Читать книгу Окаянные гастроли (Ольга Валерьевна Чередниченко) онлайн бесплатно на Bookz (4-ая страница книги)
bannerbanner
Окаянные гастроли
Окаянные гастроли
Оценить:
Окаянные гастроли

4

Полная версия:

Окаянные гастроли

– Думаете, покойников засыпали, и они успокоились? Как же! Еще больше разозлились! А мы по ихним головам сейчас едем, – продолжала подзуживать Калерия.

– Я не верю в такие сказки. С чего ты это взяла? – нетвердо возразила Шурочка.

Она так и не определилась, имеет Калерия отношение к сверхъестественным силам или нет. Стыдилась признаться даже себе, что боится эту худую женщину: та вполне могла оказаться настоящим медиумом. Но обсуждать это с другими членами труппы неловко – сочтут наивной.

– А вы знали, что Калерия родилась в Екатеринодаре? Она тут каждое привидение по имени знает, – улыбнулся Григорий Павлович.

– А почему уехала? Кубанские баре для тебя бедноваты? – спросил Матюша.

Калерия не удостоила его ответом. Только прищурилась и раздула ноздри.

– Матюшка, да не завидуй ты этим барам! Молодой ишо, заработаешь и на такую вертушку, как наша Калерия, – улыбнулась Тамара Аркадьевна.

– Куда уж мне, – буркнул он.

Екатеринодар был только первым пунктом большого гастрольного маршрута, а Шурочка уже люто ненавидела каждого из пятерых своих коллег. Тамара Аркадьевна устраивала скандал даже в очереди из двух человек, чтобы пролезть вперед. Всегда забирала самое большое и красивое яблоко из общей корзинки. Звучно всасывала из стакана чай до дна вместе с чаинками.

Калерия оказалась одной из тех невыносимых женщин, которая нравилась всем мужчинам без исключения. Даже отъявленный донжуан через полчаса общения с ней готов был бежать на другой конец города ради спелой черешни.

Матюша гордился тем, что мать его была самой широкой женщиной в деревне, и под ней даже сломался однажды хребет кобылы. Еще чрезвычайно раздражал Шурочку лексиконом, включающим в себя слова вроде «ездеют», «кажись» и «слуш». Он оказался никаким не газетчиком, а обыкновенным актеришкой и компенсировал слабость способностей, стараясь по-лакейски прислуживать антрепренеру. После истории с вазой у него не осталось даже крошечного шрама, что тоже доказывало – тот скандал на спиритическом сеансе он подстроил.

Григорию Павловичу Шурочка не могла простить, что заманил ее в провинцию обманом. Ведь Тамара Аркадьевна действительно оказалась никакой не секретаршей, а одной из актрис его труппы. Не будь Шурочка столь наивна, не купилась бы на этот жестокий розыгрыш, осталась бы с отцом в Петербурге. Снова попытала бы счастья в театральном агентстве – уже по-настоящему. Или напрямую в театре – про то, что так никто не делает, антрепренер тоже ей наврал. Но теперь поздно сожалеть – дело сделано.

Аристарх, как ни странно, бесил меньше остальных. Видимо, реагировать на старика, бывшего официанта, не имевшего ранее вообще никакого отношения к театру, было просто ниже ее достоинства. Хотя, надо признать, она уважала то, что Аристарх по собственной инициативе вел протокол каждой репетиции. От беспрерывного обсасывания химического карандаша его седеющая борода стала синей в углах рта, отчего он приобрел еще большее сходство с водяным. Бровь же Григория Павловича почти затянулась, и о том инциденте в вегетарианском кафе, когда старик не справился с праведным гневом, старательно не вспоминали. Непонятно было, понял ли бывший официант, что антрепренер и с ним сыграл в свою излюбленную игру – специально устроил ту сцену, чтобы столь жестоким и необычным способом добыть в труппу еще одного подопытного кролика. Так или иначе, на Григория Павловича старик совсем не злился.

– На месте. Вылезай! – закричал Аристарх.

Но тут Шурочка увидела то, чего боялась всю дорогу от вокзала – темную фигуру в плаще с масляным фонарем. Человек, если это был именно человек, стоял прямо в луже – будто из нее он и вырос. Шурочка хотела завизжать, но как в страшном сне горло ее перехватила судорога, и она не могла издать ни звука.

