Вы не поверите!

Я не ошибся: дом действительно роскошный. Ковры даже в коридоре, причем не какое-то истертое старье. И стены не обшарпанные, что редко увидишь в парижских домах. Похоже, деньги у Сержа водятся. Может, кто-то открыл ему кредит?

Джеральдина еще несколько раз жмет кнопку, но нам по-прежнему не открывают. С виноватой улыбкой она смотрит на меня и пожимает плечами.

– У Сержа свои странности, – говорит она. – Когда я звонила, он сказал, что будет рад нас видеть. Но не дождался, выскочил куда-то. Ничего, скоро вернется.

Джеральдина достает из сумочки другой ключ. Входит первой и включает свет в прихожей. Я следую за ней и прикрываю за собой дверь.

Попадаю в просторную гостиную с низким потолком. Такое ощущение, что Сэм Голдвин[7] снимал здесь лучшие сцены из «Тысячи и одной ночи». Все дорогое и колоритное. Пол покрыт черным лаком, а посередине лежит плотный белый ковер – не меньше пятнадцати квадратных футов. Ступаю по нему и будто увязаю в снегу.

В большом камине полыхает огонь. Золотистые портьеры на окнах наглухо задвинуты. По обе стороны от камина стоят массивные бело-золотистые кресла, а перед ним – такой же диван. Диван настолько велик, что если бы Гитлер его увидел, непременно захотел бы оккупировать. Повсюду мягкие подушки. Цвета подобраны удачно – декоратор не зря ест свой хлеб. Густо висит сладковатый запах духов. Кажется, сам Али-Баба потрудился над созданием обстановки, прежде чем затребовать две тонны шербета и гаремных танцовщиц.

Снимаю плащ и кладу на спинку стула. Джеральдина подходит к большому столу, уставленному бутылками, графинами и бокалами. Она щедро наливает мне виски, а себе немного водки. Потом снимает шубу и подходит. Я стою спиной к огню. Джеральдина подает бокал и смотрит из-под ресниц:

– За ваше здоровье, мистер Хикори!

Я улыбаюсь.

– Благодарю вас, леди, – отвечаю и беру бокал. – Жаль, что мы не застали Сержа. Почему он покинул квартиру, зная о нашем скором приезде? Мне так хотелось с ним поговорить.

Джеральдина опускается на колени и кочергой ворошит дрова в камине. Еще раз убеждаюсь, какая потрясающая у нее фигура.

– Сергей – человек порывистый, – говорит она, глядя через плечо. – Потому-то я его и обожаю. Порывистые, темпераментные мужчины сводят меня с ума. Возможно, вам это покажется странным, но так оно и есть.

Она откладывает кочергу, встает и оборачивается ко мне. На губах играет непонятная улыбка. И вдруг на меня, словно груда кирпичей, сваливается догадка: дамочка под кайфом.

– Мистер Хикори, а вы темпераментны? – спрашивает она.

– Нет, леди, – с улыбкой отвечаю я. – Что угодно, только не это. А вот Родни Уилкса, судя по всему, вы таковым посчитали! Возможно, он показался даже слишком темпераментным для вас и вашего сердечного дружка… Что скажете?

Джеральдина отходит и садится на диван, продолжая улыбаться. Но улыбка словно нарисована – холодная, кукольная.

– Как прикажете понимать ваши слова? – спрашивает она.

Достаю портсигар, закуриваю. Смотрю на нее и тоже улыбаюсь:

– Прежде всего, если вы Джеральдина Перринер, то я любовница Муссолини. В «Зидлер-клубе» вы очень старательно разыгрывали спектакль, но он не удался. Слушайте дальше. Незадолго до моего прихода в клуб вы отравили Родни Уилкса. Я нашел его в кладовке возле мужского туалета. Родни лежал на полу среди грязных полотенец. Еле-еле добрался туда после того, как вы подмешали отраву в выпивку. Но он сумел меня предупредить, оставил краткое послание.

