Стихотворения

Анна Бунина

Стихотворения

С приморского берега

Светлое мореС небом слилось,С тихостью волныПлещут на брег,Кроткие зыбиЧуть-чуть дрожат.Солнце погасло,Месяца нет,Заревом алымЗапад блестит,Птицы на гнездах,В кущах стада.Всё вдруг умолкло,Все по местам.В комнате тихо,Шороху нет;Дети прижалисьСкромно в углах.Лина коснуласьАрфы струнам:Арфа златаяГлас издала;Звуки согласныС Линой поют.Розовым пламемСветит камин;Скачет по углямЯсный огонь;Дым темно-серыйВьется столбом.Пламень лютейшийДушу палит;Сердце томится,Высохло всё:Яд протекаетВ жилах моих.Слезы иссяклиВ мутных очах,Вздохи престалиГрудь воздымать,Речь замираетВ хладных устах!Море, взволнуйся!Гробом мне будь!Арфа златая,Громом ударь!Пламень, разлейся,Бедну сожги!1806

Сумерки

Гавриилу Романовичу Державину, в его деревню Званку[1]

Блеснул на западе румяный царь природы,Скатился в океан, и загорелись воды.Почий от подвигов! усни, сокрывшись в понт!Усни и не мешай мечтам ко мне спуститься,Пусть юная Аврора веселится,Рисуя перстом горизонт,И к утру свежие готовит розы;Пусть ночь, сей добрый чародей,Рассыпав мак, отрет несчастных слезы,Тогда отдамся я мечте своей.Облекши истину призра?ком ложным,На рок вериги наложу;Со счастием союз свяжу,Блаженством упиясь возможным.Иль вырвавшись из стен пустынных,В беседы преселюсь великих, мудрых, сильных.Усни, царь дня! тот путь, который описал,Велик и многотруден.Откуда яркий луч с высот ко мне сверкнул,Как молния, по облакам скользнул?Померк земной огонь… о! сколь он слаб и скуден!Средь сумраков блестит,При свете угасает!Чьих лир согласный звук во слух мой ударяет?Бессмертных ли харитОтверзлись мне селенья?Сколь дивные явленья!Там ночь в окрестностях, а здесь востокЛучом весення утраЗлатит Кастальский ток.Вдали, из перламутра,Сквозь пальмовы древа я вижу храм,А там,Средь миртовых кустов, склоненных над водою,Почтенный муж с открытой головоюНа мягких лилиях сидит,В очах его небесный огнь горит;Чело, как утро ясно,С устами и с душей согласно,На коем возложен из лавр венец;У ног стоит златая лира;Коснулся и воспел причину мира[2];Воспел, и заблистал в творениях Творец.Как свет во все концы вселенной проникает,В пещерах мраки разгоняет,Так глас его, во всех промчавшися местах,Мгновенно облетел пространно царство!Согнулось злобное коварство[3],Молчит неверие безбожника[4] в устах,И суемудрие не зрит опоры;Предстала истина невежеству пред взоры:Велик, – гласит она, – велик в твореньях бог!Умолк певец… души его восторгПрервал согласно песнопенье;Но в сердце у меня осталось впечатленье,Которого ничто изгладить не могло.Как образ, проходя сквозь чистое стекло,Единой на пути черты не потеряет, –Так верно истина себя являет,Исшед устами мудреца:Всегда равно ясна, всегда умильна,Всегда доводами обильна,Всегда равно влечет сердца.Певец отер слезу, коснулся вновь перстами,Ударил в струны, загремел,И сладкозвучными словамиЗемных богов воспел!Он пел великую[5] из смертных на престоле,Ее победы в бранном поле,Союз с премудростью, любовь к благим делам,Награду ревностным трудам,И, лиру окропя слезою благодарной,Во мзду щедроте излиянной,Вдруг вновь умолк, восторгом упоен,Но глас его в цепи временБессмертную деламиБлюдет бессмертными стихами.Спустились грации, переменили строй,Смягчился гром под гибкою рукой,И сельские послышались напевы[6],На звуки их стеклися девы.Как легкий ветерок,Порхая чрез поля с цветочка на цветок,Кружится, резвится, до облак извиваясь, –Так девы юные, сомкнувшись в хоровод,Порхали по холмам у тока чистых вод,Стопами легкими едва земле касаясь,То в горы скачучи, то с гор.Певец веселый бросил взор.(И мудрым нравится невинная забава.)Стройна, приятна, величава,В одежде тонкой изо льна,Без перл, без пурпура, без злата,Красою собственной богатаЯвилася жена[7];В очах певца под пальмой стала,Умильный взгляд к нему кидала,Вия из мирт венок.Звук лиры под рукой вдруг начал изменяться,То медлить, то сливаться;Певец стал тише петь и наконец умолк.Пришелица простерла руки,И миртовый венок за сельских песней звукиЕдва свила,Ему с улыбкой подала;Все девы в тот же миг во длани заплескали.«Где я?..» –От изумления к восторгу преходя,Спросила я у тех, которы тут стояли.«На Званке[7] ты!» – ответы раздались.Постой, мечта! продлись!..Хоть час один!.. но ах! сокрылося виденье[8],Оставя в скуку мне одно уединенье.‹1808›

