Собрание сочинений. Том третий. Рассказы и эссе

Такой у нас век! Что работа писателя обесценилась. А художественных произведений не стало совсем.

Многие сегодня пишут о событиях своей жизни: «я ходила воровать яблоки по соседним садам в деревне, потом пошла по берегу и поскользнулась и упала в воду, а меня вытащила подружка – она меня спасла и она герой» – вот такие тексты мне приходилось видеть тут на прозе ру. И это считается – «художественное» произведение, а автора приняли в ООО Союз – и она уже считает себя писателем! Ужас современной жизни. Интересно, когда это «она» ходила за яблоками? Весной или всё же осенью? Когда это упала она? – дождик был? Или стояла адская жара? Таких перлов можно найти тысячи! И вообще, воровать яблоки – это хорошо или плохо?

И тот же Лев Толстой, в свое время, критически оценивая современное ему «бездумное» искусство, всякого рода натуралистические упражнения, говорил:

«Но разве это искусство? А где же одухотворяющая мысль, делающая бессмертными истинно великие произведения человеческого ума и сердца?» – (из писем Стахову). В иной связи, но столь же ясно и убедительно о роли творческой мысли писал и Пушкин в своих заметках о прозе. Проза, заявлял он, «требует мыслей и мыслей – без них блестящие выражения ни к чему не служат».

В процессе творчества, несомненно, весьма важную роль играет характер понимания писателем окружающего мира. И не только в том, какие стороны, какие явления и события привлекают внимание писателя. Особенности ясно выражаются и в том, что он считает существенным и характерным в современной ему жизни или истории, в чем он видит возвышенное и низменное, комическое и трагедийное.

Крупных художников слова никак нельзя отнести к числу пассивных созерцателей жизни. Пытливый интерес к миру и людям, стремление их понять – проявляются у писателей разных литературных течений.

Смелое обобщение жизни (с одной стороны) – и безучастное созерцание окружающего (с другой) – «несовместимы». Анатоль Франс следующим образом рассказывает о деятельности ученого-физиолога Мажанди: «Мажанди производил множество опытов без всякой пользы. Он страшился гипотез, как причины заблуждений… он вскрывал ежедневно собак и кроликов, но без всякой предвзятой идеи и не находил в них ничего, по той простой причине, что ничего не искал». Эти остроумные суждения А. Франса имеют отношение к литературе. Они убедительно говорят о значении творческой целеустремленности, как для ученого (в примере), так и для художника слова.

Типизация явлений жизни находится в тесном взаимодействии с творческой целеустремленностью писателя, с теми идеями, которые, так или иначе, направляют его художественные искания. Проще сказать – для чего писатель пишет, для кого?

Одаренный писатель может накопить большие знания, касающиеся той или иной сферы жизни, быть весьма осведомленным человеком в той или иной области, и, тем не менее, – при отсутствии широкого взгляда на жизнь – он оказывается бессильным раскрыть существенное что-либо в действительности.

В рецензии на «Картины из русского быта» В. И. Даля – Н. Г. Чернышевский отмечал: что важнейший недостаток его народных рассказов состоит именно в том, что Даль, писатель, не обнаружил глубокого и верного понимания народной жизни. Но – «он знает народную жизнь, как опытный петербургский извозчик знает Петербург», ему известны отдельные переулки и улицы, но настоящего представления об облике города в целом, о его характере, о его особенностях – он не имеет.

Так и мы можем все знать о своих друзьях, о которых пишем, обо всех маленьких подробностях, – а о характере их, об их сходной стороне со всеми людьми и об их особенностях и отличиях ничего не сказать.

