Полуночная сделка

Портрет Беатрис находился в темном углу, рядом с изображениями двух других девушек с невзрачными лицами, но все же богатых. Платье на ней было бархатное, и художник точно передал не только мягкое сияние ткани, но и немодные пышные рукава. На коленях она держала виолу.

Беатрис почти забыла запах олифы и проклятую пыль в воздухе, от которой хотелось чихать. И невероятную скуку – ведь сидеть приходилось неподвижно, и нечем было занять мысли, кроме отчаянного желания унять зуд. Пока художник из Грейсфорда писал портрет, Беатрис больше всего запомнилось то особенное ощущение, когда ее пристально изучали, а истинная ее сущность тем временем оставалась незримой.

А ведь портрет мог быть интереснее. Встретив Беатрис возвращающейся после утренней прогулки с ружьем, зажатым под мышкой, художник загорелся желанием написать ее в таком образе. Она пыталась объяснить, что взяла оружие только для из-за опасений наткнуться на кабана, лесных манксов или даже медведя, но художник слишком увлекся своим видением. Отец покончил с его фантазиями, пригрозив отправить восвояси без жалованья.

О, если б он только добился своего. Но Беатрис на холсте казалась именно такой, какой и предполагал ее увидеть зритель. Ей следовало бы зажать под мышкой винтовку или развалиться в кресле, будто какой-нибудь джентльмен, с небрежно свисающим с пальца пистолетом. Что угодно, лишь бы показать, что она личность, что она – нечто большее, нежели ожидают от женщины, а не украшение, приученное молчать.

– Небеснорожденные боги, какая аура. Вы, должно быть, Беатрис, – произнес на лландарийском с акцентом чей-то голос.

Повернувшись, она увидела молодого человека, который, вероятно, был…

– Дантон Мезонетт. Добрый вечер. Как вам новый дом Ордена магов?

– В Чесленде они все новые, – пренебрежительно хмыкнул Дантон. – Вальсар состоит в братстве семь сотен лет. Чесленд выбивается из последних сил, стараясь не отстать от просвещенных стран.

От нанесенного оскорбления Беатрис поджала губы.

– Выходит, он не соответствует вашим стандартам?

Мезонетт бросил взгляд на каменную кладку, которую сложили лучшие мастера Чесленда, и пожал плечами.

– Все по последней моде. У чеслендцев никакого вкуса, все сплошь залито золотом.

Беатрис отчаянно старалась сдержаться и подобрать верные слова.

– А что бы вы предложили? Вальсарийцы славятся своими познаниями в области красоты.

– Своими художественными воззрениями, – поправил ее Дантон. – Если хорошенько подумать, то строить здание в более раннем стиле означает притворяться, будто вы имеете наследие, которого нет и в помине. Но дом Ордена должен быть солидным. Воплощать вечность, а не представлять моду.

Беатрис опять принялась подыскивать нужные слова, но Дантон заполнил паузу за нее.

– Хотя в рабочих помещениях качество звука удивительно хорошее.

– Это все благодаря строителям, – отозвалась Беатрис. – Проектировщик был из Хэдфилдов, семьи, которая десятилетиями взводила святилища.

– Возводила, – еще раз поправил ее лландари Дантон. – Вы все поклоняетесь богам песнопениями. Должно быть, в Долгую Ночь звучит впечатляюще. А вы умеете петь?

– Меня учили этому, – начала Беатрис, – как любую леди из Чесленда.

Дантон нетерпеливо скривился.

– Да, но хорошо ли вы поете?

Какой грубый… дуболом! Какое чванство!

Беатрис задрала подбородок.

– Да.

– Вы довольно самонадеянны. – Он на мгновение задержал на ней взгляд. – Но я вам верю.

Дантон отвернулся, посмотрел на портрет Исбеты Лаван, затем снова на Беатрис.

Он почти не превосходил ее ростом, его коричневый сюртук и темно-желтый жилет из лландрийского атласа были хорошо скроены и со вкусом украшены геометрической вышивкой. Он был довольно привлекательным джентльменом, однако так плотно сжимал тонкие губы, что Беатрис не представляла, как из них может вырваться хоть одно доброе слово. Стоял он очень прямо, выпятив грудь, его осанка напоминала армейскую выправку – что вполне закономерно, ведь Дантон был наследником маркиза из Вальсара, ему предстояло занять высокое положение в армии этого государства. Полуприкрытые веками глаза были водянисто-голубыми, а взгляд – прямым и пристальным.

