Настасья Алексеевна. Книга 4

– Передреев звонит. Евгений Николаевич, вы можете ко мне сейчас прийти?

– Если нужно, Вадим Семёнович, то, конечно.

– Вот и приходите. Да, и захватите с собой переводчицу, если она рядом.

– Вы имеете в виду Настасью Алексеевну? Будут переговоры с кем-то?

– Нет, просто серьёзная беседа.

– Вы заинтриговали. Хорошо, сейчас явимся.

Евгений Николаевич не стал звонить в соседний кабинет, а прошёл туда, где Настя сидела за пишущей машинкой и печатала перевод очередного письма из конторы губернатора.

– Настюша, – сказал он как можно спокойней, хотя слова Передреева не предвещали ничего хорошего. Ни тебе здравствуйте, ни тебе до свидания. – Одевайся быстренько и пойдём в консульство. Не знаю зачем, но вызывают.

Через десять минут они оба стояли у ворот консульства. Нажав на кнопку звонка, увидели вышедшего из дверей невысокую фигурку переводчика Антона, одетого к чёрный деловой костюм и без верхней тёплой одежды. Тут хоть и лето, но всё же не Сочи с летней жарой – вот-вот может пойти снег. Ну, да расстояние до ворот небольшое – не успеешь замёрзнуть.

Спрашивать его, зачем вызывает шеф, не стали. Задавать лишние вопросы в таких заведениях не принято. Антон весело поприветствовал и, предложив раздеться, провёл их наверх в кабинет. Консул поднялся из кресла, поздоровался с гостями за руку, а остановившемуся в дверях переводчику сказал:

– Антон, организуй нам кофе, пожалуйста. – И, обращаясь к приглашённым, указывая рукой на два других кресла у небольшого круглого журнального столика, напротив которого стоял большой телевизор, мягким голосом проговорил: – Садитесь, пожалуйста. Я пригласил вас посмотреть один занятный фильм с вашим участием. Потом я бы хотел от вас услышать комментарии. Но сначала подождём кофе с булочками.

– Вы опять интригуете, – улыбнувшись, заметил Евгений Николаевич.

– Когда вы посмотрите, вам будет не до улыбок, – несколько рассерженным голосом сказал консул.

Вошёл Антон, неся на руке, как официант, поднос с кофейником, тремя чашками на блюдцах и тарелкой с румяными булочками. Разложив принесенное на столе, он разлил кофе по чашкам и, получив одобрительный кивок консула, означавший разрешение или приказание удалиться, вышел.

Вадим Семёнович включил телевизор и нажал пусковую кнопку видеомагнитофона. На экране появились кадры Баренцбурга в сопровождении дикторского текста на английском языке. Не ожидая, что её попросят об этом, Настенька стала переводить. Слова украинца, который говорил на русском языке, начала было повторять по инерции на английском, но спохватилась, что вызвало смех даже у консула, хотя то, что он говорил, было совсем не смешно.

После окончания фильма Вадим Семёнович сказал то, что от него совсем не ожидали:

– Мне хотелось услышать ваши мнения об увиденном, но я передумал. Сейчас вы можете идти домой, а завтра я жду от вас, Евгений Николаевич, официального письменного объяснения того, как это могло произойти.

Евгений Николаевич и Настенька, так и не притронувшись к кофе, поднялись, попрощались и, ничего не говоря, вышли из кабинета.

Этим же вечером они с Настенькой просмотрели журнал регистрации туристов, прибывавших в Баренцбург, и Евгений Николаевич написал, а Настенька перепечатала ответ консулу.

«Консулу РФ на Шпицбергене

тов. В.С. Передрееву

от уполномоченного треста

«Арктикуголь» в Норвегии

Инзубова Е.Н.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

На Ваш вопрос об обстоятельствах съёмок просмотренного нами фильма норвежской телерадиокомпании NRK в Баренцбурге, где главным действующим лицом и рассказчиком был гражданин Украины Бондарчук Виталий Леонидович, бывший сотрудник, так называвшейся, геолого-разведочной экспедиции в Баренцбурге, довожу следующее:

22 мая 1992 года по регистрации в журнале гостиницы в Баренцбург приехала телевизионная группа норвежской компании NRK в составе журналиста-документалиста телевизионного канала Р2 Биргера Амундсена, кинооператора этой же компании и жителя Норвегии по имени Несс, известного русским, как любитель лыжного спорта, чьим другом по прежней работе будучи в Баренцбурге был В.Л. Бондарчук. Возможно, именно Несс и организовал съёмки, пригласив Бондарчука из Киева. Всего их было четыре человека, прибыли поздно вечером на частном катере из Лонгиербюена с прицепной лодкой для аппаратуры.

Информации об их предполагаемом приезде мы не имели. В этот их приезд и производились съёмки кадров на территории вертолётной площадки, во время которых давал свои пояснения В.Л. Бондарчук.

Журналисты провели в Баренцбурге три дня, заплатив за проживание в гостинице 8365 норвежских крон, и отбыв в Лонгиербюен также морем 25 мая. Я с переводчицей Болотиной сопровождал их во время съёмок посёлка, что делалось, как мне было сказано, в рекламных целях. 24 мая, когда я и всё руководство рудника было занято приёмом прибывающих самолётом с материка и отправкой отъезжающих полярников, производились съёмки на территории вертолётной площадки, что было объяснено журналистами желанием снять смену трудящихся рудников. О готовящихся съёмках внутри помещения вертолётной службы ничего не говорилось. 25 мая перед отъездом журналисты производили съёмки в музее Баренцбурга, что было зарегистрировано.

С В.Л. Бондарчуком я практически не знакомился и до сих пор не знаком с ним.

Что же касается журналиста Амундсена, являющегося специалистом по Шпицбергену и выпустившего в своё время фотоальбом о Шпицбергене «Svalbard Boka», то он приезжал в Баренцбург ещё раз. Вторично вместе с кинооператором он появился 10 июня 1992 года, приехав на моторной лодке без предварительной информации. Однако в этот раз они представились и попросили разрешения произвести съёмки не в самой шахте, а только момент пересменки шахтёров, то есть когда они выходят из шахты, что и было им разрешено в сопровождении представителя рудника.

В этот приезд снимались интервью со мной и с сотрудником вертолётной службы Петровским. В беседе со мной во время съёмок шахтёров Амундсен сказал мне, что он слышал будто бы раньше в Баренцбурге была военная база и был план нападения на Лонгиербюен. Я ответил, что такого не могло быть в силу того, что по Парижскому соглашению 1920 года Шпицберген является демилитаризованной зоной, а потому никаких баз здесь не было, а мысль о существовании планов нападения на Лонгиербюен является просто абсурдной, и если кто-то об этом говорит сегодня, то только ради привлечения внимания к себе самому, а не ради изложения исторической правды, что сегодня типично для развалившегося Союза.

Журналист спросил, могут ли они мои слова зафиксировать кинокамерой. Я согласился, так как считал, что отказ от съёмок они могут воспринять как подтверждение их идеи, что будет выглядеть плохо. Мои слова, по-моему, и прозвучали возражением тому, что утверждал В.Л. Бондарчук, хотя предварительно кадры эти мне не показывались, и я даже не знал об их существовании».

На следующий день Евгений Николаевич отнёс в консульство своё пояснение, сообщив дополнительно, что ему ничего не было известно о приезде с журналистами украинца Бондарчука, который к нему не заходил и не представлялся.

Этим и закончилась для уполномоченного треста история с фильмом. Как отреагировал на объяснительную консул и что делал он с нею дальше, история умалчивает. Известно лишь, что через два дня участникам этой беседы пришлось снова встретиться, но уже по другому и тоже неприятному поводу.

Евгений Николаевич только что побрился перед уходом в столовую на завтрак и стоял у окна, укладывая электрическую бритву в футляр. Из окна четвёртого этажа открывался изумительный вид на освещённый всё ещё не заходящим солнцем фиорд. Вода под косыми лучами светила отдавала яркой голубизной, в которой белыми ягнятами отражались небесные облака, перекрывавшиеся иногда внезапно стремительно пролетающими тенями альбатросов. Горы на противоположном берегу фиорда, словно тоже улыбались чему-то, светясь и радуясь, может быть тому, что скрывают собой от постороннего взгляда голубое озеро Линне, полное рыбы, и не менее голубое озеро «Конгресс», норвежскую радиостанцию «Ис-фиорд Рэйдио» и домик русского помора Старостина. Верхушки гор кое-где успели покрыться тонкими пелеринками снега, соединяющимися в некоторых местах с длинными языками искрящихся на солнце ледников, сползающих в синеву вод. Всё это создавало картину столь притягательную, что не хотелось отводить от неё глаз.

Звонок телефона оторвал от созерцания. В трубке звучал голос консула. Успела мелькнуть мысль, что опять будет разговор о фильме, но после приветствия с пожеланием доброго утра послышалось:

– Нам с вами сегодня надо вылететь на Пирамиду. Мне позвонил директор рудника Пригаров и сказал, что они подвергли изоляции вашего переводчика Юхименко. Он что-то там накуролесил, а потом пытался покончить собой. Так что его взяли под охрану ГСВ. Вы, пожалуйста, закажите вертолёт часов на одиннадцать, чтобы к ужину назад вернуться. Звонить им лишний раз не надо. Это, как я понимаю, не телефонный разговор. А в трест потом доложите факсом.

Евгений Николаевич сразу позвонил начальнику вертолётной службы и директорам рудников с информацией о готовящемся вылете, после чего пошёл на завтрак. Настенька уже возвращалась из столовой. Поговорили наскоро.

– Настюша, доброе утро! Что там сегодня подают?

– Доброе-доброе! Солнышко ещё есть. А вы чего опаздываете? Там помимо закусок сегодня пельмени со сметаной. Но можно и с маслом, если хотите. Пальчики оближешь, такие чудесные.

– Я сразу из столовой поеду на вертолётку. Летим с консулом на Пирамиду.

– Ой, и я хочу с вами.

– В этот раз не получится. Твой коллега Юхименко что-то начудил. Я тебя попрошу, как обычно, посидеть у меня в кабинете.

– Ладно, посижу, – почти обиженным тоном сказала Настенька. – А что этот чудик сделал, что даже консул летит?

– Пока не знаю, Настюш. Но я побегу, надо же успеть поесть.

Пирамидой посёлок назвали по банально простой причине: он расположился у подножия горы, напоминающей по форме пирамиду, да и названной так же. Окружают посёлок две бухты Миммер и Петунья, куда плавно переходит Билле-фиорд, соединяющийся напрямую с Ис-фиордом, а тот уже выводит в Северный ледовитый океан. Но перед бухтой Петунья Белле-фиорд образует ещё одну замечательную бухту Адольф, названную так не в честь печально знаменитого Адольфа Гитлера, а по имени славного шведского мореплавателя и учёного-геолога Адольфа Эрика Норденшельда, первопроходца северного морского пути из Атлантики в Тихий океан ещё в 1878-1879 годы.

Но самое интересное здесь не бухта, а один из крупнейших ледников, названных в честь учёного, и уже не по имени, а по его фамилии Ледником Норденшельда. Его, конечно, нельзя сравнивать с ледником Аустофона, площадь которого почти 500 квадратных километров, но он тоже велик и впечатляет своей тридцатиметровой толщиной. Приближаться к нему на судне по волнам бухты Адольф крайне не безопасно, ибо то там, то здесь время от времени от гигантской ледовой массы откалываются огромные куски, производя при падении в воду неимоверный грохот, доносящийся даже до посёлка Пирамида, а до него отсюда аж 25 километров по прямой через бухты, и уходят в свободное плавание опасными для судов айсбергами. Сверху этот ледник в летнее время напоминает огромную щётку из острых бугров и колдобин. Идти по ним невозможно. Зато зимой, когда все рытвины заполнены снегом и поверхность становится гладкой, как хороший асфальт, по нему можно мчаться на снегоходах или собачьих упряжках, получая истинное удовольствие. Но то зимой, а сейчас начало сентября – снега ещё нет.

Посёлок Пирамида первоначально возник в 1911 году, когда шведы начали здесь строительство шахты для добычи угля. Но, видимо, у шведского промышленника не хватило сил и средств для работы в столь отдалённом от цивилизации районе, и участок был продан обществу «Англо-русский Грумант», а в советское время владельцем рудника стал сначала трест «Северолес», а затем с 1931 года – трест «Арктикуголь», взявший на себя ответственность и за шахту на Груманте и шахту в Баренцбурге.

Первыми на Пирамиде были построены маленькие финские домики. Из них сложилась даже целая улица, ведущая к центру посёлка. Но сама центральная часть застраивалась уже в послевоенное время в пятидесятые – шестидесятые годы двух-трёх-четырёх этажными зданиями. Тут тебе и управление, и гостиница, и больница, и большой клуб с кинотеатром, читальным залом, бассейном. А вот сама шахта, устроилась, как ни странным это может показаться привыкшим к виду уходящих глубоко в землю подъёмников, высоко в горе Пирамида, и добываемый в ней уголь идёт в вагонетках не «на гора», как привыкли говорить шахтёры на материке, а «с горы».

Всё это Евгению Николаевичу было знакомо, так как ему уже не раз приходилось бывать на Пирамиде по роду своей деятельности. Ведь рудник Пирамида находился на равных правах с Баренцбургом, только чуть меньше размером и добычей угля. И вертолётная площадка поменьше, но, подлетая к ней Евгений Николаевич всегда всматривался в приближающуюся землю то ли в надежде, то ли с опаской увидеть под собой бредущего белого медведя. Дело в том, что Пирамида – это участок, который находится на пути миграции хозяев архипелага. Каждый год они путешествуют осенью с юга на север, а в конце зимы после рождения детёнышей – обратно.

А ещё Евгению Николаевичу, бывая на Пирамиде, нравилось подходить к берегу и высматривать, не появятся ли в воде нерпы и не начнут ли они посвистывать. Тут эти любопытные усатые животные чаще встречаются, чем в более судоходных водах Грин-фиорда. Но сегодня развлекательная сторона в программу не входила.

Приземлившись, и выждав, когда остановится вращение пропеллера над головой, ответственные лица: консул и уполномоченный треста спустились из салона вертолёта по короткой железной лестнице, прошли к маленькому автобусу почему-то зелёного цвета и поехали в посёлок.

На довольно большой площади удивляла зеленью и даже цветами продолговатая прямоугольная клумба. С одного её торца на некотором возвышении белело здание клуба. Слева больница. Справа управление рудника, где и была намечена встреча больших начальников.

В кабинете на втором этаже их встретил крупного сложения мужчина, одетый в белую рубашку, идущую к его слегка убелённой сединой голове. Чёрный галстук на шее и чёрные агатовые запонки на рукавах подчёркивали белизну одежды. Странно было видеть на широком лице узкий, кажущийся длинным нос, а широкая оправа очков не могла скрыть ещё более широкие чёрные брови, из-под которых сквозь стёкла смотрели встревоженным взглядом глаза.

Однако лицо хозяина кабинета осветилось улыбкой, когда он, поздоровавшись за руку, спросил:

– Вадим Семёнович, Евгений Николаевич, что будете с дороги, чаю или чего покрепче?

Консул снисходительно ответил улыбкой, отказывая в приглашении:

– Это, Пётр Николаевич, мы потом. Давайте сначала по делу. Где этот ваш бездельник?

– Он в соседней комнате с бойцом ГСВ ждёт.

Консул распоряжался с явным удовольствием.

– Вот и хорошо. Рассказывать, что он натворил, будете в его присутствии.

Евгений Николаевич и консул сели друг против друга, позволив директору рудника сидеть на своём директорском месте.

Пётр Николаевич нажал кнопку на телефонной панели и раздавшееся по громкой связи «Слушаю!» коротко бросил:

– Заходите!

Через полминуты в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошли двое. Одного сразу можно было принять за тридцатилетнего матроса, хоть он был в обычной гражданской одежде. Серый свитер, в прорезь которого на груди виднелась тельняшка, обтягивал широкие, как у боксёра или штангиста плечи, и сужался к талии, перехваченной кожаным поясом с металлической пряжкой в виде морского якоря. Справа на поясе висел зачехлённый кортик. Пышная шевелюра на голове отливала каштановым цветом.

Моряк, как можно было сказать о нём по внешности, ввёл, держа под локоть, худощавого тщедушного лет двадцати пяти паренька с беспокойно бегающими глазами на веснушчатом лице. Рыжие волосы, зачёсанные на левую сторону, почти сливались цветом с веснушками на лбу.

– Садитесь! – прогремел вдруг резко директор, указывая рукой на стул напротив себя, так что переводчик сразу оказывался как подсудимый между двух присяжных заседателей и смотрящего на него в упор судьи.

Махнув моряку, чтобы тот сел на стул возле стены, Пётр Николаевич начал взволнованно, снимая и надевая снова очки:

– Юрий Давыдович, я вас пригласил сюда, чтобы вы в присутствии консула России на Шпицбергене и уполномоченного треста «Арктикуголь» в котором вы работаете, объяснили нам, как вы дошли до такой жизни, что воруете у своих же товарищей?

– Я не ворую, – попытался возразить Юхименко и хотел продолжить, но был резко остановлен консулом:

– Помолчите, молодой человек. Вам слово не давали. – и, кивнув директору, сказал: – Продолжайте, Пётр Николаевич, мы послушаем сначала вас.

Директор тем временем несколько успокоился и продолжал уже ровным голосом:

– Уважаемые Вадим Семёнович и Евгений Николаевич! Официально довожу до вашего сведения, что в период с 25 по 29 августа, когда переводчик Юхименко находился в Баренцбурге, обслуживая немецкого инженера фирмы АКА, на моё имя поступило несколько заявлений от трудящихся рудника о нарушениях в работе норвежского почтового отделения, ответственность за работу которого была возложена на Юхименко. Нарушения в работе почты заключаются в том, что многие письма, переданные для отправки через норвежскую почту, то есть лично через Владимира Юхименко не дошли до адресатов, часть почтовых денежных счетов на оплату посылок и других почтовых отправлений оказалась неоплаченной, и стали приходить повторные счета с доплатой штрафных санкций за несвоевременную оплату, некоторые конверты отправлялись с ранее использованными почтовыми марками, которые Юхименко срезал со старых конвертов или даже вырезал из филателистических журналов и наклеивал на новые отправления.

Переводчик слушал директора с опущенной головой, и рыжина его волос стала особенно заметной.

– В связи с поступившими письменными заявлениями от трудящихся рудника, – продолжал директор, – и имевшимися сигналами о неправомерных действиях Юхименко на руднике моим распоряжением была создана комиссия по расследованию изложенных фактов. Назначенная комиссия с целью недопущения каких-либо посторонних вмешательств до приезда на рудник Юхименко опечатала помещение почты, рабочий кабинет и его квартиру.

По возвращении Юхименко на рудник Пирамида он был приглашён ко мне в кабинет и в присутствии зам. директора по кадрам Коробки А.И. и председателя профкома Валова В.И. Юхименко были заданы вопросы по существу дела, после чего, основываясь на правилах общежития в отдалённых местах проживания в его присутствии был произведен осмотр опечатанных ранее помещений, после чего был составлен акт, который я сейчас зачитаю.

Акт, разумеется, лежал раскрытым на столе, и директор стал его зачитывать:

– В почтовом помещении при проверке наличия почтовых марок и денег была обнаружена недостача на сумму 2600 норвежских крон. При осмотре квартиры Дубины В.Г. были обнаружены письма, переданные для отправки на родину полярниками (26 штук), на некоторых марок не было, на других оказались старые марки, снятые с неотправленных конвертов, один конверт с марками, вырезанными из журнала, возвращённый норвежской почтой обратно Пирамиде.

В квартире Юхименко обнаружен магнитофон, полученный по заказу другого адресата (Старосельцева) и возможно неоплаченный, так как среди пачки (15 штук) неоплаченных счетов, оказавшихся в квартире Юхименко, был и повторный счёт на оплату этого магнитофона, а так же два счёта на оплату посылок, пришедшие на фамилии лиц, уже уехавших с Пирамиды на материк.

В квартире его же квартире были найдены несколько часов и комплектов шариковых ручек, которые по заявлениям жителей рудника должны были быть получены заказчиками рудника, но получены не были. В квартире оказался фотоаппарат, выписанный на фамилию Прониной, которая на самом деле фотоаппарат не заказывала. Оплата счёта на этот фотоаппарат также не производилась, и счёт с доплатой пришёл повторно. В квартире Юхиментко находилось пневматическое ружьё и три охотничьих ножа, очевидно, тоже полученные по выписке на других лиц.

Пётр Николаевич закончил читать, добавив, что подписи комиссии стоят, и протянул акт консулу. Бегло глянув на листок, консул передал акт Евгению Николаевичу и мрачно сказал как-то по-Одесски:

– Что вы имеете сказать по этому поводу, юноша? Да я вас отсюда в наручниках обязан вывезти.

– Без суда не имеете права, – вдруг пробурчал переводчик.

– Так вы ещё и законы знаете, оказывается. Только вам не известно, что здесь на территории я судья. И обладаю правом ареста.

– Тут я ещё вот что хочу добавить, – вмешался Пётр Николаевич, – Этот молодой человек, который ещё начинает жить, не так прост на самом деле. Он после составления акта осмотра. Устроил инсценировку с самоубийством. Расцарапал себе в нескольких местах шею, измазал кровью лезвие ножа, а потом позвонил в больницу, сообщив, что умирает. Врач осмотрел его и понял, какой перед ним артист. Поэтому мы взяли его вчера под наблюдение и держим в помещении ГСВ, а затем позвонили вам.

– Ну, всё правильно сделали. Что скажете, Юхименко?

– Как же это пришло тебе в голову? – спросил молчавший до сих пор Евгений Николаевич. – Ты же воспитан был в Советском Союзе. Или это новая власть и новые течения, направленные на обогащение любым путём, тебе вскружили голову, и ты решил, что теперь всё можно? Я ведь тоже занимаюсь почтовыми отправлениями, но у меня и в мыслях не возникало хоть в чём-то обмануть шахтёров. А как ты работаешь с туристами, с их счетами? Может, ты и там прикарманивал себе львиную долю? По отчётам у вас на Пирамиде не очень много экскурсий. Вполне возможно, что ты за некоторые группы брал себе наличные деньги. Надо и это проверить

Переводчик, напыжившись, не произносил ни слова, но вдруг едва не закричал:

– А вы мне не тыкайте. Мы с вами на брудершафт не пили.

– Скажите, пожалуйста! – возмутился Евгений Николаевич. – Гордость появилась. А обманывать и воровать у государства и простых рабочих гордость позволяет? Вы, молодой человек, почти вдвое моложе меня. Но я могу говорить и «вы». Это не меняет дела.

– Меняет, – запальчиво ответил переводчик. – В стране сейчас все воруют, кто где может. На том и живут. Думаете, я не знаю, куда деньги от экскурсий через кассу идут? В карман дирекции, а не государству.

– Это кто тебе такую чушь сказал? – буквально прорычал Пётр Николаевич, вскакивая из-за стола.

– Знаю. И рубль вон падает в цене. А какую мы зарплату получаем?

– Так, хватит кричать, – властным голосом сказал консул. – Нашёл, чем оправдываться. Нападение – лучший способ защиты. Я таких видел воров, которые всех во всём винят, только не себя. Рубль падает для всех, а не только для тебя. Это проблема государства. Ты отвечай за свои действия. Короче говоря, этот разговор прекращаем. Украденное у людей вернуть. Почтовый долг погасить. С первым самолётом отправишься на материк. Не вернёшь деньги, пойдёшь под суд. Уведите его!

Моряк, посмотрев на директора, кивнувшего ему головой, подошёл к замолчавшему переводчику, поднял его, ухватив как котёнка за шиворот, и вывел из кабинета.

– Вот мразь, – проговорил директор, садясь снова за стол. – Ещё и оправдывается. Как будто ему хуже всех живётся. Ну, что будем делать?

– Я сегодня же доложу об этом руководству треста и приложу к факсу ваш акт, – сказал Евгений Николаевич.

– И мне дайте копию акта, потребовал консул, – обращаясь к директору.

– Вот, пожалуйста, – директор протянул такой же лист с актом. – я их заготовил на всякий случай несколько. Но я не об этом спрашиваю. Пойдём мы обедать сейчас? Вы же, наверное, проголодались? У нас был на днях норвежский креветочник. Мы его заправили топливом, а он нам креветок свежих несколько ящиков дал. Так что могу угостить под коньячок.

«Странное дело. – подумал Евгений Николаевич, – человек распоряжается государственным топливом, как своим собственным, зная, что спишет его на нужды рудника, получает за это иной раз валюту, когда распоряжается заправить горючим иностранное судно, или, как сейчас в обмен на креветки, и он не считает это воровством, предосудительным делом. А, может, считает, но знает, что всё сойдёт ему с рук, все списания расходов будут подписаны генеральным директором, который, приезжая сюда на рудник будет принят по-королевски за счёт того же треста, и ему будет вручена энная сумма валюты от того же туристического бизнеса, что закроет ему глаза на неправомерные действия директора. С уходом советской власти ушёл и всякий контроль. Однако в случае, если работник порта, знающий о незаконной заправке иностранных судов топливом, воспользуется тем же и заправит самостоятельно норвежский снегоход, залив в его бак канистру бензина, и получит незначительную плату в свой карман, то это станет предметом строгого разбирательства на общем собрании коллектива с последующим увольнением провинившегося. Во истину, что позволено Юпитеру, то не позволено быку. И ведь никому ничего не скажешь. Ничего нигде не докажешь. Вот и воруют, кто где может. Только одни десятками рублей, а другие миллионами. Такая наступила жизнь».