– Да ну? – невозмутимо спрашивает она. – И что же он написал?

– Ничего. Он воткнул булавку для галстука в подлокотник кресла, в котором потом сидел я. Эту булавку я подарил ему несколько лет назад. Расчет был прост: увидев ее, я получу сигнал.

Достаю из пиджачного кармана булавку и показываю Джеральдине.

Она пожимает плечами, затем встает и идет к столу с напитками. Я слежу за ней, как кот за мышью. Открыв ящичек, она достает сигарету и закуривает. Потом поворачивается и прислоняется к столу, пускает дым и смотрит на меня. Самообладание и сейчас не покинуло ее. Ну просто ледяное спокойствие, совсем как у эскимосов.

– Вы мне интересны, – признается она. – Похоже, у вас больше мозгов, чем обычно бывает у частных детективов.

Она глубоко затягивается, глотает дым и выпускает через ноздри, которые чуть дрожат. Все в этой дамочке – лицо, походка, манера курить… все наполнено невозмутимостью, однако чувствуется, что под маской прячется тигрица.

Она отходит от стола и направляется ко мне. Дойдя до середины ковра, останавливается, держа сигарету в поднятой руке. Зрелище великолепное. Умеет она себя подать.

– С чего вы решили, что я не Джеральдина Перринер?

– Это было несложно. Я заметил, что в будке вместо телефона-автомата обычный аппарат. Дал официанту пятьдесят долларов, чтобы отвел меня к параллельному аппарату. Там услышал, как вы говорили по-русски. Возможно, вы русская, и этим объясняется медлительность французской речи. Чтобы не наделать ошибок.

– Au contraire[8], – возражает она. – Я не русская и не хотела бы ею быть. Я француженка и очень этим горжусь.

– О’кей, – усмехаюсь я. – Надеюсь, принадлежность к французской нации вам поможет. Вот бы оказаться здесь, когда вы будете заливаться на все лады, убеждая судью, что убийство Родни Уилкса – это crime passionel[9]. За умышленное убийство дают пожизненное даже таким смазливым дамочкам, как вы. И даже во Франции. Возможно, вашу прелестную головку оттяпают гильотиной.

– Возможно.

Она огибает диван и подходит к камину. Бросает недокуренную сигарету в огонь. Потом упирается бледными руками в каминную полку и смотрит на языки пламени. Искоса поглядываю на нее. Чувствуется, дамочка что-то затевает.

В такой позе она проводит минуты две, показавшиеся мне двумя годами. Ее поведение настораживает – уж больно красивая и самоуверенная.

Потом разгибается, отходит от камина и поворачивается ко мне, награждая пристальным взглядом. Теперь она совсем близко. Я чувствую ее дыхание и улавливаю запах духов. Он перестает мне нравиться. Слишком уж назойливый. Нанюхается парень таких ароматов и свихнется раньше, чем сообразит, что с ним происходит.

Она начинает говорить. Голос все тот же: низкий, грудной, но теперь в нем появилась странная вибрация.

– В вас есть что-то невероятно притягательное, – говорит она. – Не только ум, но и опасность. Я даже побаиваюсь, и именно это делает вас еще интереснее.

Слегка улыбаюсь.

– Итак, мы говорим о деле, – уточняю я. – Я вас внимательно слушаю… пока.

Она поворачивается и медленно идет к столу. Берет чистый бокал и наливает туда немного ржаного виски, разбавляет содовой из сифона и подносит мне. Движения такие, словно она подает бриллианты британской короны или что-то в этом роде. Умеет дамочка эффектно себя вести.

– Вам не стоит бояться. В бокале нет ничего опасного. Всего лишь виски с содовой.

Она улыбается и возвращается туда, где стояла – напротив меня. Ее взгляд становится изучающим.

