Дорога в Мальхару, или За первого встречного

Вошла молодая рабыня. Агат приказал ей отправиться в его кабинет и принести какую-то красную бархатную коробку, лежащую на его столе, и сказать кухаркам, чтобы готовились нести сладости.

Служанка удалилась, и, пока она отсутствовала, несколько других рабынь быстро убрали остатки ужина со стола. Ливи только ахнула. На нём появились десерты и фрукты, которых девушка, даже будучи принцессой не пробовала, а назвать смогла лишь шербет, лукум с орехами, виноград, халву, яблоки в карамели, арбуз и дыню.

Брайдс поймал восторг Экливены, и ему как-то радостно стало от осознания того, что его жене всё, к чему он привык, весь этот мир, нравился. Ливи приняла его дом, она захотела, чтобы он стал ЕЁ домом.

В дверь постучали, и после повелительного «Войдите!» к графу просеменила та самая рабыня, держащая в руках нужную господину коробку.

Агат встал, приняв её из рук служанки. Все притихли, уставившись на него.

– Госпожа Экливена! – начал граф, обратив на себя внимание супругов. – К сожалению, я не догадался о том, что Брайдс именно сейчас приведёт к нам свою жену. Поэтому у меня нет особого брачного подарка для вас. Но у меня есть то, что я хранил для женщины, удостоившейся стать спутницей жизни этого человека! Все знают, что я отношусь к Брайдсу как к своему брату. Поэтому этот дар по праву должен принадлежать его супруге!

И после этого граф торжественно показал всем, какой подарок хотел вручить он Экливене. Все замерли в восхищении: в коробке, на бархатной подушке лежало ожерелье удивительной красоты. Да, оно не было вершиной ювелирной работы, но изящность плетения, этих тонких и кажущихся хрупкими золотых веточек, на конце каждой из которых сиял бриллиант, не оставляло сомнений насчёт мастерства его создателя. Это украшение можно было надеть на любое мероприятие: оно подходило к любому наряду.

– То, что я хочу вручить вам, Экливена, – продолжал Агат, – сделали лучшие ювелиры для моей родной, но, увы, погибшей лет десять назад сестры. Это было её любимое ожерелье. И я сохранил его, чтобы когда-нибудь передать жене моего друга, Брайдса, кем бы она ни оказалась. Носите его с достоинством, понимая, что вы заменили сестру Графа Мальхарского.

Виновник торжества, наблюдая за реакцией его жены и гостей, внутренне сиял от счастья. Граф никогда не льстил ему настолько. Родственные узы в Мальхаре почитались выше каких-либо других. А украшение умершей дочери или сестры, подаренное женщине, либо оружие почившего сына или брата, подаренное мужчине, означало, что тот, кому подарили это, является для дарителя тем родственником, каким был тому умерший хозяин. А ещё, украшение бывшей жены вдовца, подаренное незамужней женщине, означало предлог к неофициальному союзу….

Экливена смущённо встала со своего места и прошла к Агату мимо притихших людей. Эта часть обычаев Востока ей была известна. Да, некоторые взгляды на вещи погибших любимых людей у них были различны. На Западе одни что-то оставляли на память об умерших и никому не давали. Другие выбрасывали всё, чтобы не пробудить горькие воспоминания об утрате. Но не дарили ничего из имущества родственников, чтобы новые хозяева не напоминали об их смерти. Но это не Димелисс, это Мальхара, здесь всё по-другому.

– Благодарю вас. И мне очень жаль вашу сестру…– кажется так надо было отвечать. Ливи уже запуталась в правилах дипломатического разговора, особенно после свободных бесед и выпитого алкоголя.

Брайдс недовольно посмотрел на свою неопытную супругу: её нерешительность могла граничить с отказом, а отказываться от такого дара ох как невежливо! Но граф лишь рассмеялся:

– Ничего. Все мы когда-то умираем и встречаемся после смерти, нечего из этого трагедию делать. Ну же, не стесняйтесь, наденьте это ожерелье!

И Экливена надела. Казалось, её лицо специально было создано, чтобы данное украшение так подходило к его чертам, как никакое другое. Женщины в благоговейном восторге уступили ей место, когда Ливи вернулась в свою часть стола. Она изумлённо осматривала новую вещичку.

После этого ужин закончился быстро, но граф решил порадовать супругов ещё одним представлением этим вечером.