Горький много писал для начинающих писателей. В своих суждениях от имени читателя Горький выразил свое тогдашнее понимание литературы, её общественное назначение. Отрицательное отношение читателя (по словам Горького) вызывает описательная, бескрылая беллетристика: «Загромождая память и внимание людей мусором фотографических снимков с их жизни, бедной событиями, подумай, не вредишь ли ты людям? Ибо, – сознайся! – ты не умеешь изобразить так, чтобы твоя картина жизни вызывала в человеке: мстительный стыд или жгучее желание создать иные формы бытия… (начать жить по-другому). Можешь ли ты ускорить биение пульса жизни, можешь ли ты вдохнуть в неё энергию, как это делали другие? (писатели: Достоевский, Толстой с Анной Карениной). Да хотя бы задуматься над собой можешь ли ты заставить читателя своими словами, которые сухо, как протокол повествуют.

Объединяющую мысль, как ведущее начало творчества Горький видел в страстной борьбе против мерзостей жизни, в том, чтобы неустанно звать к созданию иных форм человеческого существования. Широкий и активный подход к действительности сливает воедино и большую мысль и чувства, и передовые идеи и живые художественные образы.

Конец.

О творческой фантазии

Очень нужна писателю творческая фантазия, и это не та фантазия, когда выдумывает человек несуществующие вещи, чужие миры и мифических героев. А некое додумывание реальности, того что могло бы быть.

И как пример такого «додумывания реальности»:

«Есть у классика описание смерти человека умершего на корабле и сброшенного в море-океан, как требует того обычай, – завернутого в парусину, в которую положили груз – тяжелые колосники от корабельной топки. Обряд еще можно наблюдать со стороны. Но в дальнейшем у классика идет описание погружения сброшенного тела в океанские глубины, которое, явно, наблюдать очень сложно. Корабль, во-первых, уходит дальше по курсу. И всё что происходит с погружающимся в парусине телом, писатель уже явно «нафантазировал» или «додумал».

Вот цитата:

«– Благословен бог наш, – начинает священник, – всегда, и ныне и присно и во веки веков!

– Аминь! – поют три матроса.

Священник посыпает… тело… землей и кланяется. Поют «вечную память».

Вахтенный приподнимает конец доски, …тело… сползает с неё, летит вниз головой, потом перевертывается в воздухе и – бултых! Пена покрывает его, и мгновение кажется он окутан в кружева, но прошло это мгновение – и он исчезает в волнах».

Вот первая часть цитаты. И это все писатель мог видеть-подсмотреть в действительности. Но далее следует уже та самая «выдумка», «додумывание реальности».

Продолжение цитаты:

«Он быстро идет ко дну. Дойдет ли? До дна, говорят, четыре версты. Пройдя сажен восемь – десять, он начинает идти тише и тише, мерно покачивается, точно раздумывает, и, увлекаемый течением, уже несется в сторону быстрее, чем вниз.

Но вот встречает он на пути стаю рыбок, которых называют лоцманами. Увидев темное тело, рыбки останавливаются, как вкопанные, и вдруг все разом поворачивают назад и исчезают. Меньше чем через минуту они быстро, как стрелы, опять налетают на …тело… и начинают зигзагами пронизывать вокруг него воду….

После этого показывается другое темное тело. Это акула. Она важно и нехотя, точно не замечая …тела…, подплывает под него, и …оно… опускается к ней на спину, затем она поворачивается вверх брюхом, нежится в теплой, прозрачной воде и лениво открывает пасть с двумя рядами зубов. Лоцмана (рыбки) в восторге; они остановились и смотрят, что будет дальше.

Поигравши телом, акула нехотя подставляет под …него… пасть, осторожно касается зубами, и парусина разрывается во всю длину тела, от головы до ног; один колосник выпадает и, испугавши лоцманов, ударивши акулу по боку, быстро идет ко дну».

Вот как разнообразно описано фантазией автора происходящее событие. А может и не происходило этого вовсе, и тело просто ушло в глубины морские на километры и достигло дна?! Сколько важна творческая фантазия в описании природы, можно понять из продолжения цитаты этого рассказа. Далее идет описание захода солнца над океаном, зари. Всякий раз заря бывает разной, и всякий художник видит её по-разному.