– Да, друг мой, – продолжает она. – Мы говорим о деле, как вы изволили выразиться. Выскажу мое предложение. Можете не бояться, что нас прервут. Серж сегодня не вернется. Во всяком случае, я его не жду.

Залпом выпиваю виски с содовой.

– Очень жаль. Его присутствие сделало бы наше общение еще интереснее. Согласны?

– Шутки потом. Сейчас я говорю серьезно. Здесь, в этой квартире, лежит крупная сумма денег. Она в вашем распоряжении. И еще кое-что. Я тоже в вашем распоряжении. Себя включила лишь потому, что чувствую к вам странное притяжение. Не припомню, чтобы кто-то из мужчин вызывал у меня такие эмоции.

Я молчу. Шея под воротником того и гляди вспотеет. Пытаюсь разгадать маневр дамочки. Может, она рассчитывает, что Нароков все-таки вернется и спасет ее? Или пытается сыграть на мужском тщеславии, считая меня лопухом? Или говорит правду? Дамочка обладает такими гипнотическими способностями, что вполне может заставить призрак Джорджа Вашингтона безоговорочно поверить, будто он – президент Рузвельт.

Награждаю ее вежливой улыбкой:

– Леди, я бы советовал оставить эти уловки. У меня, знаете ли, есть очень необычная особенность: я предпочитаю доводить порученное дело до логического завершения. Дамочки уже пробовали на мне свои чары. Но во время работы я стараюсь не отвлекаться на всякие побочные штучки-дрючки. Правильнее сказать, почти не отвлекаюсь. Вот если бы вы не отравили Родни Уилкса, глядишь, я бы и попался на ваши ухищрения, развесил бы уши и, быть может, спятил от вашего обаяния. Возможно, я бы даже скинул одежду и полез на стенку или стал бы откусывать горлышки от бутылок… не знаю, какие еще сумасбродства вытворяют парни, потерявшие из-за вас голову. Но не в этот раз, малышка. Вам говорили, что ФБР не церемонится?

Она кивает и шепчет:

– ФБР. То есть Федеральное бюро расследований. Его-то Серж и боялся. Боялся, что все может оказаться слишком серьезным и тогда вмешается ФБР. Его опасения подтвердились. Значит, вы агент.

– На этот раз угадали правильно.

– И вам не хочется подумать над моим предложением? – простодушно спрашивает она.

– Ничуть, куколка. Пойдемте-ка из этого уютного гнездышка.

– Я не против, – отвечает она, улыбаясь так, словно я предложил наведаться в ночной клуб. – И куда мы направимся?

– Сядем в такси и прокатимся в «Сюрте насьональ»[10]. Хочу представить вам пару полицейских. Очень приятные люди. От них я узнал, что камеры предварительного заключения стали намного комфортабельнее.

Дамочка слегка улыбается, затем надевает шубу. Потом смотрит на ногу, приподнимает подол платья и говорит:

– Какой ужас! Поехала петля на чулке. Недопустимо, чтобы меня арестовали со спущенной петлей. Месье, вы позволите сменить чулки?

Знакомый трюк! Решила попробовать на мне?

– Нет, леди. Вы ничего не будете менять. Даже если лифчик в дырках и комбинация надета задом наперед, я глаз с вас не спущу. И потом, там, куда мы поедем, вряд ли будут разглядывать ваши чулки.

– При всем мужском обаянии вам не понять, каково женщине, когда у нее на чулке стрелка. Женщина становится беспомощной. Однако… придется заниматься неприглядными делами в вашем присутствии.

Она слюнит палец, что обычно делают дамочки, когда поехала петля на чулке. Потом отворачивается и приподнимает платье. С такими ножками ее бы вне конкурса взяли в бродвейское ревю Зигфельда. Разгадываю маневр, но поздно. В подвязку чулка засунут автоматический пистолет двадцать второго калибра.

Кажется, я говорил, что лакированный пол устлан большим белым ковром? Я заметил, что ковер просто лежит на полу. Пока дамочка выхватывает пушку, я прыгаю к нему, хватаюсь обеими руками за край и что есть силы тяну на себя.