Оказалось, к лучшему. Пугающей личностью был всего лишь сторож, которого прислали встречать артистов. Экспериментальная труппа Григория Павловича Рахманова в полном составе выгрузилась из повозки около центрального входа в екатеринодарский Городской сад.

Когда провожатый пригласил следовать за ним, на Шурочку обрушилось счастье. Никаких утопленников не существовало. Она впервые приехала в новый город, чтобы выступить на сцене и насладиться славой. Она окончательно повзрослела и путешествовала без папа́!

Пыталась разглядеть ажурные стены Летнего театра, но безуспешно. На юге деревья стали уже совсем зелеными – за пышной листвой ничего не увидишь. Актеры двинулись за сторожем. Мягкий ветерок щекотал лицо, хотелось на всю жизнь запомнить приятное мгновение. Шурочка еще не знала, что до гостиницы в ту ночь ей добраться не суждено.

* * *

– В хлеву сегодня будут спать столичные актеры. Хр-хр, – мерзопакостно засмеялась Калерия.

Провожатый привел гостей в крохотный деревянный домик с земляным полом и шестью старыми соломенными матрасами. Место напоминало загон для скота. Григорий Павлович кинул в угол саквояж и помчался за сторожем, который, предвкушая реакцию на такое гостеприимство, уже успел ретироваться. Матюша верной собачонкой побежал следом.

– А я ему говорила, что во время ярмарки тут перднуть негде. Все гостиницы забиты! – заворчала Тамара Аркадьевна.

Шурочка расхаживала из угла в угол, пока Григорий Павлович не вернулся. Он молча сел на матрас в глубине сарая и прислонился головой к стене, не поднимая глаз. Никто ничего не сказал и не спросил, но воздух в хлеву наэлектризовался гневом. Шурочке даже стало жаль антрепренера. Тут же нашлись и утешители – к нему подсела Калерия, обняла за плечи. Но, к Шурочкиному удовольствию, Григорий Павлович резко встал и вышел на воздух. Матюша хмыкнул. Аристарх предложил скорее всем ложиться, чтобы наутро встать пораньше и репетировать.

– Вот сам и спи, бродяга. Тебе-то не привыкать к такому жилью, – ответила ему Тамара Аркадьевна.

Она обвязалась с ног до головы шерстяным платком, выбрала самый ровный матрас, отвернулась и феноменально быстро захрапела.

В любой другой ситуации Шурочка стала бы возмущаться, сражаться за комфорт. Но в то мгновение силы ее покинули. Она смогла только лечь прямо в одежде и подложить под голову целлофановый пакет, чтобы не касаться лицом грязной соломенной лежанки. Интересно, лучше ли постели в сибирских острогах? Она-то по дурости решила, что папа преувеличивал, говоря о цыганском житье.

Вспомнила, как однажды долго и грубо отчитывала прислугу за крохотное неотстиравшееся пятнышко на белоснежном пододеяльнике. Теперь она не имела даже одеяла. Прокручивала в памяти, как часто злилась на одинокую тишину в их огромной пустой квартире на Васильевском острове. Сейчас бы дорого заплатила просто за отсутствие звуков и запахов в хлеву, чтобы хоть немного выспаться. Пахло не только от матраса, на котором до нее спало немыслимое количество незнакомцев таинственной судьбы, но и от нее самой. Впервые в жизни она не мылась целых пять дней кряду, а сегодня и вовсе легла спать с нечищенными зубами.

Еще утопленники, о которых говорила Калерия. Вдруг они правда полезут из земли? Стены в сарае совсем хлипкие. Да нет, глупость. Шурочка вспомнила, что нынче четверг. Значит, дома на ужин, наверное, приготовили рыбу. Что же она сделала со своей жизнью!

Только бы продержаться до конца августа. Летом столичные сцены все равно на каникулах. Еще четыре месяца в нечеловеческих условиях, в компании очень-очень скверных людей. Зато перед началом нового театрального сезона она поступит в Александринский театр. Главное, выдержать экзамен. Но как раз в этом ей и поможет авантюра с гастролями в труппе Григория Павловича – даст возможность практики и даже в главной роли. Непонятно было пока, почему труппа экспериментальная и в чем суть таинственного метода на базе системы Станиславского. Не важно!

