Пропавшее кольцо императора. III. Татары, которые монголы

Увидев перед собой девушку, он радостно заулыбался:

– Апа, давай, сыграем. Буду только по-честному, – заверил Улугбек, почувствовав в ее глазах нерешительность или же отсутствие желания.

– Что-то мне не хочется, – честно призналась Айша. – Ты не думай, просто настроения нет… – улыбнулась она.

Знала Айша, чтоб выиграть у настырного малая, надо целиком отдаться игре, а как тут настроиться, если мысли все разбежались по самым разным уголкам и никак не желают собираться вместе.

– Ты оное… того… сам играй, а я тихонечко посижу, посмотрю…

Но тихо посидеть, подумать о своем не удалось. Как неожиданный резкий порыв осеннего ветра, в комнату влетела взволнованная Гюль, низко поклонилась и отчего-то перешла на громкий шепот:

– Госпожа, тебя к себе зовет наш повелитель. И этого малая тоже, – она сверкнула глазами в сторону притихшего мальчика.

Направляясь к нему в комнату, Гюль так и думала, что встретит тут и свою Принцессу. В последнее время названные брат и сестра почти все время вместе. Иногда служанке казалось, что они даже родные брат и сестра, а не названные. Порой она явственно видела в них сходство. И сразу же мысленно принималась махать на свои мысли рукой…

– Давно ты меня ищешь? – Айша испытывающе прищурилась.

Уходя, она не сказала, куда собралась идти. Немало времени она провела в комнате матери, прежде чем завернуть к Улугбеку.

– Нет, госпожа, я сразу побежала в комнату малая.

– А сколько искали тебя саму? – по губам Принцессы скользнула ироничная улыбка. – Начиная с обеда? – ядовито усмехнулась она, ибо в последнее время застать ее прислугу на месте – большая удача.

– Я… я все время сидела в комнате! – заверила Гюль.

К их общему счастью, в этот вечер она не убежала из дворца, хотя ее сильно подмывало воспользоваться долгим отсутствием своей госпожи и хотя бы одним глазком посмотреть на любимого парня, перекинуться с ним словечком-другим, а затем быстро вернуться назад, словно ничего и не было и никуда она не отлучалась.

Но на этот раз Аллах, видно, надоумил ее, внушил благоразумную мысль, и она никуда не пошла. А потому посланники эмира нашли ее сразу, и она тотчас стремглав помчалась на поиски Принцессы.

– Так я тебе сразу и поверила! – кривя губки, на ходу бросила Айша, увлекая за собой мальчишку, несколько встревоженного внезапным призывом к себе повелителя их жизней и душ.

Малаю не очень-то хотелось снова оказаться перед строгими очами эмира. Одно только успокаивало его, что названная сестра идет вместе с ним, а с ней вместе ему ничего не страшно.

– Абый, ты искал нас? – выступив чуть вперед, на всякий случай прикрыв собой смущенно потупившегося малая, Айша почтительно поклонилась перед владыкой земли булгарской.

Скосив глаз, в глубине комнаты она заметила свою непринужденно восседающую мать с открытой, полной доброжелательности улыбкой на губах и немного успокоилась.

Если бы что-то случилось из ряда вон выходящее, сестра эмира не была бы столь спокойна в присутствии своего разгневанного брата.

– Искал, – эмир ласково провел рукой по ее роскошным волосам, на мгновение прижал к себе, вдохнул в себя пьянящий аромат беспечной юности, опомнившись, быстро отпустил, дразня, прошелся пальцем по чуть вздернутому мальчишескому носу. – Я хотел вам показать…

Доставая с полки рукопись, он не удержался и оглянулся. Несмотря на разницу в возрасте, Улугбек почти догнал в росте свою названную сестру, а если принять во внимание каблучки на ее туфельках и красную шапочку на голове, искусно украшенную жемчугом, то он не уступал ей. Пройдет немного времени, и из малая выйдет неплохой жених.

К примеру, для его племянницы. Он подумывал об этом. Ахмед-бек занимает в их государстве высокое положение, а потому никого не удивит, если его сын породнится с самим эмиром.

Его племянница Айша по праву, отошедшему к ней от безвременно погибшего отца Махмед-бека, является единственной наследницей всех земель Сувар. А Ахмед-бек один из самых влиятельных владетельных князей в этой области. Все сходится один к одному…

Задержавшись, внимательный взгляд эмира споткнулся об внезапно проявившееся, порой едва заметное и смутное, но в данный миг до удивления поразительное, сходство между Улугбеком и Айшой.