Цитата:

«А наверху в это время, в той стороне, где заходит солнце, скручиваются облака; одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы…. Из-за облаков выходит широкий зеленый луч и протягивается до самой середины неба; немного погодя радом с этим ложится фиолетовый, рядом с ним золотой, потом розовый…. Небо становится нежно-сиреневым. Глядя на это великолепное, очаровательное небо, океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке и назвать трудно».

Надо читать классику и учиться у них мастерству творческой фантазии.

Конец.

К литературной критике

«Казалось бы, что перед литературой того времени, естественно, вставала задача, которую не заметить было просто невозможно» – так было сказано раньше.

И сегодня стоит та же самая задача. И тоже, не заметить её просто невозможно.

А речь о том: «запечатлеть и осмыслить черты нового, «только укладывающегося» строя жизни.

Но как в те времена, и сегодня: «эта задача как одна из важнейших и первоначальных была понята не так скоро, как можно предполагать. Прежде всего, она оказалась необыкновенно сложной»!

Сегодня увлекись все писатели темой развлекательной, на злобу мышления публики сиюминутного! Бизнес проник в глубины литературы и искусства! Что сегодня популярным считается: детективы всех мастей, «мыльные оперы» всех мастей и иже с ними. Люблю-сюсю, развод, новая любовь, богатый новый муж и хепи-энд! Стандартный набор сериалов! А уж про «тайны следствия», «ментовские приключения», – разговора нет! Все это на экранах теле и на полках книжных рынков!

Как недавно высказал один из «начинающих» «писатель»: берешь, придумываешь героя, и делаешь с ним что хочешь. И приключения ему придумываешь: он развелся, потом влюбился, потом его забрали в ментовку и с трудом он стал вдруг известным бизнесменом и прочие дела приключенческого характера.

Где литература? Её пока нет!

А уж о времени и о новых нравах людей о новых появившихся обычаях и повадках людей нового времени, об изменении действительности – нет написанных произведений! Вот где проблема и литературы и искусства.

Появились уже «черты какой-то новой действительности», резко отличающейся от той, какая была у нас до знаменитой перестройки. Пришел какой-то новый, еще неизвестный, но радикальный перелом, по крайней мере, огромное перерождение в новые формы бытия. Сознание людей изменилось. Отношения людей изменились! И огромная часть нашего русского строя жизни остается пока без наблюдения и\или описания!

И если в этом хаосе, в котором давно уже пребывает общественная жизнь, и нельзя отыскать еще нормального закона и руководящей нити даже, – пусть и не шекспировского размера художник, то, по крайней мере, кто-то сможет осветить, хотя бы часть этого хаоса, хотя бы и не мечтая ни о какой руководящей линии.

Конец.

Переложение

Сегодня в литературе уже не может быть и речи о какой-то выдержанности направления; все большее распространение получила эклектическая подражательность: немного от Достоевского, кое-что из Толстого и Тургенева и совсем чуть-чуть такого, что отдаленно напоминает Щедрина.

Можно понять, каковы подлинные стимулы такого рода литературной деятельности.

Писатель, идущий навстречу вожделениям обывателя, так сказать, состоящий при обывателе, – с одной стороны, и его «заказчик» – с другой стороны, эти две фигуры постоянные объекты перед работающим в творчестве. И можно найти этим отношениям точное, можно сказать, социологически обоснованное определение.

Творчество многих писателей-современников можно охарактеризовать так: «Это буржуазные писатели, пишущие для чистой публики…. Для этой публики и Толстой и Тургенев слишком роскошны, аристократичны, немного чужды и неудобоваримы…. Станем на её точку зрения,… и мы поймем современных писателей и их читателей. Они не колоритны; это отчасти потому, что жизнь, которую они рисуют, сама не колоритна. Они фальшивы,… потому что буржуазные писатели не могут быть не фальшивы. Это усовершенствованные бульварные писатели. Бульварные, те грешат вместе со своей публикой, а новые буржуазные лицемерят с ней вместе и льстят её узенькой добродетели».

