Пустые глаза

– Господи Иисусе, – ужаснулся Гарретт, взяв жену за локоть. – Ты в порядке?

Донна покачала головой.

– Я в порядке. Твоя помощь нужна девочке.

– Какой?

Гарретт наблюдал за тем, как его жена глубоко вздохнула, собралась с мыслями и начала снова:

– Когда я вошла в дом, то обнаружила двух взрослых, застреленных в своей постели. И ребенок – подросток – лежал мертвый в прихожей.

– Ради всего святого!

– Просто послушай. Я также обнаружила девочку, сидящую у кровати родителей с дробовиком на коленях. Ее сейчас допрашивают. Ей нужна твоя помощь.

– В чем? – спросил Гарретт. – Донна, я ничего не понимаю. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Послушай меня, Гарретт. Девочке нужна твоя помощь, пока она не сказала чего-то, что ее скомпрометирует. Чего она не сможет взять назад.

Донна сделала еще один вдох.

– Прямо сейчас я не могу со всем этим разобраться. В голове каша, но… Я не думаю, что это она их убила. Ты должен пойти туда как ее адвокат и остановить допрос.

– Как ее адвокат?

Гарретт Ланкастер был одним из лучших адвокатов на Восточном побережье. «Ланкастер и Джордан» – мощнейшая фирма по защите подозреваемых в уголовных преступлениях, которую Гарретт основал два десятка лет назад вместе со своим партнером. Их офисы располагались по всей стране, а основной штаб находился в Вашингтоне, округ Колумбия. Гарретт Ланкастер имел сформировавшуюся репутацию защитника тех, кого обвиняли в чудовищных преступлениях. Ирония заключалась в том, что он был женат на офицере полиции. В частности, поэтому Донна сохранила девичью фамилию. В целом это было обычным делом для женщин-офицеров: так они сохраняли свою личную жизнь в тайне и не позволяли преступникам, которых они арестовывали, найти о них личную информацию в интернете. Но кроме того, что девичья фамилия позволяла ей избежать мести преступников, она отгораживала ее от Гарретта Ланкастера – известного адвоката по уголовным делам, чья работа заключалась в том, чтобы плохие парни не попадали в тюрьму. Работа Донны заключалась в том, чтобы упрятать их за решетку.

– Пожалуйста! – умоляла Донна. – Я знаю, что ставлю тебя в затруднительное положение, но, пожалуйста, сделай это для меня.

Гарретт пытался придумать, что сказать.

– А если ты ошибаешься?

– Тогда правда всплывет через день-другой, и ты передашь это дело. Но если я права, они держат семнадцатилетнюю девушку в комнате для допросов посреди ночи. Она только что видела, как убили ее семью, и теперь от нее требуют признания без согласия законного опекуна. Они будут давить на нее, пока она не скажет то, что они хотят услышать, а потом будет слишком поздно.

Гарретт посмотрел на здание участка, освещенное прожекторами по фасаду, – маяк правосудия, светящийся посреди ночи.

Он наклонил голову в сторону входа.

– Пойдем.

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

4:15

Гарретт вслед за женой зашел в полицейское управление. Донна зарегистрировала его на стойке у входа, и Гарретт получил пропуск посетителя, который позволил ему пройти в здание. Обычно адвокатов защиты оставляли бродить по коридорам, пока они не находили дорогу туда, куда им было нужно. В полицейском участке адвокаты защиты – это крысы, снующие под плинтусами. Однако сегодня Донна привела его прямо в комнату для допросов, где Гарретт увидел ее начальника-лейтенанта, который наблюдал за происходящим за стеклом вместе с еще тремя полицейскими в форме. Внутри он увидел следователя в костюме, который говорил с девочкой с запавшими глазами в безразмерной ночной рубашке.

Гарретт инстинктивно сжал мышцы спины, раздвинув плечи и выпятив грудь. Он досадовал на себя за то, что не нашел времени причесаться или надеть костюм и теперь вынужден работать в джинсах и баскетбольной кепке.

– Лейтенант, – произнес Гарретт напористым голосом.

Мужчина, наблюдавший за допросом, повернулся, как и сослуживцы Донны. Гарретт почувствовал на себе их взгляды. Но еще сильнее он чувствовал Донну рядом с собой. Она немного сдулась. Эти оперативники вошли в дом вместе с ней и прикрывали ее, пока велся поиск активного стрелка. Несомненно, это был травмирующий и объединяющий опыт для всех них, и Гарретт знал, что Донну мучило чувство вины за то, как ей пришлось поступить.

