Алекс в стране Советов. Серия «Русская доля»

…Вскоре всё же обоих «пробило» на закуску, как говорили во дворе: «на хавку». Нельзя же было совсем не воспользоваться кухонными условиями и не соорудить там хотя бы яичницу. Без закуски, если не считать французский поцелуй, с началом второго пузыря, стала здорово «плыть крыша». Допив водяру уже под закуску, Алексей из, довольно уже совсем пьяных, девичьих откровений понял, что мама ей «это» не разрешает, только сверху до пояса, поцелуи и… стоп. Она же девочка очень послушная и не может ослушаться маму. Но позже Нелли, когда уже совсем поплыла и больше разоткровенничалась, прояснила напущенный по своей целомудренности туман:

– Мне нравиться не совсем прямо уже взрослые парни, а такие мальчики – прямо колокольчики. Один такой – Сеня, с ней встречается, но его преследует крутой Дил, который его подлавливает повсюду, валит и бьёт везде, где только встречает его со мной, – поведала, уже совсем откровенно, Нелли. – Дилон бьёт его сразу в лицо без всяких предварительных разговоров, всегда, как только его видит. Причём его ревность, злость на Сеню и жестокость по отношению к нему возрастают с каждой такой встречи, словно Дилон чувствует моё к Сене отношение каким-то своим шестым чувством. Ты же знаешь Дила? Он считает, что всех видит насквозь.

– Знаю. Представляю себе эту картину. Не знаю даже как тебе, девочка, помочь, разве что я поговорю с Дилом по-дружески как-нибудь дипломатично, но я это не очень-то умею. Скорее всего мы очередной раз просто двинем друг другу в табло пару раз, потом возьмём по пузырю и на этом поставим точку в этом разговоре. Но мне кажется, зная его натуру, что он не отступиться от тебя ни при каком раскладе…

– Ну а тебе-то, Алекс, – тут она первый раз его назвала так, как его называли все ребята в делой обстановке решения чисто пацанских вопросов и на коллективном отдыхе – «оттяге», как говорилось по-пацански. – Кто, Алекс из девчонок наших тебе «личит», ну по душе тебе в общем?

– Да я вас всех люблю, вы мне почти все «личите», за исключением «всемдовалок». Воспитание и моральный кодекс не позволяет таких «личить». Никого из приличных девчонок отдельно выделять не хочу, это значит других обидеть. Мы все в команде как братья и сёстры, а братишка твой младший, он вроде как и нам всем братишка.

– Ты знаешь Таньку Холодову – «Айсман» прозвище, она про тебя постоянно интересуется. Как она тебе? Хочет она, Алекс, с тобой поближе познакомиться, понимаешь? Так чё ей сказать-то?

– Да ни чё, Нель, и не надо ей говорить! Если, что песню ей спой. Как там в песне-то поётся: «…так пусть же вновь рябина пустит корни, девчонка ищет парня по себе!» Там у Кряши нашего интерес, чего мне между ними мешаться? Третий лишний, слыхала такое правило. Не в моих это правилах у своего пацана девчонку отбивать.

– А зря, Танюшка хорошая девчонка, пока неиспорченная ничем: ни кайфом, ни разгульной жизнью, ни делами пацанскими. ну нет, так нет, как говориться: «на нет и суда нет». Всё как-то нам с тобой, Алекс, не фартит в любви, – подвела неутешительные итоги Нелли, уже изрядно заплетаясь языком.

– Ничего, Нельчик, если в любви не фартит, значит скоро «масть пойдёт или фишка попрёт», или и то, и другое сразу, только успевай «фанеру» складировать! – обнадёжил на прощание, уже совсем расслабившуюся Нелли, Животов.

На этом ночное свидание и слияние двух родственных душ подошло к концу. В результате парень с девчонкой расстались по-дружески, каждый со своими душевными проблемами. Нелли со своим уже конкретными, Алекс с ещё неопределёнными. Было понятно, что девушка парню в решении его полового вопроса помочь больше ничем не сможет. Всё точки над «и» были поставлены. Алексея, несмотря на его уже совсем нетрезвое состояние, всё-таки поразила её твёрдость в сексуальных вопросах. Он очень высоко ценил свои внутренние принципы и уважал такие принципы, встречая их в других людях. Подумаешь, ну дала бы, чего тут такого особенного, думал он. Многие её подруги так делают, но она держится, поразился тогда Алексей Животов и начал потихоньку собираться на выход.

