Книга драконов

Мили подчинилась. Триста миллилитров крови – больше, чем она предполагала. Она закрыла глаза. «Наконец последняя покупка». Это было последнее, что ей сегодня требовалось сделать, и последнее, что требовалось вообще. Вечером она восстановится, до отвала набьет себя мороженым, липкими булочками и вином, посмотрит папин любимый фильм и, возможно, возьмет дракона немного полетать за городом. Ночь сегодня будет приятная.

А беспокоиться о наступающем семестре она будет завтра.

– Вот и все, душенька моя. Готово.

Она открыла глаза в миг, когда он резко выдернул иглу. Карл прижал лоскут марли к внутренней стороне ее руки и, велев согнуть локоть, принялся счищать остатки «валюты» с оборудования. Он держался холодно, твердо и бесстрастно, но она и не ждала ни благодарности, ни даже доброжелательности. Она не знала ни одного вампира, который обладал бы хорошими манерами и был склонен к сочувствию. Она испытала горькое чувство при виде этих кружащих в стеклянном цилиндре трехсот миллилитров… ее. Только уже не она, уже нет, и особенно это было заметно по тому, как на содержимое цилиндра смотрел Карл. Она надеялась, что ему хотя бы хватит приличия подождать, пока она уйдет, прежде чем начать пить.

Мили потянулась через прилавок и оторвала кусок скотча от диспенсера рядом с марлей.

– Спасибо, я сама. – Она приклеила скотч поверх марли и спрыгнула со стула. А теперь…

«Вот странно». Хотя Карл был таким привередливым вампиром, его лигровый ковер решительно нуждался в чистке. У нее зачесался нос, и десять тысяч булавок закололи по позвоночнику. Она задумалась, сколько отмерших кожных клеток только что вдохнула. Затем у нее зашумело в ушах. Появилась боль в руке. «Там просто комок пыли или что-то живое?» Его в самом деле стоило пропылесосить, и…

«Почему я на полу?»

– Полегче! – Карл поспешил обойти прилавок и поднял ее на ноги. – Не так быстро. Ты знаешь, как оно бывает, душенька.

Когда Мили снова уселась на табурет, у нее скрутило желудок – наполовину от тошноты, наполовину от стыда. Она почти слышала сплетни, которые расползались по Пон-Роу. «Слыхали про дочку старика Джеймса? Бедняжка, похоже, считать не умеет. Дала себя досуха выдоить. Представляешь, свалилась в обморок на полу у де Розии»…

– Я в порядке, – выдохнула она. – Правда, Карл, все хорошо.

– Ну да, а я подвыпившая гаргулья. Сюда. – Она вздрогнула от прикосновения холодного металла и еще более холодной кожи, когда он сунул ей в руку железный талер. – Ужин за мой счет. Иди возьми себе что-нибудь с сахаром.

– Ты не обязан…

– Чепуха. За три сотни плюс рекомендацию это наименьшее, что в моих силах.

Мили моргнула и уставилась на монету перед собой. На одной стороне талера стоял оттиск эмблемы Ордена ломбардов – три круга, вперемежку свисающие с извилистой линии. Это должны были быть шары, но чеканщик не слишком старался изобразить тени. Как там шутили студенты? «Что нужно, чтобы держать ломбард? Стальные яйца, конечно!» Она перевернула монету. На обратной стороне оказалась асимметричная лилия рода де Розия. Она как-то спрашивала Карла, почему они не взяли себе розу, на что он только улыбнулся и ответил, что расскажет ей, когда она станет постарше.

«Один железный талер, всамделишный, надлежащего вида». Свободно отданный и свободно принятый, ни один ресторанщик в городе не откажется ее принять. Мили держала знак уважения более древнего и сильного, чем мог вызывать любой из людей, даже такой, как ее папа. И крепко сжала талер в руке. Ни один из полудюжины владельцев ломбардов, у которых она побывала за эту неделю, не предложил ей монеты.

– Знаешь, Карл, для вампира ты довольно порядочный.

Он ответил на это идеальной кошачьей улыбкой и отвесил поклон.

– Услышь тебя моя прабабушка, она бы пустила слезу.

– Я не хотела тебя…

– Нет-нет, это старая семейная поговорка. Моя прабабка – злостная карга, и мы, все цивилизованные де Розия, обожаем ее разочаровывать. А теперь иди, душенька. Тебе нужно немного отдохнуть, если хочешь в понедельник оказаться на занятиях. – И он мягко, но уверенно повел ее к выходу из лавки, избегая лучей, пробивавшихся сквозь щели вокруг двери. – Кафе на углу держит мой друг. Он даст тебе за эту монету двойную порцию, если хорошо его попросить.

