Революцией сломанные судьбы

Надеюсь, ты найдёшь письмо это в полном здравии и напишешь мне ответ, хоть краткий, хоть пустой лист пошлёшь, а спокойнее, всё-таки, будет мне. Однако я не советую так поступать, потому как мы когда-нибудь да свидимся с тобою, и тогда герцог Хэмпшира познает масловский гнев, и он ему не понравится, упреждаю заранее. Что же, до скорого письма, дорогой мой. Прими привет любезный от всего дома нашего: от матери моей, от Владимира и от меня, конечно.

С надеждой на всё лучшее и огромной тоской,

Алекс»

Распечатанное и прочитанное не раз письмо из России лежало теперь на стеклянном столе в замке герцогов Мортимер, который располагался в самом центре Уинчестера рядом со старинным уинчестерским кафедральным собором. Джон был необыкновенно взволнован и просто не мог усидеть в своём высоком кожаном кресле. Вдруг послышался бой колоколов собора: било два часа пополудни, и Джон выскочил из своей огромной круглой комнаты, в которой с лёгкостью могла бы поместиться какая-нибудь миниатюрная танцевальная или парадная зала. Выбежав и нервно оглядевшись по сторонам, Джон поспешил вниз; его отец должен был прибыть вскоре от короля Георга, а это значило, что он мог знать что-то новое по делу Романовых, безгранично важное в этот момент. Пробегая по коридору, Джонатан встретил молодого лакея, который взволнованно взглянул на герцога, поклонился и сказал тихо:

– Your Grace, whether I can help you?64– но Джон быстро махнул головой и пробежал мимо.

«Почему он решил, что мне нужна помощь? Как это странно» – подумал Джон, но вдруг по дороге ему подвернулось зеркало. Герцог взглянул в него и чуть отшатнулся, резко тормозя. Джону на тот момент исполнилось уже восемнадцать лет, он был взрослым человеком, причём приятнейшей внешности и прелестного характера. Герцог был хорош, как не взгляни, но сейчас, буквально через неделю после возвращения с фронта, он выглядел изнеможённым: его изумрудные глаза ввалились, под ними образовались жуткие синяки; и так острые скулы его сейчас возвышались над ввалившимися щеками; в общем, бледное лицо его выглядело изнурённым, хоть со стороны всё ещё представлялось довольно красивым. «Понятно, – протянул он про себя, и тут же потеряно оглядел коридор, – Я куда-то шёл. Зачем?», – но тут щёлкнула дверь внизу, и послышались возбуждённые голоса многих людей.

– Oh, obviously!65– воскликнул он вслух и снова поспешил вниз, к своему отцу. В холле находилось огромное скопление людей: прислуга, какие-то чиновники, дипломаты; все суетились вокруг Уолта Френсиса Мортимер, который, закрывая промокший зонт, потухшим взглядом оглядывал окружающую его толпу. Когда взор его пал на Джона, он остановился на секунду, посмотрел на сына печально и с нескрываемой скукою, и пошёл, тяжело ступая, наверх. Джонатан безмолвно последовал за ним.

– Father,– только переступив порог отцовского кабинета, начал Джон, – what you`ve decided on the Romanov`s problem?66

– Two hours in the journey thither, Jonathan, four hours on the king`s conference proceeding and two hours homeward. I tired, Jonathan, tired, so leave me alone!67– отозвался он холодно и отвернулся от своего сына, снимая удлинённый коричневый пиджак, показывая тем самым, что он не желает больше ни слушать, ни видеть, ни, видимо, вообще общаться с Джоном.

– No, sir, sorry, but it is too important to leave you alone right now,68– повысил голос Джон, начиная раздражаться.

– Everything is important if you are connected with the crown69.

– But they are the crown!70– вскрикнул Джон, пресекая все движения отца, становясь прямо пред ним,– You lost her, I know, but I lost her too and now don’t let me lose yet more loved71…

– Jonathan!

– Stop it! Stop interrupting me! What would mother say?72

– How dare you!73

– What? You still blame me, don’t you? You think, you want to believe that it all is my fault! Through I know you hate me I ask for help! But now, get out! No, stay here and know that you live in your wife murderer`s house! Farewell, father74, оставайся с Богом, – добавил он на русском. Джон не хотел ссорится с отцом, не хотел, конечно, выгонять его из дома, который юридически принадлежал Джону, но всё же он с самого начала проживал здесь с отцом, Джону было стыдно, но он был слишком разгорячён, его всегда затрагивала тема смерти матери, а сейчас во всём были замешаны и его друзья, этого герцог не мог пропустить мимо.

