Навьи тропы

Вскоре её взгляд уцепился за два полусгнивших вкопанных в землю бревна, одно из которых сильно покосилось. Тёмные и облепленные лишаём, они были чернее прочих деревьев. Но именно туда вели следы многочисленных копыт.

– Вот и врата, – сказала она с натянутой улыбкой. По её шее меж тем стекала капля пота.

Солнце неумолимо катилось к горизонту. Старолесье, и без того вызывашее тревожные думы, встрепенулось от порыва ветра. Ветви громко схлестнулись друг с другом. Над сухим землеразделом всколыхнулась пыль. Вынужденная отсрочка и раздосадовала Белаву – не идти же в гиблое место ночью, – и обрадовала, ведь ей давали возможность повернуть назад. Она решила, что утро вечера мудренее, и подалась обратно в гостеприимные объятия леса.

На ночлег она остановилась неподалёку от опушки. Белава разгрузила поклажу с боков Маковки, сняла с неё сбрую и пустила пастись, а сама начала вычерчивать палочкой защитные символы вокруг поляны, бормоча под нос:

– Месяц, месяц, золотые рожки, притупи ножи острые, измочаль дубины тяжёлые, напусти страх на зверя и гада, отвадь от меня человека недоброго и бесов лютых. Удержи на привязи духов с полудухами, чтобы я была цела и невредима в пути, в лесу, в поле, на земле и на воде. Усмири Стрибогову бурю и Перуново пламя. Заговариваю раны колючие на руках, ногах, лбу, затылке, бровях и подбородке. Заговариваю хвори и немощи. Заговариваю сглаз и речи заклятые. Крепко моё слово, крепче сна богатырского.

Она делала так каждую ночь и всё равно продолжала трястись как банный лист. Знакомое ей дворовое ведовство не подходило путникам. Лишь некоторые вещи Белава узнала от гостивших в тереме странников, но и те не помнила наизусть. Пришлось додумывать. Как слепой котёнок, она продвигалась вперёд, осторожно дополняла фразы.

То ли заговор и правда работал, то ли опасности до сих пор обходили стороной – чуткий сон княжны нарушали лишь ночные птицы. Но она знала о коварной природе ворожбы: сколь опасностей не отшёптывай, всё равно найдётся такая, о которой ты забыл. И именно она насолит в самый трудный миг.

Трижды обойдя поляну, Белава устроилась под кустом орешника. Пока она расчёсывала волосы и переплетала косу, в животе протяжно бурлило. Она надеялась растянуть последнюю краюшку до встречи с Тихомиром, но нутро сжалось так сильно, что рука сама потянулась к завязкам сумы.

Прожевав холодный и чёрствый ломоть, Белава спросила себя, что будет есть потом, если не найдёт брата в ближайшее время. Ни рыбачить, ни охотиться она не умела, печи посреди поля не сыщешь. Да и муки тоже. В голове родилась картина, как она щиплет траву вместе с Маковкой, как роется в опаде в поисках подножного корма.

– Ничего, продержусь ещё. – Вымученно улыбнулась она. Её ногти впились в ладони.

Белава залезла глубже под куст, положила суму под голову и сильнее закуталась в зипун – разводить костёр она не решалась, уповая на волшебный заговор.

Чёрный лес шумел вдали. Лишь бы никто не пришёл оттуда.

***

Её разбудил ритмичный стук. Словно огромный дятел бил клювом по дереву.

Княжна вскочила, спешно запрягла Маковку и повела к опушке. Ветви кустов ущипнули её за щёки. Она пригнулась, раздвинула листья, и её сердце пропустило удар: могучий воин подпирал плечом покосившееся бревно и утаптывал землю вокруг. Ростом с косую сажень, с шириной плеч в два аршина, он был не из их дружины. Белава никогда не видела столь огромного мужчину. Не менее впечатляющей была его секира, облокоченная на второе бревно: её двухстороннее лезвие сверкало на солнце, а ратовище было чуть ли не выше княжны.

Несмотря на то, как хрустнули ветви под копытами лошади, богатырь не обернулся. Кровь отхлынула от лица Белавы, ладони вспотели. Но делать было нечего: только у него можно было спросить, не проезжал ли здесь князь. Может и не стоило ни в какой лес заходить. Она сняла шапку и перекинула косу на грудь, чтобы у воина не осталось сомнений, что перед ним девка.