Мили удостоверилась, что он не попадет под солнечный свет, прежде чем открыть дверь.

– Спасибо тебе, Карл. За все.

– Тебе спасибо, дорогая моя. Ах да, по поводу той первокурсницы. Мне ее ожидать… когда?

– Я попрошу ее зайти завтра.

На улице почти никого не оказалось, хотя едва ли это могло продолжаться долго. Скоро целые толпы вывалятся, чтобы поужинать, продавая свою кровь и прочие ценные активы вплоть до жизненно необходимых за жетоны, учебники и практические советы о том, как сдать первый экзамен по алхимии профессору Бойне. И те, кто ужинал, и те, кем ужинали, ждали, пока солнце скроется за высокими кирпичными фасадами Пон-Роу, но до тех пор улица была целиком в распоряжении Мили. Почти целиком. С угла крыши ей подмигнула гаргулья. Дракон рядом с ней сидел неподвижно и настороженно, его глаза по-прежнему светились красным в режиме ожидания.

Она просвистела разблокирующую комбинацию, и с последней нотой дракон ожил. В его глазах вспыхнул золотистый огонь и заструился под альхромированной чешуей вдоль гладких линий серебристого корпуса. Он моргнул разок, встряхнулся и свалился со своего насеста, не оставив на каменном фасаде ни царапинки. Улица была узкой, поэтому он сложил крылья и упал на мостовую по-ястребиному. Мили почти услышала, как у ее страховщика перехватило дыхание в его офисе на другом конце города. Дракон расправил крылья прямо у нее над головой, заслонив несколько квадратных метров улицы от сумерек и раскачав три золотистых шара над дверью Карла внезапным воздушным потоком. Затем, когда до земли оставалось несколько метров, он изящно, с тем, что Мили могла расценить лишь как механическую версию чувства собственного достоинства, спланировал, пока его стальные когти не коснулись бордюра. Когда же он сложил крылья и прижал их к корпусу, в стыках зашипел пар и распространился острый, бодрящий запах драконьего масла. Дракон склонил голову и посмотрел на нее с блеском в глазах.

«Молодец, дружок», – подумала Мили и улыбнулась.

Он не был живым. И никогда не мог им быть. Она не хуже, чем кто-либо, знала границы магтеха, и все же какой-то крошечный проблеск надежды, сомнения, не давал ей покоя. Папа всегда говорил, что их дракон был чем-то бо́льшим, чем просто совокупность частей. Ее улыбка омрачилась, когда она постучала по восходящей глади крыла. Жаль только, части эти были такие дорогие.

– А ты хорошо над ним потрудилась.

Мили подскочила на месте. Вместо того чтобы вернуться в тусклый уют своей лавки, Карл стоял в проеме, аккуратно выставив между собой и последними лучами солнца непроницаемый зонт. Он разглядывал ее дракона, и в его в глазах виднелся голод, не имевший ничего общего с жаждой крови.

– Он не продается, Карл.

– Я этого не спрашивал.

– Но думал.

– И кто это у нас здесь читает мысли?

– Мой ответ: нет, – отрезала она и залезла в кабину за драконьей головой. Металл нагрелся при прикосновении, когда она прописала на приборной панели комбинацию зажигания.

– Но, дорогая моя, если бы ты только знала, что коллекционеры готовы предложить за такую классику…

– Все равно будет недостаточно.

Он поднял бровь и пробормотал что-то за пределами ее слышимости.

– Ты чего это там?

– Ты явно еще не получала счетов за обучение, – ответил он.

У нее похолодели щеки и задрожали руки – но не от того, что резко упало кровяное давление.

– Мне все равно, кто что предложит. Он останется со мной.

Карл склонил голову набок, обнажив шею в знак смирения.

– О, прекрасно. Как скажешь. Желаю тебе удачи в обучении.

Она коснулась панели. Урчание в драконьем двигателе усилилось. Хотя ей не хватало многослойного зрения, как у существ вроде Карла, и она могла лишь мысленно представлять поток магии, проходящий по созданию, на котором сидела, это не мешало ей пытаться его увидеть. Внутренние магические каналы, наверное, пульсировали золотисто-красным с белыми искрами, точно как драконьи глаза. Магия расходилась из сердца двигателя огненными нитями, которые соединяли стальные сухожилия с костяными шестернями, а костяные шестерни – с альхромированными поршнями, наполняя дракона, как душа наполняет тело.

