Раннее

– Согласен, – кивает он. – Я вам как-нибудь позвоню.

18. Разочарования

– Где ты так долго шлялся? – спросил Чикин, глядя на мои ноги.

Я тоже посмотрел вниз, и увидел, что мои ботинки и нижние части штанин вымазаны в жёлтой грязи.

(Шла машина темным лесом)

– Гулял, – ответил я. – Не волнуйся. Вот тебе твой чумадан, – я со стуком положил "дипломат" на сейф. – С валютой всё в порядке.

– Значит, всё обошлось?

Я поворачиваюсь к нему спиной, где дырки от пуль видны отчётливее:

– Да так, знаешь ли. Бывало и похуже.

– Ну и шутки у тебя, – снова морщится Чикин. – Иди, работай.

И я иду в кабинет.

Надя за своим столом погрузилась в работу. Я беру груду папок, складываю на углу стола и начинаю их листать.

– И зачем нужно столько отчётов? – бормочу я.

– Ой, – вдруг говорит Надя. – Кажется, я слышала гром.

– Вы боитесь грозы?

– Немножко.

Я молчу, потому что не знаю, как отреагировать на её грозобоязнь. Но, наконец, отвечаю:

– Я тоже.

– Правда?

– А я никогда не вру.

Снова молчание. Я смотрю на колонки цифр в отчётах и думаю, не прочитать ли их вслух.

– Надя! А вы нашли, к кому сегодня пойдёте?

– Нет пока. Почти никому дозвониться не могу.

– Подруги, значит, дома не сидят?

Улыбка.

– Может, ко мне? Не подумайте чего плохого – у меня ведь две комнаты.

Она поднимает на меня глаза:

– Спасибо, конечно; но с какой стати?

– Действительно, – вздыхаю я. – С какой стати? А здорово вы меня… кувалдой по голове.

– Я – вас? – удивляется Надя. – О чём вы?

– Неужели не помните?

Она не помнит, и молчание воцаряется снова.

– Между прочим, уже почти пять, – замечаю я спустя некоторое время. – Вы не уходите?

– Нет, останусь, – отвечает Надя. – Отсюда хоть позвонить можно.

– А то я могу подвезти.

– Не стоит.

Ладно – я, пожалуй, и так слишком назойлив. Нахожу свою куртку на спинке одного из стульев, одеваюсь и говорю: "До завтра".

– До завтра, Владимир Сергеевич.

Она – единственная, кто называет меня по имени-отчеству.

(Спасибо, конечно; но с какой стати?)

Я выхожу на улицу и вижу, как всё озаряется вспышкой яркой молнии. "Тоже мне июль", – бормочу я, чувствуя, как холод забирается в рукава куртки.

– Мяу! – вскрикивают рядом.

Отшвыриваю кошку ногой и иду к машине. Похоже, у меня снова портится настроение. Но почему?

СААБ выруливает на улицу и подстраивается в крайний правый ряд.

– Кумпель, – бормочу я. – Не удивлюсь, если его зовут Зигфрид. И вообще – при чём тут Тамбов?

Машины обгоняют меня одна за другой, а мне почему-то не хочется торопиться. Только одно желание – лечь спать, так, чтобы ничего вокруг не видеть и не слышать. Наверно, остаточный эффект от снотворного. Трясу головой. Нет, я не засну. В такую погоду, когда молнии сверкают над дорогой, мне не сомкнуть глаз…

Вот и мой дом. СААБ петляет по замысловатой подъездной дорожке и становится во дворе. Решено – сейчас приду домой, отключу телефон и завалюсь спать… А ещё лучше опьянеть. Напиться, как свинья, и опьянеть – я не пьянел уже, кажется, лет десять. А в чём проблема? Я же несколько дней назад вылакал бокал спирта.

Вызовем его из того кусочка мозга, куда спешно затолкали, чтобы не быть пьяным тогда… И я чувствую прилив веселья в голове.