– Меня зовут Гарретт Ланкастер, я представляю…

Тут Гарретт понял, что даже не знает имени клиента.

– Эту девочку, – наконец сказал он, указывая на комнату для допросов. – Я ее адвокат, и я требую, чтобы вы прекратили допрос.

Лейтенант Маркус Грей заглянул Гарретту через плечо и, прищурившись, посмотрел на Донну.

– Что происходит, Коппел?

Донна наклонила голову.

– Спроси Гарретта.

Он снова посмотрел на Гарретта.

– Что происходит, господин адвокат?

– Я требую, чтобы вы прекратили допрос, Маркус. Я ее адвокат.

– Вы позвонили мужу? – спросил лейтенант Грей у Донны. – Вы пытаетесь переиграть меня, позвонив мужу?

– Я не собираюсь никого переигрывать, сэр. Что-то не так. Эта девушка заслуживает такой же защиты, как и все остальные.

– Она застрелила свою чертову семью, Коппел!

Донна глубоко вздохнула:

– Она заслуживает знать свои права и быть защищенной в соответствии с нашей конституцией.

– Ей зачитали ее права!

Гарретт поднял руку.

– Как адвокат девочки…

– Александры, – прервала мужа Донна. – Как адвокат Александры.

– Как адвокат Александры я прошу, чтобы этот допрос прекратили немедленно. – Гарретт посмотрел на часы. – Сейчас четыре часа двадцать минут утра, и я уже второй раз прошу вас, лейтенант. Если вы не следите за временем, поверьте, я слежу.

По правилам, как прекрасно знал Гарретт, только его клиент мог попросить прекратить допрос. Именно поэтому он должен был немедленно отправиться к ней в комнату.

– Нам нужно выяснить, что происходит, – сказал Грей уже более спокойным голосом, – и единственный способ сделать это – поговорить со стрелком.

Гарретт прошел мимо лейтенанта Грея и открыл дверь комнаты для допросов, а затем шагнул внутрь. Следователь оглянулся через плечо, на его лице отразилось замешательство.

– Чем могу помочь?

– Меня зовут Гарретт Ланкастер, я адвокат Александры. Первое, чем вы можете помочь, – перестаньте задавать вопросы моей клиентке и оставьте нас в покое. Пожалуйста.

– Вашей клиентке? – удивился следователь, вставая со стула.

– Насколько я понимаю, согласие родителей на допрос Александры не было получено.

– Это было невозможно, – парировал следователь.

– Вы обратились по соответствующим каналам, чтобы найти ближайших родственников моей клиентки, которые в чрезвычайной ситуации могли бы считаться ее законными опекунами? – Гарретт махнул рукой. – Уверен, что да. Но потом, конечно, если вы не смогли найти родственников, вам пришлось обратиться в департамент Службы защиты детей штата, чтобы получить согласие на официальный допрос. Я уверен, что вы и это сделали, следователь, просто подтверждаю. Если вы сделали все это до того, как начали допрос моей клиентки, которой еще не исполнилось восемнадцать лет, а значит, она считается несовершеннолетней в штате Вирджиния, то вы и ваш отдел в полном порядке, и мне просто нужно побыть с клиенткой наедине. Если же вы проводили допрос несовершеннолетней без согласия родителей, опекунов или других законных лиц, то у вас, скорее всего, будет куча неприятностей, и у вас есть проблемы посерьезнее, чем то, что я прерываю допрос.

Гарретт уставился на следователя. Он наблюдал, как его глаза, которые мгновение назад лазером жгли Гарретта, устремились к одностороннему окну комнаты для допросов в поисках лейтенанта, но увидели лишь собственное отражение.

– Уделите мне минутку с клиенткой? – попросил Гарретт тем же вежливым голосом, что и до этого.

Мгновение поколебавшись, следователь направился к двери.

– Следователь, – добавил Гарретт, – пожалуйста, попросите лейтенанта выключить камеру и микрофон, пока я поговорю с Александрой. Я уверен, что вы уже провели незаконный допрос моей клиентки. Запись моего разговора с ней грозит вам такими неприятностями, которые вам и не снились. – Гарретт быстро улыбнулся. – Спасибо.

Глава 5

Окружной суд

Пятница, 27 сентября 2013 года

9:12

Хотя в пятницу утром ноги Александры и доставили ее на трибуну, Гарретт заметил, что они дрожат. Таким образом ее тело выражало протест против присутствия в суде. Скорее всего, она была бы готова оказаться где угодно, но только не в этом зале, где на нее направлены телекамеры, и внимание всей страны приковано к каждому ее слову. Но у Александры не было выбора. Если она хотела выиграть дело против штата Вирджиния, ее показания имели первостепенное значение. Без них победа была маловероятна. С ними, по мнению Гарретта, она была неизбежна.

Когда Александра села на свидетельскую скамью, она потянулась за стаканом воды и дрожащей рукой поднесла его ко рту. С той ночи, когда была убита ее семья, ей исполнилось восемнадцать, но формальный переход к совершеннолетию не мешал ей выглядеть испуганным ребенком. Гарретт чувствовал одновременно печаль и уверенность в победе. Он не хотел подвергать Александру такому испытанию, но знал, что это единственный способ добиться хотя бы крупицы справедливости за то, что с ней произошло. Вид испуганной девочки-подростка облегчал работу ему и делал почти невозможной – адвокату противной стороны.

После того как Александру привели к присяге, Гарретт улыбнулся ей.

– Доброе утро, – сказал он.

Александра кивнула и поправила очки, которые были толстыми и тяжелыми.

– Привет.

– Не могли бы вы назвать свое имя для суда?

– Александра Квинлан.

– Александра, сегодня утром мы затронем несколько сложных тем. То, о чем вам будет трудно говорить, и то, что будет трудно услышать суду. Мы с вами обсуждали эти темы в течение последних нескольких недель, и вы сказали мне, что готовы дать показания сегодня утром. Вы по-прежнему готовы?

Александра прочистила горло.

– Да.

– Вы нервничаете?

– Да.

– Я тоже. Я всегда нервничаю, когда выступаю в суде, так что мы с вами в одной лодке.

Это была ложь, но Гарретт не был под присягой. Правда заключалась в том, что он уже много лет не нервничал в зале суда.

Александра едва заметно улыбнулась.

– Если мы начнем говорить о чем-то, что вы не хотите обсуждать, просто дайте мне знать, и мы сменим тему. Хорошо? – спросил он.

– Хорошо.

Гарретт сделал небольшую паузу, прежде чем подойти к свидетельской скамье. Это дало присяжным время успокоиться в ожидании показаний Александры Квинлан, девушки, которую, как все они признались во время отбора присяжных, они видели в газетах и таблоидах. Теперь им предстояло познакомиться с ней лично.

– В ходе перекрестного допроса на этой неделе штат Вирджиния попытался представить суду версию о том, что полицейское управление Макинтоша делало все по правилам при расследовании убийства семьи Квинлан в целом и при общении с Александрой Квинлан в частности. На следующей неделе, когда настанет их очередь излагать дело, они расскажут нам то же самое.

Гарретт посмотрел на стол защиты.

– Если не считать того, что они обвинили не того человека в тройном убийстве и до сих пор не смогли привлечь к ответственности настоящего убийцу, возможно, этот дискурс имеет право на существование. В остальном он не выдерживает критики.

– Протестую, – сказал Билл Брэдли.

– Поддерживаю.

– Они хотят, чтобы вы не обращали внимания на пару «ошибок», которые они совершили в начале, и сосредоточились только на том, как хорошо они работали после этого. Но в зал суда нас привело совсем не то, что они сделали правильно, а все то, с чем они катастрофически напортачили.

– Ваша честь, – раздраженно произнес Билл Брэдли.

– Мистер Ланкастер, – сказал судья, – мы обсуждали это вчера. Вы не выступаете с заключительным словом, вы допрашиваете свидетеля. У вас есть вопрос к мисс Квинлан?

Гарретт снова повернулся к Александре.

– Полицейское управление Макинтоша считает, что с вами обращались корректно, по всем правилам, как я уже сказал, начиная с выезда из вашего дома в ночь убийства вашей семьи. Вы согласны с этим доводом?

– Нет, – сказала Александра.

– Куда вас поместили после ареста?

– В центр содержания несовершеннолетних в Аллегейни.

– Как долго вы там находились?

– Два месяца.

– Что произошло через два месяца?

– С меня сняли объявления и выпустили.

– Обвинения были сняты, но в течение двух месяцев вы были вынуждены жить в центре временного содержания для несовершеннолетних за преступление, которого не совершали. Я правильно понял?

– Да.

– Защита утверждает, что во время пребывания в Аллегейни с вами обращались хорошо. Вы согласны с этим?

– Нет.

– Но ваши психолог и социальный работник под присягой заявили, что у вас сложились близкие отношения с ними. Это правда?

– Правда.

– Но ведь это не с ними у вас были сложности, когда вы находились в Аллегейни?

– Не с ними.

– С кем у вас были проблемы?

– С другими детьми.

– Вы можете рассказать нам об этих проблемах?

– В Аллегейни нужно заводить друзей, чтобы выжить. Все состоят в группах типа банд, и нужно попасть в одну из них, чтобы получить защиту.

– Вы завели друзей?

– Да.

– И эти друзья защищали вас?

– Когда могли.

– Но бывали случаи, когда они не могли, я прав?

– Вы правы.

– С чем вам пришлось столкнуться в Аллегейни?

– Другие дети нашли в интернете слитые фотографии с места преступления и приклеили их к двери моей комнаты.

– Фотографии вашей семьи в ту ночь, когда их убили?

– Да.

– Они повесили эти фотографии на вашу дверь, чтобы помучить вас?

– Я не знаю, зачем они это сделали, просто сделали, и все.

– Было ли установлено, кто слил фотографии?

– Было.

– Кто это был?

– Следователь Альварес. Так мне сказали.

– Это тот следователь, который незаконно допрашивал вас в ночь убийства вашей семьи?

– Это он.

– Я бы с удовольствием вызвал следователя Альвареса на допрос, но это стало невозможным после того, как он покончил с собой незадолго до начала судебного процесса. Похоже, детектив Альварес понял, как плохо он вел ваше дело, даже если его начальство этого и не признало.

– Протестую.

– Принято. Продолжайте, мистер Ланкастер.

– Александра, неважно, насколько хорошо работали штат Вирджиния или полицейский департамент Макинтоша в дни и недели после того, как они вытащили вас из дома в наручниках, а камеры новостных каналов засняли каждую деталь. Неважно, насколько хорошо они справились с задачей после того, как публично обвинили вас в убийстве своей семьи. Неважно, насколько хорошо они работали после того, как несколько недель заголовки газет называли вас пустоглазой девчонкой, убившей свою семью. Неважно, что было после того, как экспертиза доказала, что не вы нажимали на спус в ту ночь. Все, что они сделали после всего этого, не имеет значения, потому что ущерб уже был нанесен, не так ли?

Александра тяжело сглотнула.

– Да.

– Давайте поговорим об этом. Давайте поговорим о том, какой вред причинил вам полицейский департамент Макинтоша. – Гарретт вернулся на свою трибуну. – Александра, скажите суду, сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– А сколько вам было в ночь на пятнадцатое января?

– Семнадцать.

– Через неделю вам исполнилось восемнадцать, верно?

– Да. Двадцать второго января.

– Значит, в то время, когда все это произошло, вы учились в последнем классе школы?

– Верно.

– После того как вас выпустили из колонии для несовершеннолетних и сняли с вас все обвинения, вы вернулись в школу на весенний семестр?

Александра покачала головой.

– Нет, я не вернулась.

– Почему?

– Я пыталась, но каждый день в школе меня ожидали камеры и репортеры.

– Камеры и репортеры? Каждое утро ждали вас в школе, чтобы расспросить о той ночи, когда была убита ваша семья?

– Да.

– Они обвиняли вас в том, что убийство сошло вам с рук.

– Некоторые из них, да.

– А другие ученики вашей школы как к вам относились?

– Я растеряла всех своих друзей, потому что… Наверное, со мной было слишком тяжело общаться. Ребята называли меня Пустые Глаза.

– Пустые Глаза. Откуда взялось это прозвище?

– Репортерша, которая была там в ту ночь… в ту ночь, когда полиция вывела меня из дома… она сняла меня на камеру, и на снимке мои глаза выглядели впалыми и… пустыми, как я понимаю. Поэтому она стала называть меня «Пустые Глаза» во время репортажей.