Дракон при ее прикосновении снова повернул голову. Ему, в точности как самой Мили, не терпелось вернуться домой. Она начертила на чар-панели знак студенческого квартала. Знак вспыхнул белым и померк. Дракон поднял крылья.

– Спасибо, Карл, – сказала она поверх шума двигателя. – Еще увидимся.

Первокурсницы не оказалось дома, и Мили оставила записку в конверте. Железный талер придал дешевой бумаге достаточно веса, чтобы его можно было просунуть под дверь девичьей квартиры. На миг ей стало жаль расставаться со столь щедрым подарком, но та, что впервые собиралась пойти к Карлу, нуждалась в нем больше, чем Мили. Даже окажись она искусной переговорщицей, эта модель обойдется ей недешево. К тому же у Мили имелись другие планы.

Когда толпа начала выбираться ужинать в пурпурном вечернем свете, она дала дракону знак лететь домой. Прохладный воздух с легким налетом зимней свежести спутал ее волосы, и даже очки на голове не сумели ему в этом помешать. Ветер уносил звуки просыпающегося города – смех, крики, ругань, лязг механизмов и случайный крик кого-то, кто не уточнил условия до ужина. Облегающий кожаный шлем, который ее мать прислала несколько дней рождения назад, также решил бы проблему, но для этого его нужно было еще найти, а Мили и так потратила немало времени на то, чтобы удостовериться, что никогда больше его не увидит.

Она переместила свой вес, и дракон накренился в сторону района Конца света. Тесное скопление домиков и лавок на окраине города цеплялось за сверкающие берега реки Ру со всем упорством людей, которые отказывались мириться с тем, что их любимый район более не служил образцом благоприличия – как, скорее всего, и никогда прежде. Тем не менее он был по-своему красив. Когда дракон низко пролетел над водой, у Мили перехватило дыхание. Время для этого они выбрали идеальное. Отраженное сияние солнца несколько минут подсвечивало берега Ру костром пылающего великолепия, прежде чем померкнуть.

Мили мягко посадила дракона на видавшую виды площадку над гаражом. Вывеска, провозглашающая принадлежность древней лавки «ДЖЕЙМСУ И ДОЧЕРИ, МАГТЕХНИКАМ», устало скрипнула под дуновением драконьих крыльев, и Мили сделала себе мысленную пометку смазать ее маслом. Так она иногда развлекалась: запоминала все мелочи, которые требовалось починить, кропотливо их упорядочивала в голове, а потом старательно игнорировала. Перед ней всегда было что-нибудь более важное, что нуждалось в заботе, но ей нравилось поддерживать иллюзию, что когда-нибудь она доберется до всего прочего.

На техническое обслуживание дракона у нее теперь уходило до получаса. Как отцу удавалось делать все за десять минут, она не понимала, да и ей нравилось работать не спеша. Дракон терпеливо стоял на площадке, расправив сначала одно крыло, потом другое, пока она осматривала каждый дюйм альхрома. Со стальной губкой в руке, она счищала все, что имело дерзость выглядеть как пятно. Ржавчину она встречала всей яростью шлифовального станка, засаленной тряпки и нескольких слоев воска. Две вмятины у дракона на передней ноге она, однако, старательно избегала. Только нежно коснулась рукой, проходя мимо. Вмятины будили приятные воспоминания – о дне, когда отец впервые позволил ей полетать самой. Она, конечно, врезалась во все, во что можно, но он только смеялся, сжимал ей плечо и аккуратно поправлял. Да, вмятины стоило сохранить.

Очистив наружную поверхность, она проверила у дракона уровень топлива и залила в бак остатки вчерашней органики. Тот загрохотал, булькнул и изрыгнул короткую жгучую струю выхлопа, прежде чем запустить непрерывный процесс усвоения. У Мили заслезились глаза и защипало в носу, когда она отважилась снова заглянуть в бак, но все, казалось, было в норме. Она удовлетворенно закрыла бак и похлопала дракона по боку. У него не было имени – было бы глупо его называть, как всегда говорил ей отец, – но это не исключало проявления нежности.