Дамочка опрокидывается, но успевает выстрелить. Пуля попадает в руку, и, хотя калибр мизерный, я теряю равновесие и падаю. Надо бы заранее догадаться, что у малышки где-то припрятана скорострельная игрушка.

Раньше, чем я успеваю встать, она уже у двери. Щелкает выключатель, становится темно. Ну и вляпался! Я ничего не вижу, а она может палить в свое удовольствие. Камин у меня за спиной. Кидаюсь к дивану и слышу ее слова:

– Au revoir…[11] мой дорогой.

Она трижды стреляет в диван. Слышу, как пара пуль ударяет в каминную полку. Потом хлопает входная дверь, а секунд через десять – дверца лифта. Сбежала ведьма.

Я включаю свет и наливаю виски. Затем снимаю пиджак и осматриваю рану. Так и есть, пуля угодила в левое предплечье, чудом не задев артерию. Учитывая, что стреляла дамочка, находясь почти вверх тормашками, делаю вывод: обращаться с пистолетом умеет.

Перевязываю руку носовым платком и попутно задаю себе вопрос: ну не сукин ли я сын?

Надеваю пиджак и наливаю еще порцию. Удивительно, как эта особа ничего не подмешала в виски.

Потом подхожу к телефону, звоню в «Сюрте насьональ» и прошу позвать Эруара.

Он обещает приехать немедленно.

Сажусь перед камином и придумываю несколько прозвищ для этой адской кошки.

М-да, недооценил я ее.

Около трех ночи мы едем в полицейской машине к «Зидлер-клубу». Старший инспектор «Сюрте насьональ» Эруар – приятный парень с хорошим чувством юмора. Он признался, что моя история – желанная перемена после нескончаемой ловли шпионов, которой он занимается с самого начала войны.

Перед этим мы заехали в американское посольство, где я предъявил служебный жетон и официально попросил французскую полицию разрешить мне действовать по-своему. Газетчикам незачем знать об убийстве Родни Уилкса, поскольку это никак не поможет расследованию.

Эруар успел заскочить в полицейскую картотеку «Сюрте» и попросил установить личность дамочки, стрелявшей в меня. По его мнению, это не так уж и трудно, поскольку французская полиция очень внимательно следит за иностранцами. Когда Нароков приехал в Париж, его проверяли со всех сторон, поскольку он русский. Местное отделение полиции приглядывает за ним и за теми, кто бывает у него на квартире. Бравых французских фликов стоило бы наградить медалями за их рутинную, но очень нужную работу. Эруар считает, что шансы опознать дамочку достаточно велики.

Он крайне удивлен, когда выкладываю свою просьбу. Даже если полиция установит личность преступницы и узнает, где она затаилась, я не хочу, чтобы ее задерживали. Сейчас поймете почему. Дамочка каким-то образом связана с Нароковым, иначе у нее не было бы ключей от его квартиры. Если полиция ее сцапает, граф перетрусит и сбежит. Все наши усилия пойдут прахом. Джеральдина Перринер – я имею в виду настоящую – начнет бегать кругами, а мы вообще перестанем что-либо понимать.

Эруар соглашается. Сейчас самое разумное – не предпринимать никаких действий. Пусть дамочка думает, что ей удалось меня одурачить.

Рука жутко болит, хотя врач был настроен оптимистично и пообещал скорое выздоровление. И все же, когда мы подъезжаем к «Зидлеру», чувствую себя довольно паршиво.

У входа уже стоит полицейский фургон, а у двери кладовки нас встречает полицейский. Эруар предлагает вывезти Родни в корзине для грязных полотенец, чтобы не шокировать публику.

А в клубе продолжают развлекаться. Из ресторана, находящегося по другую сторону вестибюля, доносится музыка местного оркестра. К нам приближается сам Зидлер, владелец клуба. Коротко объясняем, что нам нужно. Потом с Эруаром идем в гардероб и заводим разговор с гардеробщицей.

