Собрание сочинений. Том третий. Рассказы и эссе

Именно поэтому в искусстве присутствуют знаки. И нельзя не знать или отвергать значение семиотики.

Проблемы стиля.

В статье «Судьба романа» К. А. Федин писал: «… видение мира только и побуждает романиста избрать тот, а не другой материал для своего произведения. Взгляд (на окружающее) на человеческое общество как разумно организуемый людьми мир отвечает тому, что я нахожу в действительности, и она обогащает меня доказательствами моей правоты. Когда я стал обладателем их, моя работа (была) уже обусловлена природой добытого материала, и я вижу форму, органичную ему».

Это, конечно, не означает, что всегда в результате обращения к новому жизненному материалу рождаются новые стилевые явления. Вследствие разности самого материала и в силу индивидуальных особенностей писателя, воздействие объекта творчества оказывается неодинаковым.

Живую связь творческого «я» и материала действительности отмечала В. Панова («Литературная газета» октябрь 1959 г.): «Большая ошибка думать, – заявляла она, – что если писатель даровит. То он может писать о чем угодно. Без собственного материала, интимно выстраданного, заветного, писательский талант – пустой звук, не имеющая общественной ценности безделица, отвлеченность, которой не на чем материализоваться».

Но еще более важное значение, чем материал действительности, в формировании стиля произведения имеет внутренняя ориентация на читателя. Поэт Михаил Светлов, отмечал значение внутренних связей с читателем. Он характеризовал эти связи как беседу, придавая этому понятию расширенный смысл. Он заявлял: «Все искусство, даже пейзаж – беседа».

Ориентация на читателя для талантливого художника означает не ограничение его творческих замыслов, а ту силу воздействия его художественных произведений, к которой он стремится. Алексей Толстой писал: «Из своего писательского опыта я знаю, что напряжение и качество той вещи, которую я пишу, зависит от моего первоначального заданного представления о читателе. Читатель как некое обобщенное существо в моем воображении, – возникает одновременно с темой всего произведения…. Характер читателя и отношение мое к нему решают форму и удельный вес творчества художника. Читатель – составная часть искусства» («А. Толстой о литературе», книга изданная «Советский писатель» 1965 г).

Желание художника выразить идеи и образы, которые волнуют его, неотделимо от стремления убедить читателя в их жизненной, эстетической значимости, увлечь читателя всем строем повествования, лирического ли высказывания или развитием драматического конфликта.

Литературное произведение только тогда становится явлением искусства, когда оно обладает энергией эстетического воздействия.

Конец.

Характеристика

Вот предстает перед нами нарядивший себя талантом. Он всегда бывает сосредоточен, нахмурен и лаконичен. Ему не надо мешать: он думает или наблюдает. Понять его, что он за птица, трудно, потому что он редко бывает откровенным. Обычно, он не разборчив к людям, но встретив где-нибудь человека благоговеющего перед талантами литературы и искусства – он постарается выложить ему всю свою «программу»: всё на этом свете не годится, всё испошлилось, изгадилось, всё продажное и поистрепалось, и театр и кино и литература, все те же сценарии, пьесы и драмы. И если человечеству желательно спастись, то оно должно поступать вот так, – как он знает и не иначе. Тургенев, по его мнению, был хорош, но… Лев Толстой тоже хорош был в своё время, но сейчас….

Говоря же о своей «программе», он никогда не прибавляет этого «но». И все его не понимают, все ему препятствуют, но всюду ему надо сунуть свой нос, ко всему иметь своё мнение….

Своей работе он придает громадное значение и поэтому бережет себя и свои «произведения», как зеницу ока. Он не пьет и ведет здоровый образ жизни и оберегает себя. Дома, когда он сидит и творит «новое слово», все ходят на цыпочках. И если, вдруг, стук посуды на кухне нарушит покойную тишину – он схватит себя за голову и грудным голосом скажет: «Пррроклятие… Трудна же писательская жизнь, не дадут сосредоточиться!» Чтобы выжать мысль, остроту, удачное сравнение, он пускает в дело «сто сорок лошадиных сил» мощи мозгов. Чтобы быть и реальным и художественным, он применяет и фотографии и измерения математические, линейкой определяя расстояния между предметами…. И вся его работа только для «благородного» искусства.

