Вакуум

Испытывая такие эмоции, полный безграничной радости и гордости за себя самого, я стою на выходе из вагона. Высокий, красивый, породистый. На мне новенькая отглаженная форма, начищенные до блеска ботинки с высокими берцами, я сверкаю, как золотой кубок. И…

Через две секунды я спускаюсь с поезда как обычный пассажир.

Я просто ставлю на перрон сначала одну ногу, потом другую.

И на этом всё свершилось.

Потому что всем похуй.

Всем насрать на пережитое мною. Всем насрать даже на тот факт, что я отказался от успешной рок-группы, должности директора филиала музыкального магазина и трёх первоклассных самок, чтобы пойти в армию. Отказался ради выполнения долга, реализации мужской миссии. Сознательно обменял своё прекрасное настоящее на армию. Сознательно. Сам.

Всем насрать, потому что все заняты своими невъебенными делами. Которые ограничиваются, как правило, едой, материальным имуществом и продолжением рода.

– Возьмём такси? – спрашивает меня Евгений, человек, с которым я познакомился в поезде и за чей счёт я всю дорогу провёл в вагоне-ресторане вместо убогого плацкарта, пропахшего носками, бабками, детьми и жареной курицей, спарившейся в фольге, как жирная жопа, упревшая в битком набитой «ГАЗели».

– Сосиски и пиво, Женя. Сосиски и пиво. Ведь я дома, сукааааа, я в Набережных Челнах!!! Твою мааааать!!!!

Я рад вернуться, я счастлив, и даже полное отсутствие всеобщей любви и обожания не мешает мне быть тем, кто я есть, – самым охуенным пацаном на планете.

А на завтрак у меня первоклассные сосиски «Ак Батыр» и пиво. Сочные, горячие, обёрнутые в тесто и посаженные на палочку, эти культовые сосиски, обожаемые каждым, кто живёт в Набережных Челнах. И если Набережные Челны – твой дом, в котором ты не был два года, то первое, чего ты хочешь, – это выйти на вокзале и взять штук двадцать этих маленьких, насаженных на палочку кусочков Родины. И есть их одну за другой, наполнять своё тело домом, вбирать его в себя, попутно макая в стаканчик с кетчупом и запивая пивом. Конечно же, «Челнинским».

Когда в Челнах только появились эти сосиски, по телику началась реклама:

Стоит ларёк «Ак Батыр». К нему подходит мерзкий жирный тип с пустыми глазами и изъеденным оспой лицом. Заказывает пару сосисок. Отходит к столику и ест их, макая в пластиковый стаканчик с кетчупом. Потом ещё заказывает штук пять. И уже не ест, а жрёт, жадно, с остервенением поглощая их одну за другой. Прямо набрасывается на них с безумным взглядом, пытаясь утолить какой-то неутолимый голод. И вглатывает. Вбрасывает их в себя, как в топку. Ещё заказывает. И ещё. И так до тех пор, пока сосиски не заканчиваются. Продавщица с удивлённым лицом разводит руками, играет идиотская музыка, и тип, расстроенный до глубины души, махает рукой. И выражение лица у него такое, как будто прямо сейчас он заорёт со всей дури: «ЗА ЧТООООООО????!?!!»

Когда я впервые увидел эту рекламу, то совершенно не хотел даже пробовать эти сосиски. Мерзкий тип, наверное, самый мерзкий из всех существующих. И как они нашли такого? Где они откопали настолько уёбищного, противного, гадкого типа? Идиотская музыка, дешёвая съёмка. И весь город, как сорвавшийся с цепи, ест эти сосиски. Каждый ларёк постоянно облеплен людьми, каждые выходные не выходные, если не съел хотя бы одну сосиску «Ак Батыр». Все без исключения: богатые, бедные, средний класс, барыги и художники, водилы и директора. Все едят эти сосиски. Поэтому, естественно, мне не хотелось даже стоять рядом с их ларьком.

Но однажды, когда я был сильно пьян и сильно голоден…

С тех пор я и стал частью бесконечной армии поклонников «Ак Батыр». Оказалось, что сосиски чудо как хороши. Настолько классные, настолько продуманные, что полностью оправдывают свою культовость. Полностью заслуживают славу отличительной черты города. Как в Туле пряник, так в Набережных Челнах сосиски «Ак Батыр». И только «Ак Батыр». Потому что любые другие сосиски – собачье дерьмо.

