазм не оставлял его и дома. Так как он делил комнату с Уильямом, он зачастую будил брата глубокой ночью. «Я размышлял о заводе, чтобы он делал так-то и так-то, – спрашивал он. – Что ты думаешь об этом плане?»10 «Придержи мысли до утра, – сонно протестовал Уилл. – Я хочу спать»11. В предрассветной тьме Джон обычно беседовал с Морисом Кларком и Сэмом Эндрюсом на Чешир-стрит, где они бесконечно говорили о нефти. Как заметила сестра Джона Мэри Энн, старшие мужчины инстинктивно считались с ним. «Казалось, они не хотят идти без него. Они приходили и ждали в гостиной, пока Джон завтракал». На фоне ужасающей мясорубки Гражданской войны она находила безумную страсть к нефти отвратительной. «Меня мутило от этого, и я каждое утро желала, чтобы они поговорили о чем-нибудь еще»12.

Рокфеллер занялся нефтью с жадностью и наслаждением – так он погружался прежде только в дела баптистской церкви. Он с такой же любовью заботился о своем заводе, с какой мел пол часовни, – эта аналогия не прошла мимо его современников. По словам Мориса Кларка: «Джон оставался верен двум вещам – баптистскому вероучению и нефти»13. Этот очень старый, очень молодой человек находил юношеское удовольствие в предпринимательстве, и, когда ему удавалось заключить крупный контракт, он важничал, издавал ликующие возгласы, бодро вышагивал или пускался отплясывать небольшой комичный танец. Как отметил один из его ранних сподвижников: «Единственный раз я видел Джона Рокфеллера полным восторга, это когда пришло донесение с ручья, что покупатель договорился поставить нефть по ценам гораздо ниже, чем на рынке. Он с возгласом подскочил со стула, протанцевал по комнате, обнял меня, подбросил шляпу вверх, вел себя, как сумасшедший, так что я этого никогда не забуду»14. Такие единичные всплески радости только подчеркивали его характерную сдержанность.

Безграничное влияние Рокфеллера на нефтяную отрасль выросло из конфликта между его всепоглощающим стремлением к порядку и буйной неуправляемой природой новорожденной промышленности. В разгоряченных воспоминаниях врагов Рокфеллер превратился в вездесущее страшилище, которое поначалу, вскоре после открытия Дрейка, появилось в Нефтяном регионе – так называли земли вдоль Ойл-Крик, куда входили Титусвилл, Ойл-Сити и Франклин. По одной легенде, пересказанной несколькими ранними биографами, Рокфеллер отправился в Титусвилл в 1860 году как представитель группы кливлендских капиталистов и советовал им воздержаться от сделок, ссылаясь на непредсказуемость притока нефти. По правде, как свидетельствовал Рокфеллер: «Я был в деле, когда поехал туда; я потому и поехал, чтобы позаботиться о поставках нефти для своего завода»15.

Чтобы добраться до места назначения, пробраться в темные леса и покрытые деревьями холмы вдоль Ойл-Крик, ему пришлось ехать сначала по железной дороге, затем на дилижансе. Несмотря на уединенность – новости о падении форта Саммер шли сюда четыре дня, – в эти края съезжалось так много искателей приключений, что вновьприбывающие забивали все проходы в поезде, а некоторые сидели на крыше. Это место было не для слабых. Чтобы доставить нефть к железной дороге, бочки приходилось везти на телегах более чем за двадцать миль (ок. 12 км) по ухабистой глуши – путь обслуживали тысячи шумных, сыпящих ругательствами погонщиков с лохматыми бородами и низко надвинутыми шляпами, цены они заламывали грабительские. (Пенсильванский баррель (от английского слова barrel, что означает «бочка»), равный сорока двум галлонам (158,9 л) остается по сей день промышленным стандартом.) Иногда груженные нефтью подводы тянулись бесконечными караванами по изрытым колеями дорогам. Бочки опрокидывались и разбивались, из-за чего возвышенности были опасны. В сезоны дождей грязь становилась такой плотной, что погонщики часто брали двух лошадей, чтобы одна вытаскивала другую, когда первая неизменно застревала. Было в порядке вещей лошадей, тянувших огромные грузы по черной грязной жиже, до смерти забивать тяжелыми черными плетками и бросать подыхать на обочине. Химические вещества разъедали их шкуры и гривы, и страшные разлагающиеся туши лежали вдоль дорог. Водный транспорт вызывал не меньшее омерзение. Ойл-Крик впадает в реку Аллегейни, по которой грузы перевозили сотни плоскодонок и пароходов. Иногда бочки с нефтью грузили на баржи и сплавляли в Питтсбург по искусственным разливам от неожиданно выпущенной воды, скопившейся в шлюзах. «Много нефти утекало, когда переворачивались баржи или плоты в суматохе сталкивались и бочки бились», – говорил Рокфеллер16. К 1863 году Аллегейни, загрязненная нефтью, буквально загорелась и сожгла мост во Франклине.