И еще, – такие писатели убаюкивают «буржуазию» и обывателей в их золотых снах: «читателям от буржуазии и обывателей очень нравятся, так называемые, „положительные“ типы и романы с благополучными концами. Так как они успокаивают их на мысли, что можно и капитал наживать и невинность соблюдать, быть зверем и в то же время счастливым».

Вопрос: что делать? Всегдашний наш.

В последние годы, в новом столетии, буржуазные начала стали определять образ жизни всего русского общества сверху донизу; решительно изменились не только материальные условия существования людей, но и само их мышление, их вкусы и ходовая мораль. Именно этот исторический сдвиг в нижних и средних слоях общества надо, предстоит исследовать русской литературе.

Мы прожили переходный период от феодализма к капитализму, это заняло большее время, чем было в других странах. С момента отмены крепостного права мы не изжили еще холопское сознание, рабскую настроенность общества и, вдруг, окунулись в безвременье. Находясь под воздействием сказочной идеологии – мы пребывали-таки в прежней неизжитой рабской и холуйской понятийной сознательности. По-прежнему лебезили перед «баринами» и боялись государевых слуг. И царь никуда не девался – как еще можно охарактеризовать «Вождя народов» не сравнив его с Грозным, с царем, каждое слово которого имело такое воздействие – вплоть до Колымы и лишения жизни!

И вновь мы возвращаемся к своему историческому прошлому и в сознании и во многом в быту! Опять «баре-бояре» появились, и снова слуги, служанки и холопы во множестве служат «боярам от денег». Ну, так как-жеж! Даже все судебные органы баринов защищают лучше, чем холопов! Скоро и выпороть холопа можно будет! А и уже холопов бьют запросто!

Такие наблюдения из жизни пока не видны в наших литературных кругах, в новых произведениях. Вся литература пока, как видно служит развлекательности публики, всего лишь! И о том не говорят литераторы и критики, может быть, не замечают. А есть такой факт: появления «нового» мышления, нового крепостнического и холопского сознания в людях, в обществе целиком!

Конец.

Поэтика, стилистика, теория литературы

Одну из характерных черт развития литературоведения составляет интерес к проблемам поэтики и стилистики.

Понятия «поэтика» и «стилистика», как известно, имеют двоякий смысл: они обозначают, во-первых, определенные свойства литературы и искусства и, во вторых, научные дисциплины, изучающие эти свойства.

В критических статьях (в журнальной критике в частности) посвященных различным видам искусства, поэтика и стилистика нередко соотносятся лишь с творческим своеобразием отдельного художника, художественного произведения. При этом между ними не проводится каких-либо существенных различий. Понятия эти зачастую меняются местами, употребляются как синонимы.

Поэтика и стилистика, отнюдь не совпадают одна с другой.

Определений стиля также много, как и литературных школ и направлений.

Разграничивая стилистику и поэтику, филолог-искусствовед Б. В. Горнунг дает свое определение стиля. Например: «Стиль есть целостная совокупность «фактов экспрессии», придающих особую смысловую «окраску» высказыванию сверх его основной семантической структуры.

Эти «факты экспрессий» и следует считать «стилистическими фактами», подлежащими изучению не в поэтике и риторике, а в особой филологической дисциплине…».

Д. С. Лихачев предлагает различать два понятия стиля, – «стиль как явление языка литературы и стиль как определенная система формы и содержания». Во втором своем значении «художественный стиль» объединяет в себе – общее восприятие действительности, свойственное писателю, и художественный метод писателя, обусловленный задачами, которые он себе ставит.

Д. С. Лихачев отмечает существование индивидуальных стилей в древнерусской литературе: стиль Мономаха, стиль Грозного, стиль Максима Грека, стиль Епифания Премудрого – все имеют своеобразие, только им присущие черты.

«Новые явления в области стиля, – пишет Д. С. Лихачев, – охватывают не всю литературу в целом, а первоначально лишь отдельные жанры…. Вот почему мы можем говорить о житийном стиле, хронологическом стиле, летописном стиле и т. д…. Но нельзя так сказать применительно к новейшей литературе, – „драматический стиль“, „романтический“, „стиль повести“ – это будет нелепость. В современных произведениях авторов могут присутствовать одновременно и драма и сухое повествование, и романтика любви и приключения. Понятие стиля, как языка художественных произведений недостаточно для характеристики реальных процессов литературного развития».

В общей системе путей и средств художественного претворения действительности несомненно, – важное место занимают личные писательские стили.

Большой широтой и своеобразием отличаются суждения академика В. В. Виноградова (издательство АНСССР 1963г. книга «Стилистика. Теория поэтической речи. Поэтика»), – о поэтике и стилистике, их соотношении между собой.

Он определял поэтику так, – как науку «о формах, средствах и способах организации произведений словесно-художественного творчества, о структурных типах и жанрах литературных сочинений».

«Центральное место в стилистике художественной литературы, – писал он, – занимают наблюдения и исследовании области закономерностей образования индивидуальных или индивидуализированных (т. е. оформившихся как устойчивые и целостные структуры) – систем словесно-художественного выражения. Как в истории отдельных национальных литератур, так и в общей истории мировой литературы (стиль одного литературно-художественного произведения, стиль всех произведений писателя, стиль литературного направления, школы и т. д.)».

Стилистика, по мнению В. В. Виноградова, должна изучать особенности художественных произведений: «Проблемы замысла автора (1), идейных тенденций, заложенных в лит. Произведении (2), его тематики (3), связи сюжета и образов персонажей с действительностью и мировоззрением писателя (4), вопрос о месте данного лит. Произведения в общем контексте современной литературы (5), об отношении самого автора к воспроизводимой и художественно преобразованной действительности (6), – и многие другие вопросы, связанные с искусствоведческим (в том числе литературоведческим) понятием стиля и составляют предмет изучения стилистики, а тем самым и поэтики».

При всей сложности понятия «Стиль», вероятно, следует говорить не столько о задачах и проблемах лингвистической стилистики художественной литературы, – сколько о стилистике художественной речи, которая тесно соприкасается, с одной стороны, (1) с литературоведческой стилистикой и (2) стилистикой языка с другой стороны.

Языковеды неоднократно заявляли о том, что только лингвистический анализ стилевых явлений может дать плодотворные результаты.

Семиотика и художественное творчество

Знаки и знаковые системы, как известно, играют большую роль в общественной жизни человека.

К ним относятся, например, различного рода обряды и многочисленные символы и виды сигналов, а еще и денежные знаки и формы одежды, как профессионального, так и национального характера. И тут же языки и языки искусственные, созданные для узкого потребления в науках и сообществах и тому подобное. Мир наш весь из знаков состоит – 7 нот звучат и космических далях вселенной.

Семиотика – наука о знаках и знаковых системах.

Ставя целью раскрасить свойства знаковых процессов, семиотика стремится со своих позиций исследовать и такие явления культуры, как искусство и литература.

По своей природе словесный язык – знаковое явление. Литература и искусство, подобно языку, также представят собой знаковые системы. В сущности, важнейшие свойства языка, в значительной степени, автоматически переносятся на литературу в целом, ее отношение к действительности, ее функцию.

Языковый знак, слово, не только замещает материальную действительность, но проявляет себя по отношению к ней активно, влияя на её понимание и на действия по отношению к ней.

«Художественная литература говорит на особом языке, который надстраивается над естественным языком как вторичная система…. Это значит, что литература имеет свою, только ей присущую систему знаков и правил их соединения, которые служат для передачи особых, иными средствами не передаваемых сообщений» – говорил академик Ю. М. Лотман в работе «Структура художественного текста» 1970 г. С точки зрения Лотмана, искусство – это коммуникативная и одновременно моделирующая система. Художественные произведения заключают в себе те или иные сообщения и служат целям коммуникации. В то же время они дают определенную модель действительности.

Иногда высказывается мнение, что знаковость – это, собственно, условность в искусстве. Всё, что условно, относится к знакам; те же его явления и черты, которые свободны от условностей, не носят знакового характера.

С этим взглядом нельзя согласиться, и вот почему.

Искусство по самой своей природе условно, условно в том смысле, что оно своими особыми средствами передает существенное в жизни человека, творит мир образов, в котором проявляются свои специфические связи и соотношения. «Если лишить искусство условности, – пишет Константин Федин, – оно потеряет свою сущность. Уже в самой идее перенесения жизни на страницы книги лежит ирреальность (вымысел) …. Неправдоподобие в искусстве неизбежно, и романист тем более художник, чем больше ему удается создать иллюзию правдоподобия».

«Природная» условность искусства отнюдь не является препятствием к воплощению жизненной правды.

Давно развивается та точка зрения, что иносказательным и кодовым искусство было с самого своего зарождения. Пещерная, наскальная живопись относится к эпохе палеолита, и она выражается символами. Мифы, мифологические образы явились «фантастическим» отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни, – отражением, в котором земные силы принимают форму неземных….

Мифологическая символика получила широкое развитие в искусстве. Символика получила широкое распространение в народном творчестве. Если обратиться, например, к русской народной лирике, то следует отметить, что она богата бытовой, природной символикой. Калина, цветущая яблонька – здесь выступают как символы молодой девушки и – более широко – красоты, юности. Сокол – это воплощение смелости, силы, он обозначает молодого человека, нередко жениха, но также и храброго человека вообще. Образ кукушки часто используется как символ одинокой, тоскующей женщины. Соловей знаменует собой счастье, любовь, радость. Ворон же – предвестник беды, несчастья, лишений. Символ печальной доли, горя замужней женщины в русской народной лирике выступает ива, «верба склоненная долу» и так далее.

Среди эстетических знаков, возникших в различные исторические периоды, большое внимание должны привлекать знаковые явления в художественной культуре 20-го века, которых огромное количество.

Знаковые черты в очень большой мере присущи массовому коммерческому искусству, создаваемому под эгидой мощной корпорации капиталистических предпринимателей. Тут мы вновь встречаемся с мифами, на этот раз с социальными мифами, которые настоятельно претендуют на признание их полной достоверности. Одним из наиболее важных среди них, «опорный» – является миф о том, что буржуазный образ жизни есть высшее достижение человеческой цивилизации. Этот миф находит свое выражение в тысячах кино – и телефильмах, в романах, повестях и т. д. Он выражен во многих своих вариантах. Тут и легенда о мудрости богатых миллионеров, об их благородстве, гуманизме хозяев капиталистического общества. Тут и вымысел о классовом мире и равноправии, измышления о равных возможностях для всех людей и т. д.

Массовое коммерческое искусство создало своих героев, отличающихся устойчивым постоянством основных своих черт и признаков, таких героев, которые, подвергаясь незначительным изменениям, легко переселяются из одного произведения в другое. Серийное производство героев, образов масок – одна из отличительных особенностей коммерческого искусства. В течение десятилетий существуют и процветают жанровые серии: сочинения полицейско-детективного содержания, фантастические сериалы – произведения, авторы которых демонстрируют всякого рода человеческие патологии, в том числе психопатологию, фильмы и романы ужасов и так далее.

В данном случае, так же, как и во многих других, художественные стереотипы предстают, как знаки представлений, идей, далеких от подлинной жизни.

Но почему же тогда эстетические знаки часто производят сильное художественное воздействие?

Тут следует напомнить, что людей увлекают не только жизненная правда, но и иллюзии, не только неотразимые истины, но и гипотезы, не только реальность, но и мечта. Иллюзия и мечта, желаемое и ложное вызывают эмоции.