Нет, не во всем, но в манере смотреть, в одинаковом прищуре глаз, таком же, как и у его любимой сестры Суюм. Что это: следствие того, что мальчик много времени проводит в окружении его племянницы и ее матери или же причина сходства кроется в ином?

О, Аллах! Если он не остановится, то сейчас шальные мысли заведут его в неведомую даль, что не выбраться. Если допустить, что его сестра родила не от отвратительного и нелюбимого ею мужа, а от красавца Ахмеда, в то время состоявшего в личной охране дворца в Суваре…

Да вот беда – сам Улугбек никак не похож на своего отца Ахмед-бека. Откуда же сходство? От самой Суюм? С ума можно сойти.

– Айша, ты стала у нас достаточно взрослой, и настало тебе время познакомиться с тем, как устроена наша жизнь. Это, – эмир любовно разгладил раскрытую им первую страницу, – «Трактат об устройстве государства». Тебе полезно узнать об этом.

Недоуменно хлопнув ресничками, Айша не удержалась и спросила:

– Абый, зачем мне оное? Ты же сам говорил, что удел женщины – исправно рожать и заботливо воспитывать детей.

Снисходительная улыбка появилась на седеющих усах эмира, затем она перешла на его густую бороду:

– Оное удел простых женщин. А в тебе, моя девочка, течет наша царственная кровь. Когда-то мы с твоей мамой именно об этом долго беседовали. Спроси у нее, она тебе обстоятельно расскажет…

Сестра эмира моргнула. Столько воды утекло с той поры, но она хорошо помнит тот день, когда эмир вызвал ее к себе и на Малом семейном Диване неожиданно объявил о своем решении:

– Мы повелеваем, чтобы наша сестра вышла замуж за Махмед-бека.

Слова прозвучали ударом хлыста, она покачнулась, круги, медленно расплываясь, пошли перед ее глазами. Худшей доли для себя она и не могла бы придумать. Глава племени сувара и грузен, и собой некрасив. Ему далеко за сорок. На ее губах еще гуляла не успевшая стереться почтительная улыбка, а в самой потаенной глубине красивых девичьих глаз уже появилась, заполоскалась смертельная тоска. Сам не ведая того, эмир словно подписал ей суровый приговор.

– Мой царственный брат желает, чтобы я исполнила его волю? Но пусть он знает, – девушка гордо выпрямила свою прекрасную головку, – что для меня лучше смерть, чем стать женой Махмед-бека.

Сжав тонкие губы, эмир хлопнул в ладоши, объявляя об окончании заседания Малого дивана, на который приглашались самые доверенные и близкие люди к правителю.

Когда из комнаты вышли, он поднялся с трона, подошел к одиноко стоявшей сестре. Объявляя свое решение, он предполагал, что встретит с ее стороны ожесточенное сопротивление, и приготовился к этому.

– Дорогая Суюм…

– Ты тут говоришь со мной… – девушка гневно сверкнула горящими глазами, упрямо вздернула гордый подбородок и отвела его в сторону, – как эмир или брат?

В ее глазах горела решимость. Если этот человек желает поговорить с ней как владыка ее, то она не проронит в ответ ему ни слова.

– Я хочу поговорить с тобой как брат.

– Хорошо, мой любимый брат, – ее взор смягчился, – я слушаю тебя.

– Дорогая Суюм… – рука царственного брата мягко опустилась на ее подрагивающее плечико. – Я нашел для тебя жениха.

Девушка поморщилась, зачем повторяться. Может, эмир находится в нерешительности, может его решение еще не окончательное…

– Юсуф, мой дорогой и любимый брат, – в какой-то необъяснимой надежде выдохнула она, – ты же знаешь, что мое сердце занято, что я люблю другого человека.

– Да-да, я знаю, – эмир презрительно сощурился. – Сей наглец набрался наглости и сегодня утром просил у меня твоей руки.

Девичье сердечко громко-громко екнуло:

– Он просил у тебя моей руки?

Нежные щеки вспыхнули и запылали алой краской. Полгода всего назад на туе победы она познакомилась с молодым красавцем Ахмед-бием. Нет, в тот день она изволила в толпе приближенных к государю заметить новое лицо и обратила на него свое внимание.