И как же это здорово, что на вокзале есть круглосуточный ларёк «Ак Батыр». Что в нём всегда есть бодрствующая и улыбчивая продавщица, что всегда есть сосиски, тесто, чтобы в него макнуть, и горячее масло, чтобы в нём пожарить. И вуаля! Лучшее, что могут дать Набережные Челны на пластиковой тарелке в количестве десяти штук. А к этому два стаканчика кетчупа и полтора литра «Челнинского».

И всё это моё, щедрый пацан Женя башляет, я никуда не спешу, я прекрасен и охуителен, передо мной открыт весь мир. Отличное утро!

Последний мой завтрак в армии был точно таким же, как и все предыдущие: свежий хлеб и компот. Потому что перловку на воде без соли мои командиры могут ложечку за ложечкой запихнуть себе в очко. И туда же тушёнку. Хоть она и была лучшим из продуктов на заставе, а повар Дима подгонял мне её как лучшему другу, это была не тушёнка, а хлам. Невозможно назвать иначе коровьи хвосты, гениталии, уши и губы, перемолотые в сплошную массу, потушенные и закатанные в банку. Поэтому если на заставе не было мяса убитого на охоте животного или пойманной на рыбалке рыбы, то на завтрак я употреблял исключительно хлеб и компот. Причём компот до разведения его водой. Потому что после это была вода, а не компот. И так в течение двух лет.

Так что теперь, поглощая на завтрак превосходные сосиски и запивая их великолепным пивом, я каждой клеточкой своего тела ощущаю кромешное счастье.

Кромешное.

Счастье.

А Евгений просто стоит рядом и смотрит на меня с улыбкой. Похоже, что и он счастлив. Но по-своему: Делая одному дембелю классную дорогу домой. Наверное, когда он ехал из армии домой, то никто не сделал ничего такого для него, а он очень хотел. Или наоборот, ему сделали, поэтому делает и он. Какой бы ни была причина, здорово, что в дороге мне попался Женёк.

                                              ***

Вокзал. Сосиски. Пиво. Такси. Мой родной двор.

– Это мой доооооооом! – кричу я изо всех сил. Настолько громко, насколько могу.

В этом районе, этом доме, этом дворе прошли пятнадцать лет моей жизни. Я учился в этой школе, я плавал в этом бассейне, я отковыривал от этого здания эти маленькие облицовочные плиточки, чтобы играть ими с пацанами, которые жили в этом самом дворе. Здесь я получал свои первые пиздюли, здесь впервые целовался, здесь я лазил на крышу. Отсюда я уезжал учиться в Пермь и отсюда же в армию.

И похуй.

Вообще никаких эмоций я не испытываю к этому месту.

Мне насрать и на этот двор, и на дом, и на школу со всеми её учителями, кроме некоторых. И на бассейн. Мне решительно плевать на каждый квадратный сантиметр этого района и каждый кубический сантиметр его воздуха.

Так почему же я кричу, что это мой дом? Тем более в шесть утра. Почему я просто не зайду в подъезд, не тревожа мирный сон соседей?

Мама.

Я хочу, чтобы моя мама знала, как сильно я рад снова оказаться здесь, где живёт моя семья. Хочу эмоционально передать, насколько меня переполняют чувства, чтобы по интонации она всё поняла. Ну и, конечно, обрадовалась, что я вернулся, живой и невредимый.

Мы с Женей поднимаемся на лифте на четвёртый этаж, и, конечно же, мама не спит. Папа дрыхнет, а мама нет. Более того, стол ломится от еды и алкоголя. Потому что мама знает, как давно я нормально не ел, как заебался в армии. Она, может, ещё не ложилась со вчерашнего дня, зная, что я приеду. Она готовила, убирала, накрывала на стол.

Моя единственная любимая женщина.

Та самая, которая всегда будет рядом, которая будет любить меня таким, какой я есть, гордиться каждым моим позитивным поступком и оправдывать каждый негативный. Женщина, чьё сердце бьётся в унисон с моим, чья ДНК молекула в молекулу совпадает с моей. Которая девять месяцев носила меня в себе, испытывая дискомфорт, чей организм питал меня, жертвуя собственным благополучием. Моя мама, которая мыла мою задницу, когда я обсирался, просыпалась, когда я плакал ночью, пела колыбельные, успокаивала, когда я боялся ведьмы под кроватью, лечила мои ссадины, когда я учился кататься на велосипеде. Которая выслушивала чудовищный бред от моих ёбнутых учителей и всё равно оставалась на моей стороне, даже если я был не прав. Она единственная радовалась моим скромным школьным наградам по борьбе, слала переводы в Пермь и посылки в армию. Она единственная писала мне каждую неделю, пока я служил. Длинные письма, наполненные нежностью, поддержкой, верой в меня. Она та самая, которая прямо сейчас не спит и ещё не ложилась спать, потому что сегодня я вернулся из армии.