А может, дело было в том, как он на нее смотрел. Дантон изучал ее столь внимательно, что Беатрис внутренне содрогнулась. Когда он повернулся, чтобы сравнить увиденное с картиной на стене, она натянула улыбку, которая в точности соответствовала изящному изгибу губ на холсте.

– Вы действительно красивы, – обронил Дантон. – Обычно рыжие выглядят так, будто их лица чем-то заляпаны.

– Благодарю. – Беатрис хотела сказать совсем другое, но обещала отцу вести себя вежливо. Жаль, с Дантона никто не взял подобного обещания. Ее мечта о честности была исполнена. Хотя Беатрис все равно не ожидала, что с ней станут обращаться, как с заводной балериной, которая не способна оскорбиться ни единой фразой, слетевшей с уст Дантона Мезонетта.

– Разговор предстоит довольно скучный. Торговля и инвестиции. Захватили ли вы какое-нибудь вязание, чтобы было чем развлечься?

Если б только можно было вытаращить на него глаза! Приоткрыть недоверчиво рот… Но Беатрис улыбалась, улыбалась и улыбалась этому требовательному грубияну.

– Боюсь, у меня с собой ничего нет.

– Я бы с удовольствием присоединился к разговору, – ответил Дантон, и один уголок его рта разочарованно опустился.

Ну разумеется – вместо того чтобы утруждаться, развлекая Беатрис, коль скоро та не позаботилась захватить с собой вязальный крючок.

Беатрис, по-прежнему храня улыбку, поинтересовалась:

– Вы успели посмотреть галерею Ордена?

– Единственное, что здесь есть нового, – портреты дебютанток, – отрезал Мезонетт, и намек на прогулку по галерее остался неуслышанным. – В этом году вас всего четырнадцать. Частные переговоры становятся слишком популярны.

Беатрис заморгала и склонила голову набок, Дантон понял, что предоставилась возможность объяснить.

– О браках договариваются вне сезона. Ха! Чесленд на зарубежном рынке номер один – детишек у вас полно. Большинство самых благородных дам уже просватаны. Откуда вы, что не знаете этого?

Леди никого не бьют. Даже невыносимо грубых чурбанов.

– Из Мейхерста.

Он изумленно приподнял брови.

– Это же северная окраина, – произнес Мезонетт с ужасом. – Практически глушь. Вы когда-нибудь были в Грейвсфорде?

Нет, только не он. И не важно, что Мезонетт – наследник маркиза. Она не выйдет за него и не уедет от своей семьи в далекий Вальсар, чтобы стать его женой – более того, не проведет в его присутствии ни одной лишней минуты.

– Мы заехали туда, прежде чем отправиться в Бендлтон.

– Чтобы пополнить ваш гардероб, полагаю. – Он осмотрел ее прогулочный костюм и пожал плечами. – Сомневаюсь, что там, где вы гоняетесь за кабанами, требуются дорогие лландарийские ткани.

– О, у нас есть ружья. – Беатрис поняла, что сказала, но было слишком поздно.

Мезонетт ошеломленно на нее уставился.

– Вы умеете стрелять?

– Весьма прилично, – отозвалась Беатрис и наконец-то улыбнулась ему искренне.

– Ясно, – сказал Дантон. – Какая вы беспощадная. Нужно выпить чаю. В вашей деревне пьют чай?

Беатрис добавила своей улыбке сладости и яда.

– Если его к нам привозят. На собачьих упряжках сто миль по снегам.

– В самом деле?

– Нет. – Беатрис улыбнулась еще шире. – На севере по меньшей мере шесть портов.

Теперь она ему совершенно разонравилась. Вот и чудненько.

Мезонетт повел ее в гостиную, Беатрис скользила рядом. Она мило улыбнулась маркизу, уселась, не обратив внимания на музыканта, что вымучивал фортепианную сонату, и стала прислушиваться к разговорам о торговле и инвестициях, которые, согласно обещанию Дантона, должны были ее утомить. Беатрис задавала вопросы и вместо того, чтобы изящно проявлять любопытство, портила своими замечаниями все впечатление. Отец это вытерпел, но нахмурился, когда они распрощались с маркизом и его сыном и уселись в наемное ландо, чтобы вернуться к себе на Триумф-стрит.

Отец уселся напротив нее и вздохнул. Сердце Беатрис заныло от его вида; в коричневом он выглядел превосходно, пусть сюртук и жилет отца были почти без вышивки. Он бросил на нее взгляд, морщины у него на лбу углубились, рот приоткрылся, будто отец хотел что-то сказать, но тут же печально покачал головой и отвернулся.

