скачать книгу бесплатно
– Даже если бы вы не были таким противным, – сказала Лидочка, отважная в тот момент отвагой кролика, который прижался к человеку и потому может скалиться на волка, – я бы все равно на вас не поглядела, потому что вы предатель.
– Я?
– Вот именно! Вчера вечером вы умудрились бросить меня на дороге вместе с больным человеком. Где же была ваша галантность?
– Лидочка, вы не правы, – вмешался Матя. – Вы были плохо одеты и не причесаны. Как же нашему другу было разглядеть за этим вашу красоту?
– Вы выходите за рамки! – громко сказал Алмазов и поднялся. Он быстро вышел, преувеличенно стуча сапогами, а Матя сказал ему вслед:
– У нашего оппонента не нашлось достойных аргументов в споре.
Он откинулся на спинку дивана, раскинул руки, так что правая рука лежала за спиной Лиды.
– Мы оба были не правы, – сказал он. – Мы дали увлечь себя эмоциям.
– Он тоже!
– Для него это не играет роли. Никто, кроме нас, не видел его лица и не слушал его оговорок. А если вы захотите напомнить… вам же хуже.
– Вы в самом деле обеспокоены? – спросила Лида.
– Да. Всерьез. – Матя посмотрел на приоткрытую дверь.
– Закрыть? – спросила Лида.
– Нет. Я думаю, он не подслушивает… Черт побери, я не хотел бы, чтобы мое дело сорвалось.
Лидочка не задавала вопросов, захочет – сам скажет. Не захочет – она переживет. Большая теплая ладонь Мати по-хозяйски улеглась на ее коленку. Тыльная сторона кисти была покрыта редкими темными волосами – как же она раньше не заметила этого?
Лидочка стала сталкивать пальцы Мати с коленки, пальцы сопротивлялись. Матя был доволен этой небольшой схваткой.
– Повышенная чувственность, – ворковал он, – свойственна творческим натурам. Не исключено, что это одно из выражений таланта.
Лидочке удалось справиться с пальцами Мати, и тот принялся рассматривать свои ногти.
– Пушкин с точки зрения обывателя – козел, – сказал физик.
– Матя!
– Обывателю куда интереснее узнать, завалил ли поэт жену Воронцова в приморской пещере, чем твердить с детства: «Мой дядя самых честных правил… когда простой продукт имеет».
– Вы не правы и знаете, что не правы!
– Вы сердитесь! Вам это идет. Ноздри раздуваются, глазки сверкают.
– Я не сержусь. Почему я должна сердиться на санаторного донжуана?
– Лидочка, вы ангел! Найти такие точные слова!
– К тому же далеко не все великие люди были… сладострастными.
Лидочка чуть было не сказала: «Ленин, например», но испугалась. А Матя ее почти понял.
– Дайте пример! Наполеон? Наполеон был слаб… физически слаб. Но в меру своих сил очень старался.
– А ваш Муссолини?
– К счастью, он не мой. Но совсем недавно один из его романов чуть не кончился трагедией. Одна французская актриса решила его соблазнить и в том отлично преуспела.
Почувствовав, что завладел вниманием собеседницы, Матя достал трубку, принялся ее набивать табаком. Лидочка вдруг поняла, что ждет, когда он зажжет трубку, ей нравился запах дорогого табака.
– Она сдуру начала афишировать эту связь, и ее пришлось выслать из Италии.
– Почему?
– Это же католическая страна, в конце концов!
– Но он же фашист! Ему все можно.
– Ему многого нельзя. Диктаторы, моя душечка, куда более ограничены в явных грехах, чем обыкновенные люди.
– И чем все это кончилось?
– Актриса стреляла во французского посла и ранила его. И попала в тюрьму.
– Ну в посла-то зачем?
– За то, что он хотел выгнать ее из Италии.
– Ваша история ничем не подтверждает идею о чувственности знаменитостей.
– Или возьмем, к примеру, Гитлера, – продолжал Матя. Он раскурил трубку, и Лидочка втянула ноздрями волнующий запах. Это был запах хорошей дореволюционной гостиницы – табачный дым, кожа, одеколон и кофе… – У Гитлера, конечно же, были любовницы. Мне рассказывал о его романах один приятель – немецкий чиновник от науки. Партиец.
– Коммунист?
– Нет, наци. Они тоже называют друг друга товарищами по партии.
В словах Мати была крамола, хотя, казалось бы, он не сказал ничего предосудительного.
– И он знал о любовницах этого фашиста?
– Вся Германия шепталась о его драме. Гитлер выписал из Австрии свою сестру, фрау Раубал.
– Почему из Австрии?
– Потому что он австриец, и вроде бы у него фамилия Шикльгрубер.
– Ну и что? – Лидочка чуть отодвинулась, потому что рука Мати вновь пришла в движение.
– Его сестра должна была помочь Гитлеру по хозяйству – все-таки холостяк, а у него дома бывают разные люди. Сестра привезла с собой дочку, которую звали Гели. Гели Раубал. То есть родную племянницу Гитлера, совсем еще девочку.
– А Гитлеру сколько лет?
– Ну уж точно больше сорока! В общем, Гитлер без памяти влюбился в племянницу.
– Не надо. Зачем об этом рассказывать?
– По той простой причине, что это – чистая правда.