Белава вывела Маковку из кустов и первой ступила на проклятую землю. На мгновение уши заложило, а затылок заныл от тупой боли, как от удара. Ноги отяжелели, в руки будто вложили по ведру с водой.

Она уцепилась за луку седла и медленно, превозмогая себя, двинулась к незнакомцу. Маковка и та еле ноги волочила: спотыкалась, её очи смыкались. Хозяйка то и дело трепала её загривок, чтобы привести в чувство. Оставалось совсем чуть-чуть.

Когда она миновала полпути, воин поднял секиру и обернулся.

– Здрав будь, добрый молодец! – Поприветствовала его княжна, широко улыбаясь и продолжая идти. – Как звать тебя?

– Я Ратибор. – Представился он, поставив секиру на древко и приосанившись, как на смотре.

Вид у него был потасканный: разбитая маска-личина на один глаз, ржавая бармица, из-под которой серебрились некогда чёрные космы – об их былом цвете свидетельствовала смоляная борода. Изъеденная ржавчиной кольчуга частично прикрывалась плащом, который свисал лентами.

– А я Белава. – Вновь улыбнулась она.

Богатырь никак не отреагировал. Его льдистый взгляд был направлен на неё, но словно замкнулся в полуметре от себя. По крайней мере, он не сжал ратовище сильнее, не направил на неё оружие, не усмехнулся. Это успокоило Белаву.

– Давно ли ты здесь? – Спросила она.

– Я Ратибор.

Княжна приподняла брови и поинтересовалась:

– Чем ты здесь занят, Ратибор?

– Трава не разрастётся. – Отрапортовал он.

– Ты… косишь траву?

Он кивнул. Белава подивилась: неужто он один всю землю у Старолесья перепахал и просолил? Либо у него имелись помощники, либо он не спал и не ел. Княжна спросила:

– А не проезжал ли здесь князь с дружиной?

С лица Ратибора сошла тень.

– Князь? – Обрадовался он. – Верен князю!

Белава покачала головой.

– Нет же, не твой князь, другой. Видел его?

Его взгляд вновь остекленел.

– Трава не разрастётся. – Повторил богатырь, поворачивая в лес с секирой наготове.

– Подожди! – Крикнула Белава и прошла сквозь ворота за ним.

Княжна едва поспевала за его размашистыми шагами. С бычьим напором Ратибор двигался вперёд по протоптанной тропе.

Густые заросли смыкались над головой шатром и лишь слабые проблески света пробивались сквозь них. Ни одного цветочка или ягодки не радовало глаз с обочины. Только паутина свисала клоками с обезображенных лишаём кустов. Вдруг Маковка встала на дыбы.

– Ай! – Взвизгнула Белава, когда её голень обожгло словно крапивой. Она отдёрнула ногу и повалилась наземь, потому что её что-то удерживало. Или кто-то.

Борясь со слезами, княжна взглянула на своего обидчика: лоза с листьями в форме крестиков оплела её лодыжку и ползла выше, как горошек, цеплявшийся за опору. Ткань онучей плавилась там, где листья её касались, а кожа покрывалась волдырями. Боль разрасталась, становилась всё нестерпимее и уже походила на прикосновение калёного железа, как Ратибор подскочил и рассёк растение секирой. Остаток лозы юркнул обратно в кусты, но воин ринулся следом и, судя по звукам, изрубил его на куски.

Белава с криком оторвала от себя зелёный вершок, который добрался уже до колена, и лошадь истоптала его копытами. На руках княжны остались порезы, как будто их посекли хлыстом с гвоздями. Она смотрела на свои ладони в ужасе и в то же время не могла оторвать взгляд. Испуганное мычание сорвалось с её губ, как только она осознала, насколько сильно растение изувечило её руки. Горячие слёзы покатились по щекам. Белаву затрясло, её дыхание стало рваным.

Когда Ратибор сел рядом на одно колено и навис над ней тенью, Белаву затрясло, её дыхание стало рваным. Богатырь молча обхватил её за плечи и резко поставил на ноги. Ей показалось, что лопатки с хрустом сошлись воедино. Но новая боль на миг отвлекла от окровавленных рук, а потом вернулась с большей силой.

– А-а-а, – застонала Белава. В её глазах потемнело.

Ратибор порылся в её сумках – и Маковка, как ни странно, была не против – и выудил оттуда белоснежный подол рубахи. Не теряя ни секунды, он разорвал его на две длинные полосы, которые затем навесил на протянутые вперёд руки Белавы. Перед тем, как крепко замотать её запястья, он приложил к ним пригоршню сочных листов подорожника.

