Пятьдесят оттенков хаки

– Вы по-прежнему хотите уехать?!

– Андрей Васильевич, зачем вам все это?

– Что? – не сразу понял полковник.

– Зачем вы вмешиваетесь в мою жизнь? Какое вам дело до всего, что со мной происходит? – в ее голосе прозвучал вызов. – Разве вы не в курсе, что о нашем «романе» судачит едва ли не весь космодром? Шекспир прав: «Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть. Напраслина страшнее обличенья…»

Андрей не дослушал, резко шагнул ей навстречу, обнял и решительно притянул к себе, уткнувшись носом в пунцовую от смущения щеку. «Давайте следовать совету Шекспира», – прошептал он, касаясь ее губ. Маша не оттолкнула, не проронила ни слова, не обняла в ответ, а только закрыла глаза и улыбнулась. Андрей крепче прижал ее к себе, и с головой утонул в аромате пушистых волос. У Маши от волнения и счастья закружилась голова. Ей даже почудилось, что деревья потихоньку вальсируют вокруг них. Тополевский поднял женщину на руки и осторожно поцеловал в висок. Маша приложила палец к его губам.

– А как же ваши сыновья? – в ее глазах читался испуг.

– Они всегда будут со мной, – не задумываясь, просто и понятно ответил Андрей. – Они взрослые ребята: один без пяти минут офицер, у него своя семья. Вадька, – он запнулся, – Вадька заканчивает школу. Он все поймет, обязательно поймет. Он умный и добрый. Вы с ним непременно поладите, – пообещал он и, встретившись глазами с Машей, повторил. – Детей я никогда не оставлю, они – огромная часть меня, и я их очень люблю. Мне бы хотелось, чтобы вы это знали и понимали. А пока складывайте вещи и готовьтесь к переезду. Ильяз заедет часа через три. Идет?

Маша кивнула, Андрей поставил ее на землю.

– Мне показалось или вы обещали чай?

– С бутербродами, но они в салоне.

– Лады, – Тополевский пригласил ее к машине. – Прошу.

Маша последовала за ним. На обратном пути она попросила высадить ее возле теплицы.

– А то будут говорить.

– Пусть говорят! Мы – свободные люди, – запротестовал полковник.

– Но мы служим в армии. Локтев сотрет меня в порош…

– Вас больше никто и пальцем не тронет!

Глава тридцать пятая

Вернувшись на рабочее место, Андрей едва успел на совещание.

– Я только что от начальника гарнизона, – с трудом перевел дух Локтев. – Полагаю, наша служба на космодроме близка к завершению. Может, это и к лучшему, что Илья Федорович не дожил до этого времени, – в волнении он встал. Замы удивленно переглянулись. – Кому-то наверху удалось похоронить их с Петровым детище и добиться включения космодрома в состав РВСН.

– Ерунда все это! – не удержался обычно узнающий все новости первым Головин. – В проекте Указа президента все было с точностью до наоборот.

– К сожалению, Федор Алексеевич, далеко не ерунда. Все переиграли, и дело приняло иной оборот. Несколько минут назад звонил командующий и подтвердил, что Военно-космические силы ликвидируются, а их осколки вливаются в состав интегрированных Ракетных войск.

– Не хрена у них не выйдет! – взорвался Федор. – Не сумеют!

– Петрова уволить сумели, – напомнил Локтев.

Повисла гнетущая тишина. В очевидную нелепицу подобного решения верить не хотелось. Но после упоминания о внезапном увольнении прежнего командующего все происходящее становилось реальностью.

– А что по самому космодрому? – подал голос Рыбаков. – Может быть, все еще образуется?

– Не образуется. Принято решение объединить космодром и полигон.

– И называться это «чудо» будет «космогон»? – съязвил Головин.

– Нет, Федор, называться это «чудо» будет космодромом.