Падение Фаэтона

Баснословная повесть Его высокопревосходительству милостивому государю Николаю Семеновичу Мордвинову в знак глубочайшего почтения и преданности посвящает сочинительница.

ПЕСНЬ 3 Бегущи звезды в понтГоня от солнечного взора,Уже дщерь Солнцева, румяная АврораУстлала розами восточный горизонт;Уже явилася стояща пред вратами,Уже их алыми коснулася перстамиИ, убелив сребро отливом багреца,Отверзла к шествию отца.Уже и призраки рассеялись окружим,И мрак за мраком отлетали прочь,И ризу совлекла с природы ночь.Уже часы досужныРетивых Солнцевых, от сна воззвав, конейВпрягли в блестящу колесницу.Уже природы гул, хор птиц и рев зверейДрожали в воздухе, приветствуя денницу,И всхода Солнечна желанный миг настал. Узря упорство Фаэтона[9],Феб болей слов не расточал.Кому в желаниях и гибель не препона,Пред тем слова напрасный звук!Слепцу что живопись искусных рук,То речь мудрейшая глупцам самонадежным!Итак, не вновь грозить паденьем неизбежным,Не с воли совратить,Но править научитьПредпринял Феб отвергшего советы,И как достигнуть меты,В четырех объяснил ему законах тех:«Не опускайся вниз, – и не взносися вверх,Держись средины;Не ослабляй бразды на миг единый;И оком бодрственным гляди всегда вперед!Науке сей, мой сын, других законов нет». Поклялся юноша ученью быть покорным;А Феб, стеня, тоскуя и грустя,На гибель снаряжать тут стал свое дитя.Сперва составом он, огню противоборным,Уста его и очи оросил;Потом лучи на темя возложил;Потом, с рамен своих совлекши червленицу,Одел его хламидой сей;Потом воссесть велел на колесницу,Дал вожжи и коней;Потом, терзаяся, рыдая,Вздох вздохом заглушаяИ отвратя лице, сказал ему: «Ступай!» О муза! подкрепи, дай твердость слогуС земного пренестись в небесный крайИ с юношей вступить в эфирную дорогу!Воздушный путь мне вовсе нов!С каких начну я слов?Каким себя обогащу примером?Ни с Гарнеренем[10] мне, ни с славным Монгольфьером[11]По воздуху в свой век проплыть не удалось;А быль рассказывать неловко на авось.Неспорно, – всяких в мире много:Иной, судя не слишком строго,Таких чудес наскажет вам,Что вянут слушателей уши!Вот там-то, по его словам,Киты не сходят с суши;А там на дне морскомЖивут по году водолазы!Другой, прослыть бояся чудаком,От сей воздержится проказы,Но вас самих он проведетИ в дураки введет.В Париже, в Лондоне, в Китае, в Геркулане –Везде, вам скажет, былИ пользу приносил. У турок, при султанеДва года жил,Ведя расход без сметы.Китайцам он давал к правлению советы;Британцев научил торги водить,Француженок наряды шить,Быть тонкими евреев.У готфов, скифов и халдеев –Везде он побывал,Всё опытом узнал.Опишет все вам тропки,Куда стопы его неробкиВ который занесли и день, и час.Такой вы слушая рассказ,Вот, мыслите, мудрец меж мудрецами!А он те земли, вам которы описал,С учителем по карте пробежал.Но я, чтоб наравне не стать между лжецами,Ни легковерия других не уловить,Читателя хочу заране предварить,В воздушном что пути, без всякого обману,Преданий древних я держаться только стану. «О радость! о восторг!Счастливый Фаэтон конями правит,Которыми лишь могЕдиный править бог!Счастливый Фаэтон навек себя прославит!Счастливый Фаэтон в лучах!Во образе светила!Вселенна перед ним колена преклонила!Счастливый Фаэтон явился в небесахИ примет за труды бессмертия награды!» – Так мнил Клименин сын, бросая окрест взор,Когда стоял он у преграды,Котора от небес делила Солнцев двор.Гордящийся Иос тяжелой гривой,Волнами падающей вниз;Флегон ретивый,Белейший снега Пироис,Эфон высоковыйный –Четыре Солнцевы коня,С горящими очми от внутрення огня,Еще держимые, стремились в путь эфирный.