А впрочем, если ему предложат миллионный гонорар и закажут 10 листов текста по теме – то, он возблагодарит Бога и, конечно, «продастся» сам, как продается всё в этом мире, по его же характеристике….

Конец.

В заключение книги. Философия писателя

В заключении, вновь нужно вернуться к тому высказыванию: что писатель в России – больше чем писатель. Особенно великие писатели предстают такими мудрецами-философами, и каждый со своей философией.

Философия писателей, однако, не стоит на месте, она в постоянном развитии по мере роста таланта писателя. Из произведения в произведение писатель представляет на суд читателя свое прозрение, напитываясь разной философией разных людей. Именно прозрение – т. е. он, писатель, видит и понимает людей разных классов общества.

Свою собственную философию писателя узнать не всегда удается. Ибо она бывает так глубоко запрятана в его творчестве, что не всегда и поймешь, что этой именно философии и придерживается сам писатель. Да и не нужно бывает точность – его ли это воззрение, в определении. Писатель показывает нам жизнь, то, что есть, и ту философию, какая есть у людей: как говорят – правду жизни показывает нам писатель. А уж нам, читателям, предоставлена возможность освоить и усвоить ту или иную философию жизни.

Для пущего примера, очень показательно, как точно и правдиво изложена философия писателем: можно увидеть у великого философа Чехова.

Чехов – последний из великих писателей русской литературы 19-го века. Он создал действительно новые формы письма. В его коротких и емких рассказах, буквально на двух-трех страничках, очень ясно изображена философия почти всех слоев общества.

Во-первых. Это и затаенная тема свободы: «… Свобода, свобода! Даже слабая надежда на ее возможность дает душе крылья, не правда ли?» – в 1888 году Чехов написал «Степь» – повесть о родине, увиденной глазами детства. Еще не перевелись громадные, широко шагающие люди, – иначе кому же нужен такой простор? – так мыслил герой – Егорушка.

Стремление к свободе досталось русскому человеку: «вместе с плотью и кровью от далеких вольных предков» – говорит Чехов в рассказе «Мечты» (1886г).

Во вторых. И философию русского православия Чехов изобразил так ясно, что рассказ его о студенте-семинаристе – читается прямо как проповедь о христианской Вере. Рассказ так и называется «Студент». Проповедь студента об Апостоле Петре возымела сильное воздействие на слушавших ее простых русских людей – так, что довела их до слезы. И неизбежен вывод, который явно богословского характера, который сделал в лице студента Чехов:

«Одинокий огонь (костра) спокойно мигал в темноте, и возле него уже не было видно людей. Студент опять подумал, что если Василиса заплакала, а ее дочь смутилась, то, очевидно, – то о чем он только что рассказывал, что происходило девятнадцать веков назад, имеет отношение к настоящему – к обеим женщинам, и, вероятно, к этой пустынной деревне, к нему самому, ко всем людям. Если старуха заплакала, то не потому, что он умеет трогательно рассказывать, а потому, что (апостол) Петр ей близок, и потому, что она всем своим существом заинтересована в том, что происходило в душе Петра». И вдруг радость заволновалась в его (студента) душе…

«Прошлое, – думал он, – связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого». И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».

И заканчивает Чехов с оптимизмом: «… и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».

Разделял ли сам писатель-Чехов христианскую философию? Неизвестно. А в ответ на вопрос. – Несомненно, он знал историю христианскую, так как родился, крестился и воспитан в Православной Руси. Но как врач, учившийся в университете на медицинском факультете – он знал и про теорию Дарвина и о человеческом теле и его болезнях, которые происходят от микробов, а не по Божиему напущению.

Сомневаться в искренней вере христианской самого Чехова может заставить рассказ, написанный уже в конце жизни писателя.

Это «Дом с мезонином», где писатель явно высказывает свои личные мысли. Он изображает, якобы, художника, который бы должен рассказывать больше о красках и холстах. Но художник – очень часто и много говорит о медицине, и такие подробности знает о врачебном, что сразу видна автобиографичность всех мыслей героя рассказа.

