Римская вилла кн. З. А. Волконской

Верхний ярус, на поверхности земли, по времени – последний период истории, последняя песнь поэмы. С мозаичными полами, с древнею мозаикой трибуны и с ранним в церковной архитектуре устроением помоста, огороженного среди церкви для клира, с двумя мозаичными амвонами и мозаичною же пасхальною свечой громадного размера, ярус этот от средних веков и до последнего времени подвергался – как и другие римские церкви – многочисленным подновлениям и разным украшениям. Из этого яруса, спустившись ступеней на двадцать, переходишь в период более ранний, восходящий до V века по Р. Х. Этот второй ярус – громадная подземная базилика, гораздо обширнее верхней. Теперь она имеет вид темного подземелья; древние мраморные колонны заложены стенами, из которых одни голые, другие украшены стенописью X и XI столетий; в углублении – алтари. В IX столетии именно в этот средний ярус, в этот настоящий храм св. Климента, принесли с далекого востока мощи этого святого наши славянские первоучители Кирилл и Мефодий. В упомянутой стенописи изображены события из жизни св. Климента и перенесение его мощей, а также лики наших первоучителей. Ниже этой подземной базилики еще – ярус, по времени первый период в истории здания, первая песнь религиозной поэмы. Это – языческий храм, на котором, по общим судьбам истории человечества, должен был возникнуть храм христианский. Можете судить о кромешном мраке этого подземного пространства, в которое спускаются из темного же подземелья второго яруса. Это был хран-божества Митры, и некогда стоял на том же уровне, на котором, как полагают, находились около и палаты самого папы Климента.

Базилика св. Климента стоит недалеко от Колизея. Если из лежащего под нею храма Митры провести горизонтальную плоскость, то она близко совпадет с уровнем первоначальной арены этого амфитеатра, до которой только теперь дорылись аршин на десять под землей, откопав целый ряд нижних арок такого же гигантского размера, как и верхние. Предположив, что храм Митры некогда стоял на открытом воздухе, можно отсюда заключить, сколько исторических переворотов претерпел тот грунт, на котором громоздились сказанные этажи базилики.

Чем глубже под землей, тем интересы Рима строже, величавее. Эти подземные клады, эти исподние пласты из костей человеческих, наслоившиеся от побоищ и кладбищ, имеют характер легендарный, героический, эпический. Но будничная прозаическая жизнь, кишащая на поверхности этих пластов, предъявляет свои права, унавоживая свои огороды в историческом прахе стольких веков и вьет себе теплые гнезда на античных фундаментах и монументальном щебне, которым постепенно осыпались развалины – все равно, языческих ли капищ или святочтимых в легенде храмов древнехристианских великомучеников. Этот живописный анахронизм величавых останков древности и приютившихся под их сенью мелких забот текущей жизни, на каждом шагу бросающийся здесь в глаза, производит то идиллическое впечатление, которое обыкновенно соединяется с представлением о Риме, и которое не успели еще сгладить опрятные и щегольские постройки последних годов: будто любуешься ландшафтом Пуссена с мирными поселянами, которые случайно набрели в своем аркадском поле на старинную мраморную гробницу и с недоумелым любопытством по складам разбирают на ней непонятные для них монументальные начертания, или у нас на Руси где-нибудь в степном захолустье проезжаешь на почтовых мимо села с барским домом, в котором когда-то весело жилось, а теперь стекла в оконницах выбиты, позади заглохший сад, а впереди на заросшем травой широком дворе пасется корова со своим теленком.

Когда новейшие эксплуататоры еще не дерзали своими святотатственными раскопками нарушать царственное спокойствие «вечного города», по всем концам его, и по улицам, и площадям, можно было любоваться идиллическими ландшафтами вроде Пуссена. Так, например, римский форум, в настоящее время разрытый от наносной почвы и щебня аршин на десять вниз до древнего своего помоста, теперь представляет жалкое, карикатурное подобие Помпеи, освобожденной от пепла огнедышущей горы; но за полстолетия назад, когда осень, зиму и весну 1840 и 1841 годов я провел в Риме, вместо этого неприглядного безобразия, римский форум служил жителям города бесподобною прогулкою по длинной и широкой аллее, тянувшейся посреди зеленого луга от Капитолия до Колизея. По лугу паслись коровы, принадлежавшие обитателям соседних домов, а также виднелись распряженные колымаги, нагруженные боченками. Около на валявшихся обломках античных колонн сидят, бывало, погонщики и жуют черствый хлеб, запивая красным вином; а то на дороге под деревьями стоит развьюченный осел, навострив уши и обмахиваясь хвостом от комаров и мух; не удовольствовавшись этим охранительным средством, вдруг спустится он на колени и, чтобы хорошенько почесаться, опрокинется на спину и начнет кататься по дороге, подымая высоко вверх клубы пыли. В соответствие этим буколическим ландшафтам простой народ называл тогда знаменитый римский форум «Коровьим Полем» (Campo Vaccino), а находящийся с ним в соседстве священный Капитолий переименовал в Campi d'Olio, т. е. Масленые Поля.

Впрочем, я застал уже тогда в Риме только разрозненные остатки той ландшафтности, которая повсеместно украшала его в XVIII. веке. Доказательством этому, между прочим, могут служить гравюры знаменитого Пиранези, громадного размера, числом около сотни. То же свидетельствуют и многие иллюстрированные издания того времени, содержащие в себе путешествия, мемуары, повести и вообще рассказы. Для примера укажу находящуюся в моей библиотеке любопытную книгу под заглавием: «L'e'ducation du jeune comte D. В. ***, ses amours avec Emilie de T*** et ses voyages, selon ses propres me'moires, ou sont recueillis grand nombre d'Histoires, Anecdotes modernes, et Recherches et Decouvertes d'Antiquites tres curieuses, accompagne'es de plus de cent Estampes des plus beaux Monuments de Rome. Nouvelle Edition, augmente'e d'Observations nouvelles sur les ouvrages de Peinture, de Sculpture et d'Architecture qui se voyent dans cette Capitale du Monde. Par Mr. De Raguenet. A Londres 1765. Chez Moise Chastel et С»[1]. Из множества эстампов, украшающих это издание, назову следующие: храм Ромула и Рема с развалиной стены, покрытой кустарником, – впереди стоит деревцо. Наклонная стена, поросшая деревьями. Остатки старинного резервуара с двумя статуями, стоящими в нишах: все покрыто кустарником и травой. Надгробный памятник Кайя Цестея в виде пирамиды; около тянется аллея, позади городская стена с башнями, покрытыми кустарником. Остатки мавзолея Августа: круглое здание, сверху покрытое землею, на которой разбит цветник. Остатки храма Солнца, снаружи обросшие деревьями, а внутри украшенные цветником. Остатки храма Мира, еще гуще заросшие кустарником. Остатки дворца императоров и большого цирка – все вместе представляет ландшафт разнообразного содержания. В таких же ландшафтах стоят термы Антония и мн. др.

Чтобы понять основную идею римской виллы княгини Волконской и приведение ее в исполнение при помощи тех средств, какими можно было располагать, мне следует сравнительным путем ввести эту виллу в общую систему со всеми прочими подобными же урочищами Рима.

Вилла княгини Волконской состоит из павильона или казино, окруженного садом. Таковы в стенах Рима многие дворцы как крупные, так и мелкие или казино. Напр., вилла Медичи, в настоящее время занимаемая французскою академиею художеств, с большим тенистым садом, примыкающим к знаменитому парку на Monte Pincio; по парку ежедневно расфранченные кавалеры и дамы в экипажах прогуливаются взад и вперед под звуки оркестра музыки, помещенного на террасе ресторана. На Квиринальской горе, на площади Monte Cavallo, названной так по двум колоссальным античным статуям Кастора и Поллукса, с двумя такими же колоссальными конями: перед ними Квиринальский дворец, в котором собирался конклав для избрания папы, в настоящее же время королевская резиденция, с огромным садом. Налево от этого дворца на площадь выходит палаццо Rospigliosi с садом, в котором казино, знаменитое по плафону: его изукрасил Гвидо Рени изображением Авроры, разбрасывающей цветы перед колесницею Феба, сопутствуемого Горами, или нимфами часов, а направо другой сад, спускающийся с горы, который принадлежит дворцу Колонна, находящемуся уже на низменной площади. В вилле Людовизи, пользующейся всемирною славой скульптурного музея со статуями цветущей эпохи греческого искусства, есть также и небольшое казино, на плафоне которого Гверчино изобразил богиню Диану. По ту сторону Тибра, на улице Lungara, к берегам этой реки раскинут обширный сад с апельсинными и померанцевыми деревьями, острое благоухание которых далеко разносится и по улице, и даже через реку. В саду вилла, называемая Фарнезиною в отличие от дворца Фарнезе, находящегося на другом берегу Тибра. Казино это расписали Рафаэль и его ученики фресками, изображающими миф об Амуре и Психее, пиршество олимпийских богов, Галатею с наядами и пр. Из дворцов с садами назову еще расположенный по ту сторону Тибра Palazzo Corsini с знаменитой картинною галереею на вершине горы, с которой спускается сад с тенистыми аллеями. Самым высшим проявлением того же типа представляется сад самого папы, поднимающийся по пригоркам к высотам Яникула. Знаменитые бельведеры Ватиканского музея – один с Аполлоном Бельведерским, а другой с Лаокооном – выходят своими окнами и дверьми именно в этой папский сад. Равномерно и монастыри, где позволяла местность, усваивали себе тот же характер усадьбы с садами; так женский монастырь св. Клары при церкви св. Лаврентия in Panis-Perna, где в банях или термах Олимпии был сожжен св. Лаврентий. Теперь этот монастырь переделан в аудитории и химическую лабораторию римского университета, а сад предоставлен профессору ботаники с его квартирою и зданием для лекций. Мужской монастырь св. Онуфрия с кельею, в которой жил Тасс во время своего коронования в Капитолии лавровым венком: сад монастыря расположен на уступах Яникула; в нем дуб, разбитый теперь уже молнией, под которым сиживал обыкновенно Тасс, любуясь на широкую панораму Рима, далеко расстилавшегося у его ног. Точно также и вила княгини Волконской, хотя и внутри города, около бойкой площади Иоанна Латеранского, представляет ландшафтное сочетание казино с нисходящим от него легкой отлогостью садом. Когда смотришь на эту виллу с низменной равнины, павильон княгини Волконской представляется разноцветным букетом от поднимающихся с земли до вершины здания ползучих растений, каковы: плющ, гелиотропы, разные породы роз и шиповника и пр. Такие же ползучие растения оплетают лавровые и кипарисные деревья, которыми обсажены спускающиеся от казино дорожки, так что над головами гуляющих постоянно свешиваются благоуханные ветви роз и гелиотропов. Между разнообразными растениями этого сада можно видеть и античный акант, который послужил грекам моделью для орнаментации коринфских капителей.

Но главное украшение римских ландшафтов составляют античные сооружения: или цельные, или в развалинах. Знаменитый Колизей, теперь очищенный догола от густых кустарников, которыми были покрыты кругом сверху донизу спускающиеся каменные седалища для зрителей, и разрытый аршин на десять до древнего помоста, за полстолетия назад представлял из себя самый оригинальный и самый живописный, можно даже сказать, самый ландшафтный храм, посвященный памяти христианских мучеников, некогда оросивших своею кровью арену этого здания. В сороковых годах я часто посещал это идиллическое святилище под куполом синего неба. Высоко со всех сторон весело перекликались певчие пташки. Внизу, под спусками вокруг всего Колизея размещено было двенадцать алтарей для священнослужения, а в середине поднимался громадный деревянный крест, может быть, в величину того иерусалимского, на котором был распят Иисус Христос. Другую своего рода живописную редкость представлял античный театр, находящийся на одной из площадей между Капитолием и Пантеоном. Теперь он расчищен от щебня и наносных слоев земли и от построек с пристройками, произведенных в новейшее время для разных потреб, но тогда представлял он единственную в своем роде усадьбу, а именно: снаружи античный театр сохранил свой древний характер, только в нижних частях его были устроены кузницы да еще остерия, в которой можно было позавтракать и напиться кофе; что же касается до внутренности этого здания, то она была превращена в тенистый сад, поднимающийся вверх по грунту земли, плотно улегшейся на бывших некогда каменных скамьях для зрителей, а на самой вершине стоял простенький павильон, в котором проживал владелец этой усадьбы. Замечательное сочетание новейшего сооружения христианского храма с античными развалинами представляет церковь во имя Марии degli Angeli: ее построил Микель-Анджело, воспользовавшись ротондою Диоклетиановых терм или бань и употребив для украшения этого храма античный разноцветный мрамор и античные же колонны. Во вкусе этого архитектурного анахронизма и княгиня Волконская приютила свое маленькое казино под сенью колоссальных арок древнеримского водопровода.

От всех европейских городов «вечный Рим» отличается еще торжественным и роковым обаянием смертной памяти: memento mori – мани, факел, фарес! Вся наслоившаяся многими столетиями римская почва переполнена тлением костей человеческих и полита кровью в течение многих и многих поколений. Сначала утучняли эту почву язычники-римляне и северо-восточные варвары – гунны, авары, готфы, потом сотни и тысячи христианских мучеников, погребенных в катакомбах, которые простираются и разветвляются подо всем нынешним Римом. Пилигримы ходят, на Восток поклоняться Гробу Господню в Иерусалим и на Запад великомученикам, погребенным в римских катакомбах.

Вообще католики любят украшать свои кладбища. Древнейшее из них – в Пизе; оно окружено со всех четырех сторон портиками, стены которых изнутри расписаны фресками учеников и последователей самого Джиотто, а земля для погребения привезена из Иерусалима во времена крестовых походов. Особенным великолепием отличается Campo Santo' в Болонье в виде высоких и светлых галерей, роскошно украшенных мраморными мавзолеями и группами статуй. Охота итальянцев изукрашивать кладбища доходит иногда до самых причудливых и фантастических крайностей. Таково, например, кладбище в монастыре капуцинов, что на площади Барберини в Риме. Для погребения монахов отведена «Божия нива» в подземелье, освещенном с одной стороны небольшими оконцами, бросающими в него сверху скудный просвет. Середину этого склепа занимает земля, в которой хоронят монахов, а вокруг трех стен аршина на два от земли тянется сплошной каменный балкон. На нем рядышком стоят скелеты, одетые в капуцинские рясы; черепа их покрыты капуцами, по обычаю монахов этого ордена. Стены и свод этого подземелья украшены фантастическими арабесками тоже из человеческих косточек и костей. Четвертый балкон предназначен для прохода. Для наполнения этого собрания страшных гостей с того света, принято было следующее правило. По истечении известного срока, когда на погребенном теле очистятся кости от истлевшей плоти, скелет вынимается и, одетый в монашеский костюм, ставится на свое место, а пустая могила замещается новым мертвецом, который со временем дождется очереди украсить своим присутствием эту необычайную театральную сцену. Так и княгиня Волконская превратила свой сад и казино в настоящую «Божию ниву» или Campo Santo[2], обставив все аллеи по обеим сторонам монументами, собранными из обломков античных пьедесталов, капителей, колонн, архитравов и других частей римского сооружения. Только это монументы не надгробные, воздвигнутые не на прахе покойников, а, так сказать, поминальные, т. е. в воспоминание о незабвенных особах: о родных и друзьях, а также о лицах, дорогих сердцу в этом оригинальном пантеоне.

Как повсюду в Риме под верхними наружными слоями почвы погребены древнейшие с останками языческого римского происхождения, так и в вилле княгини Волконской, помимо тех памятников, есть древнее подземное, уже настоящее кладбище, т. е. колумбарий, о котором упомянуто выше.

Нет ни одной страны во всей Европе богаче Италии и особенно Рима монументальными надписями. От языческих времен остались этрусские и разные другие, а в Риме – древнехристианские в катакомбах. Те и другие во множестве собраны, объяснены и изданы специалистами. Потом, следуя древнеримскому обычаю, и папы вознамерились увековечивать свои великие и малые подвиги надписями, которыми испещрены стены публичных зданий и церквей, – надписями как снаружи, так и внутри: такой-то папа повелел построить или украсить этот дворец или эту базилику, соорудить такой-то городской фонтан, расписать стены здания фресками и пр. Так и княгиня Волконская снабдила все монументы своей виллы надписями, которые сама сочиняла. Надписи эти и составляют главный предмет моего рассказа.

IV

Но прежде чем обращусь к этим надписям, я должен привести описание самой виллы кн. Волконской, сделанное в 1831 г., т. е. за срок пять лет до зимы 1874 и 1875 годов, когда я впервые познакомился с этою виллою и для памяти списал все надписи с памятников, ее украшающих. Профессор Московского университета и мой дорогой наставник, С. П. Шевырев, до вступления на ученое поприще был приглашен княгинею Волконскою в Рим, в качестве преподавателя к ее сыну. Вскоре по водворении своем в «вечном городе» Шевырев написал 10 октября 1831 года следующее письмо А. В. Веневитинову, брату известного поэта и любимца кн. Зинаиды Александровны[3].

«Мы теперь здесь собираем виноград в винограднике княгини. Ты требуешь ему описания – постараюсь. Этот виноградник находится при подошве древнего холма Целийского, недалеко от церкви Св. Иоанна Латеранского. Он разделяется пополам арками Клавдиева водопровода. Эти арки, словно рамы, вмещающие все лучшие картины Рима и окрестностей. Это живая галерея ландшафтов. Среди водопровода возвышается казино башнею, где княгиня отделала несколько прекрасных комнат. Из этой башни есть выход на водопровод, вдоль которого можно гулять, но я не поведу тебя туда. А пойдем лучше еще повыше на террасу башни под шатер, княгинею устроенный, – и тут открывается тебе огромная панорама! Сначала взгляни около себя. Вот перед входом в башню, где мы стоим, четвероугольный дворик, обнесенный портиком или по-русски навесом с кровлею виноградной. Тут, под дессертом над головами, нам накрывают на стол. Видишь, там под навесом маленький человечек в сюртуке, с книгой в руках, декламирует стихи итальянские: твой друг Степан Петрович. Вот у стола сидит Марья Александровна; возле нее князь Александр Никитич, после занятий в Риме пришедший пешком – отдыхает; около него Долинька (новая собака) и Трезор виляют хвостами. Внизу, у лестницы Владимир толкует с архитектором или с виноградарем, т. е. с виньеролом. Но где же княгиня? Где княгиня? – Обернись! Видишь, вдоль арок, из коих многие обвиты плющом, идет большая дорога: это будущая „аллея друзей“. Княгиня тут суетится и готовит для них тень, сажает деревья, отдыхает, любуется видами. Вот отсюда она пошла в „аллею воспоминаний“, где она воздвигает памятники всему утраченному милому. Вот она скрылась в кустах виноградных и в орешнике. Потом поворотила и остановилась – полюбоваться сосною виллы Альтиери; идет далее и останавливается против храма Марии Медики, вблизи видного; вот проходит арка – обернись: княгиня стоит против церкви Santo Croce in Gerusalemme и смотрит на горы Альбы, – вот идет еще и останавливается против Иоанна Латеранского – и, совершив свое гулянье, проходит под своды арок или гротов: заходит в грот Фавна или в свой грот-альбом, читает надписи друзей, или сама пишет, радуется вновь открытому виду… Но взгляни теперь на панораму. Окинь взор поближе: твое зрение утопает в огромном саду яркой виноградной зелени, по которой разбросаны развалины и стены Рима: тут возвышается зонтообразный конус виллы Альтиери из миртового лабиринта; там Минерва Медики с полуобвалившимся сводом, здесь porta Maggiore с архитравом из кустарника, тут стройная фасада San Giovani Laterano. Окинь взор далее: тут идут стены и теряются в загибах, там тянутся, рвутся и уходят в поле водопроводы; вон белеет круглая гробница Цецилия Метелла; вон вся via Appia, в старину уставленная гробницами; вон Колизей с своими прозрачными сводами, вон церковь Santa Maria Maggiore о двух главах; вон какие-то две сквозные готические башенки; но взор твой теряется далее и далее. Упрись в небосклон и осмотри теперь все четыре стороны: к востоку взор, разбежавшись по обширному и ровному полю римскому, усеянному трупами зданий, останавливается на синих отлогих горах Альбы; по ним белеют: Альбано, недалеко лежащее от древней Альбы, Кастель Гандольфо, Марино, Гротта-Феррата, Фраскати, Монте Порцио, отчизна Катона, Rocca Capriola и пр. Над всем же возвышается Monte Cavo, где древле был храм Юпитера Латинского, или Ида Виргилиева, на коей в облаках заседал Юпитер. К югу взор твой через стены Рима – множество развалин и гробниц стелется по ровной степи – и иногда в самый ясный день у края небосклона остановлен яркою полосою луча солнечного: это море. К северу огромное поле и амфитеатр Апеннин. От Monte Porzio и Rocca Capriola проведя взор, уткнешься в древний Пренесте, славный храм Фортуны, а ныне в Палестрину. Вот Тиволи ушло в горы: оттоле выбегает Анио. Это уж Сабина. За нею виднеются Абруццы, осенью и зимой покрытые снегом. Следуй этим горам и дойдешь до одинокого Соракто, который на суше поднимается, как Капри из моря. Наконец к западу видишь Рим – теряешься в зданиях, но тебя сосредоточил купол Св. Петра – этот герой Рима, неизбежный, которого отовсюду видно, как героя в образцовой трагедии. Когда за ним заходит солнце – как он воздушен! Весь Рим кажется легок, прозрачен, как видение! Как хороши эти сосны, эти эфирные своды на горизонте: они так легко обрисованы! Погуляй еще глазами по зданиям Рима, коих линии столь приятны. Останови их на Колизее, сквозь арки которого лучи солнца натянуты, как струны. Погуляй по Monte Pincio, под соснами виллы Боргезе. Но вот солнце зашло, Рим потух, потемнел, а горы еще пылают, вершина Monte Cavo золотится: все цвета слиты в горах… Ну, будет тебе гулять; я слишком романичествую. Ты уж надо мною смеешься, но еще в Италии век этому не прошел».

V

Обращусь теперь к надписям, которые начертала сама княгиня Зинаида Александровна на вышеупомянутых монументах, помещенных в «аллее воспоминаний», или друзей, как она любила называть эту аллею.

Античные монументы с надписями стоят между деревьями, в их тени, частию между лаврами, частию под кипарисами, и все имеет вид домашнего Campo Santo, или кладбища, а вместе с тем представляется и простым садом, украшенным античными мраморными фигурами, как обыкновенно украшались старинные сады статуями олимпийских богов и богинь.

Вот перечень надписей в последовательном их порядке:

1. Императору Александру I.

Императрице Елизавете Алексеевне:

И в памятнике сем тебя не разлучим,В царицах идеал: минутная вдовица.Как плющем, обвилась тобой его гробница,Как тень его, ты улетела с ним.

2. Императрице Марии Феодоровне: «Благодарим!»

«Les jeunes filles, dont elle e'tait la protectrice, repe'taient en pleurant: qui nous benira a notre entree dans le monde?»[4]

3. А. С. Пушкин. Е. Баратынский. Жуковский.

4. Благодетельному деду и нежной бабке, Якову Афанасьевичу и Марии Дмитриевне Татищевым:

«lis ont transmis sur nous la tendresse qu'ils avaient pour leur fille cherie»[5].

5. A. Goethe:

«Il fut l'aureole de sa patrie»[6].

В объяснение этой надписи привожу следующую статью княгини Зинаиды Александровны о Веймаре:

«Удаляясь от пантеона великих писателей германских, моя душа исполнена чувствами благоговейными. Все там дышит наукой, поэзией, размышлением и почтением к гению. Гений там царствует, и даже великие земли суть его царедворцы. Там я оставила Ангела, проливающего слезы на земле… Там я посетила Гёте. Такого всеобъемлющего поэта можно сравнить с старинным, изящным, многолюдным городом, где храмы светлого греческого стиля, с простыми гармоническими линиями, с мраморными статуями, красуются возле готических церквей, темных, таинственных, с прозрачными башнями, с кружевною резьбою, с гробницами рыцарей средних веков. В городе старинном все живо, важно, незабвенно: памятники, книги, здания, мавзолеи рассказывают векам о героях, о великих мужах. В городе изящном все действует, все царит; ученые углубляются в архивы всех времен; художники воображают, животворят; поэты, смотря на вселенную, упиваются вдохновением и пророчат. В городе многолюдном страсти кипят жизнью; там все звуки раздаются, там звучат арфы, металлы, гимны, псалмы, народные припевы, страстные песни – и все звуки сливаются и восходят, как жаркие, благоуханные пары. В образе сего идеального города я вижу Гёте векового. Над городом блестят эфирные звезды и на челе старца горят звезды неугасимые…»

6. A. Walter Scott