Зивелеос. Книга вторая. Поляна Лысой горы

Но выйдя из гостиницы, Шварцберман понял, что ошибся в некоторых своих предположениях. Со всех сторон на вышедшую пару были направлены объективы журналистов, которых никак не пускали в гостиницу.

Да, информация о том, что Зивелеос явился в Оренбург, несмотря на всю секретность, окутывавшую эту тему, не прошла мимо средств массовой информации. Телевидение уже вело прямые репортажи своих специальных корреспондентов из промышленного центра Южного Урала. Мировые агентства перекупали эти сообщения и транслировали на весь мир. Радио верещало беспрерывно о том, что летающий монстр добрался до Урала. Политологи телевидения стали быстро в уме и на калькуляторах подсчитывать расстояния от Москвы до Урала и сопоставлять их с расстояниями от Москвы до ближайших к России иностранных государств, прикидывая, где можно ожидать Зивелеоса. Нашлись комментаторы, которые вспомнили, что Зивелеос обещал появляться в любом уголке земли, что и подтверждает его прилёт в Предуралье.

Газетные Вральки готовили утренние сенсации с сообщением о том, что Зивелеос перемещается вообще вне времени и может проявиться в любую секунду в любой точке земного шара без проблем. Толстосумов повсеместно начинала охватывать паника. Телефоны министерства иностранных дел и комитета по экономическим связям, различных информационных агентств и крупных международных компаний, прямые линии и мобильная связь были заняты одной проблемой – подтверждения сведений о том, что Зивелеос находится в Оренбурге. А он там действительно был.

Вспышки десятков камер журналистов, счастливо находившихся в этот день в Оренбурге, ослепили Шварцбермана. Зивелеос, как всегда, был в очках с тёмными стёклами, и такой проблемы не испытывал. Шварцберман грозно посмотрел на вышедших за ним телохранителей:

– Вы что не предупредили? Немедленно организуйте с властью проход к банку. Убрать всех журналистов. Что это за спектакль?

Люди в форме, стоявшие почему-то до сих пор безучастно в стороне, услышав слова Шварцбермана, бросились отгонять журналистов, что представлялось занятием не из лёгких. Только образовав цепь из сотрудников правоохранительных органов, взявших друг друга крепко под руки и постепенно полукругом удлиняя эту цепь, удалось отодвинуть толпу торопливо задававших всякие несуразные вопросы корреспондентов и как обычно не известно откуда появившихся зевак. Зивелеос улыбался в усы, спокойно позируя нацеленным на него камерам.

Шварцберман помрачнел, но ему ничего не оставалось делать, как продолжать провожать Зивелеоса в здание банка, стоявшее, к счастью, на той же площади. А здесь их явно ожидали. Сам директор банка встретил гостей у входа радостной улыбкой со словами «Добро пожаловать!», что не прошло мимо внимания Зивелеоса, и он настороженно спросил:

– Марат Генрихович, а откуда в банке знают о том, что мы идём сюда? Это же не было запланировано.

Шварцберман первое мгновение растерялся, но, как уже говорилось, он не пробился бы к своему богатству, если бы не обладал многими организаторскими способностями, включая находчивость в самых безвыходных ситуациях.

– Николай Степанович, я ведь бизнесмен по природе и умею всё организовывать быстро. Вы, наверное, не заметили, как я дал команду своей правой руке, то есть главному соратнику и помощнику, связаться с банком. Мне в таком случае достаточно было посмотреть на него, и он всё понял, позвонил, объяснил. Так что меня как раз такая оперативность не удивляет.

– Понял-понял, – рассмеялся довольно Самолётов. – Приятно, что вы тоже помните моё имя.

– А как же иначе? Вас весь мир теперь знает. Мне сам бог велел знать и помнить.

Директор банка услужливо спросил:

– Мне не провожать вас, Марат Генрихович? Вам же дорога известна? Но мы уже всё открыли для вашего посещения.

Шварцберман вопросительно посмотрел на Зивелеоса:

– Он нужен нам?

– Нет, пожалуй, – качнул головой Самолётов. – Если вы знаете, куда идти, ведите. Это ваша епархия, как я понимаю.

– Поедем лифтом или по лестнице?

– Пройдёмся пешком. Не хочу портить вашу технику своим напряжением.

Зивелеос действительно не пробовал оказываться в лифте и не знал, насколько его связь с землёй будет влиять на движущиеся в отрыве от земли устройства. Могли произойти разные технические казусы, чего пока нельзя было допускать.

Пошли по узкой лестнице в подвальное помещение.

В операционной на пятом этаже нейрохирургического отделения медицинского центра Саратова Иволгина завершала операцию. Прошло уже два часа с её начала. Собранные предварительно экспресс-анализы никаких противопоказаний не выявили. Таня была здорова, как и полагается молодому организму, весела и энергична. Она не могла дождаться начала своей новой жизни, когда сама уже сможет без поддержки любимого Николая летать по воздуху. И они встретятся с ним в воздухе. Но было немного и боязно. Сможет ли помогать? Сможет ли быть решительной?

Лёжа на операционном столе с закрытыми глазами, чтобы не видеть ни скальпеля, ни пинцетов, ни прочих необходимых при операции предметов типа намокших в крови тампонов, ваты – этого зрелища Таня не любила – девушка вслушивалась в наушники, которые с большим трудом удалось оставить на голове, убедив бабушку, что Тане никак нельзя отрываться от контроля того, что происходило с Николаем и у Тараса Евлампиевича. Только тогда, когда Надежда Тимофеевна должна была вживить чип на голову Татьяне, ей пришлось всё же снять наушники. Но теперь вживлялся последний чип на ногу, и наушники опять были на голове. В наушники был вмонтирован и микрофон для передачи того, что говорилось возле Тани. Рядом на столике лежала и красивая шляпка с четырьмя миниатюрными видеокамерами. После завершения операции, Таня должна была полежать в реабилитационной палате, затем надеть специальные туфли на высокой платформе, шляпку, перчатки, включить систему защиты, после чего она и становилась Зивелеосом.

Они долго думали, как будет называть себя Таня. Сначала была мысль назваться именем «Зивелеос два». Но это никому не понравилось. Искали варианты всем коллективом поляны, пока сама Маша, разумница Маша, не сказала:

– А почему бы не назвать нашу примадонну сложным, но интересным именем «Соелевиз»? Несколько напоминает имя Сольвейг. И имеет прямое отношение к Николаю.

Сначала никто не понял.

– Что это за имя? – спросил Тарас Евлампиевич. – Никто не поймёт.

– А Зивелеос все понимают? – рассмеялась Маша. – Это то же самое, только наоборот. Вот и будет вторая шарада.

Тогда все начали хохотать и имя одобрили. Таня жаждала стать девушкой с загадочным именем Соелевиз.

Лёжа совершенно раздетая, как и полагается при подобных операциях, Таня слушала и голос Тараса Евлампиевича, если он хотел что-то сказать, и всё, что говорилось вокруг Зивелеоса. Услышав, что в Оренбурге Николаю предлагают пообедать и то, что Тарас Евлампиевич подумает о том, стоит ли соглашаться на него, Таня очень обеспокоилась, думая, не захотят ли Николая отравить или усыпить едой. Но она понимала, что Николай всё это сам сознаёт и держит на контроле. Таня пыталась представить их встречу, но не знала, где она произойдёт. Скорее всего, – думала она, – они встретятся при его подлёте к поляне, когда она полетит ему навстречу, или он будет её встречать. Они будут кружиться в воздухе в восхитительном танце любви. Они полетят вместе над полями и лесами Подмосковья, будут подниматься над облаками, как две большие птицы и, может быть, гоняться друг за другом, играя в салочки.

Таня засыпала, но вдруг услышала в наушниках тревожный голос Николая:

– Что там прогрохотало за нами, Марат Генрихович? У меня такое впечатление, что нас закрыли. Не играете ли вы злую шутку со мной?

– Нет-нет, Николай Степанович, раздался испуганный голос Шварцбермана. – Вот же мы подошли к нашему хранилищу золота. Здесь обычная железная дверь. Нам сейчас её откроет дежурный.

Послышалось щёлканье кнопок цифрового замка и скрип открываемой двери.

Но тут опять прозвучал голос Николая:

– Однако я слышал позади нас нечто вроде рокота колёс, передвигающих что-то тяжёлое. Такой звук я слышал в армии, когда закрывались подземные коридоры в помещения, где готовились ракеты.

– У вас богатая фантазия, Николай Степанович, – ответил дрожащим голосом Шварцберман. – Может, что и закрыли, так откроют, когда надо. Для вас ведь преград нет.

Эти слова объяснили Тане многое. Она чуть не вскочила со стола, и лишь резиновые крепления удержали пациентку.

– Бабушка, – прошептала она, – боясь сказать громче, чтобы не услышала отошедшая в другой угол комнаты медсестра, – скорее. Я должна уходить. Мне кажется, Коля в опасности.

Тут же в наушниках возник голос Тараса Евлампиевича, адресованный Зивелеосу:

– Николай, спокойно. Очень может быть, что они заперли тебя, но ты не волнуйся. Главное спокойствие. Запереть ещё не значит схватить. Проверь действие своей защиты. Всё ли работает нормально. Оттолкни для порядка Шварцбермана, как бы случайно. Потом намекни, если всё в порядке, что так же случайно и убить можешь. Поступай так, как будто ничего не произошло. На самом деле силы нашего луча вряд ли хватит на преодоление тяжёлой бетонной двери. Так что не пори горячку и не пытайся сразу возвращаться. Определи золотой запас.

Последующие слова Наукина были обращены к Татьяне.

– Танюша, ты все слышала? Какова у тебя обстановка?

– У меня всё в порядке. Поставили последний… – хотела сказать чип, но посмотрела на бабушку и на подошедшую с перевязочными материалами медсестру и замолчала. Зато медсестра удивлённо глянула на Татьяну и спросила хирурга:

– Надежда Тимофеевна, она с кем-то разговаривает?

– Нет, это небольшой бред. Бывает при анестезии. А ты, Любушка пойди за каталкой. Я сама перевяжу.

Медсестра тут же ушла.

Наукин продолжал интересоваться ситуацией:

– Сколько времени тебе надо оставаться в больнице?

– Тарас Евлампиевич, я готова сейчас отправляться, – заявила Татьяна, несмотря на изумление в глазах Надежды Тимофеевны, и продолжила уже говорить непосредственно ей, так как знала, что Наукин всё слышит: – Бабушка, миленькая, забинтуй мне скорее чипы, и я полечу. Коленьке нужна моя помощь. Это очень срочно.

Наукин с сомнением в голосе сказал:

– Таня, ты не срывайся. Сможешь ли с незажившими ранами лететь? Это и боль, и опасно всё-таки.

– Я смогу, – твёрдо ответила Татьяна. – Я всё смогу, Тарас Евлампиевич. Только вы меня направляйте.

Иволгина старшая качала головой, но быстро заклеивала пластырями места вживления чипов и выполняла бандаж. Один чип вживлялся на лбу, так что и тут пролегла широкая полоска бинтовой повязки. Когда вошла медсестра и подвезла каталку, операция была закончена. Татьяну переложили со стола на каталку и повезли в палату третьего этажа, где находились вещи пациентки. Бабушка сопровождала внучку до самой палаты и попросила медсестру заняться подготовкой к операции больного палаты со второго этажа, а сама осталась помогать, так называемой, экспериментальной больной.

Татьяна быстро надела красивый джинсовый костюм с узорными вышивками, туфли, шляпу, кожаные перчатки. Одетая таким образом, Татьяна напоминала наездниц конкуров. Бабушка автоматически подавала одежду, наблюдая за прочностью повязок, охваченных клейкой лентой, и тихо причитала по поводу невозможности вот так сразу после операции отправляться неизвестно куда и на какое время.

– Ты должна вылежаться. Прошу, как только доберёшься до кровати, лежи и не вставай хотя бы трое суток. Дай ранам зажить, а то всё испортишь.

Наскоро приведя себя в порядок перед зеркалом гардероба, Татьяна повесила на руку небольшую сумочку, в которой лежала косметичка и трубка-пистолет, и обняла бабушку на прощание, шепча:

– Бабушка, миленькая, спасибо тебе огромное. Всё будет хорошо, если я успею. Как вернусь на поляну, мы привезём тебя, и ты меня снова осмотришь и поправишь, если что.

Это несколько успокоило Иволгину, и она стала у двери палаты, чтобы никого в неё пока не пускать.

Татьяна нажала большим пальцем правой ноги кнопку, включая систему защиты. Затем слегка приподнялась в воздух и медленно полетела, кружа по палате и говоря Наукину:

– Тарас Евлампиевич, я взлетела, вы видите? Всё ли работает?

– Прекрасно вижу, девочка. Ты большая умница. Сделай ещё пару кругов… Так. Поднимись к потолку… Хорошо. Опустись на пол… Пройдись к Надежде Тимофеевне. Чудесно. Передай ей от меня большой привет.

Видео камеры транслировали изображение чётко.

– Танюша, – продолжал радостным голосом Наукин, – отключи на секунду защиту, поцелуй ещё раз Надежду Тимофеевну, включи защиту и приподними её слегка для пробы.

Увидев, что всё получилось, и изумлённая Иволгина старшая чуть не вскрикнула от испуга, оказавшись с внучкой в воздухе, Наукин рассмеялся и скомандовал:

– Всё, Танечка. Ставь бабушку на место, открывай окно, включи свечение облака и вылетай.

Минуту спустя Татьяна Иволгина неслась по воздуху в направлении южного Предуралья, почти крича Самолётову:

– Коленька, милый, держись. Я тебя выручу. Ты только держись.

Николай включил у себя направляющий сигнал, на который Татьяна настроила свою систему наведения и летела по этому невидимому путеводному лучу, как по ниточке, с огромной скоростью, превосходящей даже движение самолётов. Время от времени она докладывала Наукину о том, что видела в пути, а он контролировал по карте, которую выдавал Интернет на компьютере, внося некоторые коррективы, если девушка отклонялась от кратчайшего маршрута. Таня могла бы любоваться пейзажами, но все мысли её в это время были заняты любимым человеком, попавшим в трудное положение, выручить из которого могла только она.

Соелевиз

– Есть! – восторженно воскликнул Дотошкин, когда из кабины самолёта, идущего на посадку, выглянул лётчик и сказал, что с земли для генерала передали странное сообщение: «Мышеловка захлопнулась. Птица в клетке». – Есть! – повторил он, и улыбка расплылась на его напряжённом до сих пор лице, словно невидимый массажист неожиданно стянул тяжёлую сетку с кожи и она, обретая свободу, начинала свободно дышать.

Дотошкин повернул сияющее радостью лицо к академику:

– Ну, Сергей Сергеевич, теперь всё будет зависеть от нас с вами. Зивелеос заперт, как мне только что сообщили. Мы должны убедить его раскрыться, прекратить свои набеги и стать нормальным человеком. Сумеем сделать это – страна нам будет благодарна. Да и весь мир придёт в восторг, я думаю.

– Заперт-то он заперт, – с сомнением в голосе произнёс академик, – но ослаблена ли способность противостояния? Голыми руками его не возьмёшь. Не торопитесь радоваться.

– А, бросьте вы, – рассердился Дотошкин, боясь, видимо, испортить свой восторг от победы и сам чувствуя возможные проблемы. – Главное то, что Зивелеос изолирован, а дальше дело техники. Будем работать. Если не подчинится, не выпустим. Умрёт от голода.

– Вашими бы устами да мёд пить, – ответил поговоркой академик. – Я пока не увижу собственными глазами и не услышу собственными ушами, не могу ничего сказать. Как говорится, свой глаз – лучший алмаз.

Самолёт приземлился.

В этот самый момент Зивелеос и Шварцберман осматривали хранилище золотых слитков. Тяжёлые бруски золота лежали ровными штабелями в нишах стены, каждая из которых закрывалась прочными железными ставнями, снабжёнными своими цифровыми кодовыми замками. Однако даже после набора нужного кода, что Шварцберман осуществлял, глядя на высвечивающиеся на электронном табло по очереди цифры, ставни не открывались пока Шварцберман не поднимал руку, давая ею добро тому, кто наблюдал за ним с пульта управления. Но и после этого ни одного слитка взять было невозможно, так как за ставнями находилась прочная металлическая решётка, убрать которую можно было опять-таки набором на вертикально вмонтированном в решётку замке специального шифра, который появлялся на маленьком светящемся экране, и фамилии открывавшего с его собственным зашифрованным кодом, внесенным в память компьютера.

– Понимаете, Николай Степанович, – рассказывал Шварцберман Зивелеосу, – никакой потенциальный грабитель, даже проникнув сюда с чьей-то помощью, не сможет добраться до нашего золота и взять его. Во-первых, он на всём пути сюда по нашему коридору или, точнее сказать, штольне постоянно находится под наблюдением видео камер. – Эту фразу боящийся Зивелеоса Шварцберман сказал специально, чтобы Зивелеос имел в виду, что их видят, и не думал, что со своим спутником он может делать, что хочет безнаказанно. – Но, даже имея сообщника на пульте управления, ему не удастся взять слитки, поскольку дежурные пульта тоже не знают кодов допущенных к золоту персон, но в то же время не включат шифры для незнакомых лиц. – Об этом бизнесмен сказал тоже с определённым умыслом, давая понять, что сам Шварцберман не сможет открыть замки.

И чтобы Зивелеос совсем уж уверился в невозможности взять золото, Шварцберман хвастливо заявил:

– Нас здесь никто не сможет ограбить благодаря очень хитрой системе охраны. Ведь помимо двойного контроля, о котором я сказал, есть ещё один фокус, придуманный лично мною и действующий безотказно. Шифр, который появляется на светящемся табло, на самом деле ложный. Тот, кто открывает, знает, что на цифровом замке надо набирать не ту цифру, что высвечивается на табло, а на два, три или четыре меньше, следующую на столько же больше и так далее. Об этом тоже никто в комнате управления не знает. Шифры меняются чуть ли не ежедневно. Для этого у нас работает специальный шифровальщик, который меняет данные, сам не зная для какой системы. На какое количество знаков следует менять цифры, знает директор банка или его помощник, но они не знают персональные коды владельцев. Поэтому даже они не смогли бы ограбить собственный банк, если бы и захотели.

Довольный своей шуткой Шварцберман хохотнул. Он не заметил, что Зивелеос его почти не слушал, занятый другими мыслями. Он сейчас решал, каким способом проверить свои возможности, насколько они слабее оттого, что Николай находится фактически под землёй. Спускаясь по лестнице и идя потом по длинному переходу с явно бетонными стенами, он понял, что углубился под землю и, вполне возможно, не под зданием гостиницы. Как в таких условиях будет работать его система защиты? Будет ли действовать лазерная трубка? Хватит ли для неё сигнала, находясь на таком отдалении от источника передачи энергии? Этого они с Тарасом Евлампиевичем ещё не испытывали, а потому оба беспокоились.

Один раз Николай по просьбе Наукина приблизился резко к Шварцберману, но бизнесмен даже не заметил этого.

Наблюдавший у себя в кабинете по экранам Наукин аж охнул и потом, тяжело вздохнув, произнёс:

– Коля, – впервые он назвал своего главного помощника не Николаем, а ласковее, что объяснялось сильным волнением, вызванным этим неудачным экспериментом. Лоб учёного вспотел. – Как я вижу, действие костюма под землёй ослабло. Мы с тобой сильно промахнулись, вернее, промахнулся я, но сейчас это всё равно. Твоя задача теперь, во-первых, не дать никому понять, что у тебя нет прежней силы. Так что не бравируй. Во-вторых, пройдись по помещению в разные углы. Возможно, что-то экранирует наш сигнал не во всех точках. Поищи более благоприятную для себя. А я поработаю здесь над усилением сигнала. И попытайся помочь Танюше правильно действовать. Она ведь всё слышит.

Самолётов это понимал. Потому, прохаживаясь по огромному помещению с закрытыми нишами золота – Шварцберман открыл только одну для демонстрации – он достал из-за пояса лазерную трубку, изредка направляя её на отдельные предметы, а их было здесь немало. В центре, как в музее изобразительного искусства, большим квадратом расположились диваны. Очевидно, приходившим сюда королям золота нравилось сидеть на них, обсуждая свои золотовалютные дела. Возможно, многие колебания рубля в стране были связаны с посиделками в этом подземном зале. Глядя на золотые слитки, легче было рассуждать об их стоимости и влиянии в мире. Вид золота улучшал настроение и внушал уверенность.

Над нишами висели в позолоченных рамках картины русской природы, портреты разодетых в шикарные платья или вовсе обнажённых женщин. Перед диванами стояли невысокие столики для различных напитков и закусок. Между закрытыми нишами располагались холодильники-бары, серванты с хрустальной посудой. В центре диванного квадрата был целый цветник с фонтаном посередине, бьющим непрестанно вверх венчиком. С навесного фальш-потолка свисала хрустальная многорожковая люстра. Словом, это было прекрасное место для отдыха, где даже не чувствовалось, что находишься в подземелье.

Самолётов давно заметил камеры слежения и время от времени направлял на них свою трубку. Неожиданно на глазке одной из камер он увидел красное пятнышко своего лазера. Это означало только одно – сигнал энергии подан. Николай нажал кнопку выстрела. Раздался щелчок, и по стене посыпались маленькие осколки стекла.

Перепуганный Шварцберман воскликнул:

– Что случилось? Николай Степанович, это ваша работа?

– Ну да, – рассмеялся Зивелеос, не сходя со своего места, где обнаружилось окно, пропускающее спасительный сигнал поляны Лысой Головы. И с одной лишь целью проверки действия трубки он направил её на замок решётки, о невозможности открытия которой гордо рассказывал только что Шварцберман. Глазок попал в центр, и Зивелеос провёл им по длине вверх и вниз, держа нажатой кнопку.

Короткий треск сопроводил это движение, и металлическая решётка, преграждавшая доступ к золоту, с громом опустилась.

Зивелеос опять рассмеялся, говоря Шварцберману:

– Вот и все дела, Марат Генрихович. Достаточно было сделать короткое замыкание в замке, и ваша хвалёная электронная шифрованная придуманная лично вами защита сломалась, а преграда открылась сама автоматически. Просто, не правда ли? Зачем мне нужны ваши коды?

Шварцберман онемел от изумления и страха. Его золотые слитки были совершенно открыты.

А Зивелеос решил, не теряя времени, пользуясь шоком Шварцбермана, получить от него нежную информация, задавая серию быстрых, как пули, вопросов:

– Кто теперь будет охранять золото?

– Н-не знаю.

– Где ваш пульт управления? Далеко?

– Не очень.

– Тоже внизу?

– Нет, он на пятом этаже банка.

– В кабинете директора?

– Нет, как же можно? Он рядом, но туда вход посторонним запрещён категорически.

– Что будут делать те, кто за нами сейчас наблюдают?

– Откуда я знаю. Вызовут охрану.

– Они нас слышат?

– Нет, только видят.

– Прекрасно, – завершил свои вопросы Зивелеос. – Спасибо за экскурсию и пойдёмте назад. Вы ведь приглашали меня на обед.

– Да-да, разумеется, – промямлил Шварцберман, решительно не представляя, что теперь делать. То, что было написано в записке, он выполнил, а что делали те, кто его сюда загнали с Зивелеосом, оставалось загадкой. По мобильному телефону связаться было нельзя. Бизнесмен хорошо знал, что мобильная связь здесь не работает. Связаться по внутреннему телефону можно, однако чем он объяснит звонок Зивелеосу? Не говорить же ему, что необходимо получить разрешение на выход? Этот парень может убить его, если узнает, что здесь приготовили ему ловушку.

Дотошкин и академик Сергеев в сопровождении директора банка вошли в пульт управления в тот момент, когда Зивелеос выстрелил по видео камере, и один экран на пульте погас. Сидевший за пультом дежурный, одно из доверенных лиц с высокой ответственностью и большой зарплатой за молчание, вскочил при виде начальства.

– Доложите обстановку, – приказал Дотошкин.

– Пока всё в порядке. Объект на месте в помещении Золотохранилища. Но он только что выстрелил по одной видео камере, разбив её, затем сломал замок металлического ограждения, открыв доступ к слиткам, однако брать их, по-моему, не собирается. Они направляются к выходу.

Но последнее генерал уже видел сам.

– Они откроют бронированную дверь?

– Да, она не закрывается отсюда. На ней кодовый замок. Мы запираем только стеновые двери.

– Сколько их?

– Две.

– Обе задвинуты?

– Так точно, обе, товарищ генерал-лейтенант.

На трёх экранах видно было, как Шварцберман, идя впереди Зивелеоса, открывает дверь помещения и оба посетителя выходят в коридор. На другом экране был виден коридор с сидящим за столиком у входа в помещение золотых слитков дежурным охранником в форме офицера. На его столе стоял телефон.

– Срочно позвоните охраннику, – потребовал Дотошкин, и включите громкую связь. Мы будем говорить с Зивелеосом.

Дежурный пульта управления подумал сначала, что высокий начальник под словом «мы» подразумевал себя и усмехнулся было такой фанаберии начальства, но тут же сообразил, что генерал мог иметь в виду не только себя, но и вошедшего директора банка, и незнакомого пожилого человека рядом с ними, а потому, мысленно обругав себя глупцом, нажал кнопку внутренней связи с дежурным охранником и включил громкую связь.