Это будет в-третьих. Ибо тут представлена философия нового утопического характера – философия коммунизма, еще не оформившаяся в сознании героя и возможно самого автора.

Социалистическое движение было уже сильно распространено в Европе и проникло тогда уже в Россию, и Чехов явно сочувствовал этой новой философии социализма. Вот он и вывел свое собственное похожее воззрение, завуалировав его в своем рассказе – «Дом с мезонином».

Есть и другие философии в рассказах писателя. Но как всякий философ, по свойству этой науки, он, Чехов, не дает прямых ответов на вопросы.

В рассказе «Дом с мезонином» он дает противопоставление двух воззрений. Одна деятельная женщина Лида строит больницы для народа, школы для бедных крестьянских детей, помогает приходящим к ней больным людям, раздавая лекарства.

А другой, праздный художник, со своими утопическими социалистическими мыслями. И все его «благородные», вроде бы, мысли – Чехов приводит к полному абсурду. Остается не ясным, какой философии он сам придерживается, хотя и возвышает человека, говоря устами героя: «Человек должен сознавать себя выше львов, тигров, звезд, выше всего в природе, даже выше того, что непонятно и кажется чудесным, иначе он не человек, а мышь, которая всего боится».

Тот же герой-художник, в порыве спора, ясно излагает философию-утопию, которая сродни «снам Веры Павловой» из романа «Что делать», вот она:

«Нужно освободить людей от тяжелого физического труда…. Возьмите на себя долю их труда. Если все мы, городские и деревенские жители, все без исключения, согласились поделить между собою труд, который затрачивается вообще человечеством на удовлетворение физических потребностей, —

то на каждого из нас, быть может, пришлось бы не более двух-трех часов в день. Представьте, что все мы, богатые и бедные, работаем только три часа в день, а остальное время у нас свободно».

И тут же в споре, этот горе-философ приходит к отрицанию и абсурду:

«Не признаю я науки (медицины), которая лечит… Науки и искусства… стремятся к вечному и общему – они ищут правды и смысла жизни, (ищут бога, душу) … А когда их пристегивают к нуждам и злобам дня, к аптечкам и библиотечкам, то они только осложняют, загромождают жизнь. У нас много медиков, фармацевтов, юристов, стало много грамотных, но совсем нет биологов, математиков, философов и поэтов…. У ученых, писателей и художников кипит работа, (совсем противоположного характера) по их милости удобства жизни растут с каждым днем, потребности тела множатся…». И завершает он явным отрицанием: «… так… на поверку выходит, что работает он для забавы хищного… животного, поддерживая этот порядок вещей. И я не буду работать…».

И в этом споре он (герой) явно проигрывает, потому что деятельная Лида ему отвечает так:

«Перестанем же спорить, мы никогда не споемся, так как самую несовершенную из всех библиотечек и аптечек, о которых вы только что отзывались так презрительно, я ставлю выше всех пейзажей в свете (картин)».

На этом философия красиво изложенная кончилась. Я привел краткую версию, но из этого ясно, что Чехов видел и понимал всю абсурдность социалистической философии. Он видел глубже. Также как глубоко понимал и религиозную философию. Во множестве рассказов о религии Чехов писал так, – как будто знал о нашей православной вере изнутри.

Например, есть рассказ «Архиерей», где изображена жизнь перед смертью епископа, – показана внутренняя практическая жизнь православия. Чехов знал правду.

Еще двадцать лет назад Чехов, казалось бы, должен уйти в прошлое, заслоненный модными литературными течениями, новыми громкими именами. Но оказывается, что его, Чеховская, литература – самая актуальная для нашего времени. В одной только повести «палата №6» столько отражено философии, – что Чехов прямо пророк, вся наша действительность отражена в его произведениях.

Конец.

Раз-мышления. (два-мышление, три-мышление…)

Молчание

Молчание тех, кто наделен литературным талантом, столь же противоестественно и чревато опасными последствиями, что и забастовка пожарников. Вот откажутся пожарники тушить пожары: пусть себе сгорают дома и пусть себе гибнут люди?! Это неправильно, скажет каждый! И будет прав. За этой, вроде бы шутливой репликой, вполне серьезное отношение к искусству писательства. «Если уж человек стал писателем, размышлял один из писателей (Курт Воннегут), – значит, он взял на себя священную обязанность: что есть силы творить красоту, нести свет и утешение людям».