Как мечется на добычь лев,И мощный, и несытый,Пуская страшный рев, –Так кони Солнцевы, взнося к грудям копыты,Биют решетку врат,На месте прядая в порыве к бегу яром.Хребты их с рьяности дрожат;Главы дымятся паром;Звенят бразды сребром;Грызомы удила в кольцо биют кольцом;И воздух, зыбляся от ржаний голосистых,Разносит их в странах эфира чистых,Чтоб Солнца предварить приход. Часы, у сих стоящие ворот,Отверзли их в наставше время.Тут кони, радуясь, что болей нет преград,Быстрее ветра в путь летят;Но легким ощутя везомо бремяИ направление не то вожжей,Прямой бросая путь, по прихоти своейВ пространства мечутся небес необозримы.Клименин сын, во все страны носимый,Восчувствовал смертельный страхХотя бразды держал в руках,Но правил он коньми без всякого устава.Не ведая их нрава, –Который поводлив, ретивей иль смелей,Огнист иль с норовом, пужливой ли породы, –Он будто с умысла и к пагубе своейСтроптивым более дает еще свободы,Послушных осаждает взад.Тогда-то в них настал вдруг беспорядок общий!Тогда-то Фаэтон и дару стал не рад!Тогда-то, изнуря свои он силы тощи,За гордость сам себя стократно клял:Почто Меропсовым быть сыном возгнушался,При взорах матери спокойно не остался,Почто труды не по себе подъял! Тем меней Фаэтон являл в себе искусства,Чем ближе быть опасность мнил!И силы малились от конского в нем буйства,И буйство их росло с его потерей сил!Несчастный! думаешь, твой страх достиг предела!Длань рока на тебе вполне отяготела,И ужас встал на верхнюю черту!Ах, нет! пожди, еще! лютейшую тревогуЗа дерзки замыслы ты встретишь попремногу,Чтоб сведать гордости тщету. Хранящий Фаэтон отцово наставленьеЕще из рук не выпускал вожжейИ тем хоть вмале бег обуздывал коней;Но вдруг незапно приключенье,Господство юноши, для новых мук,Исхитило из рук.Известно, – по пути,Где Солнцу каждый день назначено идти,Рассеяны пречудны знаки,Которые у нас зовутся зодиякиИ ставятся везде во всех календарях.Столь их уродливы личины,Что, может, робкого и от печатных страхВозьмет не без причины;Но в небе там,Хотя и все они пригвождены к местам,Однако живы все, – глядят и шевелятся.Ну как чудовищей таких не испужаться,Кто даже был бы и храбрец!А бедный Фаэтон, к несчастью, из трусливых.Как! скажете вы мне, – толь храбрый молодец,Что к славе в помыслах ревнивыхЦветущего себя не пощадилИ век свой на заре скосил;Что розе; мартовской подобен был красоюИ жизни краткостью сравнялся с тою, –Толь храбрый молодец за труса выдан здесь!Где слыхана такая смесь!Не спорь, читатель мой; а пачеТы храбрость с дерзостью не числи за одно!Наглец при маленькой сам струсит неудаче; Не кончить – начинать ему лишь суждено.Кто храбрость истинну имеет,Тот, дела не начав, робеет;Медлительно берет со всех его сторон:«Не лучше ль отложить?» – смиренно мыслит он.Когда же начато… О! зрелище преславно!Что часть он божества, – тогда-то будет явно!Тогда-то он в себе дух творческий явит,И дар бесценный сей творца не постыдит!Но время к повести, оконча споры скушны. Незапно путник наш воздушныйУвидел в зоне знак, –Который именно? с какой страны? и как?Предание смолчало;Стрелец ли, Дева ли, иное ль было что?Никто не говорит про то;Но что-то юношу смертельно испугало.С испуга он как мертвый охладел,Стал бледен, обомлел:Не движется в нем кровь, не бьются жилы;Ни духа жизненна, ни сердца нет;Померк во взорах свет,Иссякли все душевны силы,И вожжи выпали из рук.Прощай бессмертие и трубный славы звук!Досада, мщенье – всё забылось,Всё страхом усмирилось,Чтоб страх явить сей в полноте.Лишь ярость приросла коней безмерно. Почуя вожжи на хребте(Свободы средство вожделенно),Как бурный понт,От века прущий в гору,Едва постижну взору,Кипит от гнева на оплотИ утекает вспять без силы;Но вдруг, сквозь зе?