Она научится у антрепренера всему, что он способен ей дать. Зубами вырвет причитающийся ей опыт, раз уж пришлось пойти на такие жертвы. Потом снимет теплую уютную комнату на Васильевском острове, на какой-нибудь линии подальше, купит цветок в горшке. Она станет актрисой лучшего театра столицы. Может, даже отец придет на спектакль и увидит ее талант. Лишь бы выдержать экзамен. Только бы продержаться до конца августа.

* * *

Перед Ией появилась доска на ножках с креплением для больших листов бумаги. В руке – красный маркер. Вверху большой клетчатой страницы она написала крупными печатными буквами «Миссия: поверить в себя». Повернулась к Учителю на каблуках и сказала:

– Итак. Николай Васильевич Алексеев, мое последнее воплощение. Я родилась в семье швеи и конского извозчика. Дослужилась до высокого чина в министерстве. Смогла бы я такого достичь, если бы слушала родителей и верила в то будущее, которое они мне прочили? Конечно, нет. Я верила только себе. Значит, успешно.

Ия написала «верю» и поставила напротив большую галочку. Учитель кивнул.

– Дальше, – продолжила она. – Я работала, когда болела. Работала, когда до смерти уставала. Работала, когда в семье у меня случалось горе. Я никогда ни одной живой душе не показывала, что я не в форме. Все знакомые Николая Васильевича, то есть мои знакомые, кого ни спроси, ответили бы, что у меня прочный внутренний стержень.

Ия написала «верю» и пометила еще одну задачу как выполненную. Учитель закинул ногу на ногу и одобрительно промолчал.

– Хорошо, продолжаем. Когда супруга моя скончалась и я остался один на один с Шурочкой, то и не думал искать себе новую жену. Может, это было и неверное решение, ведь с дочерью самостоятельно я в итоге не справился. Однако без веры в себя такого выбора я бы не сделал. То-то же.

Ия написала «верю» и поставила третью отметку. Дальше она пожала плечами, обвела слова «Миссия: поверить в себя» неровным овалом и нарисовала рядом последнюю галочку – самую размашистую на странице. Вытащила из кармана три белых камешка и самодовольно вложила Учителю в руку. Всем видом Ия показывала, что она превзошла себя, что в этом изначально не могло быть сомнений и что теперь Учитель со спокойной совестью может оставить ее в покое.

Он широко улыбнулся и зааплодировал. Сделал пару шагов по кабинету, провел ладонью по оттоманке – ему явно понравилась темно-зеленая бархатная обивка. Внешний вид диванчика так очевидно не вязался с общей обстановкой и вкусами Ии, что она сама себе удивилась. Она вдруг осознала, что так и не научилась отдыхать – ни внутри жизней, ни между ними. Ведь раз она установила в своем кабинете оттоманку, которая не нравилась ей, зато отвечала предпочтениям Учителя, значит, подсознательно она не собиралась нежиться в безделье. Она ждала, когда он придет и устроит ей свой неизбежный разбор пройденной миссии.

* * *

– О чем я? Да… Тургенев… «И да поможет Господь всем бесприютным скитальцам…» – произнесла Шурочка и растерянно застыла на сцене.

Наутро актеры впервые репетировали в ажурном здании деревянного Летнего театра отдельные эпизоды «Чайки». Все, кроме Тамары Аркадьевны, в хлеву спали донельзя плохо и предпочли бы теперь подремать на свежескошенной пахучей травке под уютным южным солнышком. Тем более Григорий Павлович ушел ругаться с театральным руководством, чтобы им выделили нормальную гостиницу. Но Аристарх донимал коллег, пока они не согласились устроить прогон всех сцен без участия Тригорина – персонажа, которого играл сам антрепренер.

– Ну, чего молчишь, Треплев, твоя реплика, – прикрикнула Тамара Аркадьевна на Матюшу.

– А я-то что? Сперва она рыдать должна, – ответил он.

Тамара Аркадьевна повернулась на пятках, уперла руки в бока и уставилась на Шурочку. Стало только хуже. В поезде Григорий Павлович объяснил труппе основные положения системы Станиславского. Самое важное, что запомнилось: под любой текст нужно подкладывать чувства. Не произносить ничего просто так. Но в душе у Шурочки не было ни малейшего отклика. Тургенев, Господь, скитальцы – слова как пустые звуки. Чувства потерялись где-то. Может, она забыла их в Петербурге вместе с пилочкой для ногтей, фарфоровой чашкой и шелковой пижамой?