– Прекрасно. Тяжело было получить такой ярлык?

– Тяжело.

– Слишком тяжело для школьницы-подростка, только что потерявшей семью, – констатировал Гарретт, глядя на присяжных. – И вы перестали ходить в школу?

– Да.

– Но вы закончили выпускной класс и окончили школу, верно?

– Да. Я закончила весенний семестр благодаря домашнему обучению и репетиторству.

– Но вы никогда не возвращались в школу?

– Нет.

– Вы пропустили свой выпускной год?

– Последнюю часть, да.

– Значит, никаких друзей. Никакого общения. Никакого выпускного. Никаких праздников.

– Нет, ничего этого у меня не было.

– А как насчет университета? Вы подали документы, и вас зачислили в несколько университетов, правильно?

– Да. До того как все это случилось, я пыталась решить, куда поступать. Мы с родителями вместе над этим размышляли.

– Сейчас идет первый семестр года, который должен был стать вашим первым курсом в университете, но вы так и не пошли ни в один университет, верно?

Александра кивнула.

– Верно. Я решила, что не смогу учиться, когда вокруг столько СМИ, прессы, внимания и прочего.

– Потому что репортеры следовали бы за вами, какой бы кампус вы ни выбрали. Вы этого боялись?

– Да.

– На самом деле пресса узнала, какие университеты приняли вас, обнародовала эту информацию, а затем там прошли протесты. В Вирджинском политехе, в Клемсоне, в университете штата Джорджия.

Александра кивнула вновь.

– Да. Определенные организации в каждом из этих учебных заведений дали понять, что мне не будут рады у них в кампусе.

Гарретт оглянулся на присяжных.

– Девочка-подросток теряет всю свою семью, а из-за ненасытного аппетита нашего общества к болезненным подробностям чужих страданий, из-за нашего постоянного стремления найти козла отпущения и понаблюдать за скандалом – при этом масла в огонь подливают несправедливые обвинения и открытый для публики судебный процесс – этой девочке еще и не дали нормально закончить школу. – Тут он снова посмотрел на Александру. – Так что в университет вы пойти не смогли, и все ваше будущее будет омрачено некомпетентностью полицейского департамента и общественной одержимостью сенсационными преступлениями. Я правильно понимаю?

– Протестую, – сказал Билл Брэдли со стороны защиты. – Ваша честь, по ее собственному признанию, мисс Квинлан закончила школу. Не учиться в университете было ее личным решением. А мистер Ланкастер не может предсказывать будущее. Мы не знаем, чем мисс Квинлан будет заниматься в следующем году или до конца своей жизни.

– Протест поддержан, – сказал судья. – Мистер Ланкастер, придерживайтесь настоящего времени, пожалуйста.

– Конечно, ваша честь. Но вместо настоящего времени, – сказал Гарретт, повернувшись и посмотрев прямо на Билла Брэдли, – может быть, нам стоит вернуться в ночь на пятнадцатое января? – Гарретт снова повернулся к Александре, и его голос стал мягче: – Александра, вы готовы рассказать суду о том, что произошло в ночь, когда были убиты ваши родители и брат?

– Протестую, – повторил Билл Брэдли, встав из-за стола защиты, и на этот раз немного более оживленно.

Гарретт понимал, почему этот человек так агрессивно себя ведет. Штат Вирджиния во что бы то ни стало не хотел, чтобы суд услышал подробности, которые собиралась сообщить Александра.

– Мисс Квинлан не находится под судом за убийство, – пояснил Брэдли. – Я думаю, было бы несправедливо заставлять ее заново переживать ту ночь.

– Несправедливо? – Гарретт произнес это куда более эмоционально, чем Билл Брэдли. – С каких это пор штат Вирджиния озаботился несправедливостью? При всем уважении, Билл, это самая большая чушь, которую когда-либо несли в зале суда.

– Джентльмены! – сказал судья, ударив молоточком, чтобы призвать зал суда к порядку. – Обращайтесь ко мне, а не друг к другу. Вам понятно?

– Приношу извинения, ваша честь, – сказал Гарретт. – Я все понял.

– Ваше возражение отклоняется, мистер Брэдли. Показания мисс Квинлан о той ночи, когда была убита ее семья, имеют первостепенное значение для данного дела, и суд разрешает их выслушать.