Моя мама, единственная любимая мною женщина и единственная, способная любить меня так, как никто в мире.

Именно поэтому я и кричал во дворе, вкладывая в слово «дом» мою любовь к маме, зная, что она не спит, а очень ждёт меня.

Я стою в дверях, мама изо всех сил сжимает меня в объятиях, как будто я совсем маленький, как будто ребёнок. Из её глаз струями льются слёзы. И я плачу. Она целует моё лицо, мои руки. Часто, много, поспешно. Такое счастье, что голова кружится, а сердце стучит, как бешеный мотор. И такое ощущение, что вот-вот произойдёт что-то потрясающее, а оно и так прямо сейчас происходит.

Папа проснулся, сестрёнка. И вот мы уже вчетвером стоим, обнимаемся.

Бедный Женя стоит один необнятый и не знает, что ему сказать.

– Это Женя, – говорю я.

– Здравствуйте, Евгений, проходите, пожалуйста, садитесь за стол, – предлагает мама.

Женя отнекивается, а мама настойчиво заводит его в квартиру.

Вскоре, немного посидев, Женя, как приличный человек, уходит. И мы все вместе делимся друг с другом своими эмоциями, рассказываем истории и восполняем пробелы участия в жизни друг друга.

Глава 3. Друзья

Я лежу на кровати и смотрю в потолок. Потолок белый.

В комнате приятно прохладно от открытой форточки.

Я проснулся минут пять назад, на мне нет одежды, я лежу под одеялом и смотрю в потолок.

Мне не нужно на работу, на учёбу, я никому ничего не должен. На что я потрачу этот день, то и будет. Меня радует мысль, что я могу разбазарить сегодняшний день на удовольствия. На что-то, что не принесёт мне ничего, кроме сиюминутного кайфа. Меня совершенно не волнует необходимость создавать вклад в будущее.

Когда ты взрослый и ответственный, ты испытываешь чувство вины, когда не тратишь какой-то отрезок своей жизни на что-то, касающееся будущего. Обычно это работа, как вклад в своё благосостояние. Или учёба, как вклад в своё развитие в профессии. Да, термин «умственное развитие» я сознательно не использую. Потому что развитие ума – это развитие способности мыслить, анализировать обстоятельства и принимать наиболее разумное решение. А учёба – это когда ты, как ёбаный раб, учишься выполнять работу, которая тебе нахуй не нужна. Например, бортировать шины. Или рангом повыше – ловить пики ростов и падений нефтяных фьючерсов. Или ещё рангом повыше – диагностировать болезни. На земле не найдётся никого, кто, положа руку на сердце, сказал бы: «То, что я вырезаю аппендициты, делает меня счастливее». И всё же, чтобы выжить, всем нам требуется сегодня сосать хуй, чтобы в будущем заменить хуй леденцом. Или пряником. Всем приходится сегодня жертвовать своим удовольствием, пиздуя на работу, чтобы потом…

В реальности – чтобы потом так же сосать хуй. Идея того, что станет лучше, мифична. Всё будет точно так же. Та же работа, те же лишения, то же отсутствие удовольствий и полноценной личной жизни. Т. к. личная жизнь с 20:00 до 22:00 с понедельника по пятницу и по четыре часа в выходные – это не личная жизнь.

Почему в выходные по четыре часа? Ведь не надо идти на работу? Но ведь никто не отменял выполнения социальных функций. Это тоже работа. И учёба. Учение быть рабом. Ёбаным куском тлеющей биомассы, которая не испытывает ничего, но, возбуждённая мифической надеждой на лучшее, медленно тянет лямку.

Так, блять! Какие ваши доказательства? Что это за хуйню ты порешь, парень? Мы все живём полноценной жизнью!

Из нескольких миллиардов живших на земле людей лишь нескольких нельзя никем заменить. Это именно те, кто жил жизнью полной ценности. Собственно, вот и доказательство. Любого токаря Федю можно заменить токарем Васей. А Теслу ты уже никем не заменишь. Ценность. Полная.

Ну, зачем же равняться на таких людей? Это же уже дар, это гениальность.