Как тут искренне зарыдать, если она даже грусти не ощущала, одну лишь усталость. Да еще Тамара Аркадьевна давила тяжелым взглядом, срочно требуя слез. Шурочка выпучила глаза и двинулась на ненавистную коллегу. Завопила истошным голосом, картинно раскинула руки, стала вращать кулаками поверх ресниц.

– Хватит ерничать! – сморщилась Тамара Аркадьевна.

– А сами-то вы не так, что ли, играете?

– Мой персонаж Аркадина – актриса. Она и должна быть слегка чрезмерна.

– Да. Вот только она хорошая актриса! А то, что вы делаете, вульгарно. Всем вашим штампам лет по триста, – заявила Шурочка.

Тамара Аркадьевна бешено поперла на нее, но на сцену ворвался Григорий Павлович.

– Эй, вы обе. Хватит разлагать мне труппу. Зря я, значит, спешил к вам с хорошими новостями?

– Ну скажи нам, Гриша, – пропела Калерия.

– Ладно… Я все устроил. Сегодня ночуем в гостинице! Не забудьте помянуть добрым словом вашего старого волшебника Григория Павловича, когда вечером прислоните бренные головы к удобным и чистым подушкам. Кстати, Тамара Аркадьевна и Шурочка размещаются в одной комнате и обязаны помириться. Хорошо я придумал? Очень хорошо!

Тамара Аркадьевна метнула в Шурочку злобный взгляд из-под прищуренных век. Та гордо задрала подбородок и отошла к окну. Другие члены труппы, наверное, подумали, она отвернулась поплакать. Если бы! Глаза и теперь оставались совершенно сухими. Шурочка решила просто глотнуть свежего воздуха – для непривыкшей к такому апрелю петербурженки день выдался необычайно жарким.

В саду она заметила два странных силуэта. Мужчина и мальчик прятались за деревьями и смотрели прямо на нее. Они держались за руки и были одеты старомодно даже по провинциальным меркам, а еще слишком тепло для такой жары. Из окна Летнего театра было видно, как дрожит нагретый воздух в Городском саду. Фигуры в нем казались слегка прозрачными и будто трепетали. Шурочка вспомнила страшную историю Калерии об утопленниках и прочих привидениях. Испугалась, отпрянула. Когда снова выглянула в окно, там уже никого не было.

Весь оставшийся день труппа репетировала почти без отдыха. Заплакать в той сцене Шурочке так и не удалось. Тамара Аркадьевна, вероятно, наслаждалась ее неудачей, а Григорий Павлович ни разу не попрекнул. Ей даже хотелось, чтобы он раскритиковал, отругал, застыдил – проявил хоть какое-то участие к ее работе. Невнимание антрепренера было несправедливо: это она должна злиться, избегать прямого общения, а получалось наоборот.

* * *

Вечером в гостинице Шурочка наконец-то помылась и сама, как смогла, постирала руками исподнее. Не замечая копошившуюся в шаге Тамару Аркадьевну, разделась до нижней сорочки, легла в настоящую постель со стареньким, но чистым постельным бельем и зажмурилась от удовольствия. Но мысленно благодарить Григория Павловича все-таки из вредности не стала. Лиши человека всего разом, помучь его немного без привычных вещей, а потом верни что-нибудь маленькое, обыденное, и он вмиг научится ценить простые радости жизни. Шурочка знала, что мысль эта не модная и не либеральная, зато нажита ее горьким опытом.

Еще большее блаженство наступило, когда Тамара Аркадьевна сделала большой глоток чего-то забродившего из фляжки, не спрашивая, выключила свет, улеглась и затихла. Ломило все тело от усталости, но это было приятно. Впервые в жизни Шурочка чувствовала себя человеком, который целый день занимался правильным делом, успешно поработал и заслужил право на отдых. Далеко не все пока получалось хорошо, но она трудилась, шла к заветной цели.

Наслаждение испортил размеренный свист соседки по койке. Невероятно, с какой сверхъестественной скоростью той удавалось засыпать. Даже не пожелала спокойной ночи. Шурочка завертелась на оглушительно скрипучей кровати, но сопящие звуки не прекратились и даже не сбились с ритма.