Пышные празднества продолжались долго. Ежедневно устраивались скачки, всевозможные состязания и общие охоты…

Во время развлечений Суюм довелось с глазу на глаз встречаться с сильно понравившимся ей джигитом, обменяться с ним несколькими шутливыми фразами, будто бы ничего для нее не значащими.

С каждой новой встречей красивый и статный юноша нравился ей все больше и больше, и она вскоре с удивлением и даже с некоторой легкой досадой почувствовала, что он все прочнее овладевает всеми ее помыслами. И дня одного не проходило, чтобы ей не захотелось с ним встретиться. И в сердце ее думы только о нем, о нем…

Наверное, то же самое творилось и в душе Ахмед-бия. Но вот уже несколько дней, как она заметила, джигит избегает глядеть на нее. И неожиданно для самой себя Суюм была сильно поражена происшедшей с ним разительной переменой. Она сама подошла к нему.

Как и прежде, юноша приветливо улыбнулся ей, но она увидела, как тотчас в его черных и глубоких, как омут, глазах отразилась такая великая скорбь, что девичье сердечко защемило. Суюм сразу поняла, что, должно быть, случилось что-то ужасно неприятное.

Какое-то смутное чувство вдруг вкралось в ее душу, и оно громко говорило о том, что это может касаться их обоих.

– Что с тобой, мой храбрый джигит? – участливо спросила она, когда они оказались вдали от любопытных ушей. – Я заметила или мне оное только показалось, что тебя что-то гнетет?

– Тебе показалось, прекрасная Принцесса, – деланно засмеявшись, Ахмед отвел взгляд в сторону. – Нет у меня на сердце никакого горя.

– Твои глаза, – Суюм, укоряя, покачала головой, – говорят совсем про другое, мой храбрый джигит.

В одной книжке, привезенной из Рума – Константинополя, она прочитала, что глаза – это зеркало человеческой души. Правда, один мулла упорно уверял ее вовсе в обратном, мол, их очи предназначены, чтобы вводить в заблуждение своих врагов. Но она не поверила тогда. У честного, хорошо человека глаза никогда не врут…

– Глаза, – юноша попытался увести разговор в сторону, – как погода, ханум: иногда в нашей душе светит солнце, и тогда они смеются. Но случаются и облачные дни, и тогда они хмурятся.

– Но, – возразила она, не поддавшись на его уловку, – облака не приходят сами. Их приносит с собой ветер. И печаль тоже не приходит сама собой. Скажи, что ее принесло к тебе?

– Ветер… – не сразу ответил Ахмед. – Но он и унес ее…

Широко взмахнув рукой, юноша усмехнулся и поднял на нее глаза, которые улыбались, но за улыбкой скрывались скупые мужские слезы.

– Зачем ты меня обманываешь? – она посмотрела на него с укором. – Если не хочешь сказать мне всю правду, не говори.

– Суюм-джан…

Всем своим нутром она чувствовала, что джигит готов ей открыться, но что-то сдерживает его.

– Не надо, ничего не говори. Я ведь понимаю: кто я такая для тебя, чтобы ты стал поверять меня в свои тайны?

– Суюм-джан…

– Поверь мне, джигит, что я расспрашиваю тебя не из любопытства, а лишь потому, что всей душой желала бы помочь твоему горю.

– Я тебе верю, ханум. Но оное касается нас обоих. Я прослышал про то, что Махмед-бек собирается свататься к тебе…

Из девичьей груди вырвался невольный стон.

В ту минуту Суюм еще подумала, что ходят досужие слухи, не стала придавать им особого значения. Но Ахмед оказался прав. И он даже решился просить ее руки у брата. Значит, он любит ее. И нисколько не сомневается в ее ответном чувстве к себе. Но он не подозревал о той опасности, которая могла его поджидать. За подобную смелость он мог запросто лишиться своей головы…

– И что ты ему ответил? – она снова напустила на себя гордый и независимый вид. – Надеюсь, ты не наказал его за дерзость?

– Мне следовало бы его наказать, – эмир усмехнулся, – примерно, чтобы другим неповадно стало. Бросить его навечно в темницу или приказать отрубить ему голову. Но мне, дорогая Суюм, не хотелось бы причинить тебе боль. Я сказал ему, что твоя рука уже несвободна.

– Ты так и сказал? – выдохнула Суюм. – Не стал его наказывать…

Такого удара она бы не перенесла. Но стать женой ненавистного ей правителя Сувара для нее несчастье, увы, не меньшее, а еще горшее.

– Какие мы стали заботливыми! – горестно воскликнула она. – Отдав меня Махмед-беку, ты не мог мне сделать еще что-то больнее.

– Союз с беком, – глаза у Юсуфа медленно холодели, обретали твердость металла, – нужен для всего нашего государства.

– В тебе снова заговорил эмир, – она огорченно вздохнула. – С таким тобой совсем невозможно говорить. Ты просто перестаешь понимать человеческие слова. Я порой теряюсь в догадках: куда девался мой так любимый мною брат? Куда же подевали его злые джины, подменив на бессердечного эмира? Прости меня за мои слова, повелитель Ильхам…

Юсуф вздрогнул, как от жалящего удара плетью. Сестра в своем отчаянии хлестнула его со всем бессердечием, попала в больное место.

Уже приподнялись вверх руки, чтобы три раза громко хлопнуть в ладони и отдать беспощадный приказ. Но он удержался. Перед ним стояла сестра, которую он любил больше всех на этом свете. И лишь только ей одной он мог простить то, что услышали его уши.

– Ахмед-бий, – потихоньку выпуская свой гнев, произнес он, – тебе не пара. Пойми же оное…

– Он… он, мой брат, – она растерянно моргнула, – приходится Махмед-беку племянником. Его род столь же знатен.

Что-то Суюм совсем перестала понимать брата. Где же связь? Чем уродец Махмед-бек лучше молодого и красивого Ахмеда?

– Его род потерял все свои земли и богатства. С ними никто не считается. И другое дело, Махмед-бек. Ты станешь хозяйкой Сувара. Твои дети станут править этими землями.

– Этого никогда не будет! – выкрикнула она в сердцах, представив себя в одной постели с жестоким и уродливым беком.

– Дорогая Суюм. Ты должна подчиниться, иначе…

– Иначе, – девичьи глаза задрожали, покрылись влажной пленкой, – ты казнишь меня, мой любимый и царственный брат? Я приму, – она опустилась на одно колено, – любое твое наказание. Смерть окажется для меня лучшим избавлением…

Нежная шейка покорно вытянулась, словно юная девушка взошла на предопределенный ей злою судьбою эшафот.

– Иначе, – эмир приподнял сестру, взяв ее подрагивающие ладошки в свои крепкие руки, – страну ждут великие беды. Если ты откажешься.

– Махмед-бек пойдет на нас войной? – внезапная догадка озарила ее.

Суюм моргнула. И из-за этого она должна стать женой мерзкого, противного бека? Пусть брат покажет ему, кто владыка и повелитель!

– Уничтожь его! – с кипящей злостью и ненавистью выдохнула она.

– Он подчинил себе все племена сувара и барситов. Он силен…

После этих слов Суюм с горечью осознала, что Юсуф сам не начнет войны. Он постарается откупиться ею. Ее царственный брат не хочет, боится новой войны между родами.

– Ты, – вздох безысходности вырвался из ее груди, – кидаешь меня в жертву, отдаешь на заклание, как жертвенного барашка?

– Моя дорогая сестра, ты должна понимать, что твое положение обязывает тебя думать, прежде всего, о нашем государстве.

– Государство! – ее полные недоумения глаза прошлись по комнате. – Что оное такое? Скажи мне…

– Государство – это мы все.

Девичьи глазки изумленно расширились, они недоуменно моргнули. Суюм непонимающе воскликнула:

– Ты владыка и повелитель. Тебе принадлежат все права.

– Дорогая Суюм, жизнь наша сложна и противоречива, однако в ней всегда прав именно тот, у кого сила, а не тот, у кого на оное есть полученные по рождению права, но, увы, у кого в руках нет силы для того, чтобы всеми этими правами обладать…

Суюм вздохнула. Как все это тяжело и крайне непросто понять. Лучше бы ей родиться в семье простого пастуха. Сейчас бегала бы она свободно по лугам, встречалась бы со своим любимым…

Брат повернул к себе ее расстроенное лицо с навернувшимися на глазках прозрачными слезинками.

– Ты, должно быть, моя дорогая Суюм, все еще дуешься на меня, думая: почему именно ты должна оное сделать, смириться перед волей брата и выйти замуж за нелюбимого человека? Зачем мы все должны уступить Махмед-беку, принеся тебя в жертву? Но такова наша жизнь: мир держится на острие меча и тонком жале стрелы. Каждый ищет богатства не на своей земле, а зарится на чужое. Пусть хотя бы тысячу раз прав тот, кто защищает свое поле, потому что он от зари и до зари ходит за ним, обильно поливает своим потом и слезами, но все равно урожай соберет тот, у кого в крепких руках послушные его воле войско и сила. Сила, она все решает…

Как бы отважны они ни были, все равно в одиночку никто свою волю не убережет. Именно свобода и станет причиной их неминуемой гибели. И лишь свобода под могучей властью владыки и повелителя, данная им из его крепких рук, оградит их от грядущего разорения.

В мире и дружбе племена и роды наши обретут новую силу, и державе нашей прибавится неисчислимого могущества…

И путь тогда кто-нибудь да посмеет пойти против единой державы! Моя любимая сестра, ты постарайся укреплять свой дух мыслью о том, что на берегах наших рек каждый должен быть связан единой волей, огляди наш мир не только из окна своей комнаты.

Посмотри шире, увидь, как навсегда соединяют свои воды Итиль и Чулман-су, где перекрестье не только двух могучих рек, но и сплетение навек жизней и судеб наших родов и племен. Вслушайся в природу, посмотри, как разумно устроен весь наш мир! Тысячи рек, речушек и родников, у истока которые легко переступит и курица, текут и изо всех сил стремятся прибавить силу одной великой реки! Следуя врозь, они никогда не достигнут большой воды, высохнут по пути. А влившись в Итиль, они отдали ему свою силу и взамен взяли себе его силу. Поэтому и нет в мире иной другой реки, которая могла бы сравниться с ним!

Все, кто обитает по берегам наших рек, все должны встать рядом, обрести такую же мощь и силу. Ты, моя дорогая и любимая сестра, должна обратить силу рода Сувар не против нас, а поставить ее рядом с нами, размышляй не только о себе, переживай о других, оглядывая мир, беспокойся не о малом и суетном – ты размышляй и думай о великом…

– Я поняла тебя, – слезы текли по ее щекам, – мой царственный брат. Я выполню твою волю…

После пышной свадьбы Махмед-бек увез красавицу жену в Сувар. Сестра эмира смирилась со своей участью, родила ребенка, но дитя ее долго не прожило, тихо угасло…

Довольно мужественно встретила Суюм сокрушительное известие про скорую свадьбу любимого ею человека с плененной русинкой.

О том, что ее муж скончался по дороге и его тело везут в колоде с медом, она уже знала. Удары следовали один за другим. Один другого сокрушительнее. Но больнее всего ударила по сердцу измена.

Она же ради Ахмеда рисковала всем, что у нее есть, носит под своим сердцем, возможно, его ребенка, а он, он…

Сквозь полуопущенные ресницы Суюм рассеянно наблюдала за тем, как ее брат объясняет ее детям, из чего и как складывается могучая держава, а у самой перед глазами, как живая, встала другая история, та, что недавно поведал им всем их гость, почтенный странник Хаджи Хасан, о зарождении дотоле никому неведомого народа…

Глава IV. На берегу реки Орхон

Тихое счастье прочно поселилось в новой юрте охотника Хорилартая. Но так уж устроено на грешной земле, что если где-то счастья вдруг прибывает, то в другом месте его непременно становится на столько же меньше.

Видно, совершенно позабытой мужем Шунчэ никак не давало покоя ее положение отвергнутой и всеми забытой. За годы, прошедшие с появления в племени хори-туматов Суары, она еще больше обрюзгла, превратилась в невыносимо брюзгливую, жутко вздорную и злобную женщину, от которой отворачивались, старались не связываться с нею.

Со временем все позабыли о ней. Но, на беду, она была дочерью человека, который после смерти их прежнего вождя с помощью подлых интриг и грязных наговоров вдруг стал во главе племени, оттеснив в сторону всех остальных прямых претендентов.

Внезапно вознесшийся на самую вершину родовой власти Шунтай, с его точки зрения, вполне справедливо посчитал, что ни он сам в его положении, ни его дочь никак не заслуживают того пренебрежения, с коим к его чаду относился ее муж Хорилартай.

– Он плохо кормит меня, – неопрятно одетая женщина грязными пальцами размазывала по лицу злые слезы, и вождь племени, глядя на нее, брезгливо поморщился, что вышло у него неосознанно, помимо его воли, настолько неприглядное зрелище представляла собой его дочь.