Его никто не гнал из гостеприимной хаты. Никто даже не намекал на то, что приём для него закончен. В этом дому всегда всем были рады в любое время. Алексею самому стало как-то не комфортно и он вскоре сам откланялся, выпив правда полстакана на посошок со старшим поколением – с мамой Полей и её гостями, у которых продолжался в большой комнате-гостиной вечный праздник жизни.

Животов вышел во двор. Морозный ночной ветерок вдохнул в легкие Алексея отрезвляющей свежести. Он шёл домой неспеша под летящими с неба крупными, словно вырезанными из бумаги, хлопьями снега. Он любил снегопад и не очень торопился. да и торопиться ему было некуда. Алекс философствовал про себя: «Почему же так в жизни: кого мы хотим – не хочет нас, а кто хочет нас – не хотим мы? – пытал себя парень и не находил ответа. В конце концов он смачно плюнул куда-то далеко в сторону поверх сугробов и оставил эту тему на потом, как говориться на трезвую голову. Вскоре Алексу, как участнику дворового коллектива пришлось не надолго отвлечься от полового вопроса, его увлекли неотложные пацанские дела…

…Территория, контролируемая командой пятнадцатых простиралась по нечётной стороне Бескудниковского бульвара от остановки «Продмаг» до остановки «Торговый центр», с центром в четырнадцатиэтажной башне с расположенной внизу пивной-стекляшкой, включённой в, так называемый в местных правоохранительных органах, «бермудский треугольник». «Бермудский треугольник», считавшийся самым криминальным и загадочным в районе местом, включал в себя: пивник, универсам и кинотеатр «Ереван». Если соединить на карте все три точки прямыми линиями, получался треугольник площадью километра три, покрывающий пятую часть парка между Селигерской улицей и Дмитровским шоссе. Вся внутренняя территория треугольника почему-то прямо притягивала к себе криминальные происшествия. Загадочное место, законопослушные местные граждане, старались обходить стороной, хотя это было совсем не просто, по «треугольнику» проходили все основные дороги: к универсаму, к кинотеатру, к пивной, к автобусной остановке на Дмитровском шоссе, во дворы и на Селигерскую улицу. С другой стороны от чужой территории – от Коровинского шоссе, территорию отделяло Дмитровское шоссе от остановки «Селигерская улица» до остановки «Ильменский проезд» в сторону центра и до остановки «Искра» на Бескудниковском бульваре в сторону области.

Участок между Дмитровским и Коровинским шоссе негласно между группировками считался нейтральной полосой. Это была частично огороженная с десятком разных проходов через выломанные в заборе доски, вечная стройка не понятно только чего. Как только возник на этом месте, деревянный в человеческий рост, забор с большой буквой «М» в круге, среди местных жителей пошёл слух, что строят метро. Ждали это метро лет пять, но поскольку ничего за забором не двигалось, народ выломал кое-где доски и стал ходить по территории, сокращая путь с Дмитровского на Коровинское шоссе. Территория предполагаемой стройки, представляла собой заброшенную, почти не освещаемую в темное время свалку всяческой техники, плит и стройматериалов. Ничего там за долгие годы так и не было построено. Эта нейтральная территория практически не использовалась местными пацанами для прохода в одиночку или небольшими группами.

Только какой-нибудь чужой паренёк, незнакомый с местными традициями и обычаями, мог рискнуть, не подозревая о грозящей ему серьёзной опасности, пройти по нейтральной полосе, сокращая путь. Одному, двоим или даже троим парням попавшимся навстречу группе местных пацанов с Дмитровского или с Коровинского шоссе, там могла грозить реальная опасность, в том числе и смертельная. Как говорили местные пацаны: «Там тебя и похоронят!» Любой, попавший туда, мог был взят «в плен» любой, отдыхающей там группировкой. С «пленными» на нейтральной территории, не церемонились. Везло только тем, кто хорошо бегал и также хорошо знал местность, чтобы не забежать в тупик. «Пленных» же обычно использовали для отработки запрещённых ударов из различных направлений боевых искусств: боевого самбо, бокса, и каратэ, а также болевых, травмирующих и даже запрещённых смертельных приёмов, попробовать которые было не на ком. После тренировки на живых грушах, избитых, потерявших сознание и уже не встающих на ноги жертв, бросали на нейтральной территории на произвол судьбы. И никому не была интересна их дальнейшая судьба. Даже если кто-то из них и не выживал, то искать виновников всё равно никто бы стал. Скорее всего правоохранители списали бы трупп на несчастный случай на закрытой строительной площадке. Органам было совершенно неинтересно открывать заведомо нераскрываемое уголовное дело – «глухарь».