– Пре… красно, – бормочу я, выбираюсь из машины и, шатаясь, иду к подъезду…

– Здравствуйте, тётя Галя.

– Фу, – с отвращением произносит тётя Галя, стоящая под козырьком подъезда, и воротит от меня нос. – Так нажрался – и на машине.

Я хочу возразить, но меня уже несёт в подъезд. Чудом добираюсь до двери и звоню.

Анита открывает и, по-моему, приходит в восхищение:

– Ты где был?

– На работе, – отвечаю я. – Пусти.

– И ночью?

– Нет, – говорю я. – Ночью, по-моему, не на работе. Ну, дай войти.

– От тебя несёт, как от вино-водочного комбината!

– Кто ты такая? – спрашиваю я. – Чтобы это… не пускать меня в дом.

Я отодвигаю её в сторону, а она цапает меня зубами за палец. Зубы, как у собаки.

Вваливаюсь внутрь, и тут же слышу звонок телефона.

– Заколебали уже… звонить, – говорю я пробираясь к аппарату. – Аллё!

– Это Кумпель, – говорят мне. – Если считаете себя бесстрашным человеком, подъезжайте к шести часам ко входу в банк. Я, знаете ли, подумал – к чему откладывать?

– Хорошо, – отвечаю я. – Только… приведу себя в порядок.

Разговор окончен. Я хватаю себя за голову и усилием воли вталкиваю туда трезвость и ясный ум. Приглаживаю волосы.

– Ну вот, – говорю Аните. – Так лучше?

– Эх, хозяин… – с неопределённой интонацией бормочет она, почему-то становится на четвереньки и семенит в угол.

Снова телефон.

– Алло. Это Кумпель? – спрашиваю я.

– Нет. Это я, Рита.

Я взбешён.

– О Боже! Я тебе уже столько раз говорил "нет"!

– Но я не понимаю, почему…

– Чего же тут непонятного?! – ору я.

– Не кричи. Может, у тебя кто-то есть?

– Собака у меня есть, – отвечаю я. – Ну и что?

– Да нет, что я спрашиваю… Ты даже женщину толком окрутить не можешь…

Мне это надоело. Я так швыряю трубку на аппарат, что от неё откалывается небольшой – белый – кусок пластмассы.

Единственный в этом мире приличный человек – Кумпель – ждёт меня у банка. И я поеду туда, потому что плевал я на его угрозы и какие-то там мелочи вроде боли или смерти. Может быть, смерть – это последнее наслаждение, которое мне осталось.

(Чёрт побери, почему у меня сегодня такое плохое настроение?)

Я уже грохочу ботинками по ступеням лестницы и чувствую, как дрожат стёкла в окнах подъезда. Или они трясутся от раскатов грома в небе?

А, по большому счету, какая разница? И то, и другое – как всё в этом мире – зависит только от меня.

19. Приятный сюрприз-2

– Здравствуйте, господин Кумпель.

– А-а, это вы. Виделись уже.

– Да. Только после этого меня уже били по голове кувалдой.

– Кто это вас так?

– Одна хорошая девушка.

– А вы точно знаете, что она хорошая?

– Точно.

– Ну тогда поздравляю. Хотите земляники? – он протянул мне кулёк.

Я взял несколько ягод и положил в рот. Провёл по их пупырчатой поверхности языком. Разжевал.

– Знаете, Володя, – заговорил Кумпель, – каждый по-своему понимает жизнь. И я, кажется, примерно представляю вашу точку зрения. Вы достигли того момента, когда хочется искать. Не знаю, что ищете вы, но людей, подобных вам, достаточно много. Те, кто считает, что нашёл, становятся со временем настоящими личностями. Те, кто ищет и не находит, для общества потеряны навсегда.

– А с чего вы взяли, что я ищу?

– Это парадоксально звучит, но если бы вы не искали, то приняли бы моё предложение и бросили бы своего Чикина. Впрочем, мог быть другой случай – если бы у вас был жёсткий принцип или убеждение. Но это я отмёл тогда, когда вы сумели обойти мою ловушку.