Конечно, как разумно думалось ему, во многом его дщерь виновата сама. Если бы она все время внимательно и тщательно следила за собой, старалась, то мужчина не отвернулся бы в сторону. Всему виной, должно быть, плохая наследственность.

Ее мать была точно такой же. Она же ничему не научила свою дочь, в детстве потакала во всем, ничего не заставляла делать, избаловала.

Если бы еще уродилась писаной красавицей. А то пришлось сбыть ее с рук, отдать замуж за первого попавшегося на глаза простого охотника, который не смог отказаться от, по их понятиям, выгодного посула.

Хорилартаю позарез требовалась жена, а денег у него отродясь не водилось. Вот они и ударили по рукам. А тут еще оказалось, что Шунчэ вдобавок ко всем ее природным недостаткам к тому же бесплодна.

Поначалу он грешил на охотника, но когда тот от второй жены стал получать вполне здоровый приплод, причина прояснилась…

С другой стороны, Хорилартай обязан был по их законам и древним обычаям содержать своих жен. Правда, охотник все же как-то пытался вернуть ему, Шунтаю, дочь назад, но он смог отговорить Мергена от этого шага, чтобы по племени не пошли всякие ненужные разговоры.

– Смотри, отец, в чем я вынуждена ходить, – сквозь всхлипывания запричитала Шунчэ.

Лицемерно выдавливая из себя слезы, она не стала говорить о том, что два своих новых наряда еще в прошлом месяце обменяла у заезжего торговца на бурдюк сладкого вина, к которому стала до ужаса охоча.

И потом тайком попивала, находя успокоение и веселя душу. Тогда отступало от нее одиночество, от которого она страдала постольку, поскольку все приходилось делать самой. Если бы кто-то готовил пищу, убирал вместо нее, а она сидела бы в своем темном углу и мечтала.

– Он выстроил своей мерзавке, что отняла у меня мужа, новую юрту и поселился в ней сам. А я до сих пор мерзну в старой хижине.

На загоревшее лицо Шунтая набежала и прочно обосновалась темная тень. Зять необдуманным поступком выказал пренебрежение к их семье.

– Он к тебе не приходит?

– Редко. Отец, он не меня позорит, – дочь своими злыми словами щедро подливала масло в огонь, – он позорит тебя, нашего вождя.

Подобного выпада Шунтай стерпеть не смог и вскочил.

– Я заставлю уважать меня! – выкрикнул он, приходя в неописуемое бешенство, сверкая своими налившимися кровью глазами, разбрызгивая по сторонам ядовитую слюну.

– Отбери у него юрту, отдай ее мне…

– Юрту забрать… – вождь призадумался.

Не просто взять и отнять юрту. Даже он, вождь, не в силах. К тому же, охотник не из их рода, а из рода хори. А они сами принадлежат к роду туматов. Оттого и стал возможен брак между его дочерью и Хорилартаем, что они из разных родов. Когда-то они объединились под началом рода хори. Потом верховная власть перешла к роду туматов.

Многим сразу не понравится, что их новый вождь притесняет ранее главенствующий род. Начнутся ненужные трения между родами…

Напряжение, невидимое со стороны, зрело в племени исподволь, набирало силу, скапливая по малой капле тихо закипающую вражду, готовясь жарко вспыхнуть в самое неподходящее время.

Однако на стороне людей из рода хори стоял верховный шаман племени. Он-то первым и узрел зреющую между родами вражду и неотвратимо надвигающуюся опасность.

– Женщина, – тихо шепнул он Суаре, когда они на миг остались одни, – предупреди своего мужа, что наш вождь Шунтай напился яда из злобных уст своей дочери и замыслил худое против вас всех…

Умному человеку, каким считалась вторая жена лесного охотника, хватило и наполненного туманом намека. Поразмыслив, она, сложив все концы и ниточки последних событий, все поняла.

Если ей дороги жизнь ее родных детей, собственная жизнь и жизнь любимого мужа, то следует что-то срочно предпринимать.

Предупрежден, значит, вооружен. Не раз и не два слышала Суара эти слова из уст своего отца. А потому она, не откладывая на «потом», тут же обо всем рассказала своему мужу.

– Выходит, – Хорилартай горько усмехнулся, – мой тесть захотел войны. Думается, что это Шунчэ раздула огонь вражды.

К вечеру в просторной юрте собрались сородичи лесного охотника. Многим из них не особо нравились порядки, что стали устанавливаться с приходом к власти туматов.