Да, конечно, давайте равняться на соседа, который по пятницам хуярит водяру и орёт в караоке. А уж если равняться на бомжей, так это вообще не жизнь, а подвиг у любого продавца мороженого. В школе никто не предлагает равняться на двоечника, так с какого хуя в жизни нужно равняться на неудачников?

Ну хорошо, да, мы все облажались. Но ведь для близких мы важны. Для них мы незаменимы.

Что верно, то верно. Мою маму никто не заменит, она уникальна. Но это моя личная привязанность, а речь идёт о полноценности жизни, чего-то, касающегося всех людей. А не о моих частных делах.

И в данный момент вся эта ботва мне ровно безразлична.

Я лежу на кровати, смотрю в потолок и ощущаю свою жизнь, полную ценности. Каждая секунда моей жизни имеет наиболее важный смысл из всех возможных. Именно сейчас, когда я полностью свободен, когда я могу сделать всё что угодно. В любом количестве.

Звонит телефон.

Думаю, я потрачу своё сегодня на удовольствия. Делу время, потехе час – это для рабов. Свободный человек наслаждается тогда, когда хочет, и столько, сколько хочет. Собственно, свободным свободного человека и делает та внутренняя свобода, благодаря которой ты волен поступать, как угодно тебе.

Ветер задувает через форточку. Дворники метут двор позже обычного. Люди спят, отсыпаясь перед понедельником. Я лежу на кровати, проснувшись несколько минут назад, и наслаждаюсь тем, что живу здесь и сейчас.

Мой отец поднимает трубку:

– Кристина! Привет! Как ты? Как у тебя дела?

Мой папа крайне позитивно относится к моей подруге Кристине. Она, конечно, того стоит, но позитивное папино отношение к ней – это что-то особенное.

– Да, приехал. Этой ночью. Дома. Спит.

Это Кристина. Моя давняя знакомая. Вообще-то для кого-то это не давнее знакомство. Два с половиной года. Но у меня каждый год за десять по насыщенности, так что она моя очень давняя знакомая. Прям реликтово.

Когда-то я пришёл работать в «Оскар», музыкальный магазин, и познакомился с ней. Нет, я её не трахал. Потом она писала мне в армию каждую неделю и присылала кассеты с бодрой музыкой. Во время той переписки мы и стали друзьями.

К разговору о привязанностях и ценностях: её никто не заменит. Но это касается только меня. И больше никого.

Батёк любезничает с Кристиной по телефону, несёт какую-то свою хуйню. Он вообще любитель любезничать с моими девочками.

Помню, когда мне было пятнадцать, у меня была одна классная чикса. Она была старше меня на пять лет, у неё были крутые бёдра, классные титьки и высокий рост. Ах да, ещё и красивое лицо, живой характер, отличное чувство юмора и аристократическая тактичность. Не та тактичность, когда не кладут локти на стол и всячески выёбываются, всеми силами обозначая себя высшим существом. Я называю это «наиболее дрессированная лошадь из стада». У той девчонки была натурально аристократическая тактичность. Которая рождается из широкого кругозора, осознанной любви к жизни и, как следствие, сознательно позитивного отношения ко всему сущему. Её нельзя было не любить.

Так вот, однажды она пришла ко мне, а батёк затянул её на кухню и давай что-то втирать. Вот всякую хуйню. Мне было пятнадцать, я требовал максимум внимания к себе, поэтому закрылся в своей комнате. А этому старому пердуну похуй – сидит и чешет, сидит и чешет. Как будто она пришла к нему. Тут, блять, каждая секунда на счету, лето закончится, и она уедет в Казань, а я не могу побыть с этой девушкой. И почему? Потому что в моём батьке проснулся жеребец! Охуительная, блять, история.

Разумеется, с Кристиной всё иначе. Во-первых, мне больше не пятнадцать и мой мозг работает иначе. Во-вторых, Кристина никуда не уедет и мы не трахаемся. Ну и, в-третьих, я в любой момент могу подойти и забрать трубку.

Батьку тоже нужно счастье в жизни, пусть порадуется?

А с чего вдруг его счастье связано с моими девочками? Кто мешал ему строить жизнь так, чтобы каждое мгновение имело смысл и приносило радость? Я же не из космоса достаю таких знакомых. Прекрасные люди – вот они, вокруг, их полно. Достаточно самому быть таким, с какими хочешь общаться. Или общаться с такими, какой есть ты.

Ну всё, хватит валяться. Город, полный удовольствий, ждёт меня, человека, которому они нужны.

Я встаю с кровати и подхожу к телефону.

– Илюха проснулся. – На лице у папы улыбка от затылка до затылка. – На. Кристина звонит.

Папа всегда говорит очевидные вещи, когда его разум затуманен его счастьем.

– Илююююха! Привееет!

Она рада меня слышать, она всегда на позитиве, она хрупкая и уязвимая, а я тот, от которого она точно не ждёт ничего плохого, поэтому раскрывается полностью. Я сокучился по ней.

– Привет. Я соскучился. Ты работаешь сегодня?

– Да. До шести.

Ну всё, теперь я не хочу ничего, кроме как быстро одеться и пойти к ней.

– Я скоро буду. Только зайду к Цурику на пару минут.

– Давай, приходи скорей!

Ну вот теперь и у меня улыбка от затылка до затылка.

Кладу трубку и иду к Цурику, чтобы накусаться с утра и сходить с ним купить цветов. Ну и потому что сейчас утро и до шести далеко, так что мы зайдём к ней, а потом до шести будем хуярить и где-то ошиваться.

                                               ***

После работы Кристина собралась отмечать день рождения с коллегами на работе, в «Оскаре». Когда-то я тоже там работал. До армии. Там же и познакомился с Кристиной. Точнее, обрёл потрясающе ценного друга – Кристину. Насчёт остальных людей ничего такого сказать не могу, потому что все остальные были совершенно обычными. Такими, с которыми ты вежлив, когда рядом, и которых напрочь забываешь, стоит тебе неделю их не видеть. Обычные, нормальные люди.

Так что шёл я туда исключительно к Кристине. И, желая произвести на неё впечатление, решил вести себя, как брутальный пацан из армии. Надел форму, аккуратненько всё поправил, взял цветы. Хотя и знал, что мне достаточно просто прийти. И более того, мы просто друзья. Между нами нет ничего, кроме качественной дружбы, и ничего не будет по ряду причин, и главная из которых: хорошая девушка-друг гораздо ценнее просто ебли. Несмотря на это, сидит же эта мужская природа: идёшь к девушке и включаешь мужика. И чем дольше не видел девушку, тем больше нужно мужика.

Да и не только это. Также и желание показать ей, что я молодец, что служил. Чтобы она понимала, что я отличный парень. Это просто ин-стин-ктив-но.

За полчаса до закрытия я зашёл в «Оскар», изо всех сил стараясь соответствовать образу служивого, сдержанного мужчины. Всю дорогу до места я репетировал фразы, мимику, жесты. И всю дорогу это были сдержанные, уверенные движения, находящиеся под полным моим контролем.

Но, как только я увидел Кристину, вся тренировка пошла прахом. Я не смог оставаться сдержанным, серьёзным, брутальным. А стал собой – открытым и добрым пацаном. Я обнял её, прижал к себе и приподнял над землёй. Ну, точнее, над кафельным полом магазина. И начал целовать в щёки по-братски и рассказывать, как я по ней соскучился. А она правильно согнула ножки и выглядела на мне как принцесса.

Какое-то время мы провели в этом состоянии на радость персоналу магазина, который ещё не видел своего директора в такой ситуации. Кристина к этому времени стала директором.

После приветствия, дарения цветов, поздравлений я говорю:

– Помнишь, я обещал вернуться из армии в морской форме?

– Да, – говорит Кристина, – но это же не морская форма. Морская вроде чёрная, с лентами.

– Всё верно. Не морская. Дело в том, что командование запретило мне носить чужую форму. И, так как я служил в пограничных войсках, приходится носить пограничную форму. Ничего так, пойдёт такая?

– Конееечно, – протянула Кристина. – Ты выглядишь очень мужественно. И, наверное, ты в любой форме выглядел бы так же.

Пока мы болтали о разном в сторонке, рассказывали друг другу всякое, другие работники «Оскара» накрыли стол в подсобном помещении. Запахло водкой.

Оливье, ебучий салат с кукурузой, нарезки, овощи, пельмени. Короче, полный комплект под пьянство, еблю и драки. Не думаю, что здесь эта схема будет реализована, всё-таки люди мирные, степенные, но начало правильное. Может, получится весело провести время, нажравшись до беспамятства.

За небольшой стол в маленьком помещении уместилось двенадцать тел, включая меня и Кристину. Места было не очень, но я всё же поставил ноги пошире, чтобы не уронить на форму салат или ещё что. За столом разговоры, люди едят, и что-то какая-то прямо хуйня: никто не пьёт. Я решил, что нужно направлять ситуацию в нужное русло, разлил всем и говорю:

– Кристина, поздравляю с днём рождения, желаю счастья в личной жизни.