– Папа, мне жаль.

Беатрис предполагала, о чем именно должна была сожалеть, но отец вскоре сам ей все объяснит. Она ждала неизбежного ответа, и, конечно, он высказался, болезненно скривившись.

– Понимаешь ли ты, Беатрис, как важно держаться покладисто с молодыми людьми, с которыми тебя здесь знакомят?

– Папа, он ужасен! Надменный сноб. Если бы я вышла за него, мы бы скандалили с утра до ночи.

Отец провел рукой по песочным локонам, пересыпанным серебром, и они упали на место, обрамляя тонкие черты, изрезанные морщинами опыта и тяжкого бремени, в том числе своенравия дочери.

– Этот ужасный джентльмен станет маркизом.

– Маркизом де Кошмаром, поверь. Я не была бы с ним счастлива ни минуты.

– Я надеялся, что все пройдет не так сложно, – сказал отец. – У нас была особая договоренность. Ты заявила ему, будто умеешь стрелять? Да что на тебя нашло?

– Просто вырвалось. И я извинилась. Но он насмехался над тем, что я из провинции, счел невежественной дурехой, словно в Чесленде вовсе нет никакого образования.

– Вероятно, тебя следовало послать за границу, в академию юных леди, – вздохнул отец. – Конечно, уже слишком поздно, хотя Гарриет могла бы поступить в школу-пансион.

При финансовой поддержке мужа Беатрис…

– Гарриет бы там понравилось.

– Если у нас все получится, она туда поедет. Но вас всего четырнадцать! – Отец просиял при мысли о горстке невест и толпе джентльменов, которые будут слоняться вокруг Беатрис лишь потому, что она одна из немногих дебютанток, за коими дозволено ухаживать. – Если бы тебе удалось его удержать…

– Там, откуда он явился, полно мужчин, – заявила Беатрис. И если повезет, она отпугнет их всех. А потом понадобится больше удачи, чтобы снова заполучить гримуар…

Мысль прозвенела в ее голове, будто колокол. Она может вернуть книгу. И точно знает, как это сделать. Волнение захлестнуло Беатрис, побуждая выскочить из ландо и помчаться вперед быстрее этих роскошных черных лошадей. Она сжала руки и постаралась внимательно слушать упреки отца.

– Я не желаю, чтобы ты вышла за мужчину, которого не сможешь выносить, Беатрис. Просто… попробуй, хорошо? Попробуй не судить их слишком поспешно.

Она кивнула, но мысленно уже полностью отдалась своему плану.

– Хорошо, папа. Я буду лучше стараться.

Беатрис смотрела на обрамлявшие улицы Бендлтона деревья, которые заволакивала зеленая дымка свежих весенних почек, на ветки, склонившиеся под тяжестью сладких цветущих бутонов, и не могла дождаться, когда же вернется домой.

Глава 2

Повеяло сладким ароматом – ландо подъезжало все ближе ко взятому внаем дому на плавно изогнутой Триумф-стрит, модному району в окрестностях парка лорда Хасгроува. Лепестки вишни парили в воздухе, и запах цветов немного душил Беатрис, пока ее отец объяснял, какая возможность была ими упущена.

– Маркиз планирует возродить самые жалкие, грязные кварталы Масилии и превратить в респектабельные районы. Они собираются начать строительство рядом с каналом. Если бы мы получили пай в подобном предприятии, твоя мать и дальше жила бы в комфорте.

Беатрис опомнилась. Отцу нужно было заботиться о родных, и его планы зависели от поддержки семьи, в которую предстояло войти его дочери.

– Мне жаль, что ничего не вышло, папа, но, может быть, это не так уж и страшно.

– Ты права, дорогая. В конце концов, акции ведь будут выпущены на рынок.

– Вообще-то я имела в виду совсем другое, – сказала Беатрис и улыбнулась, когда отец с любопытством на нее посмотрел. – Беда с инвестициями в строительство в том, что пройдут годы, прежде чем оно завершится и принесет плоды.

Уголки его рта опустились.

– Беатрис…

Но она не отступила.

– Если маркиз ищет здесь инвесторов, он, вероятно, также ищет партнеров по поставкам. Ему понадобится древесина и железо, стоит немного разузнать, и мы выясним, кто в Бендлтоне владеет лесным хозяйством или шахтой. Если ты тоже вложишься…

– Прекрасная идея, моя дорогая, но, пожалуйста, не пытайся понять мир финансов. У меня назначено много встреч, помимо маркиза.