– Тогда нам и опасаться нечего, – вступил в разговор Тополевский. – Коль новая структура сохраняется как космодром, пусть ракетчики и подыскивают себе места.

По лицам заместителей пробежала искра надежды. Они, как по команде, посмотрели на Андрея: он всегда отличался умением придумывать мудрые ходы и решения.

– К сожалению, Андрей Васильевич, космодром включается в состав РВСН, а это значит, его командование будет назначать их Главком.

– Пусть это делается на конкурсной основе! – рыкнул Рыбаков.

– Конкурс уже проведен, в Москве, – урезонил его Ярослав, – без нашего участия и, как вы понимаете, не в нашу пользу. Начальником «их» космодрома уже назначен прежний начальник полигона генерал Синицын. А нам приказано в недельный срок передать ему в управление части и соединения космодрома.

– За неделю – нереально! – возмутился начальник штаба. – К чему такая спешка? Или они боятся, что «наверху» одумаются и вернут все «взад»?

– Обратной дороги нет, – вздохнул Локтев.

– И что же нам теперь делать? – напрягся Телегин.

– Нам рекомендовано встретиться с полигоновскими коллегами и согласовать порядок дальнейших действий. Только без радикальных мер, – он посмотрел на сжимавшего огромные кулачища Головина.

– Интересно, а как наши в Москве реагируют? – уточнил Андрей.

– Я говорил кое с кем, – оживился Локтев. – Все, кому ракетчики предлагают перейти к ним на службу, решительно отказываются. При этом не скрывают своего отношения к «благодетелям». Знаю, что Басов прямо в глаза Главкому заявил: «Служить бы рад, прислуживаться тошно» – или что-то в этом роде.

– А мы новой власти присягать будем? – Тополевский обвел взглядом присутствующих.

– В отличие от москвичей нас не спрашивают и ничего не предлагают, – неопределенно проронил Рыбаков.

– А только приказывают. Поэтому давайте не пороть горячку, – подытожил Ярослав и встал. – Все! По машинам!

Прибыв в штаб полигона, Тополевский, не раздеваясь, вошел в кабинет своего коллеги полковника Даля. Тот поднялся ему навстречу и приветливо поздоровался.

– Проходи, Андрей Васильевич, располагайся, – указал он на стул. – Рад тебя видеть. Как дела? Как настроение?

– Благодарю, все хорошо. Видимо, вашими молитвами!

– Это ты о реформировании?

– Теперь это безобразие называется именно так?

– Да брось ты! Наше объединение назрело давно. Это объективная необходимость.

Андрей усмехнулся. Собеседник в запале продолжил:

– Техника, личный состав, идеология, в конце концов, у нас практически идентичны. Зачем же государству содержать две однотипные структуры?

– Э, нет, дорогой Александр Сергеевич, – решительно возразил Тополевский. – Так механистически к государевой службе относиться не стоит. Если даже допустить, что солдаты приходят из одних и тех же военкоматов, а потому воспитаны они в одном духе, и кормить их, условно говоря, можно одной кашей, то технику нашу давно уже нельзя отождествлять.

– Полноте, Андрей Васильевич, все ракеты летают по одним законам баллистики.

– Ракеты – да. Только головные части ваших ракет, отделившись от них, падают в заданном районе через 25–30 минут, – спокойно напомнил Андрей. – А наши «головные части» – спутники – трудятся на своих орбитах годами. Сам понимаешь, за это время с ними может произойти все, что угодно. И пока космический аппарат не выработает установленный ресурс, вся полнота ответственности за его нормальную работу лежит именно на нас.

Даль задумался, вникая в смысл слов Тополевского.

– Но это не главное. Мы по существу, – Андрей сделал ударение на последнем слове, – решаем задачи различного уровня сложности.

Его визави насторожился.

– Не обижайся, – улыбнулся гость. – Неся боевое дежурство, вы выполняете, как это принято называть в науке, «складскую задачу». Испытали, сдали комплекс в эксплуатацию и изо дня в день решаете типовые задачи по поддержанию его боеготовности. Так?