Итак. Все писатели обладают еще и интуицией: а она предполагает предвидение. Трудно удержаться человеку, не поделиться тем, что он знает: особенно когда он знает что будет, что ждет нас всех впереди, годы вперед. И писатели – все, почти все, говорят о будущем. Кто-то предупреждают, кто-то иронизирует, кто то оптимистично пророчествует.

Многие начали писать коротко, кратко. Не только Чехов, который предвидел будущий «коллапс» информации. И который первый принципиально писал рассказы, рассказики, именно короткие, отказываясь написать хоть один роман.

Почему писатели пишут даже романы короткие и короткими фразами, разбивая повествование на короткие главки. Все просто, – таким образом, надеются они сделать свои книги доступными для все больше занятых нынче людей. И это все почти пророчески виделось в те далекие времена Чехова.

«С каждым часом Солнечная система приближается на сорок три тысячи миль к шаровидному скоплению (газовому облаку, как установлено) М13, в созвездии Геркулеса (наблюдаемому) – и все же находятся недоумки, которые упорно отрицают прогресс» – Рэнсом К. Ферн.

Мир вне нас, с развитием науки, давно потерял свою выдуманную заманчивость. Мир окружающий достаточно познан, так чтобы только уточнять и координировать его известность. Мир внутри нас – вот что предстоит еще познать.

Только душа человеческая остается все еще – тэрра инкогнита. История приводит нас к тому, что и к душе человеческой вынуждена будет обратиться наука.

Пророчески предвидели многие писатели и войны и другие события мирового масштаба: что нас ждет в период сегодняшний уже известно: потому что изначально – были войны. Первая мировая, изменившая карту мира, Вторая мировая, внесшая коррективы человечеству. А теперь нас ждет и Третий Великий Кризис! Потому как войной в полном смысле старых понятий назвать нельзя.

И эта «Третья мировая» уже началась. Мы ее видим наглядно. Все мы творим историю и проживаем эту историю, Хотя массы людей могут ее не замечать (и историю и войну, которая кризис).

Пространный ответ можно найти путем прочтения произведений писателей. Не то, чтобы они специально зашифровывали ответы, но, то, что не все находят и прямые доводы писателей в их романах, повестях и рассказах. Ибо у всякого писателя почти одно и то же: «Всякий знает, как отыскать смысл жизни – он внутри самого себя, внутри человека»!

Вот сейчас еще, то самое время, когда человечество не сподобилось такого счастья – отыскать свой смысл жизни. И геном еще не расшифрован, не понят и наука на грани новых открытий…. Люди не умеют разобраться в головоломках, спрятанных в глубине человеческих душ. Потому, дешевые подделки-религии плодятся и процветают.

Человечество, не ведая, что истина таится внутри каждого живого человека, ищет ответа вовне – «вечно» стремиться вдаль. В этом вечном стремлении вдаль человечество надеется узнать, – Кто же, в конце концов, сотворил всё сущее, и попутно – зачем Он это сотворил.

И во всю историю, человечество забрасывало своих посланцев как можно дальше, на край света. Открыли новые материки, открыли, что Земля круглая, открыли планеты, начиная с Луны (…). И вот три трофея, которые дал нам Космос, эта «бесконечность вовне»: ненужный героизм, комедия, бессмысленная смерть «пионеров». Обратной дороги с Марса, как намечено, не предвидится.

Крестоносцы Любви

Впору появиться новой религии, или ответвления от старых популярных верований. Проповеди, сродни, уже существуют, уже звучат. И эта новая проповедь предвидена и описана.

«Преподобный Уильямс Смитсон говорит перед своими Крестоносцами Любви, – адепты внимают и поддерживают!

