Вы не поверите!

Но я не собирался отправляться на задание как Лемми Коушен. Нет, джентльмены. Я появлюсь в Париже под именем Сайруса Т. Хикори – частного детектива из Трансконтинентального детективного агентства. Объясню почему.

Если Джеральдина, Серж и Бадди двинули в Париж с целью уломать Перринера-старшего и вырвать у него согласие на женитьбу, они не станут раскрываться перед федералом. Узнав, что делом занялось ФБР, они насторожатся, а может, и струхнут. Не уверен насчет Сержа, а брату и сестре Перринер должно быть известно, что агента ФБР не очень-то поводишь за нос. Но если они поверят, что я всего-навсего частный детектив, нанятый Уиллисом для поисков Бадди, то скорее откроются и попытаются меня подкупить, чтобы держал язык за зубами.

Такие вот дела.

Глава 2

Еще по маленькой

Время – двадцать пять минут первого. Иду по Греческой улице и смотрю во все глаза, чтобы не налететь на фонарный столб. Не знаю, как вам, а мне темные парижские улицы не прибавляют радости.

У Парижа есть свои особенности. Одни мне по душе, от других пробирает дрожь. Вообще-то, на нервы я не жалуюсь, и, как вы уже поняли, меня не так-то легко напугать. Но когда тусклый свет фонарей отбрасывает причудливые тени, в воздухе словно висит напряжение. Я ведь говорил про свою поэтическую натуру? Или нет?

Я очень верю в окружающую обстановку, особенно когда дело касается женщин. Почему? Не раз убеждался, что дамочки острее реагируют на обстановку, чем большинство парней. Была у меня одна работенка в Агуаскальентесе. Таких мест много, но я говорю про то, где горячие не только источники. Попалась мне там жгучая штучка, мексиканочка с испанскими кровями. Сумасбродная цыпочка, которой что прошлый четверг, что Рождество – один черт. Своевольная особа, до жути взрывная и с шестидюймовым ножичком в чулочной подвязке на случай, если ей вдруг не хватит слов.

Так вот, цыпочка по имени Кончита решила, что запала на меня, а другая куколка, от которой я сбежал неделю назад, вдруг сообщает Кончите: дескать, не раскатывай губу, он и тебя облапошит. Эта «доброжелательница» услужливо сообщает обладательнице шестидюймового ножичка, что пока она считала себя моей единственной, я вовсю пялился на девицу, которая танцует и поет в местном варьете.

Услышав это, Кончита выпучивает глаза, словно рассерженная крокодилица. Такого вынести она не в силах. Она хватает отцовское шестизарядное ружье, оставшееся со времен войны с испанцами, и выходит на охоту за Лемми.

Я в это время как раз стою под холодным душем в местном казино. Массажист, который ко мне неплохо относился, сообщает: мол, Кончита шастает вокруг с ружьем. Обстановка настолько наэлектризованная, что хватило бы на работу моторов канатной дороги.

Быстро соображаю и принимаю решение: заворачиваюсь в мексиканское пончо и надеваю сомбреро массажиста. Затем отдаю ему модный льняной костюм, который пару дней назад выиграл в покер у местного хмыря. Сдвигаю сомбреро так, чтобы прикрывало один глаз, и задворками пробираюсь на вокзал.

Сажусь на первый поезд, идущий через эти места. А в парня, которому я отдал костюм, всадили на рынке две пули. Он тоже умел чувствовать обстановку, но выводы сделал неправильные. Зато мне в таком деле важна каждая мелочь. Особенно если хватает мозгов разобраться в обстановке раньше, чем она разберется с тобой.

Иду, продолжая думать о Джеральдине Перринер. Слышал я, что малышка не только хороша собой, но и своеволия ей не занимать. Если так оно и есть, не удивлюсь, когда она устроит в клубе внеочередное празднование Дня независимости.