– Положим, что так, – неохотно согласился Даль.

– А мы на одном комплексе вынуждены решать десятки различных задач по запуску разного типа космических аппаратов. Чувствуешь разницу? Это согласно классификации – уже «заводская задача»: произвел – запустил. И это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Тут другие люди, другие подходы, ценности, навыки. Другая система в целом, – он задумался. – Есть магазины «Продукты», есть – «Одежда». Что важнее, если людям нужны и те, и другие? А еще есть супермаркеты, где соседствуют продовольственные и промышленные товары. Вот только товароведы – все равно разные. Ведь платье с пряником или ветчиной не скрестишь, не глядя на достижения в селекции.

Даль слушал, не перебивая. Когда Тополевский замолчал, он поднялся из-за стола и подошел к окну. Андрей терпеливо ждал, понимая, что информацию подобного рода требуется переварить.

– Ну что ж, Андрей Васильевич, возможно, ты и прав. Но я сомневаюсь, что удастся убедить Синицына в необходимости сохранения подчиненных тебе подразделений в полном составе. Москва дала ему на этот счет жесткие указания.

– Тогда вы не только оденете, но и плотно затянете неподъемный хомут, который, если не сломает, то сильно натрет вам шею, – посочувствовал Тополевский. – Предложи ему хотя бы на переходный период сохранить в твоем распоряжении наши испытательные отделы.

– А это, наверное, выход, – согласился Даль. – Хотя сегодня я уже и в этом не уверен.

– Жизнь она штука мудрая. Она все расставит по своим местам. Будь здоров, Александр Сергеевич, – протянул ему руку Андрей.

– Будь здоров. Кстати, завтра Синицын собирается пригласить всех вас для беседы. Озвучь ему эту идею, – предложил он.

Синицын поднялся из-за стола, за которым остался сидеть начальник отдела кадров, подошел к Андрею и протянул руку:

– Здравствуй, Андрей Васильевич. Проходи, садись.

Полковник молча сел, выжидательно глядя на генерала.

– Даль уже доложил мне ваши предложения. В них есть смысл. И если Москва утвердит такую штатную структуру, там будет должность его заместителя по космосу.

Тополевский слушал, никак не выражая своего отношения.

– Вы согласитесь ее занять? – уточнил Синицын.

Андрей посмотрел ему прямо в глаза:

– Аркадий Михайлович, думаю, вы уже знаете ответ, ведь мы не один год знакомы.

– Да, конечно, – и было непонятно, то ли он знал ответ заранее, то ли согласился с тем, что они давно знакомы. – А в академию в Питер на генеральскую должность пойдете?

– По моим сведениям, там нет вакантных должностей.

– Должность начальника кафедры эксплуатации вакантна. А она уже два месяца как «генеральская».

– И что же за это время не нашлось желающих?

– Желающих достаточно. Но мне даны полномочия предложить эту должность вам.

– Спасибо за доверие, Аркадий Михайлович. Но там никогда не получишь жилья. Это я знаю доподлинно, – и чтобы не испытывать терпение генерала дальше, попросил. – А нельзя ли направить меня дослуживать на родину, в Подмосковье? Там ведь есть наш НИИ.

– А вы оттуда родом? – Синицын посмотрел на кадровика.

Тот кивнул в знак согласия.

– Да, я там родился. Там похоронена матушка, а у отца есть какая-никакая квартирка в «хрущобе». Будет где на первое время остановиться.

Генерал обернулся к начальнику отдела кадров:

– А там есть вакансии?

– Только начальника отдела, – полистал свои записи тот.

– Вот видите. Не ваш уровень.

– А какая теперь разница? Название должности значения уже не имеет. Видимо, пришло время подумать о мирском покое, – философски заключил Тополевский, памятуя о церковных наградах начальника полигона и его отношении с церковью.