– И сошел Господь посмотреть город и башню, которые строили сыны человеческие. И сказал Господь: вот один народ, и один у всех язык; и вот что начали они делать, и не отстанут они от того, что задумали сделать; сойдем же и смешаем там язык их, так чтобы ни один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле; и они перестали строить город. Посему дано ему имя: Вавилон, ибо там смешал Господь язык всей земли и оттуда рассеял их Господь по всей земле.

Вот начало проповеди, которое внушает доверие слушателей, которые поддаются и замирают с надеждой…. Это равносильно вульгарному толкованию: проповедник уподобляется повару: он нанизал их, куски мяса, на вертел = нанизал всех слушателей своих на пронзительный, горячий и полный любви взгляд. И принялся поджаривать их целиком над раскаленными угольями их собственных прегрешений.

– Не настало ли время, реченное в Библии? – вещает проповедник. – разве мы не воздвигли башню из стали, гордыни и всякой мерзости превыше древней Вавилонской башни? И разве мы не стремились, как те древние строители, добраться до самого Неба? Разве мы не слышали собственными ушами, как язык ученых называют интернациональным языком? (Один у них язык. Библ.) Все они дают вещам одинаковые греческие и латинские клички, и все они переговариваются на языке математики – цифровой язык информации заполнил мир!

И это самое страшное свидетельство обвинения, с которым легко и смиренно соглашаются Крестоносцы Любви, не особенно вникая в суть дела.

– Так что же мы вопием в ужасе и унынии ныне, когда Господь говорит нам, как тем строителям Вавилонской башни: «Остановитесь! Разойдитесь! По всей этой штуке (науке) вы ни на Небо, ни куда бы то ни было не взойдете! Рассейтесь, повелеваю вам! Перестаньте говорить друг с другом на ученом языке! Отстаньте вы от того, чего задумали, ибо это Мне неугодно! Я, ваш Господь Вседержитель, и Я хочу, чтобы вы отстали от многого, чтобы вы перестали помышлять о дурацких ракетах и „башнях до самого Неба“, – а задумались бы о том, как стать лучше, как стать хорошими мужьями, женами, дочерьми и сыновьями! Не ищите спасения в ракетах – ищите его в ваших домах и Храмах!»

Голос проповедников звучит сегодня со всех кафедр, всех религий почти идентично, одинаково.

– Хотите летать в Космосе? Господь даровал вам самый чудесный космический корабль во Вселенной! Да! Скорость? Мечтаете о скорости? Данный вам Богом космический корабль несется со скоростью шестьдесят тысяч миль в час – и будет вечно нестись с такой скоростью, если на то будет Божья воля. Вам нужен вместительный, комфортабельный космический корабль, со всеми удобствами? Он у вас есть! И на нем есть место не только для богатея с его собаками во дворе за шестиметровым забором. И есть место не для пяти, и не для десятка пассажиров! Нет! Бог – не такой, как какой-нибудь крахобор! Он дал вам корабль, который может нести миллиарды мужчин, женщин и детей! Да! И им не надо пристегиваться ремнями к креслам или надевать шлемы похожие на аквариум для рыбок. Нет! На Божием корабле это ни к чему. Пассажиры на космическом корабле Господа Бога могут плескаться в речке, гулять по солнышку на пляжах, играть в волейбол и кататься на коньках; могут выезжать всей семьей на природу по воскресеньям после церкви, после службы благодарности Богу! – такие проповеди мы слышим уже не одно столетие!

– Да! – сказал преподобный Уильямс Смитсон и продолжал свою проповедь Крестоносцам Любви, которые всегда возбуждаются, ратуя за Бога и Его творение.

– И если кто-нибудь считает, что Бог нас обездолил, создав в космосе препятствия, мешающие нам лететь на Небо, пусть тот вспомнит, какой космический корабль Господь уже даровал нам. И нам даже не надо тратиться на топливо для корабля. Нет! Бог сам позаботился об этом!

И далее приближалась проповедь к тому с чего начали, к Библии, которая считается голосом Божиим, звучавшим через пророков.