Если же сделать небольшой экскурс в историю района, то возникновения местного «Бермудского треугольника» уходит далеко в самое начало семидесятых. Место представляло собой огромный, холмистый, заросший высоченной травой и заболоченный пустырь между Дмитровским шоссе и Селигерской улицей. Туда маленький Алёша, ещё в детском дошкольном возрасте, любил бегать с прочей детворой и играть там в «войнушку». Интересов у местной детворы на пустыре хватало: и поплескаться в большущих лужах, половить тритонов и прочую обитающую на пустыре живность. Здесь можно было пострелять из пугачей и рогаток, по бутылкам поджечь и взорвать всё, что угодно. Вообщем детское творчество вдали от взрослых.

Время шло, Алёша уже учился в школе, когда в начале семидесятых был построен громаднейший по тем временам кинотеатр «Ереван» с двумя залами: большим и малым. Это была одна вершина «Бермудского треугольника». По размерам такой кинотеатр мог сравниться, если брать те, в которых бывала местная детвора, разве что с кинотеатром «Россия» на Пушкинской. После открытия «Еревана», местные пацаны просто из кинозалов не вылезали, а главное бесплатно, как говорилось в среде местных пацанов: «на халяву».

Дело было так, по окончании сеанса в большом зале открывались два лестничных широченных выхода с обоих сторон здания кинотеатра. Мальчишки, ловко обходя встречный поток зрителей, бегом поднимались до входа в зал и прятались в большущих черных и плотных портьерах на двух выходах. После же проветривания зала, закрытия выхода на металлические засовы изнутри и формальной проверки зрительного зала, контролёрша удалялась в зал ожидания или в буфет. В это время, если вошла не вся пацанская компания и кто-то из ребят остался за дверями, то уже проникшие, стараясь не шуметь, открывали своим товарищам двери изнутри. После запуска своих, двери снова закрывались пацанами изнутри на засовы. Когда, после третьего звонка, зал начинал заполняться зрителями, вся проникшая детвора выходила из укрытий и рассаживалась, в основном, на боковых рядах, которые почти всегда были свободны. Билеты в зале у сидящих на местах уже никто никогда не проверял, да и на это не было времени, начинался сеанс. Сразу после заполнения зала, гас свет и запускался «Журнал» – десятиминутный сборник новостей или сатирический киножурнал «Фитиль», очень популярный в народе. Время начала и окончания сеанса в советское время соблюдалось очень строго.

По окончании сеанса, если у кого-нибудь из пацанов возникало желание посмотреть фильм ещё раз, то они просто прятались в огромном зале между проходами, за кулисами сцены или за портьерами двух выходов. Сколько и по сколько раз было пересмотрено таким образом фильмов никто не считал. Боевики – лидеры просмотров в пацанской среде, выучивались ребятами наизусть и затем дословно цитировались с одновременной демонстрацией разнообразных приемов и ударов, показанных в фильмах. Вокруг кинотеатра шпана «стреляла» – вытрясала мелочь у всех кинолюбителей с чужих улиц. Здесь же в укромных уголках здания распивали портвейн и проводили разборки между пацанами «чисто по-пацански», как говорилось.

Второй вершиной «Бермудского треугольника» считалась пивная-стекляшка, примыкающая к жилой четырнадцатиэтажной башне. Пивная функционировала давно и всегда славилась своими посетителями, близкими к криминальным кругам, а также ежедневными, иногда даже кровавыми, разборками в соседнем дворе. В пивняке помимо пива, под столами разливали всё, что только было душе угодно, а пиво, как известно, в сочетании с прочей алкогольной продукцией, даёт совершенно неожиданный эффект отключённого на какое-то время мозга. Вроде человек был жив и двигался, но только уже почти ничего не соображал. После такого коктейля человек уже мало что помнил.