«Зидлер-клуб» находится в конце улицы, отделенный двориком. С тех пор как был тут в последний раз, заведение почти не изменилось. Я почему-то ожидал увидеть массу солдат, но ошибся. Все тот же вестибюль в турецком стиле с мягким красным светом. Все те же завсегдатаи – никчемная публика: на одних у полиции уже есть досье, на других вот-вот появится.

Отдаю гардеробщице плащ и шляпу и иду в самый конец вестибюля. Там на турецкий манер устроены ниши – уютные закутки со столиком и несколькими стульями в каждом. В последней нише, откинувшись на спинку стула, сидит дамочка. К ее платью прикреплены три гардении.

Вот я и увидел Джеральдину!

Могу вам сказать: у Сержа Нарокова губа не дура. Природа щедро одарила эту цыпочку.

Она среднего роста, в облегающем черном вечернем платье. Со спинки стула небрежно свисает большая меховая горжетка. Воротник платья, как любят выражаться писатели, изящно обрамляет подбородок Джеральдины. Кожа цвета пастеризованного молока, большие глаза. Парикмахер, делавший ей прическу, явно умеет обращаться с завивочными щипцами. Признаюсь, парни: если бы мне довелось рухнуть в угольную шахту вместе с этой дамочкой, я и не подумал бы кричать, даже услышав приближение спасателей. Лежал бы у ее ног, как собачонка.

Вхожу в нишу:

– Добрый вечер. Меня зовут Сайрус Хикори. Рад познакомиться, мисс Перринер.

Она смотрит на меня и улыбается. Улыбка грустноватая – такая сведет с ума любого впечатлительного парня. Голос низкий и мягкий, слова произносит неспешно и четко – прямо как ведущая радиоэфира.

– Присаживайтесь, мистер Хикори, – приглашает Джеральдина. – И мне приятно познакомиться с вами.

Предлагаю отпраздновать встречу и уже потом переходить к разговорам. Подзываю официанта и заказываю себе ржаного виски, а Джеральдине коктейль «Кловер-клаб». Дождавшись возвращения официанта с заказом, я задергиваю портьеру, усаживаюсь напротив Джеральдины, протягиваю ей сигарету и закуриваю сам.

– Вот что, мисс Перринер, – начинаю я. – Мы с вами не станем тратить время на разные вежливые пустячки. Давайте сразу к делу.

– Конечно, мистер Хикори, – соглашается она. – Думаю, сэкономлю вам немало времени. Поверьте, я хорошо понимаю отношение папы к нам с Сержем. Папа его сразу невзлюбил. Спрашивается почему? Всего лишь потому, что Серж русский и вдобавок граф. Папа старомоден, признает только американцев и ненавидит титулы. По его мнению, Серж просто-напросто авантюрист, нацелившийся на деньги семьи Перринер.

Она стряхивает пепел, сверкая бриллиантами колец.

– Естественно, папа не прав. Но он не желает слушать мои доводы, а уж тем более доводы Сержа. Он нам не верит. – Джеральдина награждает меня улыбкой. – Однако он может поверить вам.

– Вы так думаете? – спрашиваю я, изображая удивление. – Насколько понимаю, вы предлагаете встретиться с этим русским парнем, составить мнение о нем и, если он мне понравится, так и сказать вашему отцу?

– Совершенно верно. И будет замечательно, если встреча состоится как можно скорее. Еще лучше, если вы самым тщательным образом проверите происхождение Сержа. Ему нечего скрывать.

– Возможно, возможно, мисс Перринер, – отвечаю я. – Но сейчас я не настроен это обсуждать. Скажите, разве вы не забыли о ком-то важном? О Бадди?

Джеральдина утыкается взглядом в стол. Успеваю заметить слезы, блеснувшие в ее глазах.

– Это жестоко, мистер Хикори, – говорит она. – Конечно, я очень волнуюсь за Бадди. Я просто обожаю брата, но почему-то меня не покидает уверенность, что с ним все в порядке. Бадди далеко не впервые исчезает из дома. Могу насчитать не менее дюжины случаев, когда он куда-то уезжал и никто не знал, где он и чем занимается.

