скачать книгу бесплатно
– Надеялся попасть на лодку… А там, сами знаете, как в белом…
– Весь в дерьме и весь в тавоте, но зато в подводном флоте…
– Так что будем делать? Время идет…
– Для начала отпорем погоны… Если вы не возражаете?
– Хотите рискнуть? Может быть большой скандал.
– Скандал будет еще большим, если Королев взорвет лодку. Я его знаю.
– Ну, тогда – Бог в помощь… Только посольство не вмешивайте…
Бекетов забрал из тужурки документы и перочинным ножиком спорол погоны.
– Шевроны у них почти такие же, даже со звездочками… Вы английский-то хоть знаете?
– В школе учил.
– Не завидую… Если все обойдется, буду просить посла, чтобы представил вас к ордену…
– А если не вернусь, считайте меня беспартийным. – Дубовский надел тужурку.
– Ну, как? Морда лица не слишком советская?
– Ничего… Вполне. Наденьте темные очки. Джеймс Бонд!.. Действуйте, я вас здесь подстрахую.
– Тужурочка ваша нескоро теперь вернется.
– Переживем…
– Ну, тогда я еще на пачку сигарет разорю. А то там ребята наверняка без курева сидят.
– Берите. И эту начатую, и вот еще непочатая…
– Ну, спасибо!
– В Москве, может, свидимся, – пожал ему локоть Бекетов. – Посидим в хорошем месте. Обещаю. Возьмите мою визитку, тут и московский телефон есть.
– Если арестуют, сжую и проглочу.
– Не обязательно.
– Шутка. Ну гуд бай!
– Ни пуха!..
5
Тем временем у сходни «Б-40» шли дипломатические переговоры. Командир подводной лодки капитан 2-го ранга Королев надел по такому случаю новую тропическую пилотку и переоделся из шорт в длинные ярко-синие тропические брюки.
Полковник-египтянин, комендант порта, чинно молчал, предоставив переводчику, курчавому смуглому парню в малиновой феске, полную свободу слова. Он лишь кивал в тех случаях, когда нужно было сказать «да», или отрицательно качал головой на все предложения Королева. Он был живым воплощением ультиматума, с которым пришел к советскому командиру. Королев попытался поймать бегающие глаза переводчика.
– Садык, ну какого хрена вы все это городите?! Мы вам судоремонтный завод отгрохали, подарили, а вы нас так позорно выставляете?
– Господин полковник, не уполномочен вести переговоры по этому вопросу. Требование нашего МИДа остается в силе: если подводная лодка не покинет порт в течение двадцати четырех часов, она будет интернирована с применением силы.
– Тогда разрешите нашему буксиру зайти в гавань и вытянуть в море.
– Ваш буксир носит военный флаг. Акватория порта объявлена демилитаризованной зоной, и мы не можем больше пускать сюда военные корабли иностранных держав.
– Ну, дайте тогда свой. Оттяните нас к границе террвод, а там нас перехватит наш буксир. И делу конец.
– У нас сейчас нет свободных буксиров.
– Хорошо. Я не буду принимать никаких решений, пока сюда не прибудет наш военно-морской атташе.
– Ваш военно-морской атташе поставлен в известность. И нас не интересует, почему он не счел возможным сюда приехать.
– Дайте мне самому позвонить в наше посольство!
– На это требуется разрешение нашего МИДа. Полковник не думает, что его удастся получить в течение суток.
– Ах, не думает! – вызверился Королев. – Тогда передайте вашему полковнику, что у меня на борту ядерные торпеды, и я сам ударю кувалдой по детонаторам. И тогда от вашей Александрии останется одна Хиросима. Так и передайте! И пусть кто-нибудь попробует подойти к моему трапу ближе, чем на пять шагов!
Лицо у полковника, и без того длинное, вытянулось еще больше при слове «Хиросима».
Королев повернулся и вышел. Конечно, это был блеф, но блеф эффектный. Откуда полковнику было знать, что торпеды с ядерными зарядными отделениями были перед ремонтом перегружены на плавбазу «Федор Видяев» и сделано это было ночью.
Так или иначе, но королевская угроза возымела действие. Сначала отвернул пушку танк и, выпустив облако сизого дыма, уполз с причальной стенки за мешки с песком. Затем к трапу подъехал на велосипеде переводчик и попросил выйти к нему командира.
– Сколько времени требуется вам, чтобы уйти своим ходом?
Королев долго вглядывался в циферблат своих часов.
– Мы сможем дать ход через… через… тридцать два часа.
– Я думаю, господин полковник сможет убедить МИД в разумности этого срока.
– Если бы нас заправили свежей пресной водой, – выторговывал Королев новое условие, – мы бы смогли уйти раньше.
– Я передам вашу просьбу господину полковнику.
Дубовский не спеша выбрался на тротуар и тут же подозвал парнишку-араба.
– Эй, Али-баба, иди сюда. Неси! – сунул он ему увесистый портфель. – А это – бахшиш.
Парнишка весело осклабился, спрятал сигареты за пояс и взвалил на спину неподъемный багаж.
– Фолоу фо ми! – распорядился «американец», вспомнив подходящую к случаю надпись на табло аэрофлотовских машин.
У портового шлагбаума он весьма кстати припомнил еще одно нужное словцо:
– Хари ап! Хари ап! – крикнул он своему носильщику, у которого глаза на лоб лезли. С этим «хари ап!» он нагло двинулся мимо охранника. Тот попытался остановить парнишку с сумкой, но спешащий «американец» так грозно рявкнул «харей ап!», что жандарм счел за благо отступить в тень своей полосатой будки.
Дубовский хорошо знал лабиринт огромного порта. Как-никак в прошлом году прожил здесь на плавмастерской пять месяцев. Он без труда вышел к судоремонтным пирсам и даже увидел издали знакомую лодочную рубку, засуриченную до истошно пожарного цвета. Но тут дорогу преградил барьер, сложенный из мешков с песком; «малиновый берет» с автоматом Калашникова («С нашим же оружием, гад!») принялся темпераментно объяснять, показывая дулом автомата то на подводную лодку, буро-красную, как недоваренный рак, то на пыльно-зеленый с желтыми разводами танк, чья пушка смотрела на несчастную субмарину со вскрытой носовой надстройкой, из которой словно гигантские коконы чернели баллоны ВВД.
– О?кей! – сказал Дубовский и повернул обратно. Можно было догадаться, что пытался втолковать ему жандарм, но как поспоришь с ним на своем «школьном английском»? Носильщик бросил портфель и сбежал под шумок.
– Ну, дела! – и «американский» офицер затейливо выругался по-русски…
– Осмотреться в отсеках! – приказал он себе вслух и огляделся по сторонам. Два американских моряка с нашивками коммандеров шли прямо на него. Следом за ними вышагивали два дюжих сержанта с буквами «МР» на белых касках – военная полиция.
«Влип!» – оценил ситуацию Дубовский и двинулся им навстречу. – «Если что, двоих я уложу, но эти ребята не подарок», – подумал он, разглядывая шварценегеровские плечи полицейских.
– Гуд дэй! – заставил он себя улыбнуться. – Ай эм рашн сейла фром зэт сабмарин. Ай маст би он зэ бод имидэйтли. Хелп ми, плиз!
Все эти фразы сложились и вылетели у него почти без запинки, что можно было объяснить сверхмощной работой мозга в экстремальной обстановке.
– О?кей! – согласился один из коммандеров и улыбнулся в ответ довольно дружески. – Фолоу фо ми!
И он двинулся прямо на малиновые береты. Оба жандарма приняли почтительную стойку и молча пропустили столь представительную делегацию. Они не спеша прошли мимо пятнистого танка и распрощались прямо под жерлом его низко наведенной пушки.
– Сенк ю, вери мач! – Дубовский вложил в рукопожатие немалую силу, пожалев, однако, пальцы коммандера. – Ван момент!
Он быстро зашагал к трапу. Над рубкой торчала офицерская пилотка дежурного по кораблю.
– Командира наверх! – крикнул странный визитер. – И банку тараньки – быстрее звука!
Жестянка с консервированной воблой появилась из недр лодки раньше Королева.
– Рашн сувенир, плиз!
– O don’t mention![1 - О, не сто?ит!]
Они расстались весьма довольные друг другом. Жандармы сделали постные лица, наблюдая за тем, как русский командир, вылезший из лодки, тискает в объятиях странного «американца» с тяжеленным «кейсом».
6
– Товарищ адмирал, Дубовский прибыл в Александрию! – доложил мичман-адъютант.
– Спасибо, Петрович! Завари чайку.
Ожгибесов невольно промерил глазами путь от Северодара до устья Нила, близ которого алел флажок, воткнутый в Александрию на большой настенной карте.
Его эскадра была едва ли не самой большой в мире из всех подводных эскадр. «У нас столько подводных лодок, сколько их было у всей Германии перед началом Второй мировой войны», – любил повторять при случае Ожгибесов.
Зона ответственности второй эскадры простиралась от фиордов русской Лапландии до берегов Египта, она охватывала весь Атлантический океан от гренландских глетчеров до легендарного мыса Доброй Надежды, от Нордкапа до Кейптауна, все Средиземное море – от Гибралтара до Дарданелл. Однако флотоводцем Ожгибесов себя не считал. Там в далеких морях его подводными лодками управляли из Москвы. Московские адмиралы и были флотоводцами, поскольку именно они перемещали подводные завесы, нарезали позиции, определяли, кто куда пойдет, кому становиться в межпоходовый ремонт, кому идти с визитом вежливости, а кому – на слежение за авианосцами. Ему же, командиру эскадры, выпадала куда более скромная, но отнюдь не менее хлопотливая роль – готовить подводные лодки к выходу на боевую службу: учить командиров, отрабатывать экипажи в северодарских полигонах, боевую готовность и заниматься таким неблагодарным делом, как укрепление воинской дисциплины, организация службы войск, и неустанным повышением благоустройства гарнизона. А пользовались плодами его трудов и флагманских специалистов всегда другие. Это как старший конюший, который объезжает лошадей, обихаживает их, а потом подает хозяину для скачек и прочих состязаний. Все призы достаются шефу, а старшему конюшему – чаще всего недовольные окрики, выговоры, строгачи, а порой и эНэСэСы, то есть объявления о неполном служебном соответствии, что равносильно последнему предупреждению перед снятием с должности. Это было обидно, но таковы старинные правила жестокой игры, которая называлась «военно-морской службой»: «командир отвечает за все». За все, что происходит у него на корабле или, в ожгибесовском положении, – на эскадре. А на эскадре, разбросанной по трем морям и двум океанам, постоянно – ежедневно и ежечасно – что-то происходило, случалось, возгоралось, затапливалось, размораживалось, терялось, исчезало… И за все эти бесконечные ЧП и «чепушки», возникавшие то в сирийском порту Тартусе, то в югославском Тивате, то в отечественном Кронштадте, или Ялте, или в Сормово, или даже в степях Казахстана, где авторота из второй эскадры помогала убирать целинный хлеб, словом, всюду, куда забрасывала служба северодарских подводников, отвечать приходилось именно ему – контр-адмиралу Ожгибесову, либо на ковре командующего Северным флотом, либо по прямому проводу перед адмиралами с Большого Козловского переулка, где на радость флотским острякам («большие козлы с Большого Козловского») размещался главный штаб ВМФ СССР. В горькие минуты самобичевания Ожгибесов называл себя «мальчиком для битья в адмиральских погонах».
Под настольным стеклом ожгибесовского стола лежала табличка-памятка «Список происшествий по перечням «1», «2» и «3», по которым он докладывал о ЧП прямым начальникам. Самыми страшными происшествиями были те, которые шли по перечню «1»: гибель личного состава, потеря оружия и секретных документов. Ожгибесов хорошо помнил, как год назад весь северодарский гарнизон целую неделю перерывал все свалки и мусорные ящики в поисках крошечной вклейки – в три строки – в грифованный документ, которую потерял нерадивый старшина-секретчик… Эх, да что там вспоминать!
Адъютант мичман Нефедов, верный Петрович, – Ожгибесов присмотрел его для себя еще со времен, когда командовал подводной лодкой «Б-40», – принес и осторожно поставил на чайный столик большую чашку с густым травяным взваром. То был особый лекарственный сбор, который производил на адмирала успокоительное действие после всяких служебных передряг. Конечно, можно было бы принять на грудь и по сто граммов коньячку, но Ожгибесов знал, как опасно привыкать к «алкоголетерапии». Его предшественник был снят именно за то, что слишком пристрастился снимать нервные перегрузки казенным «шилом». Ожгибесов предпочитал это делать по-иному. На сей счет существовала разработанная им и многократно опробованная «сексорелаксация».
В городе, которым Ожгибесов повелевал в силу служебного положения, было немало – а впрочем, кто их считал? – женщин, которым весьма импонировало мужское внимание первого «морского лорда» северодарского гарнизона. К тому же слово командира эскадры было последним и решающим в таком мучительном и насущном деле, как распределение квартир. У Ожгибесова, как у начальника гарнизона, был свой жилищный фонд, небольшой, но вполне достаточный, чтобы вести интриги и строить куры.
Больше всего Ожгибесов любил воспитывать лейтенантских жен. «Женатый лейтенант – это подрыв боеготовности флота!» – не раз повторял Ожгибесов и на публике, и в узком кругу. А в кабинете, когда в час «приема по личным вопросам» перед адмиральским столом робко представал очередной соискатель казенной жилой площади, Ожгибесов грозно вопрошал:
– Ты зачем сюда приехал? Родине служить или пеленки стирать? Здесь передний край и крайний Север! Я в твои годы из отсеков не вылезал, по трюмам ползал, системы изучал. А у тебя в голове только детские болезни! Ладно… Пусть жена твоя ко мне придет. Я еще посмотрю, кого ты к нам в гарнизон привез.
По результатам ожгибесовских «смотрин» решалась жилищная проблема… Те лейтенантши, которые шли напролом, требовали «по закону» того, что им «было положено по конституции», становились в длинные и безнадежные очереди, но бойкие дамочки, готовые «на всё ради семьи», быстро находили понимание с начальником гарнизона, и на удивление «бездомным» подругам довольно скоро справляли новоселье пусть и не в новой квартирке, зато в отдельной комнате.
Был у Ожгибесова враг. Враг, которому он рано или поздно должен был передать эскадру и свое верховенство в гарнизоне – капитан 1-го ранга Анатолий Кузьмин, командир первой бригады подводных лодок. Лет пять назад они водили дружбу: Кузьмин тогда командовал 3-й бригадой, а Ожгибесов был у него начальником штаба.
Когда погибла «С-88», комбриг находился в отпуске, Ожгибесов его замещал, а потому именно он нес персональную ответственность за роковой выход «эски» в море. Лодка погибла «по неустановленной причине». Над головой Ожгибесова сгущались самые черные тучи, но выручили связи тестя в Москве. После всевозможных комиссий и расследований отозванный из отпуска капитан 1-го ранга Кузьмин был снят и назначен замкомбрига, а Ожгибесова «сослали» на время в Москву – слушателем Академии Генерального штаба.
Из столицы Ожгибесов вернулся в Северодар на должность начальника штаба эскадры и очень скоро – к ноябрьским праздникам – получил на погоны адмиральскую «муху». А Кузьмин пахал в морях, перекочевывая с одной лодки на другую для подстраховки молодых командиров. Он и сейчас находился в Средиземном море, куда ушел в прежней должности комбрига. На сей раз у него складывалось все настолько удачно, что у него были все шансы вернуться в Северодар контр-адмиралом. Если, конечно, и лодки его вернутся без трупов, пожаров и прочих крупных ЧП. Ожгибесову тоже надо было продержаться без происшествий всего полтора месяца – до круглой годовщины Великой Победы. Должность командира эскадры была «вилочной». «Вилка» допускала разброс званий от контр-адмирала до вице-адмирала (в военное время или «за особые заслуги в деле укрепления…»). Знакомый кадровик в Москве сулил ему вторую адмиральскую звезду. Получив ее, можно было бы играть отвальную и перебираться из надоевшего за двадцать лет Северодара в Москву. Там, в главкомате, уже держали для него неплохую должность. Благо «главный кадровый вопрос» – есть ли в Москве жилье? – решался в пользу Ожгибесова. Тесть помог купить кооперативную квартиру. Туда можно было перебираться хоть на следующей неделе, но Ожгибесов хорошо знал, что адмирал с одной звездой в Москве не адмирал. Это в Северодаре его одинокая «муха» парила грозным орлом. И потому он терпеливо ждал, что выбросит ему русская рулетка до заветного срока – пан или пропал, вице-адмиральский чин или…
Но он готов был отказаться от второй звезды, лишь бы Фортуна сделала так, чтобы капитан 1-го ранга Кузьмин никогда не вернулся из своего похода…
7
В час, когда День Первого Солнца отснял и угас даже в Египте, из Александрии вышла красная от незакрашенного свинцового сурика подводная лодка. На ее кормовой надстройке за скосом рубки поблескивали тусклой бронзой лопасти двух гребных винтов, принайтовленных к палубе. «Буки-40» покидала древнюю гавань, в одночасье вдруг ставшую враждебной, на одном – среднем – валу, который удалось увенчать ценой титанических усилий и с помощью шпонки, доставленной Дубовским, гребным винтом о шести лопастях. Лодку выпроваживал египетский тральщик, командир которого, учившийся в Баку, питал к русским подводникам самые добрые чувства. На прощанье он велел отстучать сигнальщику по светосемафору – «Счастливого плавания!»
Капитан 2-го ранга Королев приказал ответить: «Благодарю!»
У кромки морской границы Египта недоремонтированную лодку встретила плавучая мастерская «ПМ-24». Она повела «Б-40» на одну из якорных стоянок в нейтральных водах – под остров Кипр. Только тут Дубовский узнал, что ближайшая оказия в Севастополь будет не раньше, чем через месяц.
«Это ж надо быть таким козлом, – сокрушался он, – чтоб из отпуска в автономку загреметь?! Эх, Веруня… Вот и не верь цыганкам».
Командир ПээМки, старый училищный приятель, налил ему стакан «шила».
– Давай, Володя, за ту березу, из которой сделают бумагу для приказа о нашем ДМБ!
– Носом к морю! – ответил помфлагмеха.
Вообще-то он не пил…
Глава пятая
1
Вихревая звезда циклона зародилась над ледяным панцирем Гренландии. От Берега короля Фредерика VI до Земли короля Фредерика VIII встала и завертелась гигантская снежная мельница. Набрав силу, буря ринулась на юго-восток, штормя Ледовитый океан, круша айсберги, разбрасывая норвежские сейнеры и английские фрегаты от мыса Нордкап до острова Медвежий.
Шторм летел на утесы скандинавских фиордов, подмяв под вихревые крылья Исландию и Шпицберген. Ветроворот, нареченный синоптиками «Марианной», накрыл Лапландию и в последнее воскресенье декабря ворвался в Северодар…
В Северодаре ждали на новогоднее представление цыганский цирк «Табор на манеже». С утра, когда метеослужба не предрекала ничего дурного, в Мурманск ушли два катера-торпедолова: один за артистами, другой за клетками с медведями. По пути они захватили жену помощника флагманского механика и жену баталера, обеим подошло время рожать. Едва катера вышли за боковые ворота и скрылись за горой Вестник, как в гавани объявили «ветер три», то есть первичное штормовое предупреждение. На подводных лодках подзаскучавшие дежурные офицеры слегка встрепенулись, распорядились усилить швартовы и открыть радиовахты на ультракоротких волнах.
Через час на сигнальной мачте рейдового поста появились два черных конуса – «шторм-два». «Шторм-два» – предупреждение посерьезней, но все же слишком обыденное для Северодара, чтобы могло кого-то по-настоящему обеспокоить… Взволновались разве что командиры да лодочные механики, в чьи двери в скором времени постучали матросы-оповестители. Кому охота покидать воскресное застолье, для того чтобы сбегать в гавань, посидеть в прочном корпусе час-другой, а потом возвращаться к остывшим бифштексам? Зимой эти «штормы-два» объявляют и отменяют порой по три раза на дню… Но не успели командиры и механики добраться до пирса, как в штабах захрипели, зарычали, загудели динамики: «Внимание! Шторм-раз! Шторм-раз!» И по этажам всех казарм понеслось разноголосое: «Команде строиться для перехода на лодку!»