Раны по-прежнему отзывались пульсирующей болью. Ратибор склонился к княжне и по-отечески, словно дитю малому, утёр слёзы. Его шершавые рукавицы истёрлись до дыр, пальцы были покрыты мозолями, но сколько тепла и сочувствия в них было. Белава покраснела и воззрилась на него с благодарностью.

– Пройдёт. – Со знанием дела сказал воин.

– С-спасибо, д-добрый молодец. – Выдавила из себя она.

– Эти были мелкие. Успел.

– Мелкие? Что это?

– Трава.

– Неужто разрыв-трава?

Вдруг его зрачки расширились.

– Я знаю, где князь! – Выпалил он.

– Где? – Встрепенулась Белава.

Но вместо ответа Ратибор вновь отсёк её от себя затуманенным взглядом и двинулся вглубь чащи, бормоча: «Трава не разрастётся». Княжна последовала за ним. Через несколько шагов она обернулась: позади едва виднелся просвет в мир, который она покинула.

Вскоре тропа привела их к поляне с порослью дикой малины. Услышав шорох в кустах, Ратибор остановился и вскинул вперёд секиру. Маковка боязливо отступила назад, начали трясти мордой и вырывать поводья из пальцев хозяйки.

– Тише, тише, – попыталась успокоить её Белава, – что ты?

Богатырь медленно шагнул вперёд. Княжна было ступила за ним, но он тут же резко развернулся, выставил вперёд руку и покачал головой.

– Но почему? – Запротестовала она, подходя ещё на полшага ближе.

Ратибор смерил её взглядом настолько суровым и пугающе осмысленным, каким на неё в жизни никто не смотрел, и, резко вскинув секиру, очертил лезвием линию перед её ступнями. Не успел он обернуться и перехватить ратовище поудобнее, как из куста малины взметнулась толстая лоза с листьями-крестиками и обвилась вокруг его шеи, поползла выше к губам, носу и лбу, оставляя дымящиеся ожоги. Воин зажмурился и стиснул зубы, извернулся, чтобы намотать травяного супостата на локоть, и отсёк лозу от основания.

Обрубок с шипением рванулся в малинник, но Ратибор и не думал срывать с себя оставшуюся жгучую поросль – ухватил его голой рукой, стал закручивать в узел. Вражина упрямилась, но он был сильнее. Другие лозы вынырнули из кустов на помощь своей сестрице, обвили его руки, ноги и пояс. С наручей и кольчуги его стал выкипать пар. Самая толстая сжалась змеиными кольцами на его бедре, и в ноге что-то громко хрустнуло. Богатырь с гулким «У-у-х!» повалился на одно колено, и до земли оставалось всего ничего, но он выстоял и не коснулся её.

Ратибор изловчился, напряг плечи и махнул секирой что косой, разом отсекая от себя все лозы до единой. Они пристыженно пустились наутёк, а он с воинственным кличем поскакал на здоровой ноге следом. Недолго длилась борьба. Только шлем да железко мелькали над кустами.

Победителем вышел богатырь. Он больше не хромал, хотя и оставила на нём разрыв-трава полосы с волдырями, покорёжила доспех. С закинутой на плечо секиры капал рыжий как морковь сок, а на лице Ратибора алела запёкшаяся кровь.

Белава бросилась к нему и стала кончиками пальцев срывать колкие остатки лоз. Некоторые впились словно шипами. Несмотря на то, что их отделили от родного корня, обдавали они жаром не хуже сковороды, будто под ноготь стремились влезть. Княжна изрезала пальцы, пока возилась, но сразу же прижигалась кровь. Не так сильна была трава без родичей своих.

В отличие от Белавы, на Ратиборе быстро затягивались раны. Она оглядела его и ахнула: на его лице, латах и секире воссияли древние символы. Выправлялась погнутая броня, покрывались розовой кожицей свежие шрамы. Не прошло и минуты, как дивный свет потух. Прежним стало лицо богатыря. А на цельных пластинах и лезвии проявились вытравленные обереги. Княжна подивилась, как раньше их не заметила.

– Твои знаки… – Завороженно прошептала Белава.

– Защита. – Кратко ответил он. – Тебе нужен князь?

– Да. Подсоби, воин ратный. Где мне его найти?

Ратибор почесал бороду и указал вглубь чащи, куда петляла узенькая тропка:

– Иди вперёд. К полудню увидишь терем. Там князь.

– А разрыв-трава? – Обеспокоенно спросила княжна. – Я не справлюсь без тебя! Можешь проводить?

– Я вырубил. Там… тихо. Не сворачивай.

– Уф-ф. – Она схватилась за голову. – Спасибо и на том. Стало быть, расходятся наши пути?

– Скоро. – Ответил он.

– Позволь хотя бы пасмы твои расчесать. В благодарность. У меня и гребень костяной есть, дай только достану.

Она метнулась к суме на боку Маковки, но брошенное в спину «нет» её остановило.

– Отчего же? – Нахмурилась Белава.

– Ты не Варвара.

Её щёки зарделись.

– Прости. – Сказала она, смотря на него сквозь ресницы. – А где Варвара?

Его взор тут же потерял остроту. Ратибор впал в забытье, словно хищный зверь прислушался к звуку, который ускользнул от девичьего уха, закинул секиру на плечо и двинулся вглубь чащи, ворча сквозь зубы:

– Верен князю. Трава не разрастётся.

Белава вздохнула и взобралась на седло. Маковка понесла её рысью по тропе. В душе княжны начала разгораться радость от скорой встречи с братом.

***

Впереди замелькали яркие просветы. Белава пришпорила лошадь и галопом вылетела из чащи на широкую елань, посреди которой скорбели посеревшие от старости руины. От древнего терема остался разве что остов, проём парадных врат, несколько переборок и накренившиеся пеньки некогда высоких башен.

Поросшая бурьяном проталина отвергала любые молодые деревца, которые пытались укорениться в её почве: изогнутые в неестественных формах, они безлистно избывали свою недолгую юность. Кое-где желтели цветы зверобоя и свинника. Но ни ржания лошадей, ни звона схлестнувшихся копий, ни ратных песен, бахвальских разговоров дружинников княжна не услышала.

– Эй, есть тут кто? – Выкрикнула она.

Ни единым звуком не выдало себя войско. Не откликнулся Тихомир.

– Опоздала? – Дрожащими губами прошептала Белава. В её глазах блеснули слёзы.

Она спешилась и повела Маковку за собой. Полная тишина настырным комаром звенела в ухе. Княжне показалось, что Тихомир сюда и не заезжал: ни примятой травы, ни кострищ, ни забытых вещей. Всё говорило о том, что людей здесь не было давно.

Она не верила, что бравый защитник мог её обмануть. Но какого князя и когда он здесь видел? Спросить – значит, по всему лесу в его поисках рыскать. Да и без опаски княжна могла разве что по проторенной дороге вернуться. Неизвестно, где теперь он был: мог и на юг, и на север податься. Широким было Старолесье.

Белава медленно опустилась на землю и спрятала лицо в истерзанных ладонях, отчего те стрельнули резкой болью.

– Куда же мне теперь идти? – Взывала она. – Я вконец потерялась.

Маковка фыркнула и ускакала вдоль того, что осталось от крепостной стены.

– Стой! – Белава побежала за ней. – Куда помчалась, окаянная?

Она увидела кобылу у уцелевшей сторожевой колокольни. Её передняя стена треснула, но здание стояло.

– Ладно. – Сказала княжна. – Попробую.

Она с силой потянула на себя дверь, которая тут же слетела с петель и гулко повалилась. Белава заглянула сквозь проём внутрь: медный, покрытый патиной колокол валялся на земляном полу, гнилые всходни вели наверх, ступени кое-где проседали или вовсе отсутствовали. Княжна сбросила с себя шапку и зипун, помолилась богам и осторожно полезла вверх. Местами она ползла ничком. Ладони неустанно напоминали о себе болью от натянутой кожи. Ей оставалось только стиснуть зубы и терпеть.

На полпути одна из досок раскололась надвое, и её рука провалилась в пустоту. Белава вскрикнула и ещё долго упиралась лбом в целую ступень, боясь смотреть вниз. Наконец она пришла в себя и продолжила путь.