Вокруг пивной, где разбирался между собой уже взрослый и даже старший контингент, было такое обилие криминальных происшествий, что пивник-стекляшка и всё вокруг него, а впоследствии и весь «Бермудский треугольник» по статистике местных правоохранительных органов с лихвой перекрывал общее количество происшествий по всему Тимирязевскому району.

Теперь о третьей вершине «Бермудского треугольника». В глубине парка, на некотором расстоянии от кинотеатра и примерно на таком же расстояния от пивной, во второй половине семидесятых был возведён громадный, по тем временам, универсальный магазин самообслуживания под нехитрым названием «Универсам». Эта была третья вершина «Бермудского треугольника», так как универсам сразу притянул к себе чуть ли не весь районный криминальный контингент, особенно начинающих и продвинутых «щипачей» – карманников. В Универсаме ближе к Олимпиаде стала продаваться ну совсем диковинная для советских людей продукция: иностранные напитки типа кока-кола, тончайшие нарезки: разных сыров, копчённых колбас и всякие деликатесы в очень мизерных, компактных упаковках – просто подарок, промышлявшим здесь «щипачам». Помимо отдельного специализированного вино-водочного отдела, расположенного с боковой стороны здания, на расстоянии от центрального входа в магазин, имелся ещё и пункт приёма стеклотары, что было очень удобно для населения и местных алкашей. которым вечно не хватало на «пузырь». Здесь же можно было сдать только что выпитую бутылку водки и получить 12 копеек, за бутылку вина 15—17 копеек. Таким образом путём сбора бутылок в парке можно было набрать и уже на бутылку. Универсам представлял интерес не только для мелких шпанищек-щипачишек своим принципом самообслуживания, который сразу же был прозван в народе: «сам бери», но и для криминальных специалистов постарше. У центрального входа сразу же была организована дополнительная точка отъёма мелких денег уже отлаженным и проверенным в кинотеатре способом, так называемой «стрельбой».

Местные пацаны обычно приглашали друг друга к кинотеатру или к универсаму: «Пойдем что ли на пузырь постреляем?» «Стрельба» велась рядом с кинотеатром давно: у входа в кассы или около, включая остановку автобусов. «Настрелять» на пузырь портвейна или пачку сигарет на самом деле было проще простого. Обычно на выходе, что из универсама, что из касс кинотеатра, или вблизи автобусных остановок, выставлялся самый мелкий и тщедушный парнишка – «шкет». Шкет обращался к проходившим пацанам помоложе себя, ровесникам, а иногда и ребятам постарше с невинной, но конкретной просьбой, при чём довольно наглым тоном: «Чувак, дай десять копеек, – или как вариант, – пятнадцать, двадцать». Чувак или опасался, оглядывался вокруг и давал, чувствуя что-то неладное, какой-то подвох или «вооще не врубившись», как говорили пацаны, отшивал мелкого «стрелка» в грубой форме.

В первом случае давшему требуемую сумму давали уйти, иногда даже со словами: «Свой пацан!» – это считалось почти благодарностью. Во втором случае, когда на «стрелка», не долго думая «наезжали» чужаки, планируя в перспективе наказать его за «борзость», тут-то вдруг, откуда не возьмись, появлялась группа пацанов повыше, покрепче и постарше. Пацанская команда – «шобла» сходу приступала к делу. Компания окружала как бы обидчика «маленьких детишек» со всех сторон и в порыве борьбы за справедливость, отрезала чужаку путь к отступлению со всех сторон. Первой фразой новоиспечённых тимуровцев была: «Ты, зачем маленьких обижаешь?!» Дальше чужаки попадали под пацанский пресс. После восстановления справедливости и полного раскаяния жертвы, обидчику малышей настойчиво предлагалось вывернуть все свои карманы и компенсировать все неудобства и малышу и его защитникам – «тимуровцам». Был и третий вариант, жертва отвечала: «Денег нет!» Тогда шёл в ход следующий психологический приём: «А если найду? Заберу всё, ведь ты говоришь, что у тебя денег нет, вот их и не будет!» В случае молчания жертвы, начиналась проверка карманов. В случае ответа жертвы: «На, ищи, всё что найдешь – твоё!» обычно расходились с миром. Но бывали и очень крутые разборки, когда оскорблённые поборами парни оказывались, к примеру, «основными» с Коровинского шоссе или другого крутого района и после инцидента, приводили к «Еревану» большую уже свою команду-шоблу, человек двадцать – тридцать. В шобле могли быть и старшие пацаны, отслужившие в армии или отсидевшие срок на зоне.