Человек с постоянной, не меняющейся, позицией не будет ходить после того, как его пронзят двумя пулями.

– Так вы это знаете…

– Только не надо мне ничего объяснять. Мне достаточно того, что я понял: вы – человек необычный. Меня не интересует, как конкретно вы сумели меня победить. Просто теперь я знаю: вы ищете и ещё не нашли. Я же – человек не такой. Я создал для себя модель мира, которая мне нужна, и живу по её законам.

– Что же это за модель?

– Типичный вопрос ищущего человека. Вас, собственно, касается только один закон, который я называю "законом-плюс". То, что я оцениваю положительно, должно быть мной познано, обсосано со всех сторон с целью получения полного наслаждения от этого предмета и оставлено в памяти, чтобы периодически можно было пользоваться воспоминаниями об этом для… ну, скажем, для поднятия мышечного тонуса. Не хотите ещё земляники?

Я взял и ещё. Мне нравилось ощущать во рту кисловатый вкус – земляника была слегка недозрелой – и шершавость ягод.

– Так вот, – говорил он. – К тем объектам, которые я оцениваю отрицательно, отношение совсем другое. Их нужно либо проигнорировать, либо надёжно устранить со своего пути, и больше о них не вспоминать.

– Я отношусь ко второй категории?

– Да. С того момента, как отказались со мной сотрудничать. Знаете, давайте войдём внутрь. Что-то здесь даже под крышей капает.

– Банк ведь закрыт.

– А я его открою. Вы не представляете, сколько вещей в этом городе, принадлежащих официально кому-то другому, фактически являются моей собственностью.

– И этот банк?

– Он – в первую очередь.

Он воткнул в металлические двери ключ с огромной бородкой, провернул, и двери раскрылись. Мы вошли.

– Хотите, Володя, я покажу вам этот занюханный провинциальный банк изнутри? – спросил Кумпель. – Уверен, что вы никогда не видели его с такой точки зрения.

– Давайте, – согласился я.

Мы обошли стеклянную перегородку, открыли одну из служебных дверей и начали спускаться по длинной лестнице вниз, пока не упёрлись в большую дверь-решётку с кодовым замком.

– Примитивизм, – сказал Кумпель. – Код состоит всего из трёх цифр. Я уверен, что вы угадаете с первого раза. Назовите трёхзначное число. Мне лень тратить время на перебор.

– Семьсот шестьдесят один, – сказал я, не задумываясь.

Кумпель набрал 7-6-1, и замок, щёлкнув, открылся.

– Я в вас не ошибся, – сказал Кумпель. Мы стояли в длинном коридоре с блестящими стенами.

– А вот здесь уже вещи поинтереснее, – сказал он. – Стены и двери из армированной стали, и толщина – около метра. Слабое место – замки. Каждый из них открывается обычным ключом. Работники банка надеются только на то, что ключи, которые существуют в единственном экземпляре, недоступны для воров.

Кумпель вытянул из кармана огромную связку:

– Как видите, это не так.

– Вы что, хотите здесь что-нибудь украсть? – спросил я.

– Ну что вы, Володя. Я пришёл проверить сохранность некоторых своих вкладов. Того, например, который находится за этой дверью.

Кумпель отделил от связки один ключ и воткнул в замочную скважину.

– Знаете, Володя, – сказал он, сделав два оборота ключом, – вклады бывают разные. Вот здесь, например, находится нечто, что я хочу сохранить неприкосновенным в течение ближайших ста лет.

– Что же это?

– Сейчас увидите.

Он потянул на себя ручку, и мне показалось, что стальная стена разваливается. Но нет – это всего-навсего открывалась дверь.

Громадная, блестящая, сантиметров в восемьдесят толщиной, со скошенными внутрь краями и резиновыми прокладками на них.

– Странно, – подумал я вслух. – А прокладки-то зачем?

– Бог его знает, – пожал плечами Кумпель. – Могу сказать одно – это помещение совершенно неприступно, кроме того, звук изнутри наружу не выходит. Когда мне сказали, я не поверил и убедился лично.

Мы переступили высокий порог и оказались внутри. В углу хранилища – помещения примерно три на пять метров – стояло несколько картонных коробок.

– А вы не боитесь, что где-нибудь существует второй экземпляр ключа? – спросил я. – Или отмычка, которой можно открыть замок?

– Боюсь, – сказал Кумпель. – Я вообще сильно переживаю за этот мой вклад. Но дело в том, что обычно весь банк уставлен охранниками. Сегодня я добился, чтобы здесь не осталось никого. Хотел устроить для вас эту экскурсию. Да и вероятность того, что какой-нибудь другой ключ откроет этот замок, практически равна нулю.

– Значит, в этих коробках находится что-то ценное? – спросил я.

– В какой-то мере. Можете вскрыть и посмотреть.

– Правда? – я был немного удивлён. Я подошёл к ряду коробок и надорвал бумажную полоску. Открыв коробку, я увидел ровные ряды консервных банок.

– Рыбные консервы, – сказал Кумпель. – А вон там, в дальнем ряду, очень много различных напитков: "Пепси", "Севен-ап", пиво.

– Но зачем вам это? – и тут я, похоже, начал понимать.

– Как вы думаете, Володя, – спросил Кумпель, – кто из нас двоих сильнее – я или вы?

– Вы, бесспорно, – ответил я. – Но у вас всё равно ничего не выйдет.

– А, значит, вы уже поняли, что это жилище приготовлено для вас, – улыбнулся Кумпель. – Не беспокойтесь, Володя, всё будет так, как надо. У меня договор с работниками банка – это помещение будет закрыто ровно сто лет. К тому времени я надеюсь отойти в мир иной, и таким образом больше никогда о вас не услышу.

– А продукты-то зачем? – спросил я.

– А что за интерес, если вы тут подохнете через две недели?

На этих запасах – я примерно прикинул – можно кое-как протянуть год. Правда, я не знаю, что вы будете делать с отходами своей жизнедеятельности, но это уж ваши проблемы.

– А запах? – спросил я. – Неужели никто не почувствует его?

– Я гарантирую, что хранилище абсолютно герметично, – сказал Кумпель. – Только вы сами, будучи покойником, сможете вдыхать запах разлагающегося тела. Понимаете, Володя – по "закону-плюс" я должен вас либо проигнорировать, либо устранить. Первое никак не получается, ибо вы – слишком заметная фигура. Остаётся второй вариант. И не вздумайте меня отговаривать – я уже все решил.

– Да ладно, – сказал я. – Чего там. В конце концов, не такая уж плохая идея – отдохнуть здесь несколько месяцев.

– Я тоже так думаю, – сказал Кумпель и хотел что-то добавить, но я, напрыгнув на него, попытался свалить его с ног.

По всей видимости, он ожидал с моей стороны подобной выходки, и успел, увернувшись, ударить меня локтем в грудь. Я с грохотом шлёпнулся на пол.

– Ладно, – сказал Кумпель. – Прощайте, ищущий вы мой. Надеюсь, ничего себе не поломали? Желаю вам что-нибудь здесь найти. Неприятно, знаете ли, умереть, так и не узнав, в чём заключается счастье.

Я приподнял голову и увидел только закрывающуюся дверь. А через секунду – наступление полного мрака. Кумпель решил, что на мне можно сэкономить электроэнергию.

20. Гроб

Первое, что я сделал, оказавшись запертым в своём новом жилище – успокоился. Ничего непредвиденного не случилось, ведь я знал, идя на встречу с Кумпелем, что он каким-либо способом захочет от меня избавиться. А зная его фантазию, можно было ожидать чего угодно. В конце концов, не такое уж плохое место обитания.

Потом мне захотелось кое-что обследовать. А именно потолок. Я вдруг подумал, что комната – не такой уж цельный, без единой дырочки, мешок, каким хочет казаться. Ведь на потолке находятся лампы, выключенные сейчас. Возможно, там есть некоторое отверстие, через которое удастся если не вылезти, то хотя бы позвать на помощь.

Я долго возился в кромешной темноте, на ощупь нашаривая коробки и подтаскивая к центру комнаты. Я спотыкался обо что-то непрестанно – то об другие коробки, то об ботинки, которые я снял, потому что мне показалось приятным ходить босыми пятками по чуть холодному металлическому полу, то об возводимую мной пирамиду.

В книгах часто пишут: "Мои глаза скоро привыкли к темноте, и я стал различать некоторые детали пейзажа". Я ничего не различал, хотя и прошло достаточно много времени. Наверно, потому, что в эту комнату не проникал ни один квант света, и мрак был абсолютным. А может, у меня просто неправильные глаза.

Иногда я пользовался подсветкой в часах, но она была слабой, и, кроме того, я не хотел сажать батарейку.

Итак, я вскарабкался на пирамиду. Снял плафон и ощупал пространство возле лампочек.

Моя догадка оказалась полной ерундой – единственное отверстие в потолке имело диаметр миллиметра четыре – в него входили провода. Я попробовал в него покричать:

– Эге-ге! Угу! Тута я! – но всё совершенно безрезультатно. Кумпель, похоже, был прав, и отсюда наружу не прорывалось ни звука.

Когда я убедился в отсутствии пути на свободу, мне стало легче. Значит, отныне меня никто не потревожит, и я – полновластный правитель мира, ограниченного, правда, стенами этого хранилища.

Изучил содержимое коробок и пришёл к выводу, что оно достаточно разнообразно. С голоду я помру очень нескоро. Единственная неприятность, которая могла меня ожидать – что Кумпель вдруг раскается и вернётся меня освободить. Но я решил, что в этом случае не сдамся без боя. Пусть его совесть мучает, а я останусь здесь.

Нашёл в одной из коробок открывашку. Вскрыл банку, в которой оказалась какая-то рыба в масле – наверно, минтай – и бутылку "Пепси-колы". Присел в углу и начал есть, изредка приостанавливая трапезу и начиная горланить песни. Приятно чувствовать, что на тебя никто косо не посмотрит независимо от того, чем ты занимаешься.

Таким образом наслаждаясь и ни о чем не думая, провёл, наверно, около часа. Потом вспомнил, что снаружи уже вечер, и решил поспать. Разломал одну коробку, подложил под себя картонки, чтобы не простудиться от пола, и улёгся. Было жестковато, но я всё же очень скоро уснул.

Проснувшись, долго вспоминал, где я нахожусь, а вспомнив, посмотрел на часы – было шесть утра. Позавтракал – на этот раз, если я правильно определил на вкус, кальмарами – и задумался, какое бы ещё придумать себе занятие. Ничего полезного придумать не смог и заскучал.

Существование во мраке уже надоело.

Тогда я подошёл к двери, достал из кармана ключ, найденный мной на полу булочной во время первого случайного поиска, легко открыл замок хранилища и выглянул наружу. Пришлось зажмуриться от яркого света.

Охраны ещё не было. Я без проблем дошёл до наружной двери и вышел на улицу.

Там меня ждало прекрасное нежно-голубое утро. Ботинки я оставил в банке, но не очень-то жалел – по тёплым лужам так приятно было пройти босиком…

21. Игра

Я шёл домой и раздумывал над словами Кумпеля. Да, я ищу. Но что? В общем-то, понятно, что – способ снова стать принцем Кижем, потому что мне надоело чужое обличье, никчёмная и глуповатая жизнь Володи Соболева. Только я ведь и сам знал, что этого способа нет. Я уже не мог стать Кижем в полной мере, ведь меня окружал совсем не тот мир, что прежде, до моего рождения.

Единственный, кто мне мог подсказать путь обратно – воспитатель Хлатт – погиб, а значит, мне суждено остаться здесь навеки. Или я ошибаюсь? Ведь в этом мире все зависит от меня, и надо только понять, как именно зависит.

А чтобы это понять, нужно…

Анита открыла мне дверь.

– Здравствуй, – сказал я. – Извини, что задержался. Так уж вышло.

– Ты не обязан отчитываться передо мной, – сказала Анита, вздохнув. – В этом ты был вчера прав, хозяин.

– Ну что ты вся как в воду хвостом опущенная? У меня есть радостная новость.

– Какая?

– Я решил начать игру.

Анита завизжала так, что книги в шкафах подскочили.

– Это правда, хозяин?!

– А я никогда не вру.

– Пошли!

Я привязал её на поводок, и мы быстро-быстро побежали на улицу.

– Хозяин а как мы будем играть я опять буду тополем или ты снова будешь считать а это ведь всё будет интересно да хозяин а хлебные крошки тоже будут с нами? – этот непрерывный поток слов Аниты кружил мне голову, и я понял, что именно этого радостного момента ждал всю жизнь. Я не знал, что именно будет происходить, когда я начну игру в качестве водящего. Но чтобы узнать, ведь нужно попробовать.

И я сказал: "Раз!"

22. РАЗ!

Мы топали по улице, и от наших шагов дрожала Земля.

– ХА-ХА! – сказал я Аните. – Сейчас они получат за всё, что со мной сделали!

Моя голова раздувалась от злобы и осознания важности текущего момента.

– Текущего? – спросила Анита. – А куда ж он текёт?

– Больше никуда, – процедил я и с размаху наступил прежде текущему моменту на глотку. Он издал такой пронзительный визг, что сверху обрушился град булавок, и небо, пришпиленное к потолку, стало медленно скручиваться в рулон.

Вены мои, несущие соки Земли, воды её и огненные силы недр, вспухли и выплеснули ярость в виде сверкающих брызг желчи, разъедающей зелёные всходы травы, камни и кожу несчастных, подвернувшихся под них.

– Кто виновен в поломке небосклона? – жёстко спросил я. – Тащите его сюда.

– Не знаю, – залепетали все вокруг.

– Так… – я сделал паузу, оглядывая толпу вспыхнувшими ярким светом глазами. – Кто там придумал эти дикие и глупые законы? Ньютон, что ли? Значит, Ньютона сюда!

Моя длинная рука остервенело шарит в толпе и вытаскивает за шиворот трясущегося от страха сэра Айзека Ньютона.

– Тебе что, – спросил я, ткнув его в нос своей сигаретой, – совсем твоё яблоко мозги отшибло? Давай, расхлёбывай кашу.

Ньютон схватил большую ложку, проворно вскарабкался на поставленную стремянку и сплюнул в кулак несколько гвоздей.

– Э-эй! – крикнул он. – Закройте Солнце на время. В глаза слепит – ничего не видать.

Солнце накрыли грубым волосяным мешком. Ньютон принялся за работу по восстановлению неба в прежнем виде.

Ногами я разметал в щепки школу номер 14.

– Правильно! – визжала Анита. – Ату этого Ньютона! А то развели тут демагогию…

Но меня тем временем схватили за плечо. Это был милиционер – тот самый лейтенантик.

– Пройдёмте, гражданин, – сказал он.

Я окатил его сжигающим дотла потоком презрения:

– Раньше надо было думать! Раньше, когда у меня с головой всё было в порядке!

Милиционер рассыпался в кучку пепла, успев, однако, пробормотать:

– Ваши действия опасны для всей цивилизации…

– И ЭТО вы называете цивилизацией? – спросил я с усмешкой и поддал ногой спорткомплекс "Олимпийский". – Плевал я на всех вас с высокой колокольни…

Вокруг меня струились кровавые языки пожаров, а подо мной – там, где раньше был город Серджинск – лежал чёрствый кусок хлеба. Я запустил им в здание университета. Оно охнуло, упав навзничь.

Я огляделся. Всё, что я видел, пыталось от меня скрыться: бульдозеры закапывали свои головы в песок, египетские пирамиды прятались за кулисами, а кулисы заводили все свои двигатели и на сверхсветовых скоростях уносились к звёздам.

Ибо пришёл великий день гнева Его, и кто может устоять?

23. ДВА!

Ветер сорвал с неба звёзды и швырнул мне под ноги.

– Хозяин! – кричала Анита сквозь завывания звёздной метели. – А может, не надо их мучать? Они же не виноваты…

– Они не виноваты?! – взвился я. – Да как ты можешь, Анита?! Хотя я и вправду погорячился… Кумпеля ко мне!

Из-за острова на стрежень выходил Кумпель с колодой шахмат под мышкой:

– Хотите сыграть?

– Именно, – подтвердил я и сделал первый ход:

– е2-е4.

– Туз червей, – отозвался Кумпель.

– А я его бью!

– Чем?

– А хотя бы кулаком…

– Не имеете права.

– А вы вообще молчите – у вас время истекло.

Кумпель прислушался и почувствовал в своей голове громкое тиканье.

– Но у меня было целых сто лет…

– Что ж делать – время по изврату пошло.

И внутри его головы что-то с треском взорвалось. Череп раскрылся, и из получившегося цветка посыпались семечки. Я не стал смотреть, попадут ли они на благодатную почву, потому что мне пора было кричать "Три!"

24. ТРИ!

Красная Луна бултыхнулась в воду, и я почувствовал, что хочу пить.

– Володя! – зовут меня, но оборачиваюсь я только тогда, когда слышу плеск воды о стенки чаши.

– Давно не виделись, Маргарита, – говорю я. – Всё по телефону да по телефону…

– Зато как по телефону! – бурчит Анита. – Аж трубка вдребезги!

– Попей, – говорит Маргарита, протягивая мне золотую чашу с прозрачной водой.

Я отпиваю три глотка и замечаю:

– Вкус, как у полыни. Как ты это объяснишь, презренная?

– Может быть, Чернобыль? – робко предполагает она.

– Чушь собачья! – кричит Анита. – Ату её!

– Не надо, Анита, – останавливаю я её крики. – А ты, Рита, прости. Но если ты ищешь человека, который способен оторваться от реальности и уйти в мир грёз о тебе, который расставит в твоей жизни точки не только над "и", но и над всеми другими буквами, который подарит тебе весь мир – таким, как он себе его представляет, то тебе лучше подойду не я, а сэр Айзек Ньютон!

Сэр Айзек падает, наконец, со стремянки и начинает спешно прихорашиваться.

– О Боже! – пугается Маргарита. – Ему же триста лет! Он весь нафталином пропах!

– Ничего, – улыбаюсь я. – Подкрасим, почистим, станем применять только на скоростях много меньше скорости света – и будет как новенький.

Она начинает рассыпаться в благодарностях, но я уже сажусь в свой СААБ и выруливаю на взлётную полосу.

– Куда ты, хозяин? – кричит Анита.

– Надо кое-какие дела ещё сделать, – отвечаю я. – Скоро вернусь.

И машина взмывает ввысь.

25. ЧЕТЫРЕ!

Солнце раскалывается на куски, осыпая Землю огненным дождём. Я машу рукой стоящему внизу студенту Дуброву:

– Ну как ты?

– Какие факты? – кричит он снизу.

Я не отвечаю – Бог с ним. Молод ещё, зелен. Не знает, кто такой Киж, вот и слышит плохо. Мелькают подо мной Чикин, Надя, Хорьков… Я улыбаюсь им всем благодарной улыбкой… и роняю из кармана ключик, давший мне сегодня свободу. Он падает точно в замочную скважину и, проворачиваясь, отпирает кладязь бездны. Оттуда выползают какие-то люди в белых пиджаках.