Выпил и давай снова разливать. Потому что ну их нахуй эти условности. Ну да, эти люди видят меня впервые, кроме Кристины и Паши. Ну и что? Пара кругов – и притрётся. А кому не притрётся, тот пусть валит нахуй, сраный пидор.

Что же до тоста, то да, я не умею произносить такие вот речи, поздравлять с днями рождения и прочее. У меня всегда одна и та же поздравительная фраза. Не скажу какая.

Первый круг закусывается обильно и чинно, второй уже попроще, третий, четвёртый, пельмени берутся руками. Всё идёт заебись.

Приличные девочки громко смеются. Рассказывают, притворно стесняясь, неприличные истории. Приличные мальчики проводят недвусмысленные аналогии. Шуточки ниже пояса, водка, закуска. Девочкам нравится, и вроде всё идёт как надо.

Но что-то какая-то хуйня происходит.

Вдруг я замечаю ложку дёгтя в этом начинающемся мёде.

О чём говорят эти люди? Что это за темы, что за интересы? Почему они обсуждают что-то настолько несущественное, что и в голову не придёт? Это какие-то настолько пустые разговоры, что лучше занять рот выпивкой, чем разговаривать их. Вся эта болтовня не имеет ни малейшего смысла, но они так активно ведут беседы… Что-то вообще не то. Я выпадаю из этого круга.

И хотя Паша поддерживает со мной разговор на армейские темы, т. к. сам служил и т. к. вообще нормальный пацан, всё же я замечаю, что ему куда прикольней обсуждать всю эту гражданскую хуйню.

Кристина видит мой конфуз и спрашивает про армию. Вот она подруга. Вот настоящий товарищ. Не думаю, что её прёт базарить со мной о заставских вещах. Я вижу, что ей ближе весь вот этот мир. Но я рассказываю. И постепенно все начинают слушать.

Как сраного лектора.

Как будто приехал в школу прапор и втирает свою армейскую хуйню.

Они же ничего не понимают. Они смотрят на мою форму, на то, как для меня это важно, и изображают внимательность. Но им насрать. Зачем они меня слушают? Почему они все заткнулись? Почему чувак рядом, Тимур, спрашивает:

– Что вам дала армия? Какие эмоции испытываете по возвращении? Сложно было служить?

Пиздец тип. Он из другого мира, осторожничает. И даже не представляет, что в армии служат такие же простые пацаны. Для него мой мир – тайна, которая живёт по своим понятиям, со своими ценностями.

Так и есть.

В армии всё иначе. Там ты загнан в ограниченное пространство, набитое разной степени зрелости мужчинами. В основном недоспелыми, проходящими становление там, в армии. И эти пацаны переживают очень важные вещи. Не только для них, для любого нормального пацана важные вещи. Там вот этот пустой трёп совершенно ни к чему. Там каждый день ты учишься жить. Там каждая шутка полна смысла, и от твоей реакции зависит то, как к тебе будут относиться. Каждое твоё действие записывается в тебя, как в досье, к которому каждый имеет доступ. И от того, что именно записано в твоё досье, зависит, как тебя будут судить. Там ты начинаешь видеть всё иначе, оцениваешь иначе.

Но, несмотря на важность этого опыта, он не имеет веса в этой среде, у этих людей, которые знают об армии по рассказам. Моим, ещё чьим-то. Здесь весь полученный мною пласт знаний расценивается как бесполезный.

Так какого же хрена вы уставились на меня, ребята? Почему вы такие «приникшие», внемлющие?

Потому что я дикое животное, привезённое с сафари. И вы не знаете, как я отреагирую на вас. Вам кажется, что, если сделать неосторожное движение, я поведу себя неадекватно. Но я даже не давал повода так думать. Да, я не треплюсь обо всей этой пустотелой хуйне, но разве нужно из-за этого смотреть на меня так внимательно, заткнувшись и создавая видимость впитывания?

Я говорю Тимуру:

– Отец, давай проще будь. Тебе ли не похуй, какие там эмоции? Давай не парься, лучше вмажем ещё по одной.

Бля, да я же нормальный чел. Я не какой-то отмороженный еблан. Я просто не втыкаю в ваши темы, вот и всё.

Ну что тут ещё поделаешь? Бухать. Конечно, бухать. Разговор я поддержать не могу, чувствовать себя не в своей тарелке меня не прёт. Так что давайте, пацанчики и девчонки, побухаем. А разговоры – пустое.