Почему он не слушает? Вальсар – не единственная страна, где охотно принимаются за крупные проекты. Вкладывать средства в древесину и железо разумно. Беатрис заставила себя улыбнуться.

– Какое счастье. Ты сегодня будешь на танцах?

Отец покачал головой, и щеки его задрожали.

– Увы, нет, но рад сообщить, что заполучил приглашение к Комптону. Мне пришло письмо от сэра Грегори Робишо с просьбой поучаствовать в совещании по поводу экспедиции на Мион. За хлопком, я полагаю, поскольку на какао эксклюзивные права у семейства Лаван.

Беатрис постаралась не морщиться при упоминании подлых обманщиков Лаванов.

– Надеюсь, все пройдет успешно.

– Я в этом не сомневаюсь, – отозвался отец. – Сэр Грегори очень умен. Это уникальный шанс. Если б я только мог обрадовать семью новостями об этой экспедиции. Она точно принесет прибыль.

Не то что в прошлый раз. Беатрис улыбалась изо всех сил.

– Как я счастлива это слышать.

Экспедиция Торговой компании Вестборна за орхидеями тоже была уникальным шансом. Отец вложил в это предприятие много денег, поверив во всеобщее помешательство на экзотических видах орхидей – помешательство, от которого отказались ради повального увлечения миниатюрными собачками, пока экспедиция возвращалась домой с некогда баснословно дорогими цветами. Многие потеряли на этом значительные суммы, и мало кто догадался приобрести страховку, в том числе и сам отец и его соседи в Мейхерсте, которые купились на россказни папеньки Беатрис о том, как разбогатеют инвесторы. Неделю его забрасывали капустой. Если мать приезжала с визитом, никого не оказывалось дома. Они уехали из Мейхерста посреди ночи и гнали экипаж несколько миль, но в придорожных трактирах все еще сплетничали, как отец разорил соседей.

С инвестициями ему не везло. Он получил щедрое приданое и решил: для того, чтобы сколотить небольшое состояние на спекуляциях и инвестициях, надо начинать с крупного. Если бы отец так не рисковал, поездку в Бендлтон можно было бы отложить до следующего года. У Беатрис было бы больше времени узнать все, что необходимо, пока не стало слишком поздно. Но отец не хотел рассказывать семье о том, в каком тяжелом положении они оказались; он не жалел средств, чтобы Беатрис вышла в свет в Бендлтоне.

Сколько у него осталось денег? Хватит ли оплатить все эти шляпки, платья и дом на Триумф-стрит? Или отец вложил деньги в одно: чтобы Беатрис выглядела привлекательной невестой?

Это было неразумно. Мать Беатрис принадлежала к уважаемому роду Вудкрофтов, но у тех в каждом поколении рождались обычно девочки, зачастую по одной, – отнюдь не мальчики, кому можно было передать наследие. Мать вышла замуж по любви, а не по расчету, так что Клейборны были абсолютно непримечательными представителями среднего класса. Были дебютантки статусом выше, чем Беатрис, и уж, конечно, богаче – она ведь не рассчитывала всерьез заполучить герцога или какого-нибудь министерского сынка? У Беатрис не имелось ни средств, ни связей, за которыми охотятся иноземные маги.

Однако Беатрис не мечтала о герцоге или сыне министра. Она не хотела выходить замуж за чужестранца. Она хотела стать магом, и на ее пути стоял брак. Беатрис должна была вернуть гримуар, который украла у нее Исбета. Это был ее единственный шанс!

– И нынче вечером ты тоже ухватишься за эту возможность, – сказал отец. – Знаю, тебе не нужно объяснять, как важен для нас твой дебют в обществе. Я верю, что ты способна правильно оценить людей, с которыми сегодня познакомишься. И все же не забывай наслаждаться балом и постарайся завести друзей. Получай от танцев удовольствие.

Сегодняшний вечер знаменовал начало череды приемов, пикников, представлений и прочих мероприятий, что позволят Беатрис претендовать на столь высокий статус, насколько очаровательно она будет держаться, или рухнуть вниз – если она себя запятнает. Как одновременно достичь успеха в обществе ради семьи и провалиться в качестве невесты ради самой себя?

– Я буду изо всех сил стараться, папа.

Больше говорить ей ничего не требовалось.

Отец помог Беатрис выбраться из экипажа.

– Уверен, удача тебе пригодится.

Он сам не представлял, как был прав.