До чего противная бабка, подумала Шурочка. Но тут же вспомнила слова мамы: если злишься на кого-то, значит, злишься на себя. Другие люди – твое зеркало. Какая именно черта характера того человека раздражает тебя больше всего? У тебя есть такая же.

Только развивать эту идею совершенно не хотелось. Что у них с Тамарой Аркадьевной может быть общего? Да и не время гонять в голове многомудрые соображения: нужно выспаться хорошенько в «королевской» постели, насладиться заслуженным покоем и комфортом. Одна беда: избавиться от беспокойной мысли никак не получалось. Шурочка рисковала всю ночь отгонять ее, как назойливого комара. Быстрее додумать до конца и забыть. Ладно уж.

Первым делом надо определить, что сильнее всего раздражает в Тамаре Аркадьевне. Пожалуй, как она на сцене заламывает руки, пучит глаза, трагически стискивает виски или проводит пятерней по волосам. До поры до времени все это подходило провинциальной публике с вульгарными вкусами. Но теперь-то пришел Станиславский со своей революционной системой. Григорий Павлович талдычит им каждый день: главная задача артиста – создавать внутреннюю жизнь персонажа, приспособляя к ней свои чувства. Тамара же Аркадьевна словно не слышит и делает наоборот. Классический пример маски чувств вместо искренности.

Почему она продолжает везде совать штампы, если с ними все уже ясно? Григорий Павлович сто раз объяснил психотехнику Станиславского, которая помогает вызвать из памяти правильные эмоции в нужный момент роли. Допустим, нужно сыграть страх. Бесполезно пыжиться испытать чувство в голом виде. Вместо этого следует вспомнить любое событие из своей жизни, которое вызвало страх, предшествовало ему. Например, увидеть ту старомодную пару в мерцающем мареве Летнего сада было жутковато. Даже сейчас мурашки побежали. Так же и на сцене. В соответствующую минуту вызываешь в памяти те обстоятельства – и вуаля – страх приходит следом.

Правда, это лишь в теории звучит просто. На деле Шурочка сама ничего не чувствовала на сцене. Пора уже признаться: они с Тамарой Аркадьевной все-таки в одной лодке. Обе не умеют вызывать к работе чувства в нужный момент. Только первая теряется и деревенеет, а вторая по инерции лепит штампы.

Выходит, в душе Шурочки борются две силы. Одна жаждет отдаться буре искренних чувств, чтобы пробудить их на сцене. От этого напрямую зависит не только ее творческий успех, но и вся жизнь. Ведь с недавних пор у Шурочки и осталось-то одно актерское ремесло. Остальное она принесла в жертву. Отними еще театр, и не будет совсем ничего. Другая сила все понимает, но сопротивляется. Не дает освободить эмоции. Зачем же она так делает, когда на карту поставлено самое дорогое?

Внутренним взором Шурочка увидела прохладные сочные луга. Над ними висел низкий густой туман, какой бывает в горах. Примерно так она представляла Англию или Новую Зеландию, где никогда не бывала. Ясно было одно: места эти очень-очень далеко, на самом краю земли. Там в воздухе вечно висела хмарь, а ветер колыхал высокую ароматную зеленую траву. Годами нельзя было встретить ни души – ни человека, ни овцу, ни даже бродячую собаку. Но именно там она увидела себя. В полном одиночестве. Хрупкую, маленькую, одетую в тяжелые, ржавые, холодные рыцарские доспехи. Это был страж границы – та самая сила внутри Шурочки, что запрещала ей плакать на сцене. Кто же велел ей нести одинокую службу в суровых условиях, а потом бросил, забыл, потерял?

Статский советник Николай Васильевич Алексеев. Папа. «Запрети себе чувства, или они тебя погубят», – таким было его послание. Он не говорил этого словами, но показывал своим образом жизни.

По долгу службы отцу пришлось стать безжалостным и хладнокровным, чтобы выполнять не самые приятные поручения, идти по головам. Он выбрал карьеру, работу мозга, а чувства задвинул на дальний план. Не только болезненные, но и радостные – поэтому в глубине души Николая Васильевича всегда тлело страдание. Он отказался от ярких и глупых страстей во имя благополучия семьи, комфортной жизни и видного положения в обществе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Вы ознакомились с фрагментом книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста.

Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:


Полная версия книги

Всего 10 форматов

bannerbanner