– И Бог сказал нам, что мы должны делать на этом корабле. Он написал такие простые правила поведения, что любому понятно. Не надо быть Эйнштейном или физиком и химиком, чтобы понять их! И этих правил совсем немного. Мне говорили, что перед стартом наших ракет в Космос необходимо проверить тысячи разных параметров, чтобы убедиться, что они готовы к полету: закрыт ли тот клапан, открыт ли этот, натянута ли та проволока, заполнен ли этот бак – и так далее, пока не проверят тысячи мелочей. А у нас, на космическом корабле Господа Бога, нужно проверить всего Десять пунктов – и не ради какого-то мелкого перелетика к отравленным каменным планетам, разбросанным в космосе, а ради путешествия в Царство Небесное! Подумайте только! Где бы вам хотелось быть завтра – на Марсе или в Царстве Небесном? – так взбудораживается толпа адептов «новой религии», что готова кричать в одобрении слов проповедника.

– Вы знаете тот список, по которому проверяется готовность округлого зеленого, голубого шарика, космического корабля Господа Бога?! —

– Давайте повторим тот список все вместе! – призывал проповедник.

– Начинаем отсчет: Десять! – провозгласил Уильямс Смитсон. – Желаешь ли ты дом своего ближнего, или слугу его, или служанку его, или вола его, или осла его, или что-либо, принадлежащее ближнему твоему?

– Нет! – хором закричали адепты «новой религии».

– Девять! – вновь начал провозглашать проповедник. – Даешь ли ты на ближнего своего свидетельство ложно? —

– Нет! – крикнули адепты.

– Восемь! – Крадешь ли ты? – и голос толпы сменился отдельными возгласами.

– Нет! – Нет! – Нет! – раздались то тут, то там голоса адептов.

И далее, продолжая провозглашать, проповедник уже не получал ответа от толпы, а только вздох и звук исходивший из глубины жаждущего Рая народа.

– Семь! – Творишь ли ты прелюбодеяние? -, – Шесть! – Убиваешь ли ты? -, – Пять! – Почитаешь ли ты отца твоего и матерь твою? -, – Четыре! – Почитаешь ли ты день субботний и отдыхаешь ли ты от трудов? -, – Три! – Поминаешь ли ты имя Господа всуе? -, – Два! – Сотворил ли ты себе кумиров? -, – Один! – Почитаешь ли ты иных богов, кроме Господа истинного? – в овеет установилась тишина. «Народ безмолвствует» – как сказал классик!

– Вот и вижу я, как глубоко растлила вас наука, что забыли вы о себе самих! Мы летим в Рай! Измените себя и благоустройте жизнь на космическом корабле Господа Бога. Тогда и стартуем мы в Рай все вместе со всем человечеством, стремитесь и стартуйте, дети мои, и аминь!».

Не готова даже религия направить в нужное русло движение разума человеческого. Равносильно, что команда большого космического корабля поругалась между собой, некоторые уже пытаются сбежать в огромный космос. А надо то чуть-чуть поднапрячься и навести в «доме своем», на своем корабле порядок, потом уже, куда-то стремиться к другим далеким мирам! Или неверно предвидели писатели, в их романах и во многих произведениях показан такой исход для человеческой истории! Пока что исход прослеживается другой: предстоит человеку пережить и «Третий мировой кризис», может тогда поумнеет человек и примется за благоустройство своего Дома, планеты Земля.

Сергий Чернец.

Раз, два, три-мышление

«Страдание – да ведь это же единственная причина сознания!» —

восклицает один герой Достоевского.

Человеческое героическое сопротивление нечеловеческим обстоятельствам, стремление думать, чувствовать, помнить – наперекор вложенной природой «программе» – важный шаг человека, на пути превращения его в подлинную личность.

Существует угроза «автоматизации», несущей прогрессирующий паралич того внутреннего, неповторимого начала, которое делает человека человеком, полнокровной личностью. И с большой горечью можно видеть, – что слишком многие люди потребляют одни и те же материальные и духовные ценности (которые чаще – псевдоценности). Все (многие) мыслят общими стереотипами, которые вкладываются в них теми, кто по долгу службы призван манипулировать общественным сознанием. Так и возникают контуры машиноподобного общества, где есть только хитрые машины, вместо людей. Но самое печальное в том, что люди с небывалой легкостью отказываются от человеческого в себе, превращаясь в настоящих биороботов.