Эруар быстро осматривает помещение. Шляпа Родни по-прежнему висит там, где я ее видел. Эруар спрашивает гардеробщицу, помнит ли она человека, который пришел сюда в мягкой фетровой шляпе с загнутыми вверх полями. Нам везет: такие шляпы – редкость, и эта сразу привлекла ее внимание. Девица вспоминает Родни и то, как поля странной шляпы, загнутые вверх, делали его лицо круглым, мальчишеским.

Еще бы ей не помнить Родни: ведь он дал ей двадцать пять франков! Эруар спрашивает за что. Оказывается, за разрешение сделать звонок с ее телефона. Родни появился в клубе примерно в десять минут первого и спросил, можно ли отсюда без лишнего шума позвонить в отель «Дьедонн». Гардеробщица догадалась: Родни не хочет, чтобы кто-то слышал разговор. И любезно разрешила воспользоваться аппаратом на стойке.

Пытаюсь понять, зачем Родни понадобилось звонить из гардероба. Куда проще было бы пройти в будку, как сделала лже-Джеральдина. Уж там-то никто не подслушает. Догадываюсь: Родни не хотел покидать вестибюль, чтобы не пропустить приход дамочки, а из будки он бы ее не увидел.

Эруар спрашивает гардеробщицу, не слышала ли она телефонный разговор Родни. Слышала, но лишь часть. Намеренно отошла в другой конец, чтобы не мешать. Родни просил не приезжать сюда, как уславливались ранее, пообещав объяснить причину позже.

Так-так. Уже понятнее. Родни знал: к половине первого сюда явится эта чертова кошка. Он хотел отменить приезд в клуб настоящей Джеральдины Перринер и, должно быть, имел на то чертовски серьезную причину.

Итак, агент Родни Уилкс довольно рано приезжает в «Зидлер-клуб» и из гардероба звонит Джеральдине Перринер, держа под наблюдением входную дверь. Ему необходимо узнать, появится ли дамочка, которую он ждет. Теперь вопрос: зачем ему все это? Для чего отменять приезд Джеральдины Перринер, если известно, что я подъеду к половине первого и мне нужно встретиться с ней? Ответ довольно прост: похоже, Родни что-то разнюхал о дамочке, которая потом его отравила. Возможно, она сказала Уилксу, что располагает важной информацией по делу, которым мы занимаемся. По мнению Родни, есть смысл вначале выслушать дамочку, а потом уже встретиться с Джеральдиной Перринер. И он звонит настоящей Джеральдине, отменяет ее приезд и обещает перезвонить позже.

О’кей. Появляется эта гадина. Она тоже приезжает раньше половины первого. К ее платью прикреплены три гардении. В клуб она прибыла с намерением быстренько вывести Родни из игры, а затем дождаться меня, прикинувшись Джеральдиной Перринер. Она зазывает его в нишу, точно зная: отравив Родни, лишит меня шанса поговорить с ним.

Дамочка подливает в его выпивку какую-то дрянь, которая должна подействовать быстро. Ей нужно смахнуть Уилкса с доски еще до моего появления. Родни начинает крючить. Он кое-как добирается до туалета, где и отдает концы, а преступница ждет меня, поскольку я значусь вторым в ее списке.

Мы с Эруаром немного выпиваем, и я покидаю клуб. Он обещает утром прислать мне в отель временное полицейское удостоверение. По его мнению, оно не будет лишним. Выхожу на улицу, ловлю такси и прошу отвезти в отель «Дьедонн».

Пока еду, снова думаю о Джеральдине Перринер. Хотите верьте, хотите нет, но сегодняшние ночные приключения поколебали мои представления о дамочках. Я уже ни в ком не уверен и принял твердое решение. До тех пор пока это дело не будет закрыто и отправлено в архив, я не поверю ни одной встретившейся дамочке, даже если за спиной у нее будут ангельские крылышки, а на шее – позолоченная рамка с похвальной грамотой «Ассоциации молодых христианок».