мные прорвавшись жилы,Несется в дол, – крутит, ревет,И гору, с треском что упала,С собой несет, –Так и они, познав, что боле власти нет,Котора ими управляла,Несутся в небеса, без цели, наугад:Вертят кругом, вперед и взад,Цепляют звезды неподвижны,На тучи спрядывают нижны,И Фаэтона, в казнь вины,Как вихри мча коловращают. Лежащи к полюсам страныВпервый зной Солнца ощущают;Впервые тех морей окованна водаВосстала изо льда,Впервые сребряным хребтом блеснула,В скалы бесплодные волной плеснула,Но, в хладных ощутя вдруг недрах жар,По часе бытия, изникла в пар. Снеслись в бугры погибши рыбы.Упали с шумом снежны глыбы,Что, горни кроя вышины,Копилися в слоях от сотворенья мира,И тех числом лет бытности равны. Расчистилась вся твердь до самого Эфира,Не стало облаков, ни туч,Чтоб Солнца заслонить палящий луч:Рождаясь, влага иссыхала.То пламя тонкое, что воздух разожгло,Багровым заревом на землю налегло,И огненную пещь земля собой являла. Под градусом одним юг, запад, норд теперь.Камчатский и лапландский зверьОт жара в первый раз сокрылся в норы, –Сокрывшись в них вотще! Но то ль еще? –Дымящиясь помалу горыВ единый запылали час.Пылает Тавр, Кавказ, Готард, Хитера, Осса,Родопа, Апеннин, Атлант, Рифей, Эльфоса,Протяжный Пиренеи, о двух холмах Парнас… Сия последняя всех прежде запылала,Всех прежде жертвою пожара стала,Затем, что с низа до верховБыла завалена стихами,И что (будь сказано меж нами),В соборе том стиховИные были суховаты, –Сухие же скорей зажгутся и стихи!Итак, Парнас, подтопкою богатый,За наши вмиг сгорел грехи! Но то ль еще?.. горят с посевом нивы,Герцинский лес пылает горделивый,Все рощи, все луга горят;Все реки в берегах кипят.Кипит Дуэро, Днепр, Рейн, Эльба, Темза, Сена,И Прут, Великому грозила где премена[12],И Тибр, где Рима вознеслась глава;И трон незыблемый обтекшая Нева,И Таг, златой песок влекущий;Кипит Фазис, отколь руно унес Язон;России ратников дающий Дон;Кипит Эвфрат, Родан, По, Нил, Дунай цветущий;Кипит Алфей,Ристаньем древле знаменитый,И Ганг, куда, победами несытый,Достиг надменный из царей[13];И хладная вода вскипает темной Волги.Все реки, все моря кипят. Но только ль бед земле грозят?Пылают грады многи:Везде пожар отсвечивал в пожар.Истнились навсегда те памятники пышны,Художника где был проявлен дар;Лишь громы слышныОт бедственна паденья их,Лишь пепл остался нам от них. Горит виновная Ливийская столица[14], –Цвет черный от паровНалег на все арабски лица,В правдиву казнь грехов,Содеянных одним из их породы.Из рода в родыПреходит казнь та и поднесь,Хотя чужда арапам ныне спесь,И стали черными вдруг полны без пощадыПремноги грады. Пожары множились, и множилась напасть!Горящая земля была готова пасть;Хаосом ей погибель угрожала!Но вдруг из недр растерзанных ееЦибела вверх главу мертвелую подъяла,И стала так молить богов царя:«Почто, о Дий! толико я страдаю!Воззри! в единый вся иссохла день,Как вставшая из гроба тень!Иссякли все сосцы, чем тварь твою питаю!Толь бедственная смерть, о Дий! почто?..»Рекла, и в землю вновь вступила.Еще бы говорила,Но сил едва ей стало и на то:Густой клубами дым препятствовал дыханью,И угли на главу бросал пожар. Дий, вняв не раздражась богини сей роптанью,«Толико-то, – изрек, – земной ничтожен шар,И смертных радости толико-то мятежны!Как тают от огня пылинки малы снежны,Так прочны блага их единым гибнут днем!Безумство одного бывает в гибель всем!» – Умолк, – и в думу погрузясь немногу,К громодержавному отшел чертогу,Троеконечный там перун подъял,Вознес всемощну с ним десницу,Поверг на дерзкого возницу –И Фаэтон с небес упал. ‹1811›