***

Девушка вслед за Брайдсом вышла на парадное крыльцо дворца. Раздался цокот копыт, и к ним подъехала открытая повозка, запряжённая тройкой чёрных лошадей. Сам Агат сидел на козлах. Он дружественно махнул головой, приглашая супругов сесть.

Они выехали за пределы стен графского дома. Над городом было уже темно, чёрное небо сияло миллиардами звёзд, и столица вторила ему своими яркими огнями. Да, ночная Мальхара была красива, красива непривычной красотой, удивлявшей Экливену после строгого и закованного в каменные стены Димелисса.

На главной площади веселился народ. Здесь царили циркачи и уличные музыканты с танцовщицами. Граф и его дорогие гости оставили повозку за пределами толпы и пешком пошли взглянуть на зрелище. Люди расступались, пропуская почтенных зрителей, которые прошествовали на самое лучшее место. Многие, а особенно артисты, знали о любви графа повеселиться с простолюдинами. Его здесь уважали.

Экливена удивлённо и восторженно, как маленькая девочка, наблюдала за фокусниками, глотающими и извергающими из своего рта огонь, жонглирующими кинжалами и горящими факелами, выписывая сложные фигуры, и грациозно вышагивающими по протянутой над разведённым в центре площади костром верёвке. Народ всячески подбадривал их шумными аплодисментами, свистом и улюлюканьем, грубыми выкриками и смехом. Здесь каждый делал всё, что хотел, и все с интересом наблюдали за развернувшимся у костра представлением.

Вдруг заиграла восточная музыка: барабаны, свирели, бубны и домры из ниоткуда начали издавать свою ритмичную мелодию, и через толпу к центру площади вылетели, как райские птички, полуголые танцовщицы в разноцветных шароварах с повязанной на бёдра тканью, звенящей монистами и расшитых бисером лифах, босые. Каждая из них имела газовую шаль, развевающуюся, как крылья, с пришитыми в одном углу пятью объёмными цветами. Волосы девушек, распущенные и украшенные цветком из ткани, были посыпаны блестящей пылью.

Они закружились в танце, легко, будто паря, шагая в ритме играющей музыки и красиво покачивая бёдрами. Ливи понравились эти танцовщицы, но лишь одно смущало принцессу: девушки появились на людях не просто с непокрытой головой, но и с открытыми животами и плечами, что, как ей казалось, было неприемлемо для мальхарских женщин. Но Брайдс на это замечание лишь усмехнулся:

– Понимаешь, эти танцовщицы живут другой жизнью, не такой, как мы с тобой. У них есть своё сообщество, со своими правилами и укладами. Во-первых, девушки не должны выходить замуж до двадцати пяти лет, пока красота их не исчезнет. Если кто-нибудь узнает, что одна из них сошлась с мужчиной, не достигнув нужного возраста, её публично исключают из сообщества, и для неё становятся обязательными принятые государством правила приличия. Во-вторых, эти танцовщицы обладают особым искусством не соблазнять мужчин, демонстрируя своё тело. Приглядись: какая пластика, какие формы. Ими можно только восхищаться, но ни один мужчина, посмотрев на них, не найдёт в себе ни капли похоти.

Экливена кивнула и продолжала смотреть, обхватив руку мужа. Какая-то танцовщица вспорхнула, подплыла к ней, и в одно мгновение на ладони бывшей принцессы красовалась заколка-лилия с волос этой девушки. Та мило улыбнулась, изящно поклонилась и послала воздушный поцелуй, семеня назад. Бывшая принцесса смутилась. Брайдс ласково взял из рук супруги этот подарок от клана артистов и прицепил к покрывающему её волосы платку.

– Просто чудесно, – ласково шепнул он ей на ухо.

Они вернулись во дворец только после полуночи. Здесь жизнь уже начинала утихать, дожидаясь утра. Горели светильники, сновали слуги, убирая накопленный за день мусор и готовя спальни. Было тихо, и шелест платья Экливены гулко раздавался по коридорам. В незастеклённые проёмы окон заглядывала полная луна.

Отведённая им гостевая комната встретила усталых, но счастливых супругов чистотой и духотой. Брайдс растворил окно с яркими витражными рисунками. Сквозь спёртый нагретый воздух пробежалась приятная ночная прохлада. Парень притушил единственную горящую здесь лампу, что стояла на столе. В полумраке переодевшись, муж и жена легли на свежую постель.

Над их головами горели газовые ночники, создавая уютную атмосферу уединённости; ветерок из окна колыхал закрывающие кровать от посторонних глаз шторки. Брайдс обнял Экливену и крепко прижался своими губами к её губам. Ливи положила голову ему на плечо и прикрыла глаза. Он лежал и наблюдал за ней.

Она была нежна и чиста, как только что раскрывшийся бутон розы, хотя уже испытала то наслаждение, что остаётся в тайне брака. В ней была непорочность, которая бывает у настоящих жён: любовь к мужу, верность и то целомудрие, когда брачная постель воспринимается не как способ утолить плотскую страсть, а как священный акт создания семьи. Настоящая любовь не сладострастна, и поцелуи на ночном ложе – не её цель.

Парень уснул, накрыв Ливи своей большой рукой, словно готовясь защищать свою любимую даже во сне.

***

Прошло пять дней. На удивление быстро Экливена привыкла к мальхарским устоям. Частые прогулки по городу, со своим мужем, новыми друзьями или в одиночку, позволили девушке хорошо загореть и мало чем отличаться от здешних жительниц дворца. Благодаря общению с родственниками графа и графини ещё неопытная в семейной жизни девушка многое узнала о ведении хозяйства, воспитании детей и обращении с мужем. Всё шло своим чередом день за днём, и Ливи совсем не хотелось покидать этот царствующий над пустыней город. Он, казалось, изменил всю её, не оставив ни капли былой ненависти. Кто знал, что, пойдя вслед за грубым бродягой, она откроет для себя прекрасный новый мир?

Но всё поменялось в один из типичных для Мальхары солнечных жарких дней.

Экливена одиноко сидела на подоконнике в своих покоях, рассматривая суетящихся за стенами дворца окно выходило на рыночную площадь торговцев и покупателей: окно выходило на рыночную площадь. Вдруг через гвалт и шум с рынка послышался стук в тяжёлые кованые парадные ворота. Ливи перевела свой взор туда и… похолодела от ужаса. Трое мальхарских стражников и какой-то белолицый мужчина в одежде димелисского посла барабанили по дверям.

Ворота им открыла Аледа, она же выяснила, что нужно посетителям. Экливена не расслышала, о чём они разговаривали, но один из стражников как-то недобро взглянул на девушку, выглядывающую из окна на втором этаже гостевой части дворца. Только тогда Ливи испуганно захлопнула витражные ставни. Сердце безудержно колотилось, в голове пульсировал вопрос: как она не догадалась закрыть окно раньше? Если эти посетители узнают, что Экливена здесь, они поймут, что и Брайдс где-то рядом. Они будут искать его, что дальше? Виселица или тюрьма?..

Ливи в тревоге вылетела из комнаты: ещё не хватало, чтобы дворец обыскивали. Брайдс вот-вот должен будет вернуться с рынка, куда он сам взялся сходить. Как его оповестить о том, что во дворце его ждёт стража?

Она успела только завернуть за угол, когда наткнулась на спешащую куда-то рабыню.

– Ой, а я вас ищу… – замялась женщина. – Госпожа Аледа просила вас прийти в парадную прихожую. Она ждёт.

Рабыня поклонилась и ушла, оставив девушку в замешательстве. Графиня не имела права лгать, и, раз позвали, надо идти. А если наоборот, бежать? Найдут, это точно. С тяжёлым сердцем Ливи заставила себя идти к графине. Экливена медленно сходила вниз по лестнице в прихожую, когда встретила графа. Он спешил туда же. Встретив испуганный взгляд своей гостьи, он произнёс:

– Брайдса уже поймали, когда он возвращался во дворец, вас тоже ждут. Мне очень жаль, ваше высочество…

– Что будет с моим мужем? – перебила его Ливи. Её сердечко не могло оставить надежду, что Брайдса помилуют.

– Его посадят, – как-то отрешённо ответил Агат. – А завтра с утра пораньше отведут на виселицу.

– Что?! Но это невозможно! Вы же здесь правитель, сделайте что-нибудь! – взмолилась бывшая принцесса. Всё в ней противилось этому заявлению. – Нельзя же опускать руки!

– Я не могу ничего сделать, – покачал головой граф. – Один раз я помог устроить ему побег, но, вернувшись, он всё же попал в руки стражи. А свидетелей было много, и, если я попытаюсь сказать что-нибудь против суда, то на виселице окажется двое преступников – Брайдс и его господин, который почему-то пожелал сделать исключение для убийцы, ничем не отличающегося от остальных убийц. Я пытался уже найти лазейку в законе, который сам не мог поменять без согласия народа и совета мудрецов, но увы…

Агат развёл руками. Экливена закрыла лицо ладонями, ощущая, как полились из глаз слёзы. Дома ей многие высказывали, что Брайдс – не подходящая для неё пара и их партия будет недолговечной. Но почему крепкий союз любви не может спасти её?

Они вышли в прихожую. Сознание Ливи сразу разделило всех находящихся здесь на две группы: первая группа, состоящая из нескольких служанок во главе с Аледой, тихо и робко стояла, немного теснясь в угол. Их лица были мрачными и опущенными, как на похоронах, которые, в общем-то, и ожидались буквально на следующий день. Вторая группа – стражники, крепко схваченный их руками за плечи Брайдс и посол, стоявшие с серьёзными и ничего не выражающими физиономиями.

Экливена перебегала взглядом с одного лица на другое, пытаясь найти поддержку. В поисках осознания, что делать дальше, она посмотрела на мужа. Тот угрюмо метнул исподлобья свой взор. От этой мимолётной встречи холодок прошёлся по спине Ливи. Она ещё никогда не испытывала такого чувства, когда понимаешь, что ещё мгновение, и самый любимый на свете человек вот-вот… исчезнет. И это не просто представление ситуации у себя в голове, а вполне реальный факт, и по-другому никак.

Её натура не смогла выдержать такое. В глазах сразу всё поплыло, бывшая принцесса покачнулась и рухнула в обморок.

***

Экливена проснулась от лёгкого потряхивания. Обычно так её будил Брайдс. Но теперь что-то изменилось в прикоснувшейся к её плечу руке: она как-то стала нежнее, меньше и слабее, так что почти не чувствовалась после мускулистых рук бывшего телохранителя.

Ливи открыла глаза. И не поверила им. Привыкнув просыпаться в обставленной по-восточному спальне, девушка не ожидала увидеть себя в собственных покоях, которые меньше месяца назад были для неё обыденной частью Димелисского дворца. Служанка, которая и будила Экливену, стояла у края кровати с тазиком воды для умывания и полотенцем. Она-то и разъяснила всю ситуацию своей госпоже.

Оказывается, после того, как Ливи потеряла сознание, посол, известив о решении короля Димелисса, переправил бывшую принцессу сюда. Просто родители Ливи, не пожелав отдавать замуж свою дочь неизвестно за кого, решили побольше узнать о случайно появившемся женихе. И откопали очень порадовавшую их информацию. Так что им было известно криминальное прошлое Брайдса.

Экливена вздохнула: мало того, что её муж, скорее всего, доживает последние часы или даже минуты до казни, так девушку ещё и притащили сюда неизвестно зачем.

Уже через три Ливи спускалась в тронный зал, где её ждали мать, отец и какие-то гости, о которых сообщила служанка, когда одевала девушку и укладывала её волосы.

Бывшая принцесса успела отвыкнуть от моды северо-западных леди. Во время путешествия Ливи закалывала волосы в пучок, даже живя во дворце Мальхары. Тогда вообще не надо было заботиться о причёске: её сполна закрывал головной убор. А здесь ей даже шляпки не выдали, зато заплели на славу – волосы Экливены старались преобразить расчёски и щипцы, а скрученную наподобие венка косу скрепляли заколки с бриллиантами.

С платьем тоже пришлось тяжело. Оно стягивало талию девушки словно тисками, а из-за многослойной юбки тяжело было ходить, не задев чего-нибудь. Но Ливи стерпела это всё: старые привычки, наконец, стали проявляться, недаром она всю жизнь воспитывалась как принцесса!

Теперь она медленно шла вниз по парадной лестнице. Её сердце громко стучало от нехорошего предчувствия – что за сюрприз приготовили ей родители? Что они скажут ей?

Она вошла в тронный зал. Всё было так знакомо и, тем не менее, до одури непривычно. Подошла к трону, где сидел отец и возле которого расположились остальные: Жандериана, старейшина Ренделиан и графы из соседствующей с Димелиссом страны – отец и молодой сын.

– Дочь моя! – королева бросилась вперёд и заключила Экливену в объятия. – Я так соскучилась по тебе! Но… ты так огрубела и загорела. Тебя там насильно на солнце жарили?

– Нет мам, – Ливи мягко отстранилась от Жандерианы. Она тоже соскучилась по матери, но в объятиях той уловила не нежность, а какую-то нервозность. – В Мальхаре такой цвет кожи в порядке вещей. Там же солнце печёт сильнее, чем у нас. И мне там нравилось. А почему вы пригласили меня сюда?

– Ох, дочь, – ласково и радостно произнесла женщина. – Как видишь, у нас во дворце гости. – Она указала на графов. – Я надеюсь, ты знакома с лордом Виктелом и его сыном Альвером. У меня для тебя хорошие новости: граф Альвер изъявил желание стать твоим мужем!

– Но… – Экливена опешила, не сразу поняв, что хочет от неё мать, – но…Я же замужем!

– Теперь это не помеха, – спокойно ответила Жандериана, и, по мановению её руки, Ренделиан подошёл к Ливи. – Мы нашли лазейку в законе. Если твой муж преступник, ты можешь развестись с ним.

– Но я не хочу разводиться с Брайдсом! – на мгновение покинувший девушку дар речи вернулся, и она испуганно выпалила эти слова.

– Как? Ты с самого начала противилась вашей свадьбе! – изумилась Жандериана, но потом отмахнулась и пробормотала. – Ладно, неважно. Я пригласила сюда твоего будущего жениха, и было бы грубо выдворять его обратно без невесты. Господин Ренделиан!

– Нет… – одними губами прошептала Ливи, умоляюще глядя на мать

Старейшина приложил руку к правому плечу бывшей принцессы. Кожу девушки пронзила боль, словно туда прижали раскалённую железную пластину. Экливена еле сдержала крик. Ренделиан отнял ладонь и изумлённо уставился на ярко-красный, просвечивающий сквозь тонкую газовую ткань знак брачного союза.

– Печать невозможно снять! – громко объявил старейшина. – Она носит в себе ребёнка своего мужа!

–Что?!!! – Жандериана бросилась к дочери. Впервые Ливи видела её лицо настолько искажённым досадой и гневом. – Ты зачала от него?! Он сделал это насильно?

– Нет! – в испуге отпрянула Экливена, краснея. Не при свидетелях же говорить о таких тонкостях! – Это было совершенно добровольно!

Она вспомнила ту ночь. Ночь после смерти того страшного лесного чудовища. Тогда она почувствовала, что ненависть к Брайдсу иссякла. Они решили скрепить свои узы, чтобы, если чувства любви вдруг угаснут, их сдерживало что-то, напоминало, что они нужны друг другу. Это была не страсть – это была готовность создать новую жизнь.

– Зачем? Зачем? – королева в отчаянно затрясла свою дочь. – Зачем ты сделала это?! Зачем ты навеки связала себя с убийцей?

– Потому что я люблю его! – голос Ливи зазвенел громко и чётко. – И я не хочу менять Брайдса ни на кого другого!

– Ваше величество, – с учтивым поклоном вмешался Виктел, до этого наблюдавший за всем происходящим с некоторой долей досады, не понимая, почему королеве Димелисса не стыдно разыгрывать такие спектакли перед иностранными гостями, – я, конечно, понимаю ваши переживания, но мой сын женится только на разведённой даме, раз на то пошло. Я хочу, чтобы наш род продолжился официально, а вторую печать можно поставить только если один из супругов умрёт, не оставив наследников, или после их кончины. Так что ваше предложение…

– Всё равно, – отмахнулась Жандериана. – Разведите их, старейшина!

Руки Ренделиана вновь потянулись к брачной печати бывшей принцессы. Боль теперь надолго прожгла её плечо. Экливена закричала, и крик эхом прошёлся по коридорам дворца…

Небольшая процессия из четырёх стражников торжественно шла к эшафоту, подталкивая плетущегося перед ними Брайдса, связанного по рукам. Занявший почётное место рядом с виселицей Агат печально глядел на народ, расступившийся, пропуская их. Он почти физически, до холодка в спине, чувствовал, что каждое его действие находится под строжайшим контролем после того, как он попытался проникнуть в тюрьму, где держали его друга и из которой невозможно было бежать, даже используя магию. Граф чуть не попался в руки охранников и не был достаточно уверен, что его не узнали.

Медленно и мучительно Брайдс подходил к эшафоту. Парня тревожила одна мысль: что с Ливи? Когда он бежал в Димелисс, в его планы никак не входила женитьба, ведь в любой момент беглец мог оказаться здесь, у подножия смерти. Поэтому он противился свадьбе и не ждал любви от невесты. Пусть лучше возрадуется его смерти, чем будет горевать о его кончине. Бывший телохранитель не боялся умирать, но не мог смириться с болью, со слезами друзей, что прольются над его могилой.

Агат уже мысленно начинал прощаться с другом: нога Брайдса уже ступила на лестницу помоста. Вдруг парень упал на колени, схватившись за правое плечо. В притихшем после гула толпы воздухе граф услышал его крик. Телохранители редко кричат, особенно от боли. Агат дёрнулся вперёд и в мгновение ока, прочитав заклинание перемещения – правителя учили основам универсальной магии – появился подле своего бывшего раба. Сев на корточки, граф взглянул на плечо Брайдса и обмер…. Знак брачного союза между димелисской принцессой и мальхарским рабом то исчезал, то появлялся, ярко краснея на коже.

– Твоя жена… – зашептал Агат. – Они хотят расторгнуть ваш брак! Они добьются этого, несмотря на сопротивление.

– Нет, это невозможно. Они не снимут его, только причинят ей боль. Я не позволю им мучить её, только как? – Брайдс посмотрел на господина глазами, полными душевной муки.

– Держись, – Агат взял парня за руки, и они растворились в воздухе у самого носа ничего не понявших солдат.

Ренделиан наконец сжалился и опустил свою руку. Крик Экливены стих. Она всхлипнула и застонала.

– Ещё! – казалось, Жандериана обезумела от желания прямо сейчас разбить узы супружества, из-за которых её дочь лишилась титула принцессы. – Любой ценой снимите этот знак!

Ливи притихла, замерла, готовясь к новой пытке.

– Стойте! – со стороны коридора послышался голос графа Мальхары. Вскоре Агат сам показался в тронном зале.

– Господин Агат… – ахнула королева. За всю их с мужем государственную деятельность они видели графа только один раз, а тут он собственной персоной явился, без приглашения.

– Я требую немедленно прекратить насилие над её высочеством принцессой Экливеной! А вызнаете, что спорить с Мальхарой небезопасно!

– Не ваше дело, что происходит в личной жизни принцессы Димелисской! – возмущённо ответила королева.

– Ещё как моё! – парировал Агат. – Потому что оно касается моего лучшего друга!

– И убийцы! – вставила Жандериана.

– Это клевета!.. – в повисшей на миг тишине тонко прозвенел голосок Экливены. Всё замерло. – Всё было не так, как вы считаете! Пустите меня!

Девушка вырвалась из рук старейшины и бросилась к своему мужу, молча и отрешённо стоявшего рядом с графом.

Брайдс как будто ждал этого. Он шагнул вперёд, почти побежал навстречу жене, тяжело дыша от долгих переживаний.

– Ты пришёл… – бывшая принцесса вжалась в грудь Брайдса и, наконец, дала волю слезам.

– Я всегда с тобой, Ливи, – ответил тот, прижав её к себе.

– Ливи?! – королева изумлённо подняла брови. Ей в голову не приходило, что Экливене можно было придумать такое уменьшительно-ласкательное прозвище. – Как ты ещё можешь обзывать мою дочь? – Её грозный взгляд метнулся на Брайдса.

– Видите, они любят друг друга! – продолжал распинаться Агат. – Разве вы не знаете: что обручено свыше, нельзя разрывать нам, людям! Я не позволю вам мешать их чувствам.

– А я не позволю вам решать за нас судьбу Экливены, не опорочив тем самым королевский род! Иначе…

– Остановитесь! – король властно взмахнул рукой и встал с трона. Это далось ему с трудом: после происшествия на балу принцессы Дельдиен стал совсем плох. В течение всего мероприятия он сидел, безучастно наблюдая за происходящим.

Ему не очень приятно было это зрелище, но рассуждения жены тогда казались логичны, и он пришёл, лишь для того, чтобы вынести свой вердикт. Но всё пошло по другой, более предпочтительной колее.

– Жандериана! Если Экливена будет счастлива с этим мальхарцем, то оставь их. С каких это пор знатность рода стала для тебя важнее счастья дочери? Агат, я не желаю ссоры с вами. Я согласен с действительностью уже заключённого брака и сделаю всё возможное, чтобы загладить нашу вину перед супругами. Я могу посодействовать в оправдании вашего бывшего телохранителя.

– Благодарю, ваше величество, – Агат отвесил учтивый поклон. – Наконец-то я услышал речь умного человека.