скачать книгу бесплатно
Лидочка вошла в комнату. Марта лежала на застеленной кровати и читала при свете бра.
– Ты куда пропала? – спросила она.
– Мы гуляли с Александрийским, – сказала Лидочка. – А потом пришел Матвей Ипполитович, и они стали спорить.
– Я думаю, что Александрийский ревнует, – сказала Марта. – Когда-то Матя был его учеником, недолго, в начале двадцатых. И оказался более способным, чем учитель.
– Так все считают? – спросила Лидочка.
Она взяла вафельное полотенце, сложенное на подушке, и стала искать в сумке пакет с зубной щеткой и порошком.
– Это считает Миша Крафт, который для меня – высший авторитет, – сказала Марта. – Но я думаю, что причина в несходстве характеров. Матя при первой возможности ушел к Френкелю в Ленинград и работал в физико-техническом институте. А потом его отобрали для стажировки в Италии. То, что для Александрийского – предмет планомерного многолетнего труда, Матя всегда решал походя, между двумя бутербродами или тремя девицами. Александрийский считал его предателем, но дело не в предательстве, а в сальеризме Александрийского.
– Матвей Ипполитович совсем не похож на Моцарта, – сказала Лидочка.
– Ты же понимаешь, что дело не в простом сравнении.
* * *
Лидочка взяла полотенце и пошла в женскую умывальную комнату.
Лидочка пустила воду. Струя била косо, порциями, будто кран отплевывался. Вода была страшно холодной. Зубы ломило.
Лидочка не услышала, как открылась дверь и вошла подавальщица.
– Вы меня простите, – сказала она, закрыв за собой дверь. – Мне у вас спросить надо.
Лидочка испугалась, будто имела дело с умалишенной, готовой к иррациональным поступкам, но не обязательно намеренной их совершать.
Она так и осталась стоять со щеткой в приоткрытом рту, с измазанными зубным порошком губами.
– Вы видели, что я смотрела на мужчину, – продолжала женщина. – Вы его знаете, высокий, с усиками, красивый такой.
Лидочка кивнула. Она чувствовала, как белая струйка слюны с порошком течет по подбородку.
– Мне с ним поговорить надо, – сказала женщина ровным, скучным голосом. – А мне их имя-отчество неизвестны. Вы уж помогите, подскажите мне, гражданочка.
Женщина притворялась. Говорить простонародно она не умела, и дело было не только и не столько в словах, а в том, как она их произносила, – труднее всего подделать интонацию. Если бы Лидочку спросили, кто эта женщина по происхождению, она сказала бы – гражданка, вернее всего, москвичка из образованной семьи.
Лидочка взяла стакан, прополоскала рот, сморщилась от ледяного холода.
– Вы не спешите, – сказала женщина, – мне не к спеху.
Лидочка не могла решить для себя, ответить на вопрос или сослаться на неведение. Но потом поняла, что нет никаких оснований таиться.
– Этого мужчину зовут Матвеем Ипполитовичем Шавло, – сказала Лида. – Он физик, больше я о нем ничего не знаю.
– Шавло? И хорошо, что Шавло. Его тогда все Матей звали.
Под яркой голой лампочкой, висевшей над головой, Лидочка могла разглядеть женщину лучше, чем в столовой. На вид ей было лет тридцать, может, чуть больше. Она была высока ростом и стройна, густые каштановые волосы были убраны под косынку, и без окаймляющих лоб волос лицо казалось более грубым и резким, чем в действительности. Из таких женщин получаются террористки и настоятельницы монастырей. И если у иной женщины в таком же возрасте все еще впереди – и мужчины, и радости, и дети, – у этой жизнь окончена. И если бы не неведомая Лиде, но обязательно существующая цель, эта женщина спряталась бы уже в свой тихий полутемный угол – и доживала, не расцветши. Кем бы эта женщина ни была, она не могла быть подавальщицей в академической столовой.
– Спасибо, – сказала женщина, протянув руку, будто хотела дотронуться до Лиды. – Спасибо вам. Мне не его имя нужно. Важно было, что вы меня не оттолкнули.
Лидочка поглядела на ее протянутую руку. Пальцы были тонкими, некогда холеными, изысканными в своей длине и форме, но распухшими в суставах и огрубевшими.
– Вы знали его раньше? – спросила Лидочка.
– К сожалению, – ответила женщина.
Она сочла возможным скинуть маску подавальщицы, словно выказывая этим доверие к Лиде.
– К сожалению, – повторила она. – Я не ожидала когда-либо его увидеть, как не ожидаешь повторения кошмара.
– Кошмара?
– Вы все равно не поверите. Вы еще молоды.
– Это так кажется.
Неожиданно подавальщица засмеялась. И лицо ее стало мягче, женственней и добрее.
В этот момент дверь в умывальную медленно открылась. В дверях стояла Альбина в шелковом китайском халате.
Она, видно, поняла, что при ее появлении женщины оборвали разговор.
– Я вам помешала? – спросила она высоким, чрезмерно нежным голоском.
– Чего уж, – сказала подавальщица, – я вот щетку куда-то положила, а куда – не знаю. Извиняйте.
Она повернулась и, наклонив голову, быстро вышла из умывальной.
– Как наивно, – сказала Альбина ей вслед. – Я могу поклясться, что она из бывших, а устроилась в прислуги и притворяется. Правда?
– Не знаю, – сказала Лидочка, спеша вытереть лицо и собирая свои туалетные принадлежности.
– Спокойной ночи, – прощебетала вслед ей Альбина.
Глава 2
23 октября 1932 года
Утром Лидочка с трудом проснулась – за окном была такая дождливая мгла, такая полутемная безнадежность, словно дом оказался на дне аквариума, полного мутной воды.
Марта уже поднялась и приводила перед зеркалом в порядок прическу. В комнате пахло одеколоном «Ландыш». Лидочка потянулась – кровать отчаянно заскрипела. Марта резко обернулась.
– Ты меня испугала! Как себя чувствуешь?
Лидочка попыталась сесть – все тело ломило.
– Меня, по-моему, всю ночь палками били.
– А ты больше с физиками гуляй! Я удивлюсь, если ты не простудишься, – сказала Марта. – Давай вставай, скорей беги в умывалку. А то там очередь, наверное, а гонг зазвенит – опоздаешь. Филиппов тебя уморит воспитательными беседами.
– А я их не буду слушать.
– Значит, ты никуда не годная общественница. А ты знаешь, что у нас делают с никуда не годными общественницами? Их отправляют на перевоспитание трудом. Я знаю, что президент нашей республики уже разработал систему трудовых наказаний – опоздавшие ко второму удару гонга сегодня направляются на сбор опавших листьев. Под дождем.
– Откуда ты все это узнала?
– Я уже была в умывалке, все новости узнала, все сенсации.
– Даже сенсации?
Лидочка встала с постели, и ее повело – так трещала голова. Она ухватилась за спинку кровати.
– У тебя очень красивые ноги. – Марта критически осмотрела Лидочку. Ночная рубашка была ей коротка, и Лидочке стало неловко, что ее так рассматривают. – Хороши по форме, и щиколотки узкие – знаешь, я очень люблю, когда у девушек узкие щиколотки. А вот грудь маловата.
Не выпуская расчески и продолжая лениво расчесывать кудри, Марта кошечкой поднялась с табурета, подошла к Лидочке и поцеловала ее в щеку.
– И щечка у тебя пушистенькая. На месте мужиков я бы на тебя бросалась, как тигра.
– Не дай бог, – рассмеялась Лидочка. Она взяла со спинки кровати свой халатик.
– Ты не знаешь главной сенсации, – сказала Марта, возвращаясь к зеркалу, – сегодня ночью кто-то взломал дверь в погреб. Знаешь погреб по дороге к вышке, ну тот самый!
– И что?
– Больше ничего не известно.
– А в погребе что-нибудь лежит?
– В погребе пусто – какие-то доски, но ничего ценного. Замок сломали, а в воде, там вода, нашли спички – видно, они уронили спички и не смогли зажечь свечу.
– Кто «они»?
– Почти наверняка мальчишки из деревни.
– Здесь есть деревня?
– Это условное название – деревня Узкое, я тебе потом покажу, пойдем гулять и покажу – это флигели для слуг и несколько домов – там жила прислуга. Это в сторону Ясенева, напротив конюшен.
Ударил гонг.
– Да беги же! – закричала Марта, подталкивая Лиду к двери. – Даже мыться не надо – пописай и сразу в столовую. Если не хочешь под дождем листья собирать.
– Не хочу, – сказала Лида и побежала в туалетную комнату. Тем, к счастью, никого не было. Все уже ушли в столовую.
Кто-то залез в погреб. Лидочка знала, что это была подавальщица или ее сообщники. У нее здесь есть сообщники? Наверное, это сама графиня Трубецкая, которая пытается отыскать свои драгоценности. Разве так не бывает?
Приведя себя в порядок, Лидочка побежала обратно в комнату. Марты уже не было – она ушла в столовую. Лидочка натянула юбку и фуфайку: в доме было прохладно.
Верный Ванюша-рабфаковец – как она могла забыть о его существовании – ждал ее у входа в столовую, не входил, хотя уже прогремел второй гонг. Все сидели за столами, мрачная погода и темное утро подействовали на всех так уныло, что никто не стал хлопать в ладоши и изображать общественное осуждение опоздавшим. Лидочка с Ванюшей прошли к своим местам, и тогда президент Санузии поднялся во весь свой микроскопический росточек и натужно воскликнул:
– Объявляю свою президентскую волю! Опоздавшие к завтраку, среди которых есть Иваницкая, опоздавшая уже дважды, отправляются на сбор листьев в парке. Все, кто посчитает решение президента справедливым, прошу поднять руки.
Над столами поднялось несколько рук. Другие ели кашу, которую разносила пожилая, незнакомая Лиде подавальщица.
– Дружнее! – завопил президент Филиппов.
«Кто же его вырастил? – думала Лидочка. – Кого он приговаривал и расстреливал раньше? Наверное, был исполнителем в ЧК».
Дружное осуждение не получилось. Тем более что тут же случился казус, потому что дверь снова отворилась, и, оживленно беседуя, вошли Алмазов с Альбиной, а за ними сонный астроном Глазенап.
Лидочке так хотелось подсказать президенту: «Ну давайте, посылайте их на сбор листьев под дождем, я согласна идти с ними!» Но президент сделал замкнутое на замочек личико и отвернулся от вошедших, которые, ничего не подозревая, прошли к своим местам, раскланиваясь и здороваясь. Но тут не выдержал Ванюша.
– Почему же вы молчите, товарищ Филиппов?! – закричал он петушиным голосом. Голос сорвался, Ванюша закашлялся. – Почему же вы других товарищей под дождь в грязи копаться не выгоняете? Нет, вы не отворачивайтесь, вы не морщитесь. Чем они лучше нас?
Поднялся сразу шум, словно все ждали, чтобы начать кричать и стучать чашками, будто все хотели скандала и вот – получили!
– Я не позволю! – вопил махонький Филиппов. – Я не позволю подрывать авторитет моего поста! Меня утвердила общественность санатория, и я сам решаю, кого наказывать, а кого благодарить.
– Вы еще не ячейка! – завелась Марта Крафт. – Вас сюда не для репрессий прислали!
– Я президент!
– Вчера президент, а сегодня мы вас переизберем!
В зал вошел Борис Пастернак, ничего не понял в этом хаосе. Усаживаясь, отыскал глазами Лидочку, кивнул ей и поднял брови, спрашивая: что происходит?
Постепенно шум утих, правда, пришлось вмешаться самому Николаю Ивановичу Вавилову, который призвал не терять чувства юмора и как можно больше заниматься физическими упражнениями на свежем воздухе. Алмазов смотрел в тарелку.
Каша была с комками, но чай крепкий, к нему дали пончик. Лида почувствовала, что не наелась. Голова прошла. Марта говорила в ухо, что Филиппова давно уже надо гнать, но у него рука в Президиуме.
Потом Лидочка взяла свой стакан и пошла в буфетную – аппендикс между залом и кухней, где на столе мирно пыхтел большой трехведерный самовар. Она подождала, пока подавальщица наполнит заварочный чайник.
– Скажите, – спросила Лидочка, – а где вчерашняя женщина, которая нас обслуживала?
– Полина? – спросила подавальщица. – Так сегодня не ее смена. Она завтра будет.
– Вы ее сегодня видели? – спросила Лидочка.
– А вам чего?
– Она мне обещала мяты дать, – сказала Лидочка.
– Откуда у нее мята?
– Не знаю. – Лидочка подставила стакан под струю кипятка из самовара.