– Зачем вы так? Не стоит о святом говорить всуе, – упрекнул его хозяин кабинета, глядя на икону, – он был набожен.

– Извините, Аркадий Михайлович, если что не так сказал. Просто подумал, что можно будет наконец-то завершить свою докторскую, перечитать все книги, собранные в домашней библиотеке. Да мало ли осталось дел, которые за двадцать лет службы на космодроме не успел сделать или попробовать?

– А что у вас с диссертацией? – осведомился генерал.

– Вот ходатайство из академии, – Андрей протянул ему бумагу, – о предоставлении мне времени для завершения работы над ней.

Синицын прочитал, немного подумал и подытожил:

– Думаю, что официальное обращение к Главкому за предоставлением времени на завершение работы положительных результатов не даст. Потому предлагаю поступить следующим образом. Кадры займутся вашим переводом в подмосковный НИИ, на что уйдет некоторое время. А вы, находясь в моем распоряжении или, как говорили раньше, за штатом, спокойно закончите диссертацию.

Вскоре Тополевский выехал в Питер на защиту. Как это принято в научных кругах, он последовательно обошел с докторской почти всех членов диссертационного совета, представляя основные результаты своей работы. На «закуску» Андрей предусмотрительно оставил общение со своим давним недоброжелателем профессором Сурковым. Уже начало разговора с ним подтвердило его опасения.

– И не уговаривайте меня, – срываясь на крик и отмахиваясь, словно от нечисти, заявил профессор, едва узнав о цели его визита. – Я знаю по собственному опыту: за три года подготовить докторскую диссертацию невозможно.

– Но вот же она перед вами, – вспыхнул Андрей, протягивая увесистый том. – Давайте хотя бы побеседуем по ее содержанию.

– Не о чем нам беседовать, – нетерпеливо прервал его профессор. – Я свою диссертацию писал почти десять лет. Это кропотливый и очень напряженный труд.

– Абсолютно верно. Но современные компьютеры, сканеры и прочая оргтехника позволяют значительно ускорить этот трудоемкий процесс. Не так ли?

– Не знаю, – в сердцах буркнул Сурков. – Я ими не пользуюсь и даже не представляю, как они включаются.

– Вы шутите? – миролюбиво заметил Андрей. – Сейчас любой первоклассник отлично владеет компьютером.

– Я вам не школяр, – обидевшись, вспылил тот и уткнулся в бумаги, всем видом давая понять, что говорить больше не о чем.

– Позвольте, уважаемый Владимир Петрович, – не стал отступать Тополевский. – А как прикажите быть с этим? – он протянул Суркову подаренный тем талисман.

Профессор рывком повернулся и, вспомнив события трехлетней давности, густо покраснел.

…В банкетном зале академии собрались члены совета, чтобы поздравить Тополевского с успешной защитой кандидатской диссертации. Андрей, сидевший за столом «президиума» и еще не отошедший от бурной научной дискуссии, отрешенно следил за прибытием новых гостей. До него с трудом доходило, что все эти уважаемые люди оказались здесь только потому, что ему удалось выполнить еще недавно казавшееся совершенно нереальным указание Митрофанова за полгода стать дипломированным ученым. С разных сторон слышались отрывки традиционных в таких случаях речей: «Поздравляем… желаем… выражаем уверенность…» Очнувшись от груза переживаний, полковник заметил, как поднялся и попросил слово профессор Сурков. Тот не скрывал своего негативного отношения к людям, которые приезжали защищаться в Питер, как он любил выражаться, «из леса». Тополевский не стал исключением, оттого на защите ему пришлось выдержать буквально шквальные наскоки Суркова. Профессор учтиво кашлянул, и в банкетном зале установилась тишина.