Я не раз убеждался: события выпадают мне в трех экземплярах. Это касается и людей, и Джеральдина Перринер – не исключение. Значит, дамочек, с которыми я встретился в течение вчерашнего вечера и сегодняшней ночи, тоже будет три. С двумя я уже пообщался. Вначале с Хуанеллой Риллуотер – чудной брюнеткой. Потом с другой цыпочкой, едва не ухлопавшей меня в квартире Сержа Нарокова. У той волосы красивого рыжего оттенка. И теперь Джеральдина. Высокая, стройная блондинка с чудной кожей персикового оттенка. Вид у нее растерянный и заспанный. Понятное дело: будешь зевать и удивляться, если тебя поднимут с постели среди ночи.

Она стоит перед камином в гостиной своего номера в отеле «Дьедонн». Я сижу в кресле и курю сигарету. Левая рука на перевязи. Поймав взгляд Джеральдины, объясняю, что руку повредил упавший чемодан, когда наш теплоход швартовался к причалу. С дамочкой веду себя очень осторожно. О случившемся в клубе и квартире ее жениха – ни гугу. Но говорю, что ей по моей просьбе звонил Родни Уилкс и попросил не приезжать в «Зидлер-клуб».

Осторожно спрашиваю, доводилось ли ей встречаться с мистером Уилксом. Говорит, что нет.

Тогда излагаю ей ту же историю, какую рассказал самозванке, выдавшей себя за Джеральдину. То есть я Сайрус Т. Хикори из Трансконтинентального детективного агентства. Меня нанял ее отец, сильно обеспокоенный судьбой дочери. Намекаю о возможной связи между графом Нароковым и исчезновением Бадди Перринера.

Выслушав рассказ, Джеральдина молчит. Затем идет к столу, берет пачку сигарет, угощает меня и закуривает сама. Садится в кресло напротив и внимательно смотрит. Кстати, у нее тоже потрясающие ноги. И тут же моя левая рука отзывается болью. Знаете, а это даже полезно – побаиваться дамочек с красивыми ногами. Как здорово было бы для душевного спокойствия встретить женщину, чьи нижние конечности похожи на ножки стола.

Джеральдина нарушает молчание. Говорит медленно и четко, будто каждое слово может быть понято неправильно:

– Мистер Хикори, у отца, к сожалению, весьма искаженные представления о происходящем. Не думайте, будто я не понимаю его точку зрения. Но в одном я уверена: насчет Сержа он ошибается.

Черта с два старик Перринер ошибается. Расскажи я сейчас Джеральдине, что у одной красотки есть ключ от квартиры Нарокова, вряд ли она останется такой спокойной.

– Если я правильно понял, вы не видите никакой связи между желанием русского графа жениться на вас и исчезновением брата?

Она кивает:

– Именно так я и думаю. Не усматриваю даже малейшей связи. Неужели эта мысль возникла у вас лишь потому, что Бадди обожал Сержа? Это, скорее, говорит в пользу моего жениха.

Джеральдина стряхивает пепел. На ее губах появляется легкая улыбка.

– Увы, мистер Хикори, в Америке все еще жив нелепый предрассудок. Американка с капиталом и жених-иностранец? Значит, перед нами авантюрист по версии добропорядочной публики.

– Согласен, водится за нами такое, – поддакиваю ей. – Но если Серж Нароков не авантюрист, это довольно просто доказать. Любой достойный человек имеет происхождение, говорящее в его пользу. У него есть семья и близкие, род занятий, счета в банках.

– Все это у Сержа имеется, – возражает Джеральдина, словно удивляясь, что я говорю о столь очевидных вещах. – Мистер Хикори, когда вы встретитесь с Сержем, ваше мнение о нем изменится. – Она снова улыбается. – И вы обязательно проникнетесь к нему симпатией, познакомившись с его сестрой.

У меня в мозгу что-то щелкает.

– Так у него есть сестра? И что она собой представляет?

– Столь очаровательную особу вы еще не встречали, – убежденно отвечает Джеральдина. – Знаете, мы, женщины, редко бываем довольны своим цветом волос. Всегда хочется чего-то другого. Я сейчас о натуральном оттенке. Так вот, я бы многое отдала, чтобы иметь такие волосы, как у Эдванны Нароковой. Этот рыжий – как с полотен Тициана. И красива она не только шевелюрой.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не вскрикнуть. Вот оно что! Значит, дамочка, отравившая Родни Уилкса, а потом едва не застрелившая меня в квартире Сержа, – его сестрица Эдванна. Ангел с чудесными волосами и лицом и с удивительным характером!

На это я бы ответил так: если мне когда-нибудь приспичит жениться, я скорее пойду под венец с парочкой страстных горилл, чем с демоницей вроде Эдванны. Почему? Да потому, что с гориллами можно рано или поздно найти общий язык.

– Мисс Перринер, допускаю, что так оно и есть. Однако наличие у Сержа очаровательной сестры еще ни о чем не говорит. Я знаю немало мошенников, у которых прекрасные и благодетельные сестры. Что скажете на это?

Она невозмутимо улыбается:

– Серж не богат, но и не беден. Мне незачем играть перед вами, мистер Хикори. Говорю совершенно искренне: если отец не согласится на брак или лишит меня содержания, это не особо расстроит Сержа. Тогда мы просто будем жить на его доходы.

Я киваю:

– Но вы пока не замужем. И насколько понимаю, не торопитесь сочетаться браком с Сержем?

– Я бы так не сказала. Мы оба хотим как можно скорее пожениться.

– В таком случае, надеюсь, прежде чем отправиться под венец, вы все же дадите мне шанс кое о чем спросить.

Мысленно одергиваю себя: я сейчас не Лемми Коушен, а частный детектив Хикори.

– Видите ли, мисс, – продолжаю я, – мое агентство получило определенные инструкции от мистера Перринера. Если окажется возможным дать положительную оценку вашему жениху, я охотно это сделаю.

Джеральдина улыбается:

– Уверена, мистер Хикори, что оценка будет честной. – Она встает. – Какая же я рассеянная хозяйка. Даже не спросила, желаете ли вы выпить. Поэтому спрашиваю сейчас.

Отвечаю, что не прочь. Она идет к серванту, наливает виски, разбавляет содовой и приносит мне.

– У меня, мисс Перринер, такой вопрос. Когда минувшим вечером вы получили мою радиограмму с борта «Фельса Ронстрома» с просьбой о встрече в половине первого в «Зидлер-клубе», вы ее кому-нибудь показывали?

Глаза Джеральдины слегка округляются.

– Конечно, – отвечает она. – Радиограмму я показала Сержу. Он ужинал со мной здесь. Ваше послание принесли вскоре после ужина.

Итак, я узнал то, что хотел. Радиограмма, полученная Хуанеллой Риллуотер, была послана Нароковым после того, как Джеральдина показала ему мою. Ему захотелось узнать, что я за птица. Паршиво будет, если я не доберусь до Хуанеллы раньше, чем она встретится с русским красавчиком и сообщит, что никакой я не Сайрус Хикори, а Лемми Коушен из ФБР. Раскрываться прямо сейчас совсем не в моих интересах.

Допиваю виски и закуриваю новую сигарету.

– Простите, мисс Перринер, что донимаю вопросами, но есть два момента, которые мне очень хочется прояснить.

– Задавайте любые вопросы, – великодушно разрешает она. – Постараюсь помочь, насколько это в моих силах.

– Вы когда-нибудь встречались с некой миссис Риллуотер? Она вполне могла назваться другим именем.