Семь мелодий уходящей эпохи

– Мой отец никогда не умел завязывать галстук. Он делал это по бумажке.

Лицо дамы, сидящей напротив, стало медленно наполняться улыбкой.

– Я тоже не умею завязывать галстук, и тысячи людей в нашем городе не умеют, – продолжал я увлеченно, показывая руками, как можно не уметь завязывать галстук.

Дальше я не мог говорить, потому что даму прорвало:

– Ребята, какие вы сволочи! Вы все придумали и все рассчитали, срежиссировали! Гениальная идея! Как же я рада, что работаю с вами. Зачем только вы устроили этот цирк, я же не дура…

Скажу сразу, что после встречи с клиентом девочка-аккаунт пришла в отдел с мокрыми глазами и публично извинилась передо мной. Ее не по-женски мужской поступок меня немедленно распластилинил, и мы, обнявшись, скрепили нашу дружбу невинным корпоративным поцелуем, став союзниками и друзьями на все время моего пребывания в стенах означенной рекламной структуры.

Много и много разного пришлось придумать за несколько лет работы «создателем» рекламы. Иногда идеи приходили очень быстро. Так быстро, что словно скользкая и сильная форель они прыгали на чужую сковородку.

Так было в другом, еще более крупном и известном агентстве. Я сидел за монитором и придумывал фамилию несуществующему российскому доктору, который мог бы в виде правдивой и непроверяемой легенды украсить собой линейку молочных продуктов. Кефиркин, Ряженко, Добров – мозги плавились, так как идея изначально казалась мне мертвой и надуманной. Вдруг – аврал. Наш крупный парфюмерный заказчик хочет до семи часов сегодняшнего вечера получить слоган для средства от перхоти. Зашуршали мы мозгами вместе с дизайнерами. Слоган я почувствовал сразу, но черт меня дернул озвучить его в процессе формулирования.

– Как сказать по-другому «не бери в голову»? На языке вертится, ну…

– Выкинь из головы? – девочка копирайтер произнесла то, что я и старался сформулировать.

Радости в конторе было немерено. Все начальники поздравляли «нашу Ирку», а я молчал малодушно, до последнего полагая, что у «нашей Ирки» проснется совесть, и она скажет, кого на самом деле посетила прорывная идея.

Девочка-аккаунт с извинениями и соплями – такое доброе и нелепое исключение в моей рекламной практике…

Мой последний креатив был лжив и весьма продуктивен. Не выстрадан, не отвисался в складках мозга, а просто был высказан, как мой взгляд на ситуацию и единственную возможность ее убедительного разрешения. Очень известная и очень влиятельная в нашей стране корпорация решила собирать телевизоры с выразительным, но мало что означающим свежеиспеченным именем. Для агентства это был стратегический проект, тендер, в котором участвовали несколько сетевых монстров. Я очень хорошо представлял, что такое современный телевизор и какие технологии за этим стоят. Когда у нас технологии заменяет коленка и отвертка – трудно предположить за товаром наличие реальных конкурентных преимуществ. Именно поэтому я предложил рекламировать не продукт, который никому не нужен еще до рождения, а технологии, которых никто не видел и мечтать о которых в родном отечестве мог бы разве заядлый любитель маленьких грибов из под Питера.

– Косим под LG или Samsung, – убеждал я коллег. – Косим отчаянно. Пусть это будут телевизоры самого последнего поколения, которые собираются не людьми, а, например, электронными руками. Все прозрачное и технологическое, все в КАДовских решетках и изометрии.

Кричал и махал руками я недолго, так как идея всем приглянулась. Я оформил сценарий, набросал схему для раскадровок. В итоге мы легко выиграли тендер, но я об этом узнал уже по телефону, потому что за два дня до этого я уволился, полагая, что для меня настало время офисное выживание и толкание локтями оставить людям, способным к этому в большей степени, чем я. Жизнь безумно коротка, и тратить дни ее, недели и месяцы на виртуального российского доктора Кефирова, на телевизоры, которые хороши, пока выключены, на лекарства, излечивающие только симптомы – уже болезнь, которой в моем возрасте положено стесняться.

Помню, как вышел я в тот день на Ленинградский проспект и, набрав в легкие много холодного городского воздуха, направил свой ход в сторону ближайшей остановки. Подъехал не мой троллейбус, и в его окне увидел я пьяного мужика, прильнувшего к стеклу своей лицевой поверхностью. Видимо, я был ему неприятен – или вид мой, или моя бейсболка с надкусанным яблоком. Возможно, ему было неприятно все, отчего он принялся предъявлять мне протест в виде огромной куриной попы, которую он создавал слюнявым ртом на троллейбусном стекле.

Вполне оскорбительная картина могла бы стать таковой, если бы не одно обстоятельство. Вся рама окна как бы являлась рабочей поверхностью компьютерного монитора известной корейской фирмы – об этом извещала и надпись на борту троллейбуса и три напуганные тропические птички над оконной рамой, и вывернутое наизнанку лицо мужика уютно располагалось в самом центре компьютерного экрана.

Я мысленно нажал клавишу «DELETE», и поганый мужик в тот же миг уехал вместе с троллейбусом, слабо представляя теперь, сколь он виртуален для меня в этой жизни, коль сидит в мониторе.

ЦПКиО

С недавних пор Парк культуры имени Горького стал местом весьма востребованным и даже почти культовым для многих жителей города и его гостей. Мне от этого делается приятно сразу по двум причинам. Первая причина лежит на поверхности и имеет природу гуманитарно-топографического свойства: человеку оседлому свойственно испытывать вменяемую гордость за ухоженные и тронутые заботливой рукой пространства его малой родины.

Вторая причина уходит корнями…

Впрочем, тут я хочу перевернуть дерево корнем вверх, дабы сказать, что не уходит, а уносится корнями в небесную синь моих юношеских воспоминаний, когда я, молодой и кудрявый, пришел в августе 1982 года в ЦПКиО им. Горького на работу по институтскому распределению.

Должность моя называлась «старший методист отдела культурно-массовой работы», и таких методистов в отделе имелось уже два. Это были матерые деятели культуры и отдыха. Мужчины в годах. Обоим под тридцать. Одного звали Александр, а другого просто Саша. Наш отдел размещался на втором этаже административного здания с окнами на набережную и лестницы Крымского моста. Здание располагалось впритирку к легендарному мосту, и все пешеходы южной стороны шли вровень с нашим подоконником. Игривый сквозняк от Москвы-реки любил шутить с легкими платьицами москвичек, и старший методист Александр любил смотреть на игры речного сквозняка и его жертвы. Старший методист Саша сам любил быть игривым сквозняком, а потому висел часами на рабочем телефоне, сладко урча или утробно цитируя Ницше, пытаясь уже к обеду организовать свой вечерний холостяцкий досуг

Я приходил на работу к десяти и до двенадцати пребывал в раздумном одиночестве. Настольных компьютеров пока не изобрели, и мне было сложно изыскать для себя убедительное занятие. Если бы мне полагался пистолет, я бы разбирал и собирал его на своем рабочем столе, не забывая рассматривать через нарезное зеркальное металлическое дупло пешеходов на мосту.

К двенадцати подтягивались мэтры, и рабочий день обретал устойчивый рисунок. Александр тер затылок, стонал и смотрел в окно, Саша немедленно сгребал с моего стола телефонный аппарат. С обеда Александр приходил посвежевшим, распрямленным в спине, в глазах его я угадывал здоровый творческий блеск с позывами к созиданию. Послеобеденный чай для Александра – незыблемый ритуал. Он старательно наполнял большую чашку из огромного термоса, что–то яростно с грохотом размешивал ложкой и, громко по-купечески крякая, старательно отдавался каждому обжигающему глотку. Термос он осваивал за час, а потом вдруг засыпал, в два приема, роняя голову на свободную от всяких бумаг столешницу.

– Вот так и живем, Игорь! Два Шурика – один алкоголик, другой половой маньяк, работать мне с ними практически невозможно.

Через две недели я сидел в кабинете начальницы отдела, и она раскрывала мне большие тайны своего маленького отдела. Собственно, я уже на второй день понял, что Александр в мега-термосе приносит «жидкий хлеб чешского народа» из бара «Пльзеньский» и переливает жидкость в себя под видом горячего чая. Все вокруг это знали и старательно берегли его тайну от самого Александра, дабы не смутить тонкую натуру творческого свойства.

Моя начальница – очень милая и добрая женщина через две недели обратилась ко мне с неожиданной просьбой. Близится конец года, и нужен большой развернутый годовой отчет о работе отдела. Обычно годовой отчет начальник отдела составляет сама из рабочих отчетов своих подчиненных, которые те обязаны сдавать ей в конце каждого месяца, но именно в этом году работа во вверенном коллективе разладилась окончательно, и сочинять итоговый документ было не из чего. Дело в том, что в должностные обязанности методистов нашего отдела входило ежевечернее курирование работы эстрадных площадок парка, но, как выяснилось сегодня, «мальчики в этом сезоне манкировали своими обязанностями, окончательно погрязнув в примитивном пороке и низменном человеческом грехе».

Скажу честно, я очень хорошо понимал своих коллег. Даже я, рассматривавший свое пребывание в парке как состояние временное, ибо осенью меня ждала армия, а после службы я в парк возвращаться не собирался, зябко ежился порой от мысли, что лучшее время своей жизни я потрачу на форменный фуфел. До четырех часов протирать штаны в конторе, а потом плестись на одну из пяти парковых эстрад, дабы зафиксировать выступление самобытного балалаечника, лектора из общества «Знание» или кричащих про алые стяги пионеров из районного дома культуры!

Итак, для написание правильного отчета у меня материалов не было, были только свидетели – Шурики с опытом работы в прошлые сезоны, пыльные программки различных мероприятий, разбросанные по всем ящикам казенного стола, и толстая папка, принесенная для меня из бухгалтерии с корешками платежных документов за участие в проведенных мероприятиях.

Как за это ответственное дело мне браться и с чего начинать – я себе представлял слабо, убедительной помощи от коллег по кабинету я не предполагал и через пару дней обрел устойчивый ступор внутренней мякоти головы.

Впрочем, решение я нашел радикальное. Панорамическую картину организационного скудоумия, помноженного на жанровое уныние, мне необходимо превратить в торжественную оду, а может даже гимн сокрушительного паркового культурно-просветительного вихря.

– Могу ли я в отчете отрываться от сухих цифр, добавив эмоций и личного отношения в границах идеологического русла? – спросил я осторожно свою начальницу, полагая, что это было бы правильно. Начальница на минуту застыла над древесными счетами, а потом ее словно прорвало:

– Можете, милый друг! Можете, и не просто отрывайтесь, Игорь. Ломайте шаблоны, играйте со словом, ваяйте новый смысл, наполните наши конформистские обвисшие паруса ветром вашей безудержной молодости и необузданной фантазии.

Мое предложение неожиданно воспалило заслуженного работника культпросвета, и она, обычно сдержанная и не резкая, даже принялась плескать рукой, усиливая пафос своего неожиданного монолога.

С этого дня я стал меньше времени проводить в отделе, определяя для своей работы скамейки в сени раскидистых дерев, или вовсе уединялся в кабине большого колеса обозрения, возносясь к облакам над любимым городом, в котором так удачно с середины сентября случилось обширное бабье лето.

Работа над отчетом продвигалась неплохо, и я даже стал получать удовольствие от процесса, понимая, что любое, пусть и неприятное дело можно и нужно делать хорошо и убедительно. Отпущенная на свободу фантазия и здоровая доля молодецкого цинизма и безответственности позволили мне любое унылое и формальное мероприятие, проведенное для трех калек и двух командировочных, превратить на бумаге в яркий фестиваль просвещения и торжества социалистического гуманизма.

Теперь если у меня в календарном плане значилось мероприятие «В гостях у сказки – лекция для малышей и их родителей на эстраде Зеленого театра», я не впадал в уныние, а покрывал листы примерно таким текстом: «Что за прелесть эти сказки», – воскликнул когда-то Пушкин. А на открытии праздника детской книги на эстраде Зеленого театра эти слова произнесла заведующая отделом культуры Октябрьского района товарищ Бесфамильная, с трудом скрывая слезы радости и умиления при виде сотен детских глаз пытливых мальчиков и девочек, что пришли с родителями на встречу со сказочными героями любимых произведений.» «Для нас нет большей радости, чем выступать перед самыми маленькими жителями нашего замечательного города, ведь именно им завтра продолжать наши славные дела, множить победы, созидая великую страну», – делился с сотрудниками отдела искусств ЦПКиО им. Горького заслуженный артист Республики Адыгея А. Болоболкин, замечательно игравший для детей в этот вечер камень-валун на распутье трех дорог, маленького Кая и находчивого Колобка».

«Уроки молодой семьи», «Клуб макраме», «Лекарства земли советской», «Птицы в твоем городе», «В лес за здоровьем», «ЭВМ – умные машины приходят на помощь человеку»… Набив руку в своих соцреалистических фантазиях на темы всех лекций, что читались на эстрадах за отчетный период, я приступил к тематическим концертам, где и форма сложнее и народу несомненно больше. Коллективы древесных музыкальных инструментов, военные духовые оркестры, филармонические и москонцертовские певцы и музыканты привычных жанров сложностей мне не добавили. Труднее было с мастерами разговорного жанра, безымянными клоунами и дрессировщиками мелких и средних животных. Большая заминка случилась с нетрадиционными исполнителями, которых было два, но было их так часто, судя по документам бухгалтерии, словно они вовсе с самой ранней весны поселились в парке для полугодового чеса. Мастер художественно свиста Иванов обосновался в парке даже раньше, чем в столицу вернулись скворцы, судя по документам, вскоре подтянулся и гармошечник-куплетист Кац.

Гармошечника-куплетиста Каца я настиг в один из вечеров на центральной эстраде, после чего я без труда поселил его в своем отчете в отведенном для него идеологическом проеме. Гармошка у него оказалась маленьким шестиугольным «концертино», под нежные звуки которого артист «как опытный снайпер ВОВ наносил сокрушительный огонь по несунам, тунеядцам, спекулянтам и другим локальным проявлением скверны в родном отечестве». Врага внешнего в лице Рейгана, Тэтчер и их прислужников гармошечник-куплетист Кац валил штабелями в промышленных масштабах, что и было красочно отражено в моем отчете.

С мастером художественного свиста Ивановым оказалось сложнее. Хоть Иванов и продолжал по документам свистеть до середины осени, но я не смог повстречать его живьем, возможно и потому, что убегал теперь из парка после шестнадцати часов. Этот соловей ЦПКиО очень раздражал меня в моем отчете, ибо ничего кроме «Танца с саблями» Хачатуряна и «Воздушной кукурузы» Гершона Кингсли в его исполнении мои старшие коллеги вспомнить не могли. В итоге я решил не ломать наработанную схему, а потому в моем отчете засвистел неуловимый птах Иванов своим волшебным невидимым клювом нужные мне и всей стране песни. И «День победы» с военным оркестром, и самую важную раздумную песню того времени «Малая земля» с квартетом баянистов…

Отчет получился очень большой, красиво структурированный по темам и площадкам. Я сдал его начальнице вечером в конце рабочего дня, а утром она вбежала в отдел и принялась сначала трусить, а потом и вовсе отрывать мою руку.

– Игорь, я читала отчет до середины ночи как самый захватывающий детектив всех времен и народов. Сейчас над ним рыдает директора парка.

Директор парка поднялась в наш отдел после обеда, долго хвалила меня и ставила в пример остальным, а потом обрадовала меня предложением, от которого я не смог отказаться.

– Теперь нам нужен образцовый план работы отдела на следующий год. Думаю, что месяца на эту работу хватит, кстати, делать ее можно дома, зачем перед армией время на дорогу тратить.

Сейчас, когда я проношусь в потоке машин по Крымскому мосту в сторону метро Октябрьская, я стараюсь не смотреть на окно первого в моей жизни рабочего кабинета. Мгновенные воспоминания о годах ушедших и груз обретенного возраста рождают внутри меня горячую волну грусти и неотвратимой печали, взгляд становится размытым, а в сумме все это совершенно нежелательно при управлении автомобилем в большом современном городе.

Штангенциркуль как диагноз

Несколько лет назад неожиданный и стремительный дерматит омрачил мне весь летний отпуск. Уже в самолете я испытывал неудержимую почесуху на запястье левой руки. Часы пришлось снять, дабы было удобно чесать пораженное место. Жена предположила, что причиной всему стала моя обретенная здоровая худоба, и потому часы, которые я теперь могу снимать с руки, не размыкая браслет, живут собственной жизнью и натирают мне кость.

В моем случае это не могло стать причиной, так как пятнадцать лет я ношу часы только из титана, а данный замечательный материал не только легкий, но и исключительно антиаллергенный.

Сыпь множилась, и мне пришлось отказаться от часов на две недели отдыха. Первый раз за много лет я вернулся из жарких мест без белой полоски на смуглой руке. Это было даже приятно, неприятно было то, что кожа на пораженном месте была шершавая с заявкой на убедительный струп.

В итоге я решил, что всему причиной стали мои упражнения с цементными растворами и клеями для керамогранита. Яндекс немедленно согласился со мной, любезно подобрав для меня «болезнь каменщика».

Замечательно, причина найдена, а жить как? Три вещи являются обязательными частями на моем теле на протяжении долгой жизни. Это трусы, не за столом будь сказано, часы и обручальное кольцо.

Человек без трусов посредине улицы – достаточно жалкое зрелище. А если у него при этом нет на руке часов и обручального кольца – это просто запредельное нечто, без социального статуса, выброшенное из времени и пространства.

Через две недели я нацепил часы на правую руку. Джавахарлал Неру, Путин и многие люди, желающие быть на него похожие, упорно носят часы на правой руке. У меня не получилось.

Не получилось по двум причинам. На правой руке часы не носятся физически. Я стал цеплять ими городские здания, автомобили, деревья, прохожих. Не носятся они еще и потому, что уже через час запястье моей правой руки покрылось уже знакомой жгучей сыпью.

К районному кожнику идти не хотелось, но и жить без часов мне стало совсем утомительно. Так прошел месяц. Часы лежали под компьютерным монитором, и мы с грустью, переходящей в большую тоску, подолгу смотрели друг на друга.

Все в жизни временно, а болезни и вовсе имеют свойство неожиданно заканчиваться, подумал я и снова с надеждой надел часы на руку. К вечеру на мою руку вернулись пятна.

Тут можно остановить изложение, ибо финал истории близок, а мне необходима мораль.

«Все в жизни надо делать правильно!» – так любил говорить бригадир рабочих, которые делали в нашей квартире ремонт в конце прошлого века. Правильно, как потом выяснилось, это шпаклевать по старым обоям, ламинат на полу укладывать без зазора со стенами и при этом еще фиксировать его гвоздями под плинтусом. Много чего «правильно» сделали его строители, но не в этом суть.

Что я сделал неправильно?

За два дня до отпуска я менял батарейку в своих часах. В лучших традициях горе-мастеров я схватил штангенциркуль и с его помощью подцепил шлицы резьбового кольца, что прижимают днище моих часов к корпусу. Когда я работал часовым мастером, такая процедура определялась мною как конец профессии, так как у хорошего мастера должен быть набор специальных ключей разных калибров. Были такие раньше и у меня.

Теперь мораль. Если у вас часы требуют замены батарейки и мастер взял в руки штангенциркуль – бегите от такого мастера, он шпаклюет по обоям, он шпроты ест отверткой, он безрукий говнюк.

Посредством большой лупы я без труда нашел маленькую зазубринку на шлице часового запорного кольца, подправил ее «нулевочкой», и вот уже утром следующего дня цифры электронных весов стали вновь показывать мой истинный вес – в трусах, с обручальным кольцом и любимыми часами.

Мировая пьянка

В жизни современной и динамичной есть много славных профессий, предполагающих значительное удаление от места проживания. Например, сотрудники внешней разведки, полярники, моряки дальнего плаванья, геологи, миссионеры, челноки-коммерсанты или те же космонавты с космической станции.

Друг моей юности Михаил прописан в Москве, а работает в Швейцарии. Мишина работа лишена героического пафоса, но при этом вполне духовная и выразительная. Он обладатель густого драматического баритона, уже много лет поет в дорогих ресторанах Женевы.

Так получилось, что его профессия оказалась востребованной в тихой и благополучной Швейцарии. В Москве же в конце восьмидесятых годов коренной москвич Миша, работал дворником за служебную комнату в коммуналке для своей молодой семьи. Впрочем, это было замечательное время, так как мы были молоды, полны задора и оптимизма, и вся наша шумная креативная компания очень любила собираться в «дворницкой» в старом доме на Рождественском бульваре.

– Эй, Митрич, открывай пьяная скотина! Отчего двор не почистил, фонарь не зажег?

Я любил пошуметь в тихом дворе на сутулом крыльце старого московского дома, примеряя на себя образ замоскворецкого купчишки.

– Виноват, барин! Я водки с утра откушал, на сон меня пробило. Сей момент – исправим.

Актерского таланта Мише было не занимать, и когда он, отгремев лопатами и ведрами, представал нашему взору в образе упитого в хлам работника метлы, словно сходя с полотна передвижников, мы с женой от смеха неизбежно оседали в сугроб.

– Мы рады сиськи-масиськи, так сказать, гхм-ццц, встрече с настоящим артистом искусства!

Если в телефонной трубке сквозь шум, треск и эфирные шорохи я слышу голос генсека Брежнева, значит, мой друг Михаил звонит из Москвы, и уже в его квартире стоит шумный переполох, предвещающий большую дружескую вечеринку.

– Встреча будет необычная, потому что я собираюсь пригласить очень многих наших друзей, про которых ты уже даже и забыл благополучно – сказал мне Миша по телефону торжественно и интригующе одновременно, приехав на побывку в очередной раз.

Мне и в самом деле стало любопытно, так как добрая половина нашей дружной компании уже давно расселилась по заморским городам и весям не от авантюрной склонности к перемене мест, а исключительно в силу обстоятельств, определявших сложность известного исторического периода конца века прошлого. И уже без всякой нумерации – не первая и не вторая и не третья эмиграция, а просто наши ровесники и современники устраивали посильный быт и карьеру на землях, заменивших им Родину.

– Вы тут наверно думаете, что мы в Швейцарии лаптем щи хлебаем.

Наобнимавшись, Михаил повел нас с женой в комнату, где располагался стол, цвет скатерти которого невозможно было определить из-за количества закуски и запивки, покрывавшей все его пространство. Притом, что и широкий подоконник, и старинная этажерка и даже часть пола большой комнаты были заставлены подносами, салатницами и соусницами, мы сразу заметили огромных размеров ноутбук, стоявший особняком на журнальном столике.

– Я за отчетный период подружился с высокими технологиями и освоил компьютер, и сегодня на этом волшебном экране мы увидим многих наших далеких друзей благодаря замечательной компьютерной программе Скайп. Надеюсь, друзья, вы поняли, что я сказал?

Михаил, шутливо лукавил, так как Скайп он первый раз увидел у меня в свой прошлый приезд.

Я искал ему в интернете слова одной старой французской песни, и мне в это время по Скайпу пришел вызов из Балтимора. На экране появился мой заспанный приятель, который стал меня укорять, что меня невозможно застать за компьютером, и он должен вместо глубокого сна ловить меня в сети, чтобы перекинуться парой слов по нашим общим делам.

– Этот большой мужчина с открытым ртом, что сидит с тобой рядом – кто он? спросил меня приятель из темной части земного шара.

Я не успел ответить, так как Михаил, оправившись от культурного шока по случаю увиденного, принялся немедленно окучивать моего заокеанского собеседника простыми и искренними вопросами и даже просьбами:

– Товарищ, вы меня видите? Вы меня, правда, видите? А вот сейчас я поднял руку – вы видите, что у меня рука поднялась? А вы сейчас поднимите руку, только не говорите какую, я постараюсь сам понять…

В итоге, я отключил Балтимор и долго и, как мне показалось, совершенно напрасно, рассказывал своему восторженному другу про программу Скайп, а заодно и про другие компьютерные технологии, доступные сегодня обывателю.

Я и представить тогда не мог, что за прошедшие полгода Михаил не просто созреет до покупки собственного компьютера и, возможно, научится его включать, а сделает его инструментом сетевого общения, и сегодня, как он гордо мне заявил, справедливо утрет нос всей нашей гуманитарной братии. Нос утереть не удалось, так как многие из нас уже давно срослись с этой замечательной программой, хотя Мишину затею учудить пир на весь мир восприняли с воодушевлением.