Тяжело ступая по берегу, Рокфеллер созерцал адский новый мир, порожденный нефтяным бумом – мирная долина, почерневшая от буровых вышек и баков, паровых машин и ветхих хижин, плотно прижатых друг к другу и напоминавших узор грязного лоскутного одеяла. Города экономического бума вырастали быстро, переживали бешеную активность, затем так же внезапно исчезали. Рокфеллер видел что-то неряшливое в этой отрасли. «Вспомните, что в те годы дело напоминало золотую лихорадку, – предавался он воспоминаниям. – Первые искатели получили крупные состояния, и все делалось сломя голову»17. Рокфеллер представлял собой вторую, более рациональную стадию развития капитализма, когда на место ярких сорвиголов и прокладывающих путь аферистов приходят, как писал Макс Уэбер, «люди, прошедшие суровую жизненную школу, осмотрительные и решительные одновременно, люди сдержанные, умеренные и упорные, полностью преданные своему делу, со строго буржуазными воззрениями и принципами»18.

Когда Рокфеллер прибыл в Нефтяной регион, уже было похоже, что нефть окажется не просто временным феноменом. В сентябре 1861 года двое кливлендцев открыли скважину Эмпайр, первый мощный нефтяной фонтан, ударивший, по выразительному описанию, «выше колоколен» и дававший три тысячи баррелей нефти в день19. Зеваки сочли эту исполинскую струю нефти чем-то сверхъестественным. Так быстро текла нефть из скважины Эмпайр, что владельцы едва успевали находить бочки, чтобы ее увозить, прибегали люди с ведрами, черпаками, мисками и бадьями и вычерпывали черное золото. Неожиданное перенасыщение рынка нефти уронило цены, и они забуксовали на десяти центах за баррель, хотя за доставку к железной дороге погонщики продолжали брать три-четыре доллара за баррель. С самых первых дней промышленность была склонна колебаться между двумя крайностями: перенасыщением столь губительным, что цены обрушивались ниже стоимости добычи и дефицитом, когда цены взлетали до небес, но при этом возникали тревожные предчувствия, что нефть иссякнет.

Среди многих других историй о первой поездке Рокфеллера на нефтяные месторождения, рассказ Фрэнклина Брида, нефтедобытчика из Титусвилла, кажется подлинным. Они с Рокфеллером ехали на лошадях через долину к скважине Брида, затем преодолели последние полмили (ок. 1 км) пешком. Как позже написал Брид:

Необходимо было пересечь заболоченный ручей пяти-шести футов (1–2 м) шириной и примерно четыре фута (ок. 1 м) глубиной. В ручье этом был осадок, который нефтяники смывали со дна баков. Смешанный с илом он напоминал смолу. Через ручей было перекинуто шестидюймовое (ок. 15 см) бревно… Я привык так ходить, а Рокфеллер сказал, что не перейдет. Но все же пошел и не удержался… Посмотрел на меня снизу с улыбкой и сказал: «Что же, Брид, вы окунули меня в нефтяное дело с головой»20.

В разговорах с закаленными бурильщиками Рокфеллер, должно быть, казался чопорным и сдержанным, но он открыто говорил, что ему нравилось их общество, он называл их «приятным народом, который встречается в горных промыслах, – веселые, добродушные, беспечные»21. Описание не без нотки снисходительности. Но он внимательно выслушивал, что ему говорили, и уносил столько информации, сколько мог, повторяя про себя ценные сведения, пока не запоминал. В его стремлении учиться было смирение. Он говорил: «Крайне важно помнить, что говорят тебе остальные, а не то, что ты сам и так знаешь»22.