До верхней площадки с поломанными стропилами, на которых раньше держался колокол, было не добраться: всходни обрывались на три витка раньше. Княжна высунулась из самой высокой бойницы, до которой смогла добраться, но не увидела ничего примечательного: лишь часть двора, кусочек елани и место, откуда она вышла. Чуть ниже ей удалось разглядеть большую часть руин и угадать, где что находилось в лучшие времена. Из третьей бойницы она увидела гору, которой раньше не замечала. На вершине словно яхонты на солнце горело пламя, но без дыма. Где-то у подножия искрились на солнце бурные воды.

– Вот и кипящая река. – Сказала княжна. – Стало быть, туда путь держать.

Белава стала спускаться вниз на корячках и с замиранием сердца миновала провалившуюся ступень. Маковка радостно заржала, завидев хозяйку. Та обрадовалась и ускорилась, но чёрная заноза толщиной с гвоздик воткнулась в кожу и высунулась наружу как игла.

– Ай!

Княжна едва вытащила её непослушными пальцами. Она попыталась сжать кулаки и тут же взвыла от боли. До этого она берегла свои руки и вверяла поводья лошади. Путь до горы по её скромным прикидкам занял бы ещё полдня. Княжна не знала, вырубил ли Ратибор разрыв-траву там, есть ли там хорошее место для ночлега, и решила переждать здесь.

На всякий случай она не стала распрягать Маковку, лишь ослабила ремни и отпустила её лакомиться бурьяном. Сама же прошлась по остову терема и решила обосноваться в гриднице, которая сохранила две стены и могла хотя бы защитить её от ветра. Несдобровать, если пойдёт дождь.

Белава натаскала туда веток из леса, обустраивая лежанку. Засомневалась, глядя на единственный уцелевший сундук, но вопреки обычаям открыла его. Вместо ожидаемого арсенала там остались лишь ржавые кинжалы да стрелы с рассыпающимися древками. Она выудила единственный целый кинжал. Весь побуревший, он был лучшим, что она смогла отыскать.

Ещё одной находкой был шлем с отломанной личиной и порванной бармицей. Княжна побежала на поле, где паслась лошадь, и набрала зверобоя, поросятника и подорожника. Вернувшись в гридницу, она залила их последней водой и развела костёр вблизи лежанки. Когда вода закипела, а травы стали источать целебный аромат, Белава убрала шлем с огня и стала разматывать повязки на руках.

Всё выглядело куда хуже, чем она ожидала. От вида собственных ладоней у неё перехватило дыхание. Дрожащими пальцами она стала прикладывать тёплую травяную припарку. Кое-как примотав к рукам размякшие листья, она выпила горький отвар до дна и выставила шлем наружу, надеясь поутру собрать в него росу.

Белава свистнула Маковку, и та прогарцевала в гридню, стала у стены как в стойле. Раскалённый докрасна закат осветил верхушки деревьев и на мгновение разлил по терему своё прощальное тепло. Сумерки стали сгущаться.

Княжна трижды обошла гридницу, начертила знаки, прочитала заговор, затем легла на неудобную постель из веток, скрипевшую при каждом неровном вздохе, стиснула ржавый кинжал и закусила губу, вспоминая родные полати с пуховой периной и чистыми простынями. Как далеки они были от места, в котором она находилась сейчас.

– Глупая девка, – тихо причитала она, – подалась туда, где чёрт ногу сломит. Руки почём зря истерзала. Жаль, не способна я исцелиться, как Ратибор. Магия-то его древняя, возможно, на крови замешана. Если от моей хвори вообще есть лекарство… Стоило ли спасать братца, который даже не просил об этом?

Она вспоминала сказки, в которых добрая девица выручает непутёвых молодцев. Но то были сказки: в них не говорилось о том, как зудят свежие раны, как страшно ночевать одной и сколь виноватым возвращается человек, не достигший в своих странствиях ничего.

– А может стоило поворотить, матери в ноги кинуться? Вдруг Тихомир уже дома? Кто знает, не отказался ли брат от лихой затеи… Может оттого я его найти не могу, что он иной путь избрал, не повёлся на речи матушки. – Она зевнула. – Да, завтра же вернусь. Авось и простят родные, не погонят взашей.

Её очи сомкнулись, а хватка на рукояти ослабла. Белаве снился родной дом, дворовые духи, Манюта, которая с ними не справлялась, отчего ей непременно влетало от матушки. И пустой резной трон. Тризна по сгинувшему Тихомиру. Победная улыбка Чеславы. Свадебный венец, до крови впивающийся в голову.

Белава со стонами ворочалась во сне. Маковка взволнованно фыркала, но никак не могла помочь совей хозяйке.