– Я видела в «Вечёрке» рубрику «Зверский оскал империализма».
– Вы бы тоже могли стать моей племянницей. И я бы в вас влюбился. Не надо морщиться – я говорю вам: никакого секрета в том не было. И никто не считал, что это кровосмесительство или что еще… Гитлер открыто показывался с Гели, она даже поселилась в его большой квартире в Мюнхене. И Гитлер решил на ней жениться.
– Когда же это было?
– Недавно. Я уже жил в Риме. Года два назад Гитлер ревновал, просто с ума сходил. Гели хотела ездить в Вену – она брала уроки пения. А он ее не выпускал из постели.
– Матя!
– Из дому не выпускал. Он даже стал забывать о делах, влюбленность – беда для великого человека.
– Зачем вы так сказали? А вдруг кто-то услышит?
– Негодяи тоже бывают великими.
– Ничем таким ваш фашист себя не проявил! – Конечно же, Матя питает слабость к фашистам.
– Проявит! – уверенно ответил Матя. – Поглядите, как мастерски они устроили поджог Рейхстага и уничтожение коммунистов и социал-демократов.
– Можно подумать, что вы любуетесь ими.
– Бывает совершенство кобры, – ответил Матя. – Я не боюсь вас, Лидочка, вы вовсе не доносчица. У меня чутье. Хотите узнать, чем кончился роман Адольфа Гитлера?
– А он кончился?
– В один прекрасный день, осенью тридцать первого года, между Гитлером и его юной любовницей произошел скандал. А когда он вернулся домой вечером, то Гели лежала застреленной в своей комнате.
– Что? Кто ее застрелил?
– Следствие установило, что это было самоубийство. Она украла у Гитлера пистолет и выстрелила себе в сердце.
– Потому что они ссорились? Или она не хотела выходить за родного дядю?
– Она не оставила и записки – ничего.
– Вы думаете, что ее убил Гитлер?
– Мать увезла тело в Австрию. Там ее и похоронили. Гитлер, говорят, был вне себя от горя и гнева. Он добился у австрийского правительства визы, поехал в Вену и провел несколько дней почти не отходя от могилы своей племянницы-невесты.
– Это странно, правда?
– Мне говорили, что есть разные версии… Что на самом деле ее застрелил Гитлер в припадке гнева. Он не терпел сопротивления.
– А какие другие версии?
– Ее убил Гиммлер.
– Я не знаю, кто это такой. Я знаю в Германии Гитлера и Геринга, потому что этот толстый Геринг выступал на процессе Димитрова.
– Там есть и Гиммлер – он начальник его охраны. Он мог испугаться влияния, которое оказывала на Гитлера Гели.
– Она же молоденькая девушка.
– Вот буду в Германии – спрошу у Гитлера, – сказал Матя.
– Даже не шутите так!
– Говорят, что у него в кабинете и в спальне висят большие портреты племянницы. И когда он вспоминает о ней, то начинает плакать.
– Вы мне рассказываете о каком-то ягненке.
– Я вам говорю о том, что великие натуры – натуры чувственные.
И тут все-таки что-то потянуло Лидочку за язык.
– А Сталин? – спросила она, понизив голос.
– То же самое, – ответил Матя обыкновенно, словно она спросила об их соседе.
Лидочка невольно оглянулась на дверь. Матя чуть улыбнулся и, прервав паузу, произнес:
– В Италию они меня снова не выпустят. Это понятно. Но и сидеть в тихом уголке у Френкеля, который не понимает, куда несется сегодня атомная физика, я не желаю.
– Переходите в другой институт.
– Нет такого института.
– Что же делать?
– Получить свой институт. Только так. Получить свободу работы. Лидочка, девочка моя, меня ведь на самом деле в жизни интересует только работа. Настоящая работа, чтобы в руках горело, чтобы голова раскалывалась!
– Зачем? Работа ради работы?
– Ах, поймала! – Матя легонько притянул ее за плечо к себе и поцеловал в щеку, в завиток выбившихся пепельных волос. – Конечно, не ради головной боли, а ради того, что может дать работа, и только работа. А работа дает власть! Сегодня я ничто, и какой-нибудь Алмазов, ничтожество, может изгаляться надо мной, угрожать мне и даже… даже приводить свои угрозы в исполнение. Если я буду самостоятелен, если то, что я могу сделать, изобрести, придумать, исполнится, тот же Алмазов будет приползать по утрам ко мне в кабинет и спрашивать разрешения подмести пол…
– Ой-ой-ой!
– Ты еще ребенок, Лидия. Ты не понимаешь, насколько я прав. Я прав для любой ситуации, для любого государства и трижды прав для нашей Советской державы! Мы как были страной рабов, так и остались таковой. Только поменяли вывески. Наше рабство похуже рабства, которое затевал царь Иван Васильевич… В силу своей натуры я не могу быть рабом, я хочу быть господином. Умным, справедливым господином – но не ради того, чтобы повелевать людьми, а ради того, чтобы мной никто не смел повелевать. Я не хочу просыпаться ночью оттого, что кто-то поднимается по лестнице, и ждать – в мою квартиру или в твою. Не отмахивайся, ты не знаешь, а я только что из Италии, я жил в фашистском государстве и знаю, что может сделать страх. Завтра это случится в Германии, и с каждым днем эта спираль все круче закручивается у нас. Все тирании схожи.