Сколь бы ни привлекали его деньги, которые можно заработать, Рокфеллера потрясла свобода морали в месте, зараженном карточными шулерами и проститутками и уже прозванном «Солод Гоморры»23. От искателей нефти шел такой шум, рассказывал приезжий, что по всему краю слышалось, как «шлепают карты по заляпанным виски столам винных лавок» 24. Другой гость поражался повсеместному распутству: «Оргии в Нефтяном центре затмевали Монте-Карло и Латинский квартал вместе взятые»25. Для такого трезвого набожного христианина, как Рокфеллер, мир крепких мужчин, предающихся греху, должно быть, казался инфернальным. Нефтяники носили высокие сапоги, оставлявшие черные следы в борделях, тавернах и игорных домах Титусвилла и Ойл-Сити. Многие щеголяли, как нувориши, нося высокие цилиндры, бриллиантовые булавки и золотые цепочки для часов. Поразительно, как часто приезжие в своих рассказах прибегали к образам ада в попытке передать царящую атмосферу тех мест. Поездки Рокфеллера в Нефтяной регион, вероятно, укрепили его уверенность в том, что он стоял оплотом добродетели в Богом забытом месте. Ему, горячему стороннику трезвости, было крайне дискомфортно среди пьющих – возможно, в том числе по этой причине он нечасто наведывался на нефтяные месторождения.

Две истории, подлинность обоих не установлена, передают неприязненное отношение Рокфеллера к нормам поведения в среде нефтедобытчиков. Однажды ночью в Русевилле местная группа вершителей самосуда прокралась к плоскодонной барже у берега, полной дам легкого поведения и продавцов виски; в разгар вакханалии мстители перерезали удерживающие лодку веревки и пустили грешников плавать двадцать миль (ок. 32 км) по реке. Говорилось, что Рокфеллер «полностью одобрил» эти действия26. Другая история рассказывает о его пребывании во Франклине, где он поселился в отеле «Эксчейндж» и где ему нравилось ужинать хлебом и молоком. Время от времени он надевал выцветший старый костюм и помогал своим людям грузить бочонки. В одно из воскресений прибежал работник с тревожным сообщением, что река опасно поднялась и может смыть бочки. Рокфеллер, собравшийся идти в церковь, спокойно надел шляпу, ответил, что ему нужно успеть к молитве и отказался участвовать в деле их спасения. Вероятно, Бог действительно был на его стороне, так как бочки в наводнении не пострадали27.

Бурение на нефть часто казалось не столько промыслом, сколько лотереей: никто не знал, окажется ли нефть для человечества долговременным благодеянием или мимолетным чудом. Если Нефтяной регион и породил многих миллионеров, еще бóльшее количество людей он оставил в нищете. В этой атмосфере безрассудности многие нефтедобытчики, вместо того чтобы наращивать производство, предпочитали выжать из своих скважин все и побыстрее. По так называемому правилу захвата можно было бурить диагонально и прибрать к рукам нефть соседа, что также добавляло спешки. Рокфеллер добился успеха, потому что верил в долгосрочную перспективу предприятия и никогда не относился к нему, как к миражу, который скоро развеется. Первое посещение Рокфеллером Пенсильвании, должно быть, тоже убедило его, что он выбрал в деле правильную отправную точку. Поиски нефти представлялись крайне непредсказуемыми, тогда как очистка, в сравнении, надежной и методичной. Он быстро понял, что нефтепереработка была той критической точкой, где он мог извлечь максимальную выгоду из промышленности.

Джон Д. Рокфеллер безошибочно видел, кто поможет, а кто, наоборот, будет мешать в его карьере, и этот инстинкт со временем только обострился. Он болезненно реагировал на снисходительное отношение к себе, негодовал, если кто-то пытался помыкать им и хотел, чтобы и люди постарше обращались к нему на равных. Он отшатнулся, увидев, как ему показалось, в братьях Кларках напыщенность и в конечном итоге начал относиться к ним не менее придирчиво, чем ранее к Джорджу Гарднеру. Кларки первыми из многих деловых партнеров недооценили смелость молчаливо методичного Рокфеллера, который ждал благоприятного момента, раздумывая, как от них избавиться.

Все это время встречные течения вызывали рябь на поверхности его отношений с Морисом Б. Кларком, которого он пренебрежительно назвал «неотесанным самонадеянным англичанином»28. Кларк, высокий грубоватый мужчина со вспыльчивым характером и темным прошлым, устроился садовником в своем родном Уилтшире к деспотичному человеку, который вызывал его раздражение. Однажды, в 1847 году, он пришел в ярость и ударил хозяина. Опасаясь ареста, Кларк бежал от правосудия в Бостон, необразованный и без гроша в кармане. Он перебрался на запад в Кливленд и успел поработать лесорубом и погонщиком, пока не взялся за сельскохозяйственную продукцию. Будучи более вольным человеком, чем Рокфеллер, Кларк свободно курил, пил и сквернословил в здании склада и проявлял мало интереса к религии. Личные качества Рокфеллера не привлекали, он негодовал на сквернословие Кларка, но ценил его, как умного энергичного предпринимателя.

Из-за особого почтения Рокфеллера к бухгалтерии Кларк, будучи на десять лет старше, смотрел на него сверху вниз, как на простого клерка, негибкого, зашоренного, недальновидного человека. «Он не предполагал, что я умею не только вести счета и считать деньги, – сказал Рокфеллер29. – Понимаете, ему понадобилось много времени, чтобы увидеть, что я больше не мальчик»30. Он думал, что Кларк завидует его успеху в привлечении клиентов в поездках, возможно, потому, что это подтачивало сформировавшийся у Кларка образ легко заменимого клерка. Поначалу Рокфеллер проглатывал гнев и стоически сносил несправедливость. «С самого начала нашего дела он старался главенствовать и не принимать меня во внимание, – говорил он о Кларке. – Пока мы оговаривали деловые вопросы, он неоднократно спрашивал: «Как бы ты без меня справлялся?» Я сносил это молча. Не подобает спорить с таким человеком»31. Рокфеллер не сомневался в том, кто вкладывает львиную долю в предприятие: «Наша фирма добилась успеха благодаря мне. Я вел бухгалтерию, смотрел за деньгами»32. Отчасти благодаря умению молчать и привычке все длительно обдумывать, он никогда не выдавал противникам своих планов мести, предпочитая расправляться с ними внезапно.

Инвестиции в очистку нефти привели в контору брата Мориса, Джеймса, к которому Рокфеллер начал питать отвращение. Джеймс Кларк, бывший профессиональный боксер, физически сильный и агрессивный молодой человек, пытался угрожать Рокфеллеру, реагировавшему с большим хладнокровием и храбростью. Однажды утром Джеймс ворвался к нему в кабинет и начал орать на Рокфеллера, который, положив ноги на стол, с невозмутимым самообладанием наблюдал и не выказал и капли беспокойства; он, как прекрасный актер, всегда мастерски контролировал мышцы лица. Когда Джеймс закончил, Рокфеллер спокойно произнес: «Джеймс, ты можешь оторвать мне голову, но, как видишь, меня не запугаешь»33. Этого бесстрашного молодого человека невозможно было взять на испуг. После этого столкновения Джеймс Кларк больше не кричал и не кипятился так вокруг Рокфеллера, но стало понятно, что как коллеги они несовместимы.

Рокфеллер пререкался с Джеймсом, как и с Морисом, о ведении дел и был расстроен его окольными тайными сделками по нефти. Джеймс хвалился тем, как облапошил бывшего босса или обманом завлек людей купить поездку в Пенсильванию, что, должно быть, вызвало у Рокфеллера самые серьезные подозрения, так как он строго проверял расходы компаньона. Как и Мориса, Джеймса раздражала уверенность Рокфеллера в собственной правоте, и он окрестил его «старостой воскресной школы» 34. Рокфеллер, уже размышлявший о будущем, хотел, чтобы его окружали надежные люди, внушающие доверие и клиентам, и банкирам. Он пришел к характерному выводу: слабому аморальному человеку уготовано быть плохим предпринимателем. «Наше дело имело успех, и я испытывал значительную неловкость, что мое имя связывают с этими аферистами»35. Позже Кларки в полной мере ответили взаимностью на эту нелестную оценку, Джеймс утверждал, что Рокфеллер в «Эндрюс, Кларк» всего лишь «выдавал деньги» и заявил, что в 1863 году тот обманул его на несколько тысяч долларов36.