Джон вышел быстро из комнаты, тихо прикрыв дверь за собой, заложил руки за спину и пошёл скорее к телефону. Вызвав автомоболь, он стал терпеливо её дожидаться, Джон, конечно, направлялся к королю, чтобы самому решить вопрос или узнать уже принятое решение. Через четверть часа транспортное средство было подано, Джон вышел на улицу, развернулся и взглянул на дом: из окна, заломив руки, на него смотрел Уолт Мортимер. Заметив взгляд сына, он быстро отошёл и зашторил окно.

«Всё, как обычно» – вздохнул Джон и сел в чёрный, видимо, только вымытый автомобиль. Ехать до Лондона предстояло, не много ни мало, два часа. Пейзажи за окном часто сменялись, притом, один был прелестнее другого, но Джон не глядел по сторонам, он вновь перечитывал письмо от Александры, вчитываясь в каждое слово княжны. «Я совсем недавно видела тебя во сне; с четверга на пятницу, говорят, вещие сны, стало быть, скоро свидимся» – прочитал он строчку вслух и улыбнулся.

– Надеюсь, Алекс, очень на это надеюсь, – он поцеловал письмо, сложил его в несколько раз и бережно положил во внутренних карман своего летнего жилета. Задумался Джон глубоко: «Ну, вот как, как мы можем сейчас встретиться с княжной, какое немыслимое ребячество, если бы я был бы волен, я всех бы их и перевёз в Англию, но это не в моих силах. А и что бы, коли и встретились бы мы, то что? В любом случае, Александра была бы с… Да что это я? Брежу, что ли? Нет, нет, надо поскорее приехать».

Герцогу посчастливилось, уже подъезжали. Солнце начало клониться к горизонту, и дождь прекратил барабанить по стёклам машины, когда она въехала на двор Букингемского дворца. Пока Джон выходил из автомобиля, подошёл дворецкий, спросить, кто изволил пожаловать, но увидев герцога, улыбнулся и просил заходить.

Во дворце Джон не нашёл короля Георга, однако ему было передано, что «политический кризис в Великобритании заставляет его отложить на время перевоз российского монарха в Великую Британию», по решению Кабинета министров, конечно.

Негодованию герцога не было предела, но с другой стороны он понимал, что происходит в стране и что происходит в мире, он также понимал, как всё это отражается на политических делах, и ничего нельзя было поделать: увы, но и у Англии были связаны руки. Но что же он мог теперь ответить Александре? «Но ведь король не отказал им. Он просто отложил дату переезда, а значит, Георг держит слово. Что ж, буду писать правду».

Глава седьмая.

– Володя, я не могу, открывай ты, – воскликнула Александра, увидев лежащий на пороге свёрток с британской маркировкой, но как только Владимир прикоснулся к пергаменту, она буквально кинулась на него и отобрала заветное письмо.

– Эх, княжна, до чего Вы несдержаны, – засмеялся Владимир, но Александра уж не слушала его, она пыталась аккуратно распечатать конверт, но у неё решительно не получалось, и она медленно выходила из себя, – Аль, давай я всё же помогу, – Владимир достал из кармана брюк маленький канцелярский нож и сделал надрез ювелирной точности, чтобы достать долгожданный документ.

– Ты действительно достал сейчас из брюк своих нож? – изумлённо спросила Алекс.

– Я шёл вниз, чтобы получить почту. Конечно я взял с собою нож, – развёл руками Владимир, – ты читать собираешься или нет? – Александра только косо взглянула на князя и мягким движением выхватила письмо.

– Тут и тебе есть, кажется, – сказала она весело, – вот, возьми, – а сама принялась за своё послание.

Княжна читала внимательно, сначала игриво поглядывая на Владимира, но потом её лицо вдруг стало серьёзным, а дыхание глубоким и прерывистым.

– «В общем, король Георг немного откладывает приём из-за нестабильности политической обстановки в стране. Приношу глубочайшие извинения и переживаю за вас искренне, всем своим сердцем. Твой Джон», – прочитала самый финал Александра, откладывая письмо в сторону, – у тебя что-нибудь более воодушевляющее или такое же разочарование? – Владимир скривился, его лицо ответило за него, живописнее не придумаешь. Алекс поникла головой и так обременённо вздохнула, что князю более прежнего захотелось прижать княжну к сердцу. – Надо ведь маме рассказать, – проговорила она с ещё большей досадой, откидывая голову назад, – о, как она будет расстроена, просто убита! Нет, не стану лучше говорить. Как думаешь, это подло?

– Нисколько, – проговорил, только крепче обнимая Александру, Владимир, – нисколько.

– Ох, детки, – воскликнула, врываясь в прихожую, Прасковья Дмитриевна, – завтрак подан. Проходите в столовую, голубки, – рядом с нею стояла Миа, которая пришла, видимо, чтобы что-то сказать, но она до того сконфузилась и раскраснелась, увидев прижимающихся друг к другу молодых людей, что только похлопала глазами и убежала назад.

В столовой все уж собрались и ждали, по-видимому, только молодёжь. Когда те зашли, все взгляды устремились на них, но только на мгновение, после все уж не отрывались от своих тарелок. Владимир, как того требуют все правила этикета, сначала посадил свою даму, поправив за нею стульчик, что, впрочем, было необязательно, и Александра только засмеялась и покачала головою. После Владимир откланялся всем сидящим и каждому пожелал приятного аппетита, причём, когда он повернулся к Мие, та вспыхнула и тут же отвела взгляд своих печально прекрасных глаз. Александра, конечно, заметила это и многозначительно взглянула на князя, но тот только пожал плечами и немного приподнял бровь.

Когда все уж завершали свой завтрак, в комнату вошла княгиня Ольга в белом платочке, повязанном на свежевымытой голове её. Как только княгиню заметили, воцарилась суета в комнате, все повскакивали со своих мест, но первым оказался Владимир. Он поддержал Ольгу Николаевну под руку и проводил до её места.

– Право, Владимир, ну чего же ты беспокоишься. Я уж и не больна боле, я сама могу. Но, признаюсь, походить с таким приятным молодым человеком мне всегда в радость, – засмеялась она.

– Знаете, Ольга Николаевна, быть может, Вы и сами в состоянии, а мне всё-таки спокойнее так. Да и если бы не я, так княжна бы с места сорвалась, а потом и ещё кто. Так к чему же сие волнение, правда? – он аккуратно придвинул за княгиней стул и налил ей кофе.

– Господин Вежливость здесь? – язвительно спросила Александра, когда князь сел, наконец, на своё место, – или, быть может, это мсье Очарование?

– Смейся, сколько душе твоей угодно, дорогая моя, а я, всё-таки, единственный мужчина здесь и…

– Неужели ты серьёзно? Владимир, что за вздор?

– Тебе мешают акты проявления мною вежливости? – вопросил Владимир, с сияющей улыбкой поворачиваясь к княжне. Алекс отрицательно качнула головой, – ну, тогда, может быть, ещё какао?

– Ах, подлец! – засмеялась звонко Александра, – ну наливай. Зря, что ли, сидишь? ……………………………………………………………………………………….

– Подлец! – вскрикнула Александра Феодоровна, укрывшись с мужем в единственной закрывающейся комнате дома, – Как мог ты предать свой род? Детей своих предать!

– Аликс…

– Мы здесь, в ссылке, потому что ты сложил руки и сдался, подлец!

– Аликс, – спокойно, но громко выговорил Николай Александрович, резко отворачиваясь от окна, – он сказал, что нет шансов…

– Что? Как ты…Кто сказал? Кто сказал, Николя!?

– Когда мне подали акт об отречении, я, конечно, не хотел его подписывать и, скорее, даже хотел не подписывать вовсе, не за себя, нет, за Алексея. Я – красное полотно, которое не позволяет быку остановиться, чтобы перевести дух, и которое он да разорвёт когда-нибудь. Для полотна главное, чтобы не пострадал к тому же и тореадор, поддерживающий его, – он мягко взглянул на свою жену и присел на стул рядом с нею, – когда я увидел, что подписываюсь не только за себя, но и за сына, я не хотел, отбросил бумагу, но Евгений Сергеевич75 зашёл ко мне, и мы долго разговаривали. Он советовал мне передать власть Михаилу, он сказал… «Ввиду болезни цесаревича, чудо будет, если наследник доживёт до своего шестнадцатилетия», – Николай Александрович закрыл рукой глаза и долго сидел, не шевелясь, подёргиваясь всем своим существом. Александра Феодоровна сдержанно заплакала.

– Николя, милый мой, почему…отчего не сказал ты мне …? – голос её сорвался, и она опала на подхватившие её руки мужа, и слёзы безудержного горя брызнули из глаз её.

– … и когда его силы подошли к концу, он рухнул с грозным звоном наземь и тогда…

– Анастасия, что за вздор! – воскликнула сидящая неподалёку от сестры Мария, – Ну как может волшебник упасть от усталости! Какая чушь!

– Как чушь? От чего это? Волшебники – тоже люди, а ты как думала, отчего бы и им не устать? – обиженно отозвалась Анастасия.

– Какие же они люди…– вновь было начала Мария, но вдруг их спор оборвал, вставая, Алексей.

– Дамы, довольно! Экий глупый спор! – сказал он уверенно, но вдруг пошатнулся и отступил назад.

– Что такое? – подскакивая, спросил напряжённо Андрей, – что?

– Ничего, просто голова закружилась.

– Так, девушки, действительно, давайте заканчивать споры! – отчеканил строго Андрей, но Анастасия так искренне мило улыбалась ему, что тот просто не мог никак не ответить и, старательно сдерживая улыбку, как только возможно было, строго посмотрел на неё.

– Да-да, кубышка, это и до тебя отношение имеет, – съязвила Мария, и, поймав серьёзный взгляд Андрея, воскликнула, – Что? А чего она улыбается?!

– Полно, Мари, пойдём в библиотеку лучше? – предложила, поднимаясь, Анастасия, всё так же игриво глядя на князя Маслова. Мария кивнула в ответ, и обе девушки в момент удалились.

– Как вдруг в доме тесно и шумно стало, – пробормотал после некоторого молчания Алексей, потирая указательными пальцами свои виски.

– Ох, то ли ещё было, если бы Александра была здесь, – усмехнулся грустно Андрей. Князь скучал по своей сестре, с которой раньше он не расставался так надолго, – голова болит? – встревожился он, заметив, что Алексей странно поглаживает свой лоб.

– Не…емного, – протянул тот, щурясь, – когда ты успел из моего друга превратиться в няньку? – засмеялся цесаревич, – не потому ли Анастасия на тебя так смотрит?

– Застрелить бы тебя, но вот только убийство – грязное дело, а коли отец узнает, то и не разрешит боле его наган брать, – улыбнулся Андрей, немного смутившись, – не к кому мне больше, быть может, придираться. Я-то привык с сёстрами, а к твоим и совестно как-то, хоть с самого рождения их знаю.

– А кстати, где Владимир Львович? Я его с утра самого не видал.

– Так он, если меня память не обманывает, спозаранку вышел прогуляться, осмотреть территорию. Говорят, здесь безопаснее, чем то было в Петербурге.

И действительно, ссыльные чувствовали себя гораздо комфортнее в незнакомом Тобольске, чем в родном Петрограде. Здесь они продолжали заниматься обучением, читали книги в огромной библиотеке французского стиля; здесь у них был огромный сад и уютные качели, на которых можно было качаться всегда; дома ставились домашние спектакли, игралась музыка. Но какие бы условия не были созданы для проживания царской семьи, каждый знал, что он не дома, что это чужое для него место и незнакомые люди окружают его. Что можно добавить о людях? Здесь в глубине России не было ожесточённого отношения к императору и его семье. Добродушные и отзывчивые, а главное верные люди окружали здесь НиколаяII. Отчего так? Никто не знал, только чувствовалось свежее, безопаснее вокруг; дышалось глубже и легче, и не было постоянного страха, который буквально окружал Александровский дворец в Санкт-Петербурге. Но и свободы здесь не было, было лишь её ожидание, тягостное, мучающее душу, туманящее разум. А чувство свободы – любимейшее человеком чувство, которого он пытается достичь любыми средствами, преодолевая любые преграды и испытания.

Глава восьмая.

– Мамочка, я хочу домой, – прошептала маленькая белокурая девчонка, дёргая свою мать за широкий белый рукав бального платья, – тут так страшно, так темно, мамочка, – пролепетала она, поднимая глаза, но матери уж не было с нею рядом. Холодок пробежал по спине девочки и отразился в смоляных глазах её ужасом, неподдельным страхом. Она огляделась тихо по сторонам и вновь позвала, – мама? – но только эхо ответило ей, а потом затихло, и неподвижный воздух, разогреваясь, сдавил виски ребёнка. Вот она облизнула дрожащие ссохшиеся губки и едва подняла опущенные глаза: где-то вдалеке видит она знакомый мужской силуэт, нет, он не один – их двое. Двое молодых людей, поддерживая один другого, идут ровно в противоположную от неё сторону. Как бы она не бежала, как бы не пыталась догнать, у неё не получалось, а молодые люди всё уходили вдаль.

– Андрей, – вдруг крикнула Александра, её детский голосок был совсем тоненьким и тихим, потому князья его и не услышали, – Алексей! – закричала она изо всех сил. Фигуры содрогнулись и остановились так, что один юноша закрывал собою другого, как в том видении на Рождество. Александра отчётливо увидела их взрослые, серьёзные лица, перед тем, как они исчезли бесследно и абсолютно безмолвно. Новая волна тишины окатила княжну. Вокруг ни души, даже эхо не вторит её лёгким шажкам.

Вдруг послышалось в тишине, из тишины выходящее, такое тонкое, мягкое, совсем как в детстве, пение Ольги Николаевны:

– Спи, засыпай, мой цветок дорогой.

Скоро покинешь ты дом свой родной,

Станешь большой и исчезнешь вдали,

Спи, моя вишенка, тихо дремли.

Ночь поглотила поля и леса,

Жизнь тёмной ночью творит чудеса,

Где-то за морем, в низине небес,

Солнечный лучик до завтра исчез.

Но голос её, дрогнув, сорвался, и она залилась тяжёлым, мучительным кашлем. Вдруг её кашель, утихая, влился в другой, глухой и мягкий голос. Владимир Львович продолжал петь сначала со своей женою, но вскоре она совсем затихла, и его бархатный голос остался жужжать в одиночестве, тишине и неподвижности. Когда колыбельная закончилась, голос на мгновение утих, но после раздался вновь:

– Вишенка моя, ты ведь не глупая девочка. Поразмысли: где опаснее теперь в Казани или в Чикаго. Мичиган…! – и голос затих и не вернулся боле.

Голос ушёл, растаял, и княжна вновь осталась одна, однако она уже проснулась и лежала в темноте своей комнаты, чувствуя, как слезы одна за другой текут по её дрожащим щекам и капают на промокшую пуховую подушку. Через некоторое время Александра поднялась с постели и большими, но нетвёрдыми шагам пошла к двери, утирая слёзы и негромко всхлипывая. Когда она распахнула дверь, за нею стоял Владимир, протягивая ладонь к дверной ручке.

– Princess, я услышал, что ты плакала, – сказал он, но Александра, прильнув к нему, уже крепко прижималась к его груди.

– Владимир, можно я тебя попрошу … Володя, полежи со мной хоть чуть-чуть, пожалуйста, мне стало так страшно, – умоляла она, медленно успокаиваясь. Тем временем Владимир зашёл в комнату и робко остановился.

– Кошмар приснился? – Александра кивнула и забралась под одеяло в свою кровать. Владимир неловко сел у неё в ногах и затих. Алекс только закрыла глаза, как громко всхлипнула и схватила князя за руку. «Ляг со мною, прошу» – говорил взгляд её запуганных глаз. Владимир посидел ещё немного, обошёл кровать и прилёг за княжной на одеяло, обнял её одной рукою, прижался щекой к её голове. Владимир чувствовал, как тяжело билось сердце Александры, как часто и прерывисто дышала она, он слышал аромат её пшеничных волос и ощущал необыкновенную мягкость уже смугловатой кожи. Обожание и умиление отразилось в сердце Владимира, который любил княжну всё больше с каждым трепетным вздохом её. Вскоре все мышцы Александры расслабились; княжна вновь погрузилась в волшебный мир снов.

Осенним утром петербуржцы были разбужены стуком града, размером с грецкий орех, по стёклам окон, крышам домов и раскатами грома, раздающимися где-то вдалеке, яркими вспышками утренней грозы. Бушующая стихия не хотела будто чтобы хоть кто-то спал во время её мятежа как будто сама погода подталкивала людей к чему-то решительному и жестокому в это холодное октябрьское утро.

Когда княжна Александра проснулась, она одна лежала, зарывшись в одеяло с головой, на кровати, а Владимир сидел здесь же, рядом за столом и писал что-то на пергаменте, часто макая ручку в чернила.

– А, доброе утро, – улыбнулся он, заметив боковым зрением, что Александра чуть приподнялась на кровати, но тут же легла вновь, – спишь ты невероятно красиво, но наблюдать за этим возможно лишь на расстоянии: пинаешься ты нещадно. Хочешь рассказать мне? – спросил он, ставя на листе точку, ловко запечатывая конверт. Александра лишь качнула головой, – Хорошо, тогда я, пожалуй, пойду.

– Погоди! – воскликнула вдруг взволновано Алекс, – Володя, как ты думаешь, возможно ли перевезти мою мать и Наталью с детьми в Чикаго?

В комнате воцарилась тишина, Владимир медленно повернулся и подошёл к Александре.

– Перевезти твоих родных в Чикаго? К Ольге? – переспросил он, – думаю, теоретически это выполнимо. Однако я не понимаю… ты же поедешь с ними? – Александра покачала головой, – но, Аля…

– Я точно не поеду, пока нет, – оборвала она.

– Ладно, а Ольга Николаевна знает, что ты не поедешь? – поинтересовался он, внимательно оглядывая бледное, от чего-то, лицо княжны.

– Она не знает даже, что поедет сама…

– Но…

– Папа так сказал, а он не ошибается.

Владимир не мог понять, каким образом Владимир Львович связался с дочерью и настоял на иммиграции, но Алекс была настроена решительно, князь видел это по лицу её.

– Тогда, ты, может быть, хочешь, чтобы я достал больше информации?

– Да, а ты можешь? – проговорила Александра, как бы, воодушевляясь. Владимир кивнул.

– Ирина написала мне вчера, что они уезжают с матерью назад во Францию. Я могу попросить их взять твоих с собой, а уж из Европы им легко будет выехать.

– Ты поедешь? – спросила, став абсолютно серьёзной, княжна.

– Куда?

– Во Францию.

– Что? Александра, иногда я начинаю сомневаться, что ты меня понимаешь. Конечно я не поеду. Да меня и не выпустят.

– Хорошо…точнее, нет, то есть… Но попрощаться с семьёй тебе обязательно надо. Приглашай их сюда, вы проведёте время вместе, я попробую вновь завоевать сердце твоей матери, но у меня вновь не получится, это точно, – Владимир, улыбаясь, покачал головой.

– Пожалуй. Однако лучше ближе к их отъезду.

– Да, пожалуй.

На этом диалог их окончился, Александра обняла легко Владимира и выпорхнула из своей комнаты, чтобы скорее оказаться у матери, проверить, как она чувствует себя и сообщить замечательно-странную новость об отправлении их в Америку. А Владимир, переживая за хрупкое материнское сердце, спустился вслед за чересчур импульсивной княжной.

– Подожди, погоди, Саша, как это так? – качнула головой давно уж проснувшаяся Ольга Николаевна, внимательно и несколько встревожено глядя на свою дочь, – Неужели ты действительно думаешь, что я оставлю здесь своих детей, своего мужа и просто уеду заграницу? Это…это невозможно!

– Нет, мама, это очень даже возможно, это лучший вариант, самый безопасный сейчас. К тому же Наталье с малышами боле, чем кому бы то ни было, нужна твоя помощь. Ты же знаешь, какая она застенчивая, сама она никуда и уехать не сможет, так ещё и с двумя детьми. А здесь оставаться слишком опасно – нельзя, – она столь резко тряхнула головой, что Владимир немного отшатнулся.

– А как же ты? А Андрюша? А…

– Я остаюсь здесь не без причины, ты же понимаешь. Кроме того, я бойкая, пробьюсь как-нибудь, и здесь остаются те, кто смогут обо мне позаботиться, – оно мимолётно взглянула на Владимира, – А Андрей с папой попали в самое, так сказать, жерло вулкана. Пока он не уснёт вновь, они никуда не смогут уехать. Но я уверена, он не прободрствует долго, и совсем скоро мы все встретимся в Чикаго. Да и Ольге помощь, должно быть, нужна теперь.

Ольга Николаевна колебалась, княгиня не хотела поддаваться уговорам дочери, не хотела верить её довольно разумным доводам.

– Как бы мне не хотелось говорить, но Александра почти во всём права. Почти, потому что, я уверен, ей надо ехать с вами, но она, как понимаете, наотрез. А для вас уехать сейчас с моей семьёй – лучший и безопаснейший, между прочим, выход, – княгиня уж почти сдалась. И Александра, и Владимир это видели; осталось только найти последний, но весомый и неопровержимый довод, – А княжну я беру на себя, так что даже не думайте. За Александру я убью любого, поверьте, хоть я уверен, что она и сама справится, – он посмотрел своим лучезарным взором на княгиню и та заплакала, прижимая обоих детей к груди своей.