Брэдли сел, а Гарретт посмотрел Александре в глаза.

– Вы уверены, что сможете? – спросил он так, будто говорил только с ней, но при этом убедился, что присяжные его слышат.

– Уверена, – кивнула Александра.

– Хорошо. Давайте поговорим о том, что произошло той ночью.

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

00:26

От громкого шума она проснулась. Звук был такой, словно что-то большое упало на деревянный пол возле ее комнаты, и в голове Александры возник образ напольных часов, всю жизнь стоявших в углу площадки второго этажа, которые опрокинулись и разбились об пол. Но что-то в этом шуме было необычным. Звук не исчез. Он повис в воздухе. В этот момент она полностью проснулась и поняла, что это был звук выстрела из ружья.

Звук был ей хорошо знаком по тем утрам, когда она охотилась с отцом на фазанов. Он еще не разрешал ей охотиться на оленей, но фазаны были неотъемлемым атрибутом субботнего утра. В обязанности Александры входило следить за собакой. Она использовала свисток, чтобы позвать Зика обратно, если он забредал далеко вперед, и следила за тем, как он пробирается сквозь высокие камыши, прислушиваясь, не прекратится ли хруст стеблей: это означало, что Зик нашел птицу. Тогда она кричала отцу: «Целься, папа! Целься!»

Затем раздавалось паническое хлопанье крыльев, когда Зик выгонял фазана из укрытия, и следом она слышала звук отцовского ружья. Это всегда был всего один выстрел. За все годы охоты на фазанов с отцом она ни разу не слышала, чтобы он дважды стрелял в одну и ту же птицу. Он никогда не промахивался. Именно так она узнала разбудивший ее шум. В кукурузных полях отцовское ружье стреляло один раз, а потом затихало. Звук выстрела цеплялся за жизнь еще пару секунд, словно живое существо, а затем рассеивался. Александра села в постели, слушая, как хлопок медленно замолкает. Но тут раздался еще один, и она поняла, что случилось что-то ужасное.

Откинув одеяло в сторону, она вскочила с кровати и подбежала к двери своей спальни. Прижавшись виском к дверной раме, выглянула в коридор. Без очков все плыло перед глазами, но она не решалась вернуться к тумбочке, чтобы надеть их. Сквозь туман она увидела, что часы не упали на пол, как ей показалось вначале. Они стояли там же, где и всегда, в углу площадки. В тот короткий момент, когда она выглянула из спальни, в доме было тихо и спокойно. Со второго этажа через витые перила, которые тянулись по всему периметру площадки, открывался вид на темную прихожую, и все казалось нормальным. Затем она увидела, как Рэймонд вышел из своей комнаты и пошел по коридору, удаляясь от Александры и направляясь к спальне родителей. Его фигура тоже расплывалась в ее близоруких глазах. И хотя тогда она этого не знала, позже Александра будет благодарна за то, что сцена, свидетелем которой ей предстояло стать, была расфокусирована и искажена в ее глазах. Дойдя до спальни родителей, Рэймонд остановился и толкнул дверь. По дому разнесся третий выстрел. Взрыв отбросил Рэймонда на спину, он лежал и не двигался.

Тогда Александра начала действовать. У нее дрожали колени, когда она отпрянула от двери, подбежала к окну своей спальни, распахнула его и стала возиться с сеткой, пока та не вывалилась и не упала на дорожку внизу. Она хотела спрыгнуть, но было холодно, темно и очень далеко до того места, где внизу лежала упавшая сетка. И тут по какой-то необъяснимой причине она снова вспомнила о часах, стоявших в конце коридора, прямо за дверью ее спальни. Вспоминая ту ночь, она так и не смогла объяснить, почему образ часов пришел к ней именно в тот момент или почему она вообразила, что именно часы упали и издали тот самый звук, который ее разбудил. Все, что она знала, – до них необходимо добраться.

Она отбежала в сторону от открытого окна и поспешила в коридор. Инстинктивно повернула замок на ручке двери своей спальни и тихо закрыла ее. Этому трюку она научилась, когда ей исполнилось семнадцать, – запирать дверь спальни из коридора. Так она обманывала родителей, убеждая их, что занимается в своей комнате, а на самом деле уходила встретиться с друзьями.