– Мне принесут обед в комнату, а потом я прилягу отдохнуть перед приемом. Вероятно, я пропущу ужин, займусь подготовкой.

Отец ласково ей улыбнулся.

– Я буду гордиться тобой, дорогая.

Войдя в дом, Беатрис поднялась к себе в комнату, чтобы Клара помогла ей раздеться и улечься в постель. Когда принесли поднос с обедом, Беатрис забрала его, сказав, что поклюет немного, пока читает.

Клара освободила ее от модного тесного корсета и оставила отдыхать, закрутив на волосах папильотки для вечерних танцев в ассамблее. Беатрис молча досчитала до ста, а потом вскочила с постели.

Платье, что предназначалось для вечернего приема, лежало так, чтобы Беатрис смотрела на него, пока не заснет, но она не бросила на наряд и взгляда, дергая за шнурок, который свисал с потолка.

Поднять одной рукой тяжелый поднос по узкой лестнице, что вела на чердак, было непросто. Приходилось ставить свою ношу на ступеньку, ширины которой едва хватало, карабкаться вверх и снова переставлять поднос. Дважды Беатрис чуть его не уронила. Темнота наверху пахла пылью и старой бумагой. Беатрис выбралась из чердачного люка, одетая в одну сорочку. Закрыв крышку, чтобы не споткнуться и не свернуть себе шею, она достала коробку со спичками. Прошептала заклинание, зажгла искру, а затем коснулась пламенем остальных свечей, сказав:

– Дайте свет и никому не причините вреда.

Фитили затрещали и вспыхнули, бросая мерцающие тени на скошенную крышу чердака. Беатрис вытащила из своего маленького хранилища книгу – «Сказания об Иджанель и других героях» Э. Джеймса Куртфилда – и нашла зашифрованное среди стихов заклинание:

Призвать малого духа удачи.

Беатрис положила томик на колченогий стол.

Она еще раз прочла инструкцию и опять задумалась: сработают ли слова призыва, если не написаны на мизунхе? Но маги Чесленда занимались колдовством и до того, как переняли традиции Ордена. Все должно получиться. Беатрис попрактиковалась в знаках, необходимых для призыва. Проверила и перепроверила последовательность символов, потом, не произнеся ни слова, начертила их в указанном порядке.

И тогда Беатрис заколебалась, всего на миг. Эта магия была более сложной, чем та, которой она до сих пор отваживалась заниматься, однако необходимо овладеть ею, чтобы в будущем научиться призывать Великого духа. Нужно провести ритуал, нельзя все испортить.

Беатрис подержала ладонь над каждым символом, дыша особенным образом, чтобы наполнить знаки собственной волей. Она втягивала воздух, задерживала его и трепетала, чтобы оживить круг и поместить его между царствами плоти и духа. Каждый знак следовало зарядить правильным дыханием, верной вибрацией, точным положением пальцев – и воздух начал двигаться, льнуть к ее коже, пока призыв пробуждался, символ за символом, вдох за вдохом, знак за знаком.

Энергия накапливалась и мерцала, Беатрис видела ее краем глаза, она была ярче, чем свет свечи, пронизанная радужными вспышками золотого, розового, зеленого. Воздух стал туманным и живым, Беатрис оторвалась от мира плоти, приблизившись к царству духов.

Она подавила желание уставиться на происходящее, ахнуть от удивления, как дитя. Но магия струилась сквозь нее. Беатрис коснулась эфира и задержала силу в своих руках, своем дыхании, своем теле – это было лучше самой чудесной музыки, самой изысканной еды. Обладать силой, приблизиться к таинствам – ничто не могло с этим сравниться. Не существовало ничего равного этому.

Беатрис вдохнула магию, придала ей форму своей просьбы и замкнула заряженный круг. Она очутилась между мирами. Ее тело казалось больше, чем на самом деле. Сознание Беатрис расширилось до ее эфирной формы, тела, видимого духам и магам, мягко светящегося в круге, что вращался с помощью ее жизненной силы. Она дрожала, ее руки тряслись, но Беатрис впитывала все больше силы, больше и больше, пока не переполнилась, словно бурдюк с водой, подготовившись к ритуалу.

– Нади, дух удачи, я призываю тебя, – прошептала она. – Я принесла тебе сладкий нектар и мясо. Они твои, если поможешь мне. Нади, дух удачи, я знаю, ты рядом.

Она взяла горсть клубники, блестящей и красной, и положила ягоду в рот. Откусила, насладившись сладостью на языке.