– Все вы, безусловно, знаете мое отношение к соискателям из войск? Но сегодня я был приятно удивлен глубиной познаний и логичностью рассуждений нашего диссертанта, потому с чистой совестью опустил в его пользу белый шар. Желаю вам, Андрей Васильевич, не останавливаться на достигнутом и, не откладывая дел в долгий ящик, приступить к работе над докторской диссертацией. Уверяю вас, это не дежурные слова, а призыв к активному действию. Вам просто необходимо штурмовать науку дальше!

Тополевский протянул свой фужер оратору. Тот жестом остановил его и извлек из кармана патрон к охотничьему ружью. Зал напрягся, ожидая подвоха. Но профессор миролюбиво продолжил:

– Я хочу подарить вам на память, – он протянул Андрею патрон, – этот символ «двойного удара». Видите, в передней части патрон надрезан по окружности, – присутствующие с нескрываемым интересом принялись разглядывать диковину. – Это сделано для того, чтобы при встрече с волком вы смогли поразить его наверняка даже мелкой дробью. При выстреле из ружья коварного хищника сначала настигнет оторвавшаяся передняя часть патрона, а уже потом добьет оставшаяся часть заряда.

По залу пронесся шумок одобрения.

– За вас, за ваши будущие победы! – завершил свою мысль Сурков, вышел из-за стола, почтительно приблизился к Андрею и с удовольствием чокнулся с ним.

– Спасибо, Владимир Петрович, за понимание и поддержку, – слегка опешив, поблагодарил новоиспеченный кандидат…

Сурков, конечно же, вспомнил предыдущую защиту и свои пожелания, но быстро взял себя в руки.

– Это всего лишь символ, – отмахнулся он. – Делайте с этим патроном и с вашей… – он долго подыскивал слово для лежащего перед ним труда, – …с вашей работой, что хотите.

– Я так понимаю, знакомиться с ней перед защитой вы не будете?

– Правильно понимаете. И имейте в виду, у меня большие сомнения, сами ли вы ее написали в столь сжатые сроки.

– В этом вы можете не сомневаться. Я готов за свои деньги отвезти вас на космодром и отправить обратно, чтобы вы смогли найти там хоть одного человека, способного написать подобную работу. Честь имею! – он взял диссертацию и вышел.

– Ну, как успехи, Андрей Васильевич? – поинтересовался проходивший мимо генерал Гордеев.

– Лучше не спрашивай, Вячеслав Тихонович, – отмахнулся гость.

– Что случилось?

– Да Сурков несет какую-то ахинею! А я в жутком цейтноте. Уже состоялся приказ о моем переводе в подмосковный НИИ.

– Поздравляю, – Гордеев протянул руку.

– Спасибо. Только этот институт вашей академией ранее был выбран в качестве ведущей организации по диссертации.

– Ну и что?

– А то, что как только я прибуду в НИИ, он не сможет выполнять роль ведущей организации в отношении своего же сотрудника. Значит, процедуру подготовки к защите придется начинать заново.

– Тогда тебе кровь из носа надо защититься до перевода.

– А Сурков… – напомнил Тополевский.

– Ну, подумаешь, будет один «черный шар», – подытожил генерал. – Для ВАКа это даже лучше. Значит, при защите была настоящая, непримиримая дискуссия.

– Думаешь?

– Уверен, – Гордеев дружески похлопал полковника по плечу. – Готовься! Успехов тебе!

Тополевский прислушался к совету опытного человека и не стал сворачивать с намеченного пути. Через несколько дней он успешно защитил диссертацию. Вероятно, его правота поколебала убеждения несговорчивого профессора. Сославшись больным, Сурков на защите не присутствовал – опустить «черный шар» оказалось некому.

На банкете Андрей нащупал в кармане подаренный стариком патрон и улыбнулся. «Двойной удар» научного крещения он выдержал с честью. На его фоне борьба со служебными и житейскими невзгодами была более предсказуемой. Преодоление многочисленных трудностей давно научили его держать удар любой силы. «Войсковая закалка дорогого стоит», – любил повторять покойный Митрофанов, подводя очередные итоги. Школа жизни по армейским стандартам была лучшей из всех педагогических дисциплин.

