Когда зазвенит капель

– Вам назначена комбинация из трех препаратов. Такая схема предпочтительнее по результатам, но переносимость их несколько хуже. Будьте готовы к общему ухудшению самочувствия.

На этом она взглянула на Дашу, словно ожидая ответа.

– Мы готовы. Да, мам?

Врач улыбнулась:

– Тогда снимите вашу обувь, вставайте на весы.

Пришла медсестра, позвала их в маленькую неприметную каморку, которая оказалась гардеробом для пациентов. Она забрала из маминых рук верхнюю одежду и повесила ее на плечики, затем написала на бумажке фамилию и проткнула листочек дужкой вешалки. Заперев дверь, она произнесла ровным, будничным голосом:

– Идемте, я покажу вам вашу палату.

– А мне тоже можно пройти? – спросила Даша.

Несколько секунд медсестра переводила взгляд с Даши на маму и обратно, и сказала:

– Да, проходите, только ненадолго. В палате есть еще больные, постарайтесь им не мешать. Верхнюю одежду оставьте здесь и наденьте бахилы.

Они прошли по длинному больничному коридору, вдыхая запахи лекарств, хлорки и отчаяния. Наконец медсестра открыла белую пластиковую дверь в палату. Там было две кровати и на одной из них спала бледная худая женщина.

Следующий час прошел в суете. Сначала Марина Анатольевна возилась в тумбочке, раскладывая свои нехитрые пожитки, потом пришла санитарка и застелила кровать белоснежным бельем. Потом пришла та же самая медсестра и прикатила капельницу. Она долго рассматривала и щупала мамины вены, наконец приладила катетер-бабочку и пустила лекарство. Красные капельки эпирубицина наполнили канюлю и как маленькие храбрые солдаты потекли навстречу цели. Потом медсестра сказала, что Даше пора уходить.

Она вышла и Даша с мамой остались в палате почти одни. Женщина на соседней кровати все еще спала. Даша наконец смогла подойти к маме, присесть на кровать, обхватить за шею и прижаться щекой к ее трикотажному халатику.

– Я не хочу, чтобы ты уходила, – сказала мама, свободной рукой проводя по Дашиным волосам.

– Мама, – начала Даша, но она перебила ее:

– Я знаю. Я просто не хочу, чтобы ты уходила.

Они посидели так немного, не говоря больше ни слова, – где-то включили телевизор, хлопали двери, слышны были голоса, а Даша обнимала маму обеими руками и думала о том, что сейчас сейчас придет медсестра – напомнить, что ей пора, а еще о том, что она сегодня не была на занятиях и неизвестно, сколько еще раз ей придется пропустить лекции, а еще о том, что ей нельзя сидеть здесь все время и придется разжать руки и уехать домой, и ночевать в одиночестве, снова. Но в этот раз не так, как обычно. Дверь хлопнула – заглянула медсестра. Мама слегка шевельнулась, как будто пытаясь высвободиться, и Даша на мгновение сжала ее еще крепче, но в ту же минуту ей стало неловко – и она отпустила руки и вышла в коридор.

На улице Даша вытащила из кармана телефон и поняла, что не так уж сильно она опоздала. И если поторопится, то еще может успеть ко второй паре.

В лицо бил ветер. Небо из несущихся чугунных плит, которые не сегодня-завтра грозили просыпаться снегом. От быстрого шага сбилось дыхание, неровными толчками оно вырывалось изо рта, превращалось в пар, а потом таяло в воздухе. В боку закололо. Сердце колотилось то ли от быстрой ходьбы, то ли от мысли, что в течение ближайшего получаса она увидит Сашку. Может быть Сашка снова сядет рядом с ней на лекции; может он улыбнется ей своей широкой обезоруживающей улыбкой; может быть он посмотрит на нее тайком, украдкой, так, как она собиралась посматривать на него.

Крыльцо корпуса в перерыв похоже на людской муравейник. Студенты шли неспешно парами, бежали по одному, сбивались в стайки по несколько человек и галдели, радуясь жизни. Вон он, Сашка, стоит с маленькой группкой ребят: Эдик, серьезный и все еще прыщавый староста Вовка, миниатюрная Эллина и высокая, красивая как модель с обложки журнала, Марина.

– Какие лююююди! – протянул Эдик, раскрыл ей навстречу руки и заключил в объятия. – Ты почему опаздываешь, детка? За пропуск лабы по схемотехнике будешь писать объяснительную в деканате!

– Дашка, привеееет! Как дела?

– Привет. Нормально.

Она посмотрела на долговязого, громкого Эдика, который всегда раздражал ее своими глупыми шутками, дурацкой манерой разговаривать и способностью немедленно и без остатка заполнить собой любое помещение и заглушить любую компанию, не обращая внимания на поднятые брови и недовольные лица, и неожиданно для себя сказала:

– У меня мама в больнице. У нее рак. Сегодня ей начали химию.

Улыбки мгновенно стерлись с лиц ребят.

– Фигово, – уже без шуток произнес Эдик.

– Да. – подтвердила она.

– А знаешь, детка, может все еще будет хорошо. Ну, может лекарство поможет и твоя мама поправится… – прошептал Эдик.

Даша улыбнулась странной перекошенной улыбкой и ответила:

– Лекарство лишь поможет купить ей немного времени. И сколько именно, никто сказать не может.

– Тебе надо поговорить с Любой, – вставил Сашка, – она рассказывала мне о гении у них на кафедре. Он как раз и занимается разработкой нового лекарства против рака.

– Я поговорю. Спасибо, Саш.

Глава 6

Выходные принесли шокирующую новость: Дашина мама заболела. Конечно, заболела она не только что, а довольно давно, но подруга даже не замечала этих маленьких перемен в матери: погасший взгляд, усталость, странные недомогания, которым находились вроде бы логичные объяснения.

И как бы ни сочувствовала Любава лучшей подруге, как ни болело у нее сердце за Марину Анатольевну, которая с детства с радостью привечала ее в своем доме, поила чаем с домашними плюшками и радовалась успехам, будто она была ей родная дочка, все же Любава не могла отделаться от мерзкой мысли, которая сейчас скользким червячком точила ей мозг. У Марины Анатольевны низко дифференцированная аденокарцинома эндометрия. Рак. А это значит, что у нее появился уникальный шанс проверить свою теорию в работе, а заодно и Роману Юрьевичу закрепить результаты исследований.

В понедельник сразу после пар Любава отправилась в биологическую лабораторию Бекка. Еще только надевая белоснежный халат и перчатки, она из-за двери услышала крики.

– Где эта сволочь? Я его убью! Прирежу! Башку оторву! – орал, то и дело срываясь на визг, профессор Роман Юрьевич. Щуплый, как и все холерики, крайне вспыльчивый, он в ярости бегал из угла в угол, брызгая слюной и трагически поднимая руки к небу. Притихшие сотрудники и студенты, как куры на завалинке, сидели рядком за своими столами, боясь неосторожным словом еще больше разозлить рассвирепевшего профессора.

Беда заключалась в том, что накануне Бекк в очередной раз изменил формулу и поручил одному из студентов сделать лабораторным крысам инъекции. Проследить за этим сам он успел: надо было бежать в учебный корпус читать лекцию потоку общей терапии. А потом он узнал, что все крысы сдохли. Все до единой. И сегодня горе-медик в лабораторию не явился и на звонки не отвечал, видимо справедливо опасаясь кары небесной в лице сумасшедшего ученого.

Вообще в смерти подопытных животных не было ничего удивительного. Работа то давала результаты – Роман Юрьевич явно, как ему казалось, находил в действии нового препарата какой-то прогресс, то заходила в тупик: вся ловко построенная им схема неожиданно разваливалась из-за маленькой несостыковки. Концы терялись и приходилось начинать все заново.

– Нет, вы видели, а? – не мог успокоиться Бекк. – Он даже не запротоколировал время смерти! Просто уколол всех и свалил в закат! – Он остановился напротив Любавы. – Чкалова. Нам нужны добровольцы. – сказал он таким тоном, будто она могла вынуть из рукава с десяток раковых больных, согласных на любые эксперименты, лишь бы им дали призрачную надежду на выздоровление.

– Я… Ээээ… Может, мне Оксане Анатольевне позвонить, пусть она поспрашивает в отделении?

– Звони, – сказал он тоном, не терпящим возражений.

Любава подошла к столику, на котором стопками и в беспорядке были навалены учетные журналы, распечатки, бумаги, сдвинула все в сторону, чтобы увидеть лежащий под оргстеклом клочок тетрадного листа с телефонами врачей и заведующей отделения НИИ онкологии на Савиных, набрала номер.

И пока она разговаривала по телефону с заведующей, упрашивала, сулила золотые горы, то бишь стабильное улучшение даже для безнадежных пациентов, в голове у нее зрел нехитрый план. Она не будет сейчас ничего говорить Бекку про Марину Анатольевну, она выждет время, когда Даша сама от отчаяния будет готова ухватиться за любую хрупкую соломинку. Вот тогда она даст подруге телефон Романа Юрьевича. Пусть Даша сама ему звонит и просит применить разработку, а и иначе это будет выглядеть конкретной подставой. Ну а тогда уж Любава не преминет воспользоваться случаем.

Она, конечно, понимала, что если план сработает и Даша позвонит Бекку, то он не станет делать ничего просто так. Такой уж характер. Интересно, какую цену он ей назначит? А может быть… Нет, об этом даже думать противно. Но все же в глубине души она надеялась, что подруга хоть на время переключит внимание профессора на себя и избавит ее от липких сальных взглядов похотливого старика. Лаборатория, наука, открытия – все это прекрасное частенько омрачалось излишним вниманием профессора к ней. То он нависал над ее столом слишком низко, то заглядывал в пробирки из-за спины и тяжело дышал прямо в ухо, то поправлял воротничок на халате. Бррр.

***

Время шло. Любава чуть ли не каждый день созванивалась с Дашей и была в курсе всех ее новостей: вот маме назначили стандартную схему лечения, вот такую комбинацию из трех препаратов, вот они поехали в НИИ на госпитализацию, вот маме сделали капельницу, вот Даша навещала ее больнице, возила бульоны, покупала витамины и искала в интернете чудодейственные рецепты из трав и бобровой струи.

Любава слушала, кивала и утешала как могла. В один из дней им повезло встретиться. Втроем: Любава, Дашка и Сашка. Так уж у них повелось с первого курса. Они сидели обнявшись в тесной общажной комнатушке, Даша изредка всхлипывала, а Сашка гладил ее по волосам и все шептал и шептал ей самые правильные, самые нужные слова. Любава смотрела на то как Сашка, – ее Сашка! – успокаивает подругу и ревность, что давно поселилась в ее груди, сосущая, как маленький алчный зверек, особенно больно вонзила свои острые зубки. Внутри кровоточило и саднило.

Любава написала ей на тетрадном листке: «Бекк Роман Юрьевич, кандидат медицинских наук» и номер.

– Вот. Возьми. Позвони ему, скажешь, что от меня, иначе он и разговаривать с тобой не станет.

– Это… Этот твой, новое светило медицины? И что, он правда может вылечить маму?

– Ну, светило, не светило, а я бы попробовала. Будь я на твое месте, конечно.

Даша кивнула, спрятала листочек в карман сумки, неловко поднялась и, чмокнув их обоих на прощание, ушла.

Любава внутренне возликовала. Что ж, если Даша ему позвонит, то на какое-то время она покинет их любовный треугольник. Лучшего момента, чтобы привязать к себе Сашку раз и навсегда, просто и не придумаешь.

Она прижалась губами и носом к теплой Сашкиной шее в том месте, где заканчивался ворот его шерстяного свитера, и изо всех сил вдохнула, и задержала дыхание, и закрыла глаза. Вот оно, ее место. Только ее. Именно здесь она должна быть, только здесь ей по-настоящему спокойно. Он притянул Любаву к себе и поцеловал – длинно, нежно, она почувствовала его пальцы, которые одновременно оказались всюду – у нее на бедрах, на шее, на ключицах… и все вокруг исчезло – как исчезало всегда, с первого дня, когда она утонула в его глазах.

Уже ночью дома Любава дождалась, когда погаснут полоски света, пробивающиеся из-под дверей родительской спальни и комнаты брата, и бесшумно открыла ящик письменного стола. Достала блестящий блистер с гормональными таблетками, выдавила одну. Маленькая пилюля на ладошке. Уже второй год эти таблетки были ее секретным оружием, палочкой-выручалочкой, о которой не знала даже мать. Если бы Стелла Альбертовна поняла, что Люба не просто за ручку с Сашкой гуляет, она бы визжала, как пожарная сигнализация.

Но сейчас пора сменить тактику. Пора применить самый жирный козырь, против которого у Сашки просто не найдется возражений: хоть и деревенский парень, а воспитание дай бог каждому. На аборт он ее не пошлет. А то, что беременность поставит под угрозу все ее честолюбивые планы – не проблема вовсе, главное расписаться по-быстрому. А потом она найдет у Бекка в лаборатории, чем вытравить из тела нежеланного пассажира.

Люба засунула таблетку обратно в блистер, придавила фольгой и завернула упаковку в исписанный тетрадный листок. Потом, не включая света, на цыпочках прокралась на кухню и споткнулась о кошку.

– Люся, твою мать! Что ты тут сидишь?! – прошипела Любава сквозь зубы. Она засунула таблетки в бумажке в мусорное ведро. Поглубже, так чтобы никто не увидел их сверху. Потом присела на корточки, взяла на руки кошку и пошла в свою комнату. Вот теперь можно и спать.

Глава 7

Пришла зима, подкралась тихо. Две недели пряталась за промозглыми туманами, завывала октябрьскими ветрами, била в стекла безнадежностью. Но вдруг очистилось небо и оказалось – снег укрыл город искристым покрывалом. Сухие листья больше не стелились под ногами, они надежно укрыты плотным белым саваном. И ветер, ветер стал колючим и злым. Он уговорил прохожих разойтись по домам, заварить крепкий чай и сесть под желтым пятном настольной лампы с книгой. Ветер надолго надел на город белое пальто.

Марину Анатольевну отпустили домой через шесть дней. Шесть дней ничегонеделания, разглядывания потолочной плитки, просмотра телевизора, сна, тошноты и желания, чтобы время шло быстрее. Даша приходила к ней каждый день и подолгу сидела на постели, поглаживая обессилевшую руку. Мама выглядела конкретным трупом: кисти и стопы отекли, кожа потрескалась, губы постоянно были синие. Волосы сначала сбились в воронье гнездо, а через неделю посыпались как листья в сентябре. Своей шаркающей походкой и криво повязанным платочком она напоминала пациентов с деменцией. Даша носила в больницу отварную говядину и гранатовый сок в тяжелых стеклянных бутылках и с каждым днем тошнота понемногу отступала, возвращался аппетит и она чувствовала себя немного лучше.

Узел в животе у Даши немного ослаб. Отсрочка. Любава написала ей на тетрадном листке: «Бекк Роман Юрьевич, кандидат медицинских наук» и номер. Замирая от страха, Даша нажимала цифры на экране телефона. Длинные гудки. Наконец мужской голос ответил резко, раздраженно:

– Алло?

– Роман Юрьевич? Здравствуйте!

– Кто это?

– Меня зовут Даша.., – она запнулась, – Орлова Дарья Ивановна. – тут она некстати подумала, как по-новому и удивительно красиво прозвучало ее имя. – Нам нужно с вами встретиться!

– Откуда у вас мой номер телефона? И почему это нам нужно встретиться? – напряжение в голосе мужчины росло и Даша в отчаянии закусила губу, не зная как убедить своего собеседника. Она почти крикнула:

– Это насчет вашей новой разработки! Вашего лекарства от рака! Пожалуйста, скажите, где вас можно найти? Я не займу много времени!

– Насчет моей разработки? Я не знаю вас, девушка, не знаю, откуда у вас мой телефон, но так уж и быть. Если это действительно так важно, то я обедаю каждый день в двенадцать в столовой медицинского университета, в главном корпусе. Можете найти меня там, поговорим. Другого времени у меня нет, извините.

– Спасибо! Я приду завтра!

Связь оборвалась, а Даша осталась сидеть неподвижно, глядя в одну точку.

Наутро Даша вымыла волосы и долго, до блеска их расчесывала. Подкрасила ресницы и глаза засияли, засветились хрупкой, призрачной надеждой. Покрутилась перед зеркалом и улыбнулась своему отражению: «Все будет хорошо! Профессор нам поможет!»

Столовую Даша нашла быстро – она не раз тут бывала с Любавой. Остановилась в нерешительности на пороге, ища глазами Романа Юрьевича и внезапно поняла, что не знает, как он выглядит. Тут она увидела за столиком у окна того самого мужчину, который месяц назад чуть не сбил ее с ног на кафедре. Он сидел и читал что-то в планшете. И, пожалуй, он был самым старым человеком здесь, среди множества шумных смеющихся студентов – под глазами пролегли темные круги, а рука с вилкой едва заметно дрожала.

«Это точно он», – подумала Даша. Холодок побежал у нее по спине, странное предчувствие распирало грудь. «Я смогу его уговорить. Обязательно смогу». Она медленно вздохнула и направилась прямо к нему и постаралась улыбнуться.

– Роман Юрьевич, здравствуйте! Это я вам вчера звонила.

Профессор поднял на нее недоуменный взгляд, а потом в его глазах мелькнуло что-то вроде узнавания. Даша села напротив, прямо не раздеваясь. Аккуратно пристроила сумку на коленях.

– Ну-с, юная леди, какое у вас ко мне дело?

Профессор внимательно оглядел Дашу и продолжил:

– Мне кажется, мы с вами где-то виделись, не так ли?

Даша торопливо закивала.

– Да, наверное. Я приходила как-то на кафедру к подруге. Чкалова Любава… Она учится у вас. А меня Даша зовут.

– Очень приятно, Даша. Мое имя, я полагаю, вам известно. Так что вас привело ко мне?

– У меня мама болеет.., – пока Даша собиралась с мыслями, ее прервал профессор:

– Так это не ко мне. Вам к врачу надо.

– Нет, вы не так поняли! Мы были у врача! Просто у нее рак, четвертой стадии. А Любава сказала, что вы можете… что у вас есть какое-то новое лекарство. Если это платно, мы можем заплатить. Купить это лекарство. Вы только скажите, сколько надо денег? – частила Даша, не замечая, как меняется лицо профессора от недоуменного до насмешливого.

– Денег? И много же у вас денег, Даша?

– Нет, не много… Но мы можем квартиру продать! Мы достанем, вы только скажите, сколько?

– Квартиру. А где же вы будете жить?

– Найдем съемную. Да это разве важно, главное же лекарство!

– А ваш папа сможет платить за жилье?

– Нет у меня папы.., – осеклась Даша.

– Так-так. А вы, Даша, работаете? Вы сами сможете платить за съем квартиры?

– Я учусь. Но я могу устроиться на работу, если будет нужно.

– Послушайте меня, Даша, очень внимательно. Я не знаю, как именно ваша мама заработала эту свою квартиру, которой вы так лихо распоряжаетесь, но думаю, она не обрадовалась бы, узнав, что после смерти ее дочь останется с голым задом на улице! – тон у него был шутливый, но глаза уже не улыбались. Он так и замер, держа на весу вилку с кусочком мяса.

– Смерти?! Но у вас же лекарство! Вы же ученый! Любава сказала…

– Да что знает эта твоя Любава! – воскликнул Роман Юрьевич и от возмущения перешел на “ты”.

– Мне не нужны твои деньги! И квартира не нужна. Я просто не могу дать тебе то, что ты просишь!

– Но почему?

Он внимательно посмотрел на свои не по-мужски красивые руки с длинными пальцами и аккуратными полукружиями ногтей. Помолчал немного. Затем заговорил так, как обычно разговаривают с малым, несмышленым ребенком.

– Девочка моя. Пойми, это не лекарство, не средство, не панацея. Это всего лишь разработка. Причем, разработка не запатентованная, не опробованная. Ее эффективность не доказана. Да, мы получили хорошие результаты на крысах. Но в то же время, очень большой процент не выживших. Да и человек – это совсем другое! У нас нет добровольцев, понимаешь?! Поэтому нет и результатов…

Даша кивнула. Она боялась признаться самой себе, что эта хрупкая, призрачная надежда, может растаять в одночасье. Гораздо больше ей хотелось верить в то, что экспериментальная разработка без названия подарит ее маме то, в чем она так отчаянно нуждалась последние месяцы – билет в жизнь.

– Мы можем быть вашими добровольцами. Пожалуйста…

– Девочка, да как же ты не понимаешь. Это может быть опасно. Если организм твоей матери воспримет лекарство не так, это может стоить ей жизни!

– Ей все равно умирать… С вашей помощью или без нее, – тихо проговорила Даша, – пожалуйста…

Роман Юрьевич откинулся на спинку стула и долго молчал, погруженный в свои мысли. Можно было подумать, что он больше ничего не ответит и Даше придется уйти ни с чем, как внезапно он произнес:

– Я сказал, что мне не нужны ваши деньги. Но тем не менее я ничего не делаю бесплатно. Мое время и услуги стоят дорого.

– Что же вы хотите? – вскинула голову Даша.

– Тебя.

– Меня? В каком смысле?

– Моя жена уже давно не вдохновляет. А ты молода и симпатична. То, что нужно, чтобы хорошенько взбодрить такого старика, как я. Решать тебе.

И он поднялся, шумно отодвинув стул, надел пальто и стремительно вышел из столовой. Даша осталась сидеть одна, переваривая услышанное.

Несколько секунд она сидела совершенно неподвижно, а потом вскочила и побежала следом, задевая плечом входящих студентов и на ходу бросая извинения. И в конце длинного, гулкого коридора догнала профессора:

– Роман Юрьевич, подождите! Роман Юрьевич!

Он остановился и всем корпусом повернулся к ней, так, что Даша едва не налетела на него.

– Роман Юрьевич, я… Я согласна!

Он улыбнулся какой-то странной перекошенной улыбкой и сказал:

– Что же, тогда не будем откладывать в долгий ящик. Сейчас самое удобное время. Пошли.

И он, не оборачиваясь, широко и размашисто зашагал, словно не считал нужным убедиться, успевает ли Даша семенить следом. Они вышли на улицу, на стоянку перед корпусом, и возле огромного черного Лендкрузера Роман Юрьевич выудил из кармана брюк брелок сигнализации и открыл машину.

– Посиди пока здесь.

Он достал телефон и кому-то позвонил, и еще несколько минут стоял на улице, видимо решая какие-то вопросы. Сквозь стекло Даше не было слышно, что он говорил. Она внезапно почувствовала себя маленькой рыбкой в аквариуме.

Когда они тронулись с места, пошел снег – белый, густой, празднично-новогодний, и от этого ощущение нереальности происходящего стало еще сильнее.

– Пристегнись, – коротко бросил профессор, крепко сжимая руками руль и глядя на дорогу.

Чтобы не оглядываться на остающийся позади корпус университета, Даша прислонилась лбом к прохладному стеклу, смотрела на проносящиеся мимо темные деревья и дома, и пыталась представить себе, что ждет там, куда они едут. Она сидела совершенно неподвижно, потому что только с застывшим телом ее не трясло. Профессор щелкнул зажигалкой и закурил. Салон немедленно наполнился едким дымом. От запаха Даша будто очнулась, с силой дернула кнопку стеклоподъемника, и пассажирское окошко опустилось до предела. Это было почти невежливо, и она почувствовала, как он смотрит на нее, убрала палец с кнопки и оставила все, как есть.

Спустя минуту Роман Юрьевич припарковал машину у обочины и, ни слова не говоря, вышел и скрылся в здании под вывеской «Аптека».

Остаток пути прошел в такой же гнетущей тишине. Даша почти ничего не запомнила: ни района, ни голубого панельного дома, куда он ее привез; ни того, как они поднимались в лифте, как он возился с ключами, а отперев дверь, бросил их на полку к зеркалу; ни того, как он шумел водой в ванной, а она механически, как робот, снимала пальто и вешала на крючок у входа.

Он провел ее по длинному извилистому коридору – «Сколько же здесь комнат?» – промелькнула мысль, прежде чем он распахнул перед ней дверь маленькой спальни. Она стояла посреди комнаты в напряженной позе, будто кто-то заменил позвоночник металлическим стержнем. Сердце билось так сильно, что она почти ничего больше не чувствовала. Все мысли сжались в точку и пульсировали в едином ритме.

Роман Юрьевич подошел совсем близко. Так близко, что она отчетливо видела красные ниточки-сосуды у него на носу и мелкие бисеринки пота на лысине. Ей казалось, что воздух в комнате словно стал тяжелее и давил на нее. Он взял ее ладонь в руки и провел большим пальцем по костяшкам. Даша посмотрела на их соединенные руки.

– Ну что же ты? Боишься меня? – кажется, это были его первые слова за долгое время.

Даша отрицательно замотала головой.

– Не бойся. Порадуй старика и больно не будет.

Он наклонился к ее лицу и обхватил пальцами подбородок. От его ладони пахло мылом. Там, где прикасались его пальцы, кожу покалывало, как будто через него текло электричество.

– Роман Юрьевич, я… – Даша с трудом сглотнула, – я никогда не была раньше с мужчиной.

– Мать честная! Что ж ты раньше не сказала? – он отшатнулся от нее, словно обжегся. Помолчал немного, а потом сказал, – Если ты передумала, то можешь уйти. Тебе ни к чему дарить мне свою девственность.

– Но… Тогда ведь вы не поможете мне?

– Нет. Но я не хочу давить на тебя. Это решение ты должна принять сама.

Даша подняла на него темные глаза.

– Я остаюсь.

– Замечательно, – он положил руку ей на затылок, запустив теплые пальцы в волосы, – Ты боишься. Я вижу твой страх. Завораживающее зрелище.

В его глазах появилось какое-то новое выражение и от этого Даша напряглась еще больше. Она почти забыла как дышать.