Шобла, прибывшая для разборки, переходя Дмитровское шоссе, практически перекрывая движение на нём на какое-то время, дико свистела, жутко орала и размахивала над головой солдатскими ремнями, цепями, металлическими прутами и разными другими железками. Что орала толпа была не понятно, но всем местным пацанам было вполне ясно и понятно одно, что пора «делать ноги». Малым количеством местных пацанов тут не справиться. Все разом решали, что как говориться пора «сваливать» или «рвать когти», уж тут кому ка больше нравилось. Местные пацаны, подгоняемые в спину свистом и гиканьем со стороны преследователей, просто летели, как на крыльях, над газонами и дорожками парка, ведущими в родной двор. Горе было тому, кто споткнётся и попадёт в плен к врагу. С «пленными» не церемонились и без всякого стеснения вымещали на них всю накопившуюся злость.

Во дворы чужая шобла уже не совалась. Главное для спасающихся бегством было пересечь Селигерскую улицу и забежать за пивнушку. Там начинались дворы. Там было спасение. Во дворах начинался срочный по тревоге набор уже в свою шоблу для отпора и наказания неприятеля нарушившего законные границы и борзо вторгшегося на чужую территорию. Если требовалась большая по размеру шобла. она собиралась по всем дворам с нечетной стороны Бескудниковского бульвара. Обязательно обращались к лидерам из числа отслуживший и отсидевших старших пацанов и к блатным с просьбой возглавить шоблу.

Встать во главе и тем самым показать сразу всем местным пацанам на что ты способен, было очень почётно и престижно для любого местного старшего пацана. И наоборот, отказаться от участия в такой серьезной разборке было для авторитета позором и резким падением с пьедестала в дворовой иерархии. Поэтому местные старшие – авторитеты не могли отказать всему уличному коллективу и возглавляли шоблу.

После того, как шобла была собрана и имела своего вожака или даже не одного, задача местных мстителей была следующая. Надо было подойти к противнику по-тихому с нескольких сторон сразу, окружив к место проникновения чужаков. В тоже время следовало попытаться отрезать врагу пути отхода, перекрыть путь Дмитровскому шоссе и «нейтральной полосе». После чего, вождями ставилась задача захватить, обездвижить и наказать как можно больше чужаков.

Бывали и такие красивые и эффектные сцены, как схватки старших авторитетных пацанов разных групп между собой прямо на площади перед кинотеатром. Сразу же, словно по команде, пацаны бросались вперёд, стенка на стенку. Обычно уличная битва прерывалась рёвом сирены милицейского авто-патруля. Услышав знакомую «музыку» предвещающую, как минимум одну ночь в камере предварительного заключения (КПЗ) в тесноте и без всяких удобств, обе группировки разбегались уже в разные стороны, по своим территориям, оставляя на поле боя только тех, кто не мог уже быстро передвигаться. Оставаться на месте, особенно неповреждённым, живым и здоровым было очень неосторожно, так как целых оставшихся как раз и могли сделать виновными. Поэтому все участники, которые могли бегать неслись во весь дух уже по своим родным дворам.

Вскоре на место битвы подъезжала «скорая помощь» и еще несколько милицейских машин, которым для задержания доставались только пострадавшие – те, которые не могли бегать и которым требовалась медицинская помощь. Виновных же получалось, что не было вовсе. В наличии были только одни пострадавшие, которые в один голос утверждали, что напавшие на них хулиганы разбежались кто-куда и они никого из них не знают.

6.Мимолётное виденье, ПТУ, «Бермудский треугольник», КПЗ и месть

Профессионально-техническое училище номер сто сорок два, в которое Алексей Животов поступил по окончании восьмилетки, находилось в нескольких остановках от его дома и имело в обществе довольно дурную криминальную репутацию. Отсюда выпускали не только в цеха местного завода, но и частично прямо в места не столь отдалённые и уже не в детские исправительные учреждения как школьников, а прямо во взрослые, так как большинство учащихся к окончанию училища были уже совершеннолетними и отвечали за свои поступки по всей строгости советского правосудия.