– Нади, дух удачи, – пробормотала она, чувствуя на губах вкус клубники. – Ты голодна, а у меня здесь столько вкусного.

За кругом моргнул свет.

«Нади хочет. Дай мне».

Дух говорил на одном с ней языке, и Беатрис вздохнула с облегчением. Все получилось даже без знания мизунха.

– Мне нужна твоя удача, Нади. Я угощу тебя в обмен.

Нади то росла, то сжималась, прощупывая удерживающий ее крошечный купол, соблазнившись единственным, что нравилось духам, – притягательностью телесного.

Духи жаждали мира плоти. Они хотели есть. Пить вино. Хотели бегать, танцевать и касаться всего, чего только возможно. Хотели ощутить стены тела, вкус ягод. Но самое главное – они хотели заполучить все это навеки, потому искусство и наука высших таинств были закрыты для женщин, их следовало беречь от опасности – ведь дух мог получить именно то, чего жаждал больше всего – дом, жилище внутри еще не родившегося ребенка.

– Это книга, – начала Беатрис. – Конкретная книга. Она была у меня. Обстоятельства и хорошо подвешенный язык вырвали книгу у меня из рук. Я хочу, чтобы ты помогла ее вернуть.

«Да, – сказала Нади. – Я вижу ее у тебя в воспоминаниях. Я чувствую, как замирает твое сердце, когда ты ее читаешь. Я знаю, зачем она тебе. Что ты дашь мне, если я обману судьбу и верну тебе книгу?»

Беатрис протянула ягоды.

– Все это – твое, а еще у меня есть мясо – копченые свиные щеки, глазированные в меду. У меня есть белый сыр из пещер Стиллана. И вино из Кандиша.

«Но я знаю, что ты сделаешь с книгой, когда ее раздобудешь, – сказала Нади. – Ты призовешь Духа-союзника. Ты заключишь Великую сделку. И тогда Нади будет не с кем торговаться, ни нектара ей не достанется, ни мяса. Нади хочет больше».

– Тебя призовет другой чародей, Нади. Ты пригодишься другому заклинателю, – успокаивала ее Беатрис. – Нади всегда будет нужна.

«Нади хочет больше сейчас».

– Я не могу разрушить круг, чтобы принести тебе еще еды, – ответила Беатрис. – Все, что я могу тебе предложить, уже в его пределах.

Она поняла, что сказала, буквально через мгновение, и стиснула зубы. Дух удачи стал ярче, вытянулся.

«У тебя есть больше, – произнесла Нади. – Ты можешь дать мне большой дар».

О нет, нет, ни за что. Это ее первый малый призыв! Беатрис хотела, чтобы дух наставлял ее, а не поселился в ее теле, пока она возвращает себе гримуар. Она попросила на кухне лучшее из того, что могли предложить повара, едва притронулась к пище и не позволила Кларе забрать поднос. Дух удачи – не самый сильный дух, но и ему щедрого подношения и вина оказалось недостаточно.

Нади хотела, чтоб Беатрис стала ей пристанищем.

Она никогда не пускала в себя духов, даже самых мелких, что могла призвать без защитного круга. Беатрис всегда просила у них крупицы знаний, за которые рассчитывалась едой. А вдруг она не сумеет его усмирить? Вдруг Нади овладеет ее конечностями, заставит сказать что-то возмутительное или опозорит? А вдруг Беатрис полностью потеряет контроль над духом, и тот, облаченный в ее плоть, навредит людям, которые перейдут ему дорогу? Беатрис могла потерять все. Ее могли приговорить к смерти. Она могла причинить боль тем, кого любила.

Нет. Беатрис была в себе уверена. У нее точно все получится.

– Час, – сказала Беатрис.

«День», – ответила Нади.

– Невозможно. До заката.

«До рассвета».

– Нет. До полуночи, – отрезала Беатрис. – Я собираюсь танцевать на ассамблее. Там будет музыка…

«Музыка? – Дух просветлел и принялся раскачиваться, а потом счастливо простонал: – Танцы?»

– Да.

«Торт?»

– Да.

«Звездный свет?»

– Если ночь выдастся ясная.

«Она будет ясной, – поклялась Нади. – И поцелуй».

– Нет, – нахмурилась Беатрис.

«Я могу сделать так, что это случится, – сказала Нади. – Ты можешь выбрать – с кем. Книга будет твоей. Но я хочу поцелуй. Выбери самого симпатичного джентльмена, какого только пожелаешь».