И. А. Крылову, читавшему «Падение Фаэтона» в «Беседе любителей русского слова»

Читая баснь паденья знаменита,Улыбкой оживил ты лица всех гостей,И честь того прешла к стране пиита.Во мзду заслуги сейЯ лавры, сжатые тобою,Себе надменно не присвою.Когда б не ты ее читал,Быть может, Фаэтон вторично бы упал. Ноябрь 1811

Песнь смерти

Хвала тебе, сон мертвых крепкий!Лобзанью уст хвала твоих!Ты прочный мир несешь на них,Путь жизни изглаждаешь терпкий,Сушишь горячих токи слез;Ты пристань бурею носимых,Предел мятущих душу грез;Ты врач от язв неисцелимых;Сынов ты счастья ложный страх:Зло, в их рожденное умах. Хвала твоей всемощной длани!Она связует месть врагов,Ведет гонимого под кров,Вселяет тишину средь брани;Коснется слабого очей, –И зев не страшен крокодила,Ни остро лезвее мечей,Ни мощна власти грозной сила;Ни скудость, ни враги, ни трудВ могиле спящих не гнетут. Хвала в тебе целебну хладу!Он гасит пламень, жгущий кровь,Берет из сердца вон любовь,Кладет конец ее злу яду!Втечет – и жалость отбежит;Не нужны чада, братья, други;Ни их жестокость не крушит,Ни их напасти, ни недуги:Заботы ль им, иль дальний путь –Не ляжет камнем скорбь на грудь Пусть к мертвым мещут взор угрюмый,Пусть гордо их проходят прах,Неся презренье на устах;Пусть память их сотрут из думы,Киченьем нежность воздадут,Скрепят сердца неблагодарны,В суровстве – тигров превзойдут,В бесчувствии – металлы хладны, –Не нанесут удара им:Их крепок сон, неколебим. Тебя ль, о скорбных друг! со славой,Со властию, с богатств красой,Тебя ль со звуком слов, с мечтойПоставит в ряд рассудок здравый?Нет, нет! не слава мой кумир!Я к ней не припаду с обетом.Не плески рук – твой прочный мирМольбы я избрала предметом.Как ветры развевают дым,Так зло полетом ты своим. Когда друзья неблагодарны,Презрев законы правоты,Сбирая чужды клеветы,Хулы о нас гласят коварны, –Ужели звучны плески рукГлубоки уврачуют раны?Ужели славы скудный звукПрольет нам в сердце мир попранный?Нет! яд сей жгущ, неугасим!Он стихнет под жезлом твоим. ‹1812›

Майская прогулка болящей

Боже благости и правды!Боже! вездесущий, сый!Страждет рук твоих созданье!Боже! что коснишь? воззри!.. Ад в душе моей гнездится,Этна ссохшу грудь палит;Жадный змий, виясь вкруг сердца,Кровь кипучую сосет.Тщетно слабыми перстамиРву чудовище… нет сил.Яд его протек по жилам:Боже мира! запрети! Где целенье изнемогшей?Где отрада? где покой?Нет! не льсти себя мечтою!Ток целения иссяк,Капли нет одной прохладной,Тощи оросить уста!В огнь дыханье претворилось,В остру стрелу каждый вздох;Все глубоки вскрылись язвы, –Боль их ум во мне мрачит.Где ты смерть? – Изнемогаю…Дом, как тартар, стал постыл! Мне ль ты, солнце, улыбнулось?Мне ль сулишь отраду, май?Травка! для меня ль ты стелешьБлаговонный свой ковер?Может быть, мне там и лучше…Побежим под сень древес. Сколь всё в мире велелепно!Сколь несчетных в нем красот!Боже, боже вездесущий!К смертным ты колико благ! Но в груди огонь не гаснет;Сердце тот же змий сосет,Тот же яд течет по жилам:Ад мой там, где я ступлю.Нет врача омыть мне раны,Нет руки стереть слезы,Нет устен для утешенья,Персей нет, приникнуть где;Все странятся, убегают:Я одна… О, горе мне! Что, как тень из гроба вставша,Старец бродит здесь за мной?Ветр власы его взвевает,Белые, как первый снег!По его ланитам впалым,Из померкнувших очей,Чрез глубокие морщиныТоки слезные текут;И простря дрожащи длани,Следуя за мной везде,Он запекшимись устамиЖизни просит для себя.На? копейку, старец! скройся!Вид страдальца мне постыл.«Боже щедрый! благодатный! –Он трикратно возгласил, –Ниспошли свою ей благость,Все мольбы ее внемли!»Старец! ты хулы изрыгнул!Трепещи! ударит гром…Что изрек, увы! безумный?Небо оскорбить дерзнул!Бог отверг меня, несчастну!Око совратил с меня;Не щедроты и не благость –Тяготеет зло на мне. Тщетно веете, зефиры!Тщетно, соловей, поешь!Тщетно с запада златого,Солнце! мещешь кроткий лучИ, Петрополь позлащая,Всю природу веселишь!Чужды для меня веселья!Не делю я с вами их!Солнце не ко мне сияет, –Я не дочь природы сей. Свежий ветр с Невы вдруг дунул:Побежим! он прохладит.Дай мне челн, угрюмый кормчий!К ветрам в лик свой путь направь.Воды! хлыньте дружно с моря!Вздуйтесь синие бугры!Зыбь на зыби налегая,Захлестни отважный челн!Прохлади мне грудь иссохшу,Жгучий огнь ее залей.Туча! упади громами!Хлябь! разверзись – поглоти… Но всё тихо, всё спокойно:Ветр на ветвиях уснул,Море гладко, как зерцало;Чуть рябят в Неве струи;Нет на небе туч свирепых;Облак легких даже нет,И по синей, чистой твердиМесяц с важностью течет. ‹1812›

«Хоть бедность не порок…»

Хоть бедность не порокДля тех, в ком есть умок,Однако всяк ее стыдитсяИ с ней как бы с грехом таится. К иному загляни в обеденный часок:Забившись в уголок,Он кушает коренье:В горшочке лебеда,В стаканчике вода.Спроси зачем? – «Так, братец! для спасенья! Пощусь! – сегодня середа!»Иной вину сухояденьяНа поваров свалит;Другой тебе: «Я малым сыт!»У третьего: «Желудок не варит!Мне доктор прописал диету».Никто без хитрости и без затейНе скажет попросту: «Копейки дома нету!» Привычки странной сейМежду людейМы знаем все начало!Так будет и бывало,Что всяк таит свою суму. Итак, прошу не погневиться!Ну, ежели и тот стыдится,Что кушать нечего ему,Кто вправду голодом томится,То как же я подложной нищетойРодителей моих ославлю в позднем роде?Не ведали они напасти той,Но жили по дворянской моде!Палаты с флигельми в наследственном селе;Вкруг сада каменна ограда:В одном углеКачели – детская привада,В другом различны теремки,Из дерева грибки,И многие затеи;Лимоны, персики, тюльпаны и лилеиВ горшочках и в грунту,С плодом и на цвету,У батюшки мово считали как крапиву!Орехи Кедровы, миндаль, –Ну, словом, всё свое! Ни даже черносливуКупить не посылали вдальНа зимню трату!Всё в садике росло, хотя не по клима?ту.(Губерния Рязань, Ряжск город был уезд.)Груш, яблок… точно в небе звезд!И все как в сахаре наливны; И даже патока своя,Затем что были пчелы –Что день, то два иль три роя!А люди-то бегут и принимают в полы!Голубушки! Как бы теперь на них,Гляжу на пчелок сих!Летит красавица! вся словно золотая!Тащит в двух задних лапках мед;То липочку, то розу пососет,Передней лапочкой из ротика возьметДа в заднюю передает.Подчас их цела стая,И каждая поет!А я, поставя уши рядом с веткой,Учусь у них жужжать,И, мысля подражать,Клохчу наседкой!Сама же думаю: точь-в-точь переняла.Ребенок я была!Однако детская мне в пользу шалость эта:От пчелок я и в поздни летаНавыкла песнью труд мой услаждать,При песнях работать,За песнью горе забывать.Однажды, помню я, сорвать цветок хотела,Под листиком таясь пчела сидела:Она меня в пальчишко чок!Как дура я завыла…Уж мамушка землей лечила,Да сунула коврижки мне кусок.В ребенке не велик умишка:И горе, и болезнь – всё вылечит коврижка!Умом я и поднесь не очень подросла:Прилично ль, столько наврала,От главной удаляся цели!Простите! – на бедуНекстати пчелки налетели!Теперь же вас назад сведуНа прежнюю беседу!Отцу мому и деду,И прадеду, и всей роднеНе как теперя мне,По божеской всемощной волеНазначено в обильи жить!Себя, гостей и слуг кормитьДовольно было хлеба в поле. Три брата у меня, сестра́ми самтретья, –И всем меньшая я.Мной матушка скончалась;Зато всех хуже я считалась.Дурнушкою меня прозвали!Мой батюшка в печалиНас роздал всех родным.Сестрам моим большимНе жизнь была, – приволье!А я, как будто на застолье[15],В различных девяти домах,Различны принимая нравы,Не ведая забавы,Взросла в слезах,Ведома роком неминучимПо терниям колючим.Наскучил мне и белый свет!Достигша совершенных лет,Наследственну взяла от братьев долю,Чтоб жить в свою мне волю.Тут музы мне простерли руки!Душою полюбя науки,Лечу в Петров я град!Заместо молодцов и франтов,Зову к себе педантов,На их себя состроя лад.Но ах! Науки здесь сребролюбивы!Мой малый кошелек стал пуст!За каждый перио́д игривыйЗа каждое движенье уст,За логические фразы,Физически проказы,За хлеб мой и за домПлатя наличным серебром,Я тотчас оскудела, –И с горем пополам те песни пела,Которые пришли по вкусу вам.Вот исповедь моим грехам! Остались у меня воздушные накосы,Но были б ноги босы,Когда б не добрый наш монарх,Подобье солнца лучезарна.Что в тонких нисходя лучах,От былья до зерна песчана,От мошки до слонаВливает жизненные силы!Так им мне сила вновь дана;И музы вновь меня ласкают милы! 29 февраля 1813

Песня в народном русском вкусе из местечка Веил-Брук

Отпирайтеся, кленовые!Дружно настежь отворяйтесяВы, ворота Веил-Брукские!Пропустите красну девицуПодышать текучим воздухом!Душно ей здесь взаперти сидеть,За четыремя оградами,За четыремя воротами! Что за первыми воротамиХмель к жердинкам прививается;За вторыми за воротамиЯрая пшеничка стелется;Что за третьими воротамиКруторогая коровушкаНа пуховой травке нежится,С резвым маленьким теленочком;За четвертыми воротамиСтоит терем на пригорочке,Бурным ветрам как игрушечка!Нету терема соседнего,Нету деревца ветвистого! В терему том красна девица,Чужеземная заморская,Под окном сидит печальная!Заплетает кудри черныеЧерез крупну нить жемчужную,Слезы крупные роняючи,Заунывно припеваючи:«О! неволя ты, неволюшка!Королевство чужестранное!Холишь ты мою головушкуПуще гребня частозубчата!И хмелинка не одна цветет,Вкруг жердинки увивается.И пшеничка не одна растет,Не былинкой, целой нивою!Круторогая коровушкаНе одна в долине кормится!Только я одна сироткою,Будто пташка взаперти сижу». Между 1815 и 1817

На разлуку

Разлука – смерти образ лютой,Когда, лия по телу мраз,С последней бытия минутойОна скрывает свет от глаз. Где мир с сокровищми земными?Где ближние – души магнит?Стремится мысль к ним – и не о нимиБлуждает взор в них – и не зрит. Дух всуе напрягает силы;Язык слагает речь, – и ах!Уста безмолвствуют остылы:Ни в духе сил нет, ни в устах. Со смертию сходна разлука,Когда, по жилам пробежав,Смертельна в грудь вступает мука,И бренный рушится состав. То сердце жмет, то рвет на части,То жжет его, то холодит,То болью заглушает страсти,То муку жалостью глушит. Трепещет сердце – и престало!Трепещет вновь еще сильней!Вновь смерти ощущая жало,Страданьем новым спорит с ней. Разлука – смерти образ лютой!Нет! смерть не столь еще страшна!С последней бытия минутойПрестанет нас терзать она. У ней усопшие не в воле:Блюдет покой их вечный хлад;Разлука нас терзает боле:Разлука есть душевный ад! Когда… минута роковая!Язык твой произнес «прости»,Смерть, в сердце мне тогда вступая,Сто мук велела вдруг снести. И мраз и огнь я ощутила, –Томленье, нежность, скорбь и страх, –И жизненна исчезла сила,И слов не стало на устах. Вдруг сердца сильны трепетанья;Вдруг сердца нет, – померкнул свет;То тяжкий вздох, – то нет дыханья:Души, движенья, гласа нет! Где час разлуки многоценной?Ты в думе, в сердце, не в очах!Ищу… всё вкруг уединенно;Зову… всё мёртво, как в гробах! Вотще я чувства обольщаюИ лживых призраков полна:Обресть тебя с собою чаю –Увы! тоска при мне одна! Вотще возврат твой вижу скорый;Окружном топотом будясь,Робея и потупя взоры,Незапно познаю твой глас! Вотще рассудка исступленье, –Смятенна радость сердца вновь!Обман, обман! одно томленье…Разлука не щадит любовь! Разлука – образ смерти лютой,Но смерти злее во сто раз!Ты с каждой бытия минутойСтократно умерщвляешь нас! ‹1819›