– Может, и так, – замечаю я, – но ничего подобного раньше не было. Даже если Бадди и удирал куда-то, всегда находился человек, который был в курсе, где ваш брат и как проводит время. А сейчас прошло больше четырех месяцев, и ни слуху ни духу. Он словно испарился.

– Знаю, – рассеянно отвечает Джеральдина. – Но я тут думала…

– О чем? – перебиваю ее.

Дамочка подается вперед:

– Мистер Хикори, я ничуть не удивлюсь, если в один прекрасный день Бадди явится домой в солдатской форме.

– О’кей. То есть вы полагаете, он хочет последовать примеру Кермита Рузвельта[5] и отправиться на войну, вступив во французскую или английскую армию. Допустим, так и есть. Но тогда зачем ему скрываться?

Она пожимает плечами.

– Джеральдина, нам пора поговорить начистоту. Из-за пропажи Бадди ваш отец на грани помешательства. Он и за вас тревожится, но знает: худшее, что может случиться, – брак с русским казаком. Однако с Бадди все обстоит куда серьезнее. Если б вы видели, в каком состоянии я застал вашего отца в Нью-Йорке, то не были бы так спокойны. В голове мистера Перринера засела странная мысль, и когда я расскажу, что именно он надумал, возможно, ваши чувства к Сержу перестанут быть слишком пылкими.

Джеральдина больше не улыбается.

– Я слушаю, мистер Хикори.

– Расклад такой. От вашего отца я узнал, что Бадди собирался работать в правлении «Питтсбургской сталелитейной компании». Хорошая должность, о которой его сверстники могут только мечтать. И как раз в это время вы знакомитесь в Нью-Йорке с Нароковым. Похоже, вы с ним влюбляетесь друг в друга. Потом знакомите брата с Сержем. Трансконтинентальное детективное агентство провело расследование. Выяснилось, что с того момента русский граф делал все, чтобы находиться рядом с Бадди. Серж участвовал в тех же развлечениях, посещал те же места, что и ваш брат. Мы предполагаем, что мистер Нароков проводил с Бадди даже больше времени, чем с вами. С чего бы вдруг такой интерес к парню? Вывод напрашивается сам собой. Ваш отец считает: вся эта игра в любовь с вами была лишь прикрытием. В действительности Нароков изучал характер и привычки Бадди, чтобы потом провернуть его похищение и вытрясти из мистера Перринера, скажем, пару миллионов долларов в качестве выкупа.

– До чего нелепая мысль, – пожав плечами, заявляет Джеральдина. – Уверяю: папа вбил себе в голову какую-то чепуху и сам в нее поверил. Когда вы своими глазами увидите Сержа и пообщаетесь с ним, вы убедитесь в смехотворности предположений папы.

– О’кей, Джеральдина. Возможно, скоро мы все выясним. А теперь ответьте на вопрос: когда вы познакомились с Нароковым, это был его первый приезд в Америку?

– Да, – отвечает она. – Он давно хотел побывать в Штатах, но как-то не складывалось.

– Понятно, – говорю я, кое-что прикидывая в уме. – Сегодня… точнее, вчера вечером я послал вам с борта «Фельса Ронстрома» радиограмму с предложением встретиться здесь. Вы были одна, когда ее получили?

– Нет, – отвечает она, явно удивленная вопросом. – Я была с Сержем на ужине в моем отеле.

– И вы показали ему радиограмму?

– Да. Показала. Там не было ничего секретного. Что вас удивляет?

Улыбаюсь во весь рот:

– А вы, случаем, не знакомы с Хуанеллой Риллуотер? Очень обаятельная и смышленая дамочка и весьма недурна собой. Замужем за Ларви Риллуотером. Вам это имя тоже ничего не говорит?

– Нет, – отвечает Джеральдина. – Впервые слышу об этих людях.

– О’кей, – говорю я и закуриваю новую сигарету. – Нам не понадобится много времени и сил на проверку происхождения Нарокова. Она уже сделана. Этим занимался мой напарник из Трансконтинентального агентства, частный детектив Родни Уилкс. Он прибыл в Париж раньше меня и провел кое-какое расследование. Ему я тоже посылал радиограмму, пригласив на эту встречу. Жду его с минуты на минуту. Думаю, с его появлением разговор станет куда интереснее. Возможно, Уилкс расскажет все о вашем сердечном друге и его прошлом.

Джеральдина вновь пожимает плечами и улыбается. Кстати, парни, я говорил, что дамочка она очень даже красивая?

Затем я встаю, сообщаю ей, что должен ненадолго ее покинуть, выхожу из ниши и двигаю к входным дверям. Спрашиваю швейцара, появлялся ли здесь невысокий круглолицый джентльмен по фамилии Уилкс. Тот неуверенно отвечает, что народу проходит много, но, кажется, минут двадцать назад он видел человека, похожего на моего знакомого.

Возвращаюсь в нишу.

– Уилкса пока нет, – вру Джеральдине. – Но давайте подождем еще немного. Он обязательно подойдет. Наверное, ему сюда непросто добираться по темным улицам.

Джеральдина кивает, откидывается на спинку кресла и, как мне показалось, успокаивается.

Глядя на дамочку, задаю себе вопрос: а не ошибся ли старик Перринер, решив, что ее поведение – всего лишь уловка? Пусть Джеральдине всего двадцать шесть, но назвать ее наивной и ветреной дурочкой язык не поворачивается. О таких говорят: взрослая не по годам. Непохоже, чтобы кто-то мог напрочь вышибить из нее здравый смысл, тем более липовый русский граф.

Раздавливаю окурок в пепельнице и лезу в карман за портсигаром. И вдруг рукав задевает что-то, воткнутое в подлокотник кресла. Опускаю глаза – и меня прошибает: это же булавка для галстука, которую я подарил Родни Уилксу четыре года назад! Мы тогда расследовали ограбление в одном из филиалов «Ассоциации западных банков». Подарок ему очень понравился. Какой бы галстук Родни ни повязывал, он всегда прикалывал эту штучку. Я молча высвобождаю рукав, достаю портсигар и вынимаю сигарету.

Пока закуриваю, смотрю на булавку. Она загнана в обивку правого подлокотника кресла так, что выступает лишь головка. Тот, кто ее втыкал, явно рассчитывал, что я замечу свой подарок.

Перевожу взгляд на Джеральдину. Она привалилась к спинке кресла, глаза полузакрыты. Цыпочка почти счастлива. Спрашиваю, не желает ли она еще выпить. Отказывается. Говорю, что я не прочь промочить горло, после чего встаю, отдергиваю портьеру и выхожу из ниши, словно в поисках официанта.

Официанта я действительно нахожу, делаю заказ, а сам иду в гардероб. Там пытаюсь шутить с гардеробщицей на своем скверном французском, а сам оглядываю шляпы, висящие на крючках у нее за спиной.

У каждого мужчины собственная манера носить шляпу, и Родни тут не исключение. Он предпочитает мягкие фетровые темно-серого цвета и на каждой загибает спереди поля, отчего выглядит похожим на юнца.

А вот и его шляпа. Висит в конце третьего ряда.

Получается, Родни Уилкс не опоздал на встречу. Он пришел в клуб раньше меня и, судя по всему, не уходил. Булавку, естественно, воткнул он, рассчитывая, что я ее увижу и пойму: он был в этой нише. Родни не свойственно паниковать. Раз уж подал мне такой сигнал, значит понимал, что из клуба ему не выбраться.

Курю, прислонившись к стене, и пытаюсь сообразить, что к чему. Затем возвращаюсь к Джеральдине и говорю ей, как мне надоело ждать Уилкса. Словом, я опять ее ненадолго оставлю и позвоню, узнаю, вышел ли он из дома. Она соглашается. Снова иду к гардеробу. Напротив него коридорчик, ведущий в мужской туалет. Свет из вестибюля не достает до конца коридорчика, и потому там темно. Спускаюсь на три ступеньки вниз, открываю дверь туалета, включаю свет и снова закрываю. Ничего примечательного. Такие туалеты встретишь в любом клубе. Напротив входной двери – другая, наполовину открытая. Она ведет в кладовку. Вижу корзины, заполненные грязными полотенцами для рук. Вхожу в кладовку, шарю по стене в поисках выключателя и не нахожу. Вытаскиваю зажигалку и чиркаю колесиком.

Вот он, Родни. Лежит в углу, упершись головой в стену. Поза скрюченная, как будто сильно прихватило живот. Взглянув на его губы, замечаю коричневое пятнышко.

Закуриваю сигарету. Понимаю, что на этом все расследования для Родни закончились.

Увиденное мне не нравится. Ничуть. У писателей подобная ситуация называется зловещей, или как-то в этом роде. Стою, смотрю на Родни, не подающего признаков жизни. Душа парня переместилась туда, куда попадают души отравленных федералов. Ему уже не надо думать о Джеральдине Перринер, а вот мне надо. Все мысли крутятся вокруг нее.

Передвигаю корзину с грязными полотенцами так, чтобы входящие в туалет не увидели тела. Затем мою руки и немного кручусь перед зеркалом, разглядывая физиономию. Обожаю это делать, когда мне надо в чем-то разобраться.

Ставлю холодный гамбургер против всего барбадосского рома, что Уилкса отравили не где-нибудь, а в этом клубе. И пока о его смерти не знает никто, кроме самого отравителя. Правильнее сказать, отравительницы. Я уже не сомневаюсь, что это Джеральдина Перринер подлила Уилксу яда, пока он сидел в кресле, в котором потом оказался я, и вел с нею разговоры при зашторенном входе в нишу.

Пытаюсь представить, как все было. Родни почувствовал себя плохо. Возможно, он не сразу понял, что его отравили. Может, решил, что это всего лишь снотворное. С каждой минутой ему становилось все хуже. Он хотел убраться отсюда, но одновременно понимал: надо подать сигнал мне и сообщить, что он здесь. Тогда Родни воткнул булавку в обивку подлокотника и шатаясь побрел в мужской туалет.

На него никто не обратил внимания. В «Зидлер-клубе» полно парней под кайфом, и, пока они никого не трогают, на это закрывают глаза.

Вспоминаю недавние слова Джеральдины: когда принесли радиограмму, она ужинала с Сержем. Серж видел текст и потому знал, что она отправится на встречу со мной. Но зачем ей понадобилось травить Родни, если это действительно была она?

Самая очевидная причина: Родни что-то нарыл на ее женишка и собирался передать сведения мне. Джеральдина во что бы то ни стало хочет выйти за Сержа. Она понимает: если Родни поделится собранными сведениями с ее отцом, старик, как и грозился, лишит ее денег. Вот она и решает вывести Родни из игры раньше, чем он встретится со мной.

Как вам такой расклад? Для меня он донельзя паршивый. Понимала ли Джеральдина, как сильно рискует, подмешивая Родни отраву? А если бы он испустил дух прямо в нише? И еще, откуда она узнала, кем на самом деле был Родни? Как пронюхала, что он агент ФБР? Родни вообще не должен был вступать с этой дамочкой в разговор до моего появления. От него требовалось появиться в клубе и поторчать неподалеку от входа, пока не увидит меня.

Значит, Джеральдине самой пришлось вовлечь Родни в разговор. Придумать какую-нибудь липовую историю, ради которой он согласился уединиться с нею в нише и задернуть портьеру. Возможно, она знала, что яд не убьет его сразу, но заставит почувствовать себя плохо и он отправится в туалет. Но чем больше я убеждаю себя, что близок к пониманию произошедшего, тем настойчивее мой взгляд в зеркале говорит: «Лемми, это все чушь собачья». Разве Джеральдина не уверяла, что Серж чудесный парень и она совсем не возражает против любых проверок его, как она выразилась, «происхождения»? А ведь она дамочка неглупая и должна соображать, что смерть Родни только усилит мой интерес к Нарокову.

Нет. Родни убили потому, что его нужно было стремительно убрать с доски. Невзирая на риск, вывести из игры еще до моего появления. Причина более чем ясна: Родни добыл сведения, и если они станут известны мне, то могут существенно подпортить жизнь Джеральдине и Нарокову. Повторяю: невзирая на риск, им нужно было спешно устранить Родни.

Можно, конечно, допустить, что Родни отравили еще до приезда Джеральдины в «Зидлер», но шанс просто ничтожный, и его я отбрасываю. Швейцар говорит, что вроде помнит, как Родни входил в клуб, причем не так давно. Однако Джеральдине хватило времени, чтобы заметить его, вовлечь в разговор, зазвать в нишу и плеснуть отравы в выпивку.

И тут мне в голову приходит совершенно невероятная мысль. Возможно, полный бред, но если догадка подтвердится, это кое-что прояснит.

Что, если старик Перринер очень даже прав? Давайте взглянем на все его глазами. Допустим, вначале Нароков знакомится с Джеральдиной, рассчитывая вскружить ей голову, влюбить в себя и жениться. Он видит богатенькую, избалованную девицу, которая привыкла получать все, что хочет, и уверен: ее отец смирится с браком.

Но не тут-то было. Нароков убеждается, что папаша Перринер вовсе не лопух и разбирается в людях. Но граф не унывает – у него есть запасной план. Если Бадди Перринера похитят, старик станет сговорчивее. Согласится «стальной король» на брак дочери с Сержем – отлично. Не согласится – ему пришлют записочку с требованием скромного выкупа в пару миллионов долларов. Однако записка придет не от Нарокова. Это сделает кто-то другой, чтобы репутация благодетельного казака-героя осталась незапятнанной.

То-то будет весело, если окажется, что в похищении Бадди и шантажировании его отца участвуют Хуанелла и Ларви Риллуотеры!

Они бы не побрезговали таким развлечением. Если моя догадка верна, то понятно, почему Хуанелла оказалась на борту «Фельса Ронстрома» и поплыла во Францию, а также почему ей прислали радиограмму с вопросом обо мне и за подписью «ваш дружок».

Джеральдина говорила, что показала радиограмму Нарокову. Значит, это он отправил сообщение Хуанелле. О’кей. Предположим чисто теоретически: с Бадди что-то приключилось. Возможно, о первоначальном плане похищения Джеральдина вообще не знала. Скорее всего, она даже не догадывалась, что его увезли по запасной схеме. А потом Нароков вдруг обнаруживает: у него на хвосте висит Уилкс и тому много чего известно о русском удальце.

М-да… шикарная подстава для Джеральдины! Нароков понимает, что влип по полной. Похищение и вывоз человека за границу – федеральное преступление, за которое дают пожизненное, отправляя мотать срок в Алькатрас. Серж прекрасно об этом знает. Но кто может на него настучать? Бадди? Вряд ли. Его держат в таком месте, откуда не вякнешь. Остается Родни Уилкс.

Я вполне допускаю, что любовь к Нарокову застилает Джеральдине глаза. Она готова на все, только бы спасти его от пожизненного. В том числе и на убийство Уилкса готова. Мне хорошо знакома эта особенность женского характера. Если дамочка по уши втюрилась в парня, она пустится во все тяжкие, лишь бы его удержать.

Возвращаюсь в нишу. На лице Джеральдины все та же спокойная, обворожительная улыбка. Заказанная выпивка давно ждет, однако я даже не притрагиваюсь к стаканчику. Делаю досадливую физиономию и говорю Джеральдине:

– Черт знает, куда запропастился этот Уилкс. Звонил на квартиру и еще в пару мест, где он мог задержаться. Там он не появлялся. Думаю, ждать дальше бесполезно.

– Я тоже так думаю, – отвечает она и надевает плащ. – Мистер Хикори, и что вы теперь намерены делать?

Я улыбаюсь:

– Время уже позднее. Но работа есть работа. Мне хочется поскорее ее закончить и вернуться в Нью-Йорк раньше, чем у Гитлера закончатся подводные лодки. Вы не против, если мы отсюда поедем к вашему жениху? После всего, что вы о нем рассказали, мне просто не терпится увидеть парня, способного так вскружить вам голову, даже если он русский граф.

Она смеется:

– Почему бы нет? Конечно, поехали к Сержу. Он будет рад с вами познакомиться. Но чтобы не застать его врасплох, я вначале позвоню.

Я целиком с нею соглашаюсь. Джеральдина встает, и мы идем к телефонной будке на другой стороне вестибюля. Будка тоже в нише. Открыв Джеральдине дверь, замечаю обычный аппарат, а не телефон-автомат.

Закрываю дверь и спешу к ближайшему официанту. Показываю парню пятидесятидолларовую купюру:

– Если у этой линии есть параллельный аппарат и вы меня к нему проведете, полсотни ваши.

– Прошу сюда, месье, – говорит он и улыбается. – Иногда мне тоже любопытно послушать, о чем говорят леди.

Официант ведет меня в служебную комнату, где на столе стоит параллельный аппарат. Отдаю парню пятьдесят зеленых, и он исчезает.

Снимаю трубку. Послушав пять секунд, все понимаю. Я не рассчитываю услышать что-либо интересное, поэтому быстро возвращаюсь к будке и жду, когда Джеральдина закончит разговор.

Вскоре она выходит. Говорю вам, на вид – сама невинность. Разве такая способна на подлости?

– Серж очень обрадовался, – сообщает Джеральдина. – Он нас ждет.

Отвечаю, что готов с ним познакомиться. Прошу швейцара вызвать такси, и мы ждем на улице. Когда машина подъезжает, распахиваю дверцу и забираюсь вслед за Джеральдиной.

На улице жуткая темень. Вскоре соображаю, что мы едем в сторону площади Оперы. Джеральдина кутается в плащ и придвигается, ее коленка словно ненароком касается моей. Я улавливаю запах духов. Аромат очень тонкий. Меня подобные духи всегда наводят на мысль: каких неожиданных выкрутасов можно ждать от дамочки, которая выбирает именно такую марку? Я уже упоминал: природа щедро одарила Джеральдину. Про таких говорят – родилась с серебряной ложкой во рту. Смотреть на нее одно удовольствие. И при всем этом дамочка не обделена мозгами.

– Должно быть, у частного детектива очень увлекательная жизнь, – говорит она. – И полным-полно волнующих моментов. Так, мистер Хикори?

Я улыбаюсь и говорю «да». Порой волнующих моментов даже слишком много.

Она подвигается еще ближе. Слышу ее негромкое дыхание.

Я никак не реагирую. Бывало у меня немало таких моментов с дамочками. И надеюсь, еще будет. Но целовать Джеральдину – все равно что целовать зеленого ужа. Только у ужей нет яда, а эта дамочка сочится им с головы до пят.

Глава 3

Ночной кавардак

Подъезжаем к шикарному многоквартирному дому. По привычке смотрю на часы. Половина второго. Расплачиваюсь с шофером. Джеральдина ключом отпирает дверь парадной. Поднимаемся на электрическом лифте[6] на третий этаж. Проходим по коридору в самый конец. Джеральдина нажимает кнопку звонка.