– Отдыхай, дружок. Ты сегодня хорошо потрудился. – Она повесила сумку с учебниками на плечо, начертила на чар-панели знак отключения и захлопнула дверцу корпуса. – Приятных снов.

Спуск с крыши гаража вышел неуклюжим: сумка стучала по ребрам на каждой ступеньке лестницы, а когда Мили была на полпути, у нее поплыло перед глазами, но она все же добралась донизу целой и невредимой. Мили не воспользовалась парадным входом в лавку, вместо этого отперев боковую дверь, что вела в квартиру наверху. На лестнице ей пришлось дважды остановиться, чтобы справиться с внезапным головокружением, сожалея о своем альтруистическом поступке с монетой Карла. Что ей эта первокурсница – нужно было сперва поесть!

Свет в квартире горел, заливая приятной желтизной стопки романов, старых дневников, карт, схем, пустые канистры из-под драконьего масла, шестеренки и всевозможные запчасти, которые она не могла распознать.

– Привет, пап, я дома, – возвестила она.

Она положила сумку на ближайшую стопку и вытащила пособие. Не в первый раз задумалась о том, как ей не повезло, особенно учитывая состояние их квартиры, что у папы не оказалось ни одного экземпляра какого-нибудь из нужных учебников. Он никогда не относился к числу тех, кто обучался своему ремеслу по книгам.

Боковым зрением она заметила, что стопка бумаг опасно покачнулась. Мили выровняла ее, даже не глядя, и в этот момент из-под груды бытового мусора вывалился безобразный то ли кот, то ли нечто, когда-то бывшее котом. Приземлился, широко расставив лапы, на стопку писем перед дверью, а когда убедился, что Мили за ним наблюдает, выгнул спину и принялся жутко отхаркивать… что-то.

– Только вот этого не надо! – сказала Мили и схватила кота прежде, чем тот успел вывалить на сегодняшнюю почту комок шерсти или останки домашнего гоблина. Кот бросил на нее исполненный глубокого презрения взгляд и вывернулся, лишь чтобы вновь исчезнуть между стопками книг. Минуту спустя опять раздалось харканье. Мили вздохнула. И это тоже в список.

Она взяла охапку писем и стала листать их по пути на кухню. Счета. Счета. Реклама органического аконита. Уведомление от Ассоциации домовладельцев Конца света. Еще счет.

– Я сегодня с Карлом виделась, пап, – сообщила она. – Передавал привет. Сказал, что…

Конверт в конце стопки заставил ее остановиться. Он был тоньше, чем она ожидала, и помялся за время путешествия в сырой сумке почтальона, а еще к конверту прилип флаер «Деликатесов графа Луиджи фон Трессора» («место для съеданий друзей и врагов!»), но штамп и печать остались читаемы: «Университетский институт, Техническое отделение».

Она открыла его дрожащими руками, позволив остальной почте упасть на пол непрочитанной. Кот выскочил из своего укрытия и, разбросав счета, вонзил когти в листовку Ассоциации домовладельцев. Мили потянулась к старинному креслу, стоявшему позади нее, и погрузилась в него, постаравшись не потревожить кучу древних отцовских рубашек, развешанных по подлокотникам. Слова были обычные, ни в бумаге, ни в чернилах не заключалось никакой магии, но это вполне мог быть и лексомантский наговор, что не сулило бы ничего хорошего. В ее изможденных глазах слова вспыхнули черными огоньками на дешевой офисной бумаге из Финансового департамента.

Уважаемая мисс Джеймс,

В связи с недавними событиями, связанными с демонстрацией Независимой Сферы на прошлой неделе, мы с сожалением вынуждены сообщить Вам, что Институт не имеет возможности принять взнос Стипендиального фонда Гильдии юных магтехников в качестве оплаты вашего обучения в ближайшем семестре.

Просим Вас оплатить счет, представленный в приложении. Оплату необходимо произвести не позднее первого дня занятий.

С уважением,

М. Науда Наквиспирмс, д. м.-т. н., чл. ас. бух.Университетский казначейУполномоченное лицо Технического отделения Института

Мили перечитала письмо раз, затем другой, уделив особое внимание сумме под уведомлением казначея. Она не изменилась.

Затем послышался шорох, и ей в лодыжку уткнулся холодный нос. Она сложила письмо. Руки перестали трястись.

– Ты же голодный, да? – спросила она тихо и наклонилась, чтобы почесать коту подбородок. – Я тоже. Есть хочешь, пап?

Ждать ответа она не стала. Завтрак был хорошей идеей. Себе она хорошенько прожарила яичницу, ему – приготовила просто глазунью; разморозила в древней микроволновке картофельные оладьи, присыпанные сыром; слегка подрумянила бекон, и напекла столько блинов, сколько успела, прежде чем аппетит заставил ее сесть за стол.

Кот проследовал на кухню за ней. Письмо Мили оставила на кресле.

Смеси для блинов в доме не было, а молоко уже начинало портиться, поэтому она предпочла тосты с повидлом из перца и паслена. Пока жарила бекон и соскабливала яичницу с чугунной сковороды, Мили ненадолго отвлеклась. Письмо еще нависало над ней, словно призрак в захламленном проеме между кухней и прихожей, чье безмолвное присутствие главенствовало за крошечным столом. Бекона хватило на три сковородки. Она хмуро посмотрела на пустой холодильник, пока накрывала стол на двоих и выкатывала отцовское инвалидное кресло на его привычное место.

– Ешь, я тут на двадцатерых наготовила, – сказала она.

Кот мяукнул у нее под ногами. Мили взяла несколько полосок бекона и бросила их на пол. Комнату на некоторое время наполнили чавкающие звуки.

– Они не принимают стипендию Гильдии, – сказала она наконец.

Кот уткнулся ей в ногу.

– Из-за той дурацкой демонстрации на прошлой неделе. Хотя я туда даже не ходила.

Она бросила еще несколько кусочков бекона в поджидавший у стола рот.

– Казначей пишет, заплатить за обучение нужно до понедельника.

У нее в зубах застрял кусочек перца. Она вытащила его.

– А ведь у меня ничего этого и не было, так? Все было в их руках. Они сами виноваты, что отказываются.

Она соскребла вилкой с бумажной тарелки остатки яичницы, вычистив ее так же тщательно, как если бы та побывала в посудомоечной машине.

– Как глупо. Но я же не могла такого предвидеть!

Она отпила кофе – тот оказался такой горячий, что у нее навернулись слезы. Они не остановились и, хлынув по щекам, упали в жирные пятна на столешнице.

Отец ничего не ответил.

– Прости, пап, – сказала она спустя минуту. – Я просто… не знаю, что и делать.

Кот снова толкнул ее, но бекон уже закончился.

– Знаю, я обещала, – проговорила она медленно. – Знаю, чего ты для меня хочешь. Я этого тоже хочу, правда. Если бы я могла заново открыть лавку и вести дела без этого дурацкого диплома, я бы это сделала. Сам знаешь, что сделала бы. Но…

Слова повисли в воздухе, как приглашение, мольба о примирении, о прощении, о чем угодно.

Отец ничего не ответил.

Мили повесила голову.

– Но я обещала, – прошептала она.

Больше слез не было. Она хотела бы заплакать, хотела бы свернуться где-нибудь калачиком и прореветь много часов, предаться жалости к себе в чистом эгоистичном удовольствии. В этом двояком удовольствии, которое ничем не помогало, но все же было лучше, чем это.

Она встала и молча убрала со стола; одна тарелка была вычищена, к другой так и не притронулись. Отцовская яичница перекочевала в пустой контейнер из-под творога, который стоял в холодильнике. Ее она съест на завтрак в следующий раз. Кот проследил за ней, когда она на мгновение остановилась за креслом отца. Новые слезы навернулись на глаза, когда она коснулась подлокотника.

– Знаешь, чего я хочу больше всего на свете? – спросила она.

Он по-прежнему ничего не ответил.

– Да, знаешь. Точно знаешь.

Она подхватила сумку и куртку и проскочила через лабиринт воспоминаний, который занимал их гостиную. У двери помедлила. Она видела только кухню, стол и кресло, которое пустовало уже около месяца.

– Я скучаю по тебе, пап.

Она не стала парковать дракона где-нибудь подальше от ночных гуляющих. Их разинутые рты не уменьшали его ценности, а большинство были слишком пьяны, чтобы вспомнить об этом наутро. Свет на Пон-Роу, конечно, горел ярко, когда торговцы занялись своим истинным делом. Дракон удобно устроился на тротуаре у лавки Карла, и она свистнула, чтобы его заблокировать. Золотистый свет пропал из глаз, и в эту минуту Мили задумалась, не стоило ли ей рассмотреть альтернативный план оплаты за обучение. Ведь какая еще была польза от ее души? После выпуска у нее всегда была возможность обратного выкупа. Рискованно, но быть может, оно стоит того…

– Мили?

На пороге возник Карл, его бархатный халат драматично развевался, хотя никакого ветра не было. Из-под верхней губы торчали клыки, а на подбородке виднелось тончайшее пятнышко крови, но на нее он глядел с искренним беспокойством.

– У тебя все хорошо, душенька? Что ты здесь делаешь в столь поздний час? После того, что ты сегодня заплатила, тебе следует отдыхать! – Его красные глаза переметнулись к дракону, и Мили уловила в них проблеск понимания. Она еще никогда не парковала дракона на улице.

– Ты сказал, коллекционеры могли бы заинтересоваться моим драконом, так? – спросила она.

– Ну да. Естественно. Но ты сказала…

– Я знаю, что я сказала. – Она выпрямилась. «Только не заплачь. Только не заплачь. Не позволяй ему увидеть твои слезы». – Сейчас я говорю по-другому. Ты знаком с этими коллекционерами лично?

– С одним-двумя, но, Мили… – Карл осекся, изучая ее лицо. Спустя долгое мгновение его клыки втянулись, и он положил руку ей на плечо. Несмотря на нечеловеческий холод и пугающую силу, прикосновение вампира успокаивало. – Чего ты хочешь от меня?

У нее не поворачивался язык, слова тяготили сердце. Она чувствовала на себе глаза дракона и каким-то образом, откуда-то – глаза отца.

«Прости, пап».

– Сколько?

Хикаят Шри Буджанг, или Повесть о наге-мудреце. Зен Чо

Зен Чо (zencho.org) – автор сборника рассказов «Души за рубежом», двух романов в жанре исторического фэнтези – «Чародей Короны» и «Истинная королева», – а также повести «Порядок чистой луны, отраженной в воде». Обладатель премии Кроуфорда, Британской премии фэнтези и «Хьюго», финалист премий «Локус» и Джона Кэмпбелла. Родилась и выросла в Малайзии, проживает в Великобритании и находится в условном пространстве между ними.

День, когда разрушилась жизнь нага-мудреца[2] Шри Буджанга, начался, как и любой другой – безо всяких неблагоприятных предзнаменований. Горы окутывала романтическая дымка, над которой, будто островки среди зыбкого серого моря, вздымались вершины.

Мудрецу, чтобы достичь освобождения, следует обладать высокой самодисциплиной. Поэтому Шри Буджанг неукоснительно придерживался своего дневного распорядка. Каждое утро он вставал, когда было еще темно, и занимался растяжкой. Это позволяло ему сохранять гибкость своего змеевидного тела и было полезно для третьего глаза.

Когда он принял духовно плодотворные формы, солнечный свет проливался над горизонтом, выжигая мглу. Шри Буджанг устремил все три глаза в землю, и его сознание совершенно опустело. Тогда золотой свет вдруг посерел. В небе сверкнула молния, следом прокатился гром.

Дожди были сокрушительны для всех, но только не для нага. Для Шри Буджанга, разумеется, вода ничем не отличалась от воздуха. Он с идеальной ясностью увидел, как из леса появляется наг, – и узнал, кто это.

– Каканда, – сказала его сестра.

Шри Буджанг замер. Его третий глаз резко закрылся. В его семье считалось неприличным открывать его в присутствии представителя противоположного пола.

– Адинда, – проговорил он. Будь у него время подготовиться, он мог бы придумать приветствие, подобающее нагу-мудрецу и сочетающее в себе афористичность и невозмутимость.

Но он не был готов. Он не видел никого из родных уже несколько столетий.

– Как ты узнала, что я здесь? – вырвалось у него.

Шри Кембоджа выглядела озабоченно.

– Эта гора названа в твою честь. Гунунг Шри Буджанг.

– А, точно, – ответил Шри Буджанг.

«Что бы тут сделал мудрец?» – поймал он себя на мысли, на какое-то нелепое мгновение мелькнувшей у него в сознании.

Он принял свое привычное положение. Что бы он ни сделал – мудрец поступил бы так же. И еще мудрец держался бы снисходительно, но отстраненно. Он не стал бы приветствовать сестру обычными банальностями – вроде замечаний, что она сбросила или набрала вес, или расспросов о здоровье родственников. Мудреца не волновало бы, скучают по нему или нет, и не сожалеет ли кто-то о том, как обращался с ним прежде.