Пока их разногласия в основном касались личных дел, партнерство Рокфеллера с Морисом Кларком могло существовать годами, но компаньоны резко разошлись во взглядах на будущее нефти и предпочтительные темпы развития. Несмотря на Гражданскую войну, бурение в Пенсильвании прекратилось лишь ненадолго, когда генерал Ли вторгся в штат и нефтедобытчикам пришлось обороняться. С ростом объемов экспорта керосина, фирма «Эндрюс, Кларк» каждый год войны клала в банк внушительные доходы от очистки нефти. И все же цены были непостоянными, сама война и соотношение спроса-предложения смещалось кардинально всякий раз с открытием одной нефтяной скважины или фонтана. В условиях беспощадной конкуренции никогда не было ясности, где цены остановятся и какая цена является нормальной. Колебания цены в течение одного года ошеломляли, совершая вираж от десяти центов до десяти долларов за баррель в 1861 году и от четырех до двенадцати долларов в 1864-м. Не напуганные резкими перепадами, и Рокфеллер, и Эндрюс хотели занять больше денег и расширяться, тогда как Кларк приветствовал более осторожный подход.

Вероятно, Рокфеллера окончательно убедило порвать с Кларками то, что их голоса перевешивали при принятии решений, и братья не раздумывая снисходительно пользовались своим преимуществом против него и Эндрюса. В более поздних воспоминаниях Рокфеллер рассказал о случае, пролившем свет на его отношения с Кларками: «[Морис Кларк] очень разозлился, что я занял денег на расширение нашего предприятия по очистке нефти. «Как, ты взял в долг сто тысяч?» – воскликнул он, как будто в этом был некий проступок»37. Изумление Рокфеллера кажется несколько неискренним: все же сумма была колоссальной, но Рокфеллер увидел лишь, что Морис Кларк лишен его храбрости. «Кларк, как старая бабка, был до смерти напуган, что мы должны денег банкам»38. Можно простить Кларкам, если они находили что-то самодовольное в этом зазнавшемся молодом человеке, готовом рискнуть всем их капиталом, очевидно, без предупреждения. Важно отметить, что Кларков раздражали одновременно и бережливость Рокфеллера, и его расточительность – его прижимистый контроль в мелочах и отстаивание неограниченного расширения. Смелость в планировании, осторожность в исполнении – эту формулу он применил ко всей своей карьере.

К 1865 году двадцатипятилетний Рокфеллер решил, что пора решить вопрос с Кларками. Не тем он был человеком, чтобы держаться за неудачную ситуацию, и теперь собирался расчистить все препятствия на пути к началу своей собственной карьеры.

* * *

Успех в нефтяном деле требовал от Рокфеллера мощной, почти физической веры в будущее этого предприятия. Прежде чем решиться участвовать по-крупному, он ждал последнего данного Богом знака, что нефть не иссякнет – и такое неопровержимое доказательство пришло в январе 1865 года из местечка Питхол-Крик. Окрестные скалы и ущелья всегда испускали сернистый газ, привлекая тем самым внимание нефтяников. Группа чудаковатых нефтедобытчиков, размахивая вместо волшебной лозы веткой орешника, начали бурить там, где ветка показала вниз. Когда через несколько дней ударил невероятной силы нефтяной фонтан, началась вторая безумная глава в нефтяной промышленности, и сюда съехались дельцы, буровики и посредники. За пару месяцев тихое пограничное поселение из четырех бревенчатых хижин превратилось в сумбурный маленький метрополис с населением двенадцать тысяч человек. В одночасье здесь выросло пятьдесят отелей, а заодно театр с хрустальными люстрами, вмещавший сотню человек. Столь невероятным был взлет Питхола, что он казался городом-фантомом, трюком фокусника. «Это был не просто город, – рассказывал один летописец, – это было само состояние послевоенной эйфории»39. Даже по омерзительным стандартам Нефтяного региона место пользовалось дурной славой. «Каждое второе заведение было питейным, – отмечал один журналист. – Можно с уверенностью утверждать, что здесь выпивают больше дешевого спирта, чем в любом другом городе мира таких же размеров»40.