Спустя сутки Тополевский вернулся на космодром и уже через четверть часа вместе с немногочисленными пассажирами дежурного автобуса подпрыгивал по ухабам проселочной дороги. Проезжая мимо «общежития», куда переехала Маша, он не удержался и посмотрел на ее окна. Не глядя на поздний час, в них призывно горел свет. Андрей вскочил, испугав задремавшего рядом соседа, и буквально на ходу выпрыгнул из старенького ПАЗика.

Какое-то время он стоял на площадке перед квартирой, не решаясь позвонить. Выждав, пока уляжется волнение, жадно глотнул воздух, легонько коснулся кнопки звонка и напряженно прислушался.

От неожиданности Маша вздрогнула и посмотрела на часы. В столь неурочный час явиться мог только бывший муж, но, судя по интеллигентной краткости звука, это был не он. Прикрыв дверь в детскую, она посмотрела в глазок и не поверила своим глазам: по ту сторону стоял Тополевский. Ее сердце забилось с удвоенной силой. Как всякая женщина, она сначала посмотрелась в зеркало, поправила волосы, наглухо запахнула халат, осторожно выглянула на площадку и буквально утонула в лучезарной улыбке нежданного гостя. Прислонившись к косяку, Андрей устало признался: «Решил вот прямо с поезда заглянуть на огонек. Не прогоните?» Глаза Маши вспыхнули радостью. Она молча отошла вглубь коридора, пропуская Андрея: «С возвращением». «Я ведь не разбудил вас?» – смущаясь, уточнил он. Маша распахнула дверцу шкафа: «Раздевайтесь». Андрей обнял ее за подрагивающие плечи и вдохнул едва уловимый аромат нежных духов. Зажмурившись от счастья, она прижалась щекой к его горячей ладони и затаилась, боясь обернуться и тем самым спугнуть счастье.

В голове женщины роились противоречивые мысли. Ей до слез было приятно, что, наконец, ситуация прояснилась, но дальнейшее развитие событий вызывало тревогу. О том, что Андрей уже развелся, она еще не знала, а потому чувствовала себя не в своей тарелке. «Не прогоните полуночника?» – на выдохе шепнул Тополевский, едва сдерживая желание прикоснуться губами к родинке на шее любимой. «Вы у себя дома», – едва слышно ответила Маша и сама удивилась подобной смелости. Андрей развернул ее к себе, нежно поцеловал глаза, щеки, нос, подхватил на руки и внес в комнату. Уткнувшись лицом в его шею, журналистка едва слышно шепнула: «Здравствуй!»

Всю ночь они не сомкнули глаз. Маша не позволяла себе провалиться в бездну сна, подсознательно боясь, что вместе с его волшебными картинками исчезнет и сам Андрей. На мгновение забывшись, она испуганно вздрагивала от волнения, проверяя, не причудилась ли ей эта сумасшедшая ночь. Но реальность не обманывала: Тополевский был рядом и, тая от нежных взглядов любимой, с улыбкой шептал ей слова признания. Такого восторга Маша не переживала еще никогда.

Ощущения влюбленных были знакомы ей по романам, которые она читала с недоверием, сомневаясь, возможно ли наяву испытывать подобное потрясение. И все же жизнь наградила ее этим счастьем и подарила возможность убедиться, что любовь существует не только в кино и на страницах книг, но встречается и наяву. Маша не думала сейчас о сути свалившегося на нее наваждения, привыкая жить в гармонии с новыми ощущениями. Было очевидно: новое чувство заполонило ее от корней волос до пальцев ног и отчего-то пришлось по душе. Подобно незабываемой Скарлетт, фантазерка не желала думать об этом сейчас, справедливо полагая, что для анализа и размышлений есть завтрашний день. Если у этой загадочной ночи будет продолжение, она найдет время разобраться в себе. В противном случае… