Золотые земли. Сокол и Ворон

– Княгиня сказала, что лесную ведьму послала нам судьба, и мы должны обращаться с тобой как с дочерью князя, – объяснила одна из служанок.

Дара почувствовала, как щёки запылали от смущения.

Жена князя Мечислава Ирина была уже на службе. Солнечный свет лился сквозь оконца храма прямо на украшенный самоцветами золотой сол. Он был столь красив, что у Дары перехватило дыхание. В храме, что стоял в деревне Мирной, всё было просто и скромно. Брат Лаврентий не один год собирал пожертвования от заезжих купцов, искавших благословения Создателя, и только на восьмое лето смог заказать у столичных мастеров позолоченное солнце – сол, как называл его Лаврентий. Несколько месяцев дивились прихожане золотому солнцу в храме, целовали и тёрли его на удачу, скоро с него сошла вся позолота и оно стало тускло отливать медью.

В скромном доме нижинского князя драгоценный сол, знаменовавший Золотой Рассвет, смотрелся чуждо. Он был так богато украшен каменьями, так искусно вылит, что, казалось, и вправду спустился с небес. Дара засмотрелась на него и позабыла обо всём на свете.

– Да озарит Создатель твой путь.

В стороне стояла княгиня, улыбаясь, терпеливо ждала ответа.

– Да не опалит он тебя, – пробормотала Дара и добавила с опозданием поклон, – княгиня.

Началась рассветная служба. Дара смотрела во все глаза за Ириной и старалась повторять всё, что делала она. Кланялась, прикладывала руку ко лбу, ко рту и груди. Она прежде всего несколько раз посещала службу, никто на мельнице к этому не был приучен. Даже мачеха ходила в храм только по большим праздникам.

Верно, неопытность Дарины была заметна со стороны. Она дивилась, точно большому чуду, всему, что происходило: десяткам горящих свечей, пению, богатым украшениям на стенах и людям, отбивающим поклоны.

– Тебе понравился наш храм? – спросила с мягкой улыбкой княгиня, когда они вышли на улицу.

Даре стало нехорошо от духоты и дыма свечей, но восхищение увиденным оказалось сильнее.

– Да, – она не хотела много болтать, но нахлынувший восторг оказался слишком силён. – Всё так красиво блестит. А сол из настоящего золота?

Улыбка у княгини была светлой, доброй.

– Да, я привезла его с собой с Ауфовоса, – Ирина слегка махнула рукой служанкам, чтобы они держались позади. – Это единственное, что я решила взять с собой. Оставила наряды и драгоценности, ведь в землях моего мужа не носят таких, оставила книги, чтобы не было искушения читать на троутоском, и я быстрее выучила ратиславскую грамоту, но сол заказала у лучших мастеров. В Ратиславии пока не научились так искусно работать с драгоценными металлами, как в Империи. Но лучше расскажи мне о себе.

– Обо мне? Что обо мне можно рассказать?

– Мне всё о тебе интересно.

Она говорила с Дарой тепло, даже сердечно, уделяя ей куда больше внимания, чем заслуживала дочка мельника из Заречья. Да разве могла прежде Дара вообразить, что с ней вообще заговорит княгиня?

– Скажи, не было ли в твоём роду моих земляков с Благословенных островов?

Дара растерялась и лишь замотала головой. Откуда? Она же дочка ратиславского мельника.

Сама Ирина была статной и высокой, куда выше обычных ратиславок. Она говорила мягко и плавно, и в отличие от брата Лаврентия очень правильно. На чёрные косы был накинут полупрозрачный и лёгкий как ветер платок. Кажется, никогда прежде Дара не встречала женщины прекрасней. И что было удивительно, она говорила с Дарой как с равной.

– Когда я только приехала в Ратиславию, мне много рассказывали о княгине Злате и Великом лесе. Я не всему поверила. Скажи, правда ли, что леший – огромный великан, похожий на дерево?

– Иногда.

Дара рассказала, как легко леший менял обличья, как приходил то в образе медведя, то зайца, как скрывался от глаз, притворяясь простой корягой, и как сверкал жёлтыми глазами с вершины сосны.

Ирина кивала с лёгкой улыбкой на губах, задавала всё новые и новые вопросы, а дочка мельника не знала, как говорить с княгиней, и боялась сказать глупость.

– А правда, что на Мёртвых болотах водятся лягушки, которые на самом деле красные девицы, заколдованные лесной ведьмой? И что если лягушку возьмёт в жёны юноша, она снова обратится девицей?

Дара не сдержалась и прыснула от смеха.

– Таких прибауток даже у нас в Заречье не складывают, – призналась она. – Но это пусть Вячко расскажет, много ли лягушек он успел взять в жёны, пока был на болотах.

Дара прикусила язык, испугавшись, что сказала лишнего про княжича, но Ирина улыбнулась, а разговор продолжился.

Они гуляли по улицам города среди редких домов. Нижа была такой небольшой, что они дважды обошли вокруг стены ко времени обеда. А после Дара провела день с княгиней и её служанками, они вышивали вместе большую скатерть для княжеского стола.

Всё было так правильно, так мирно, точно всегда ей приходилось общаться со знатными людьми, вышивать скатерти для князя и ходить на службу в храм. Всё было так спокойно, пока резко, точно упав в колодец, Дара не очнулась.

Она уколола палец иголкой. Замерла, разглядывая, как проступила капля крови.

И одновременно в один миг вернулось сознание. Точно первый замок упал с двери, когда Дара вышла из леса. Второй наконец раскрылся в Ниже, и дверь распахнулась. Заклятия леса потеряли свою силу.

Всё это время Дара жила точно одурманенная, и вдруг чувства вернулись, все страхи и мысли проснулись. Она прокляла Милоша. Семья прогнала её, а после лес так же изгнал.

И Дара не знала, даже не представляла, что ей теперь делать.

* * *

Дворец нижинского князя был невелик и полон людей. Стоило Мечиславу вернуться, и его окружили слуги, бояре и супруга с детьми. Мечислав поприветствовал всех, поцеловал Ирину, обнял дочерей и единственного сына, помолился перед солом с семьёй и поспешил уединиться ото всех вместе с братом.

– Пошли, – сказал он Вячко. – Здесь нам покоя не дадут. Разговор есть.

Когда на город опускался сумрак, он забрал прямо с кухни хлеб, горшочек с курицей и кувшин с айоским вином и вышел через чёрный ход вместе с Вячко. Они уселись на поваленное дерево в роще у храма. До их ушей доносились молитвенные песнопения: началась закатная служба.

Мечислав ел жадно. Вячко хмурился и пил. Кружек они с собой не взяли и передавали кувшин друг другу.

– Во дворце всегда найдутся лишние уши, – сказал брат. – Болтать там нужно осторожно. Ты должен передать кое-что отцу, я не доверю это ни бересте, ни гонцу.

Вячко кивнул:

– Это касается вольных городов?

– Угадал.

– Как давно люди Шибана стали нападать на наши земли?

Мечислав не торопился с ответом. Он прожевал кусок курицы, запил вином прямо из кувшина и только тогда ответил:

– В начале весны, когда прошли холода. Поначалу мы приняли их за обычных татей, но нападений становилось всё больше, а после мы узнали о перевороте в Дузукалане. Шибан объявил, что он и его люди поклоняются единственной настоящей богине— Аберу-Окиа, а значит, все остальные – неверные и должны служить дузукаланцам или принять их веру. С тех пор начались нападения, но страдаем не только мы. Несколько племён, что живут близ Мёртвых болот, были вырезаны целиком. Их даже не забрали в рабство. Шибан считает их диким народом, почти животными.

– Почему ты сразу не сообщил отцу? Как давно он вообще об этом знает?

– Видимо, с тех пор, как ты отправился в Великий лес.

– Отчего так поздно?

– Мы думали, что имеем дело с разбойниками, о них я и сообщал отцу. Об остальном мы сами узнали недавно. Ещё месяц назад люди Шибана появлялись здесь редко, а за две последние седмицы сожгли три деревни.

– А сколько всего?

– Четыре в моих землях и одну в Лисецком княжестве. Отец отправил посла в Дузукалан к Шибану три седмицы назад, но пока ответа не было.

Он вновь отпил вина, но на этот раз не закусил.

– До меня дошли вести, что мы и не дождёмся посла обратно.

Мечислав мрачно посмотрел на брата:

– Говорят, Шибан подчинил себе совет и в Беязехире, втором из трёх вольных городов. Они собирают войско.

Вячко тяжело вздохнул.

– Что ты будешь делать?

– Я напишу завтра деду, попрошу о помощи. Если не даст людей, то пусть хоть прервёт торговлю с Дузукаланом.

– Думаешь, император откажется от рабов?

– Я должен попробовать. Но это не всё. Ты должен рассказать отцу вот что, послушай внимательно.

Мечислав снова отпил вина, поставил кувшин на землю.

– Через Нижу много разных людей проходит, порой среди них встречаются чародеи. Обычно они бегут с севера от Охотников, но бывает и наоборот.

– Не думал, что из Дузукалана можно сбежать.

– Тяжелее, чем от Охотников, это да. Они хорошо стерегут своих рабов. Так вот, появился у нас прошлой осенью один клеймёный чародей. Он был совсем плох, я отправил к нему лекаря. Это не помогло, он всё равно погиб, но перед смертью рассказал, зачем вольные города держат столько чародеев в рабстве. Не только для войны. Рабы защищают их города от навьих духов и чудищ.

– Зачем?

– Говорят, они совсем безжалостные. Такие, что нам и не снились. Да, у нас страдают люди от утопленников и кикимор, но в степях всё хуже в тысячу раз. Если остался за городской стеной после заката, то тебе не выжить. Поэтому ханы держат чародеев в рабах: они заставляют их оберегать города. Я думаю, что в этом всё дело.

– В духах?

– В том, насколько вольные города опасны. Тяжело всегда жить за стенами. Я думаю, что Шибан хочет не наше золото и не наших людей. Ему нужны земли.

– С чего ты взял?

– С того, что наши княжества безопасны. Ими легче управлять, в них проще строить города. Нам не нужны чародеи, чтобы жить спокойно.

Вячко пожал плечами:

– Степняки не привыкли к морозам и не протянут даже одной зимы. К тому же у Дузукалана выход к морю, а это торговля, богатство. Мы продаём им беличьи шкурки за два златых, а они перепродают их на Ауфовосе за шесть. Зачем им селиться здесь, в лесах и болотах?

– Тот чародей всё повторял перед смертью: Шибан идёт в Златины земли, Златины земли. Я тогда не понял, о чём он. Подумал, что, может, он считал Ратиславию безопасной, раз наша бабка была лесной ведьмой. А когда Шибан захватил власть в Беязехире, то понял. Земли нашей бабки – вот что он хочет. Вольные города никогда не были едины, их народы всегда воевали между собой. Они с трудом уживались друг с другом, и только необходимость жить в стенах города заставляла их держаться вместе. Шибан объединяет их, чтобы они пришли сюда.

– Не знаю, Мечислав, – вздохнул Вячко. – Звучит слишком мудрёно.

Некоторое время они молчали.

Стало совсем темно, и в храме потушили свечи. Вячко слушал, как жужжали комары, и убивал их, размазывая кровь по ладоням. Мечислав расспросил о родных и о Златоборске, попросил обнять и крепко расцеловать сестру.

– Она капризная стала, – пожаловался Вячко. – В голове одни женихи да наряды. Я, если честно, совсем теперь не знаю, о чём с ней говорить. Жужжит словно муха.

– Ты и раньше не находил с ней общий язык, – усмехнулся Мечислав. – Из всех девушек всегда общался только с Добравой. Как она теперь? Вышла замуж?

Вячко не сразу нашёлся что сказать, но почувствовал, как тело напряглось, как потяжелели руки.

– С чего бы ей за кого-то выходить, кроме меня?

Брат посмотрел на него с сочувствием, от которого стало тошно.

– Ты же понимаешь, что отец не позволит?

– Отцу ли меня учить? Меня родила такая же служанка…

– Он на ней так и не женился.

– Потому что уже был женат, – проговорил Вячко, набычившись.

– Вячко, – вздохнул Мечислав с жалостью. – Не будем больше об этом, – предложил он. – Расскажи лучше, что знаешь о лесной ведьме. Думаю, сами боги послали её к нам.

– Боги? – переспросил Вячко. – Не Создатель?

– Вряд ли Создателю пришлась бы по душе лесная ведьма. Но мы другое дело.

* * *

Они долго стояли на пороге, невнятно бормотали что-то себе под нос и не смотрели друг другу в глаза. Дара не знала, как заговорить с Вячко теперь, когда узнала, что он княжич, а он, кажется, засмущался такой перемены не меньше неё.

Дело было не только в княжеской одежде, в которую он переоделся. Вячко весь переменился. Был простой юноша в штопаной одежде, а стал статный княжич. После бани оказалось, что волосы у него рыжие, кудрявые. Они обрамляли голову, точно огненный венец. Даже держаться Вячко начал как-то иначе, ходить увереннее, говорить громче. Дара редко встречала знатных бояр, но они всегда говорили так же: зная, что все вокруг им подчиняются.

Не ясно было только, почему перед Дарой княжич вёл себя скромно, почтительно, точно со знатной женщиной.

– Рад, что тебе всё понравилось в Ниже, – проговорил он, отводя глаза.

– Княгиня Ирина очень добра ко мне.

– Ага… Ну, я завтра отправляюсь в Златоборск. Ты… я приглашаю тебя со мной.

Дара растерялась.

– Зачем?

– Ты же не была в столице? Великий князь примет тебя как дорогую гостью. Для нас большая честь, что сама лесная ведьма посетит Златоборск, ведь моя бабка Злата тоже родом из Великого леса. А если ты боишься, что о тебе узнают Охотники, то они не имеют власти в Златоборске. При княжеском дворе живёт чародей Горяй, он советник моего отца. Уверен, вам будет о чём поговорить. А когда ты посмотришь город, то я лично провожу тебя обратно к лесу.

Дара нахмурила брови.

Чары разрушились, и вернулись все мысли, что лес прятал от неё самой. Это было слишком непонятно, слишком запутанно, слишком странно. Всё, как любили твари навьего мира. Леший призвал к себе Дару, чтобы прогнать её. Он сделал её лесной ведьмой, но ничему не научил. Что ей теперь оставалось делать? Могла ли она вернуться на мельницу или должна была навсегда покинуть дом? Дара ничего не понимала.

Но вдруг княжеский чародей мог помочь ей найти ответы? И, может, по дороге удастся заглянуть домой и повидаться с семьёй?

– Скажи, княжич, – нерешительно спросила она. – На пути к Златоборску стоит деревня Мирная. Мне бы очень хотелось там побывать.

Она плохо представляла, как далеко от Нижи находились Заречье и родная мельница, но знала, что купцы, путешествующие в Златоборск из южных земель, часто заходили в Мирную. Значит, она была недалеко от тракта.

– Конечно, если ты того желаешь, – легко согласился Вячко и ликующе улыбнулся. – Я рад, что ты приняла моё приглашение. Тогда собирайся, Дарина, на рассвете уже выходим.

Боги были благосклонны к ним. Стояли последние тёплые летние дни, хорошее время, чтобы отправиться в путь.

Они пошли вместе с отрядом, направляющимся из степей на Скренор. Северяне спешили вернуться домой, пока от дождей не размыло дорогу. Более пяти лет скренорцы служили в вольном городе Деникиюсе и истосковались по своей суровой родине. Поначалу они пытались заговорить с Дарой, да и она была не против их внимания, но Вячко неизменно держался рядом и не давал северянам подойти близко. Все знали, что Вячко княжеский сын, и вскоре заговорили, будто Дара – невеста молодого княжича и родственница княгини Ирины.

– А что, похожа, – донеслись до неё слова бородатого северянина. – Троутосцы обычно смуглые и черноволосые. Эта, конечно, посветлее будет, но всё ж не ратиславка.

В дорогу Дара надела простое платье. Ткани были добротными и приятными к телу, но однотонной серой расцветки. Но даже если бы её обвешали с головы до ног жемчугом, разве стала бы она хоть немного похожа на княгиню Ирину? Она знала, что лицо и руки у неё как у простой кметки.

На второй день скренорцы пожелали зайти в Лисецк. Это означало, что им придётся сделать крюк и уйти с той дороги, которая вела к Мирной. На тракте стало неспокойно, все говорили о бесчинствующих разбойниках из степей. Путешественники старались идти большими караванами с хорошей охраной, и Вячеслав тоже не решался отделиться от скренорцев.

В сам Лисецк они не зашли, минули город, не сворачивая с тракта. Издалека Дара смогла разглядеть только городские стены и посад, что лежал вокруг. Ей было любопытно и ужасно хотелось посмотреть Лисецк, сравнить его с Нижей, но необъяснимый страх заставлял всех спешить дальше на север.

Пять дней они были в пути, когда услышали новость: Шибан прислал Великому князю голову его посла. Дара не сразу поняла, почему это всех взволновало. Она услышала, как нижинские стражники, выделенные для их охраны, обругали степняков грязными словами, заметила, как помрачнел Вячко, но расспрашивать никого не решилась. Верно, они бы подумали, что она совсем глупая.

Приближалась ночь, и решено было разбить стоянку на берегу реки. Быстро распрягли лошадей, разожгли костёр.

– Вовремя мы уходим, – один из скренорцев присел у огня рядом с Дарой. – Скоро у вас неспокойно станет.

– Почему?

– Ты разве не слышала? Вашего посла казнил дузукаланский каган.

– И что с того?

– Коль правители пошли рубить головы чужим послам, то жди войны. Такого оскорбления хороший государь не стерпит.

Значит, вот почему так расстроился Вячеслав.

– Ты боишься войны? – спросила она скренорца.

– Нет, – он усмехнулся высокомерно. – Но я не хочу участвовать в войне, за которую мне не заплатят. У вашего князя не хватит золота, чтобы мы согласились пойти против чародеев, а вольным городам для войны с вами мы не нужны. Поэтому я хочу вернуться домой, пока не началось.

Само слово «война» было пропитано смутным страхом. Он был непонятный, неизведанный. Дара родилась и выросла в мирное время. Она слышала песни о сражениях, встречала калек, что лишились в боях ног или рук, но смутно представляла, отчего война хуже всего, с чем они сталкивались каждый год. Разве люди не мёрзли от холода зимой? Разве они не умирали от голода, когда выпадало несколько неурожайных лет подряд? Разве тати не разоряли людей, не угоняли их в рабство? Так отчего княжич выглядел таким хмурым, точно уже ждал Морану на своём пороге?

Вокруг костра скоро собрались вместе скренорцы и ратиславцы. Поставили котёл, сварили ужин. Мужчины громко обсуждали вести о после, но Дара в разговор больше не влезала. Она взяла свою миску и отошла в сторону, села на берегу реки.

Заросли камышей уже были тронуты осенью, пожухли и начали желтеть. По воде текли опавшие листья. От реки ластился по земле холодный белоснежный туман. Дара сжалась, отпила похлёбки из миски.

Тревога сжимала горло, а в ушах стоял звон. Точно весенняя капель река пела ровно и протяжно серебристым голоском. Дара приняла её сначала за плеск воды, но скоро поняла, что в шуме том различался голос. Тонкий, чистый, как слеза.

Так могла петь только Звеня.

«Значит, мы недалеко от дома».

На Дару нахлынула радость и тут же сменилась тоской. Звеня протекала от Великого леса до самого Златоборска. Стоило пойти вверх по течению, и она оказалась бы в Заречье.

– Дарина…

Позади стоял Вячко. Вытянутое лицо было мрачным, взгляд отрешённым. Даре сразу стало понятно, что случилось нечто ужасное, непоправимое.

– Дарина, та деревня, о которой ты говорила… Мирная, верно? – спросил княжич, будто прочитал её мысли.

С трудом она смогла кивнуть.

– Мы не сможем туда пойти. Пришли вести, что на неё напали, деревня была сожжена дотла. И не только она, – голос прозвучал будто из колодца, и Дара едва поняла значение слов. – Говорят, что два дня назад пала Нижа.

Глава 15

Ратиславия, Златоборское княжествоМесяц серпень

«Мирная сожжена», – било в висках.

Ночью Дара увела лошадь. Та была не осёдлана, но для дочки мельника это даже к лучшему. Отец научил её и Весю держаться на коне, имея при себе лишь уздечку. И, может, Дара не была хорошей наездницей, но в ту ночь она позабыла про страх и погнала лошадь со всей скоростью, на которую животное было способно.

Ветер свистел в ушах, но он не мог прогнать тяжёлых мыслей.

Мирная обратилась в пепел, людей угнали в рабство, так сказал княжич. Их продадут, словно скот на базарах Империи или вольных городов. Брат Лаврентий, родители Жданы, смешливый Рычко, Богдан… она знала всех из Мирной. Всю жизнь знала. Их, наверное, уже не осталось в живых.

Богдан. Она ведь даже не вспоминала о нём всё это время.

Дара старалась не плакать и зло рычала сквозь стиснутые губы, скрипела зубами, сжимала в кулаках лошадиную гриву и била себя по ноге, чтобы отвлечься от более страшной невыносимой боли.

Ей всё представлялся нарочито медлительный Богдан с пронзительными голубыми глазами. Как мог он – столь упрямый и столь добрый – быть рабом? Нет, нет!

Другие имена она безостановочно повторяла в мыслях.

Веся, дед Барсук, отец, Ждана. Живы ли они, уберегли ли боги мельницу на краю Великого леса?

И ветер бил в лицо, и лошадь громко фыркала под всадницей, и ночь тёмным покрывалом окутывала землю. Становилось всё труднее разглядеть дорогу, и Даре пришлось замедлиться. Но ждать было нельзя. Она спрыгнула на землю, ухватила лошадь под уздцы и быстро пошла вперёд.

Всю ночь она держалась правого берега реки. Так вернее всего было не заплутать. Когда небо чуть посветлело на востоке, Дара начала узнавать знакомые места. Она была недалеко от Мирной. Чтобы оказаться в деревне, стоило перейти реку, но Дара торопилась домой, в Заречье и дальше, к мельнице.

Теперь она могла сократить путь и пойти напрямую через поля и рощу. Всё выглядело по-прежнему. Те же деревья, те же тропинки. Тысячу раз она пробегала по этим местам и с закрытыми глазами могла найти дорогу к полям ржи.

Только ржи больше не было. Поля почернели. Остались только зола и земля. Весь урожай сгорел. Дара замерла на краю рощи, не веря своим глазам. Даже пахло теперь иначе. Гарью.

Дара снова вскочила на лошадь, стукнула пятками по бокам. Взлетели комья чёрной земли под копытами. Вперёд, быстрее к Заречью. Лошадь минула поле, снова оказавшись на берегу реки. Дара спешилась.

Из-за дубового бора, душисто пахнувшего наступающей осенью, выглянули знакомые улицы. Сердце замерло, перехватило дыхание.

С высокого берега Звени открывался обзор на деревню, и с каждым мгновением всё яснее прорисовывались в ночи тёмные изуродованные тени домов. В них зияли дыры там, где пожрал дерево огонь.

Заречье сгорело.

Кажется, Дара заплакала. Она плохо запомнила, что случилось. Точно во сне она вновь вскочила на лошадь, но не посмела зайти в деревню. Неизвестно, кто мог таиться среди спалённых изб. Нет, она направилась вдоль берега к мельнице.

Там, где росли кусты калины, всё выглядело по-прежнему. Так же пела река и шептали травы. Так же ухали совы в полях и верещали летучие мыши. Так же стоял Великий лес на востоке, темнел бесконечной чёрной стеной. Казалось, что ничего не изменилось, но Дара один раз уже обманулась.

Лошадь задыхалась под ней, надрывно вздымались бока, но Дара била голыми пятками, подгоняя вперёд. Наконец она вырвалась с лесной дороги в поля и увидела знакомый берег у запруды.

Горло сжало холодной цепью. Дара боялась поверить собственным глазам. Вздохнула. Мельница была цела. И дом тоже. Они стояли на прежнем месте, их не тронул огонь.

Дара, не сдерживая больше слёз, дальше погнала лошадь. Двор становился всё ближе.

Пёс зло залаял, не узнав её в темноте.

Дара спешилась и прямиком кинулась к крыльцу. Но только она приблизилась к двери, как та распахнулась. Девушка еле успела отпрыгнуть в сторону и увернуться от удара. На неё кинулся кто-то, размахивая топором. Дара вскрикнула от испуга и сплела меж собой пальцы, будто толкая невидимую стену. Нападавший пошатнулся, попятился и рухнул оземь. Топор стукнул по деревянному крыльцу.

И только тогда Дара разглядела, что это была женщина. Простоволосая, полная…

– Ждана?

– Дарка? – отозвалась мачеха с недоумением.

Дара кинулась к ней, помогла подняться. Ждана вцепилась ей в плечи, вглядываясь в лицо. В полумраке они рассматривали друг друга с таким недоверием, будто никогда не видели прежде.

– Вы в порядке? – спросила Дара, натянутая, как тетива. – Веся, дед…

– Барсука ранили сильно…

Девушка сорвалась с места, кинулась в дом. Её нагнал голос мачехи:

– А отец мёртв.

Она споткнулась, ухватилась за дверной косяк, впилась в дерево поломанными ногтями. Дара застыла на месте, и шея стала деревянной, когда она попыталась обернуться.

«Отец мёртв».

На языке почувствовалась горечь. Сжав плотно губы, Дара произнесла:

– Где дед?

– На печи.

Она шагнула в сени.

И замерла на пороге, оглядела ставшую незнакомой избу. Там же стояли печь и стол, лавки и сундуки у стен, да только на полу лежали повсюду перины, тюфяки, шубы и тулупы, и все они были заняты людьми. У самого входа, справа от Дары, стоял кто-то, держа наготове нож.

– Дара вернулась, – негромко произнесла Ждана.

Она запалила лучину, и только тогда Дара разглядела, что это Рычко, неудачливый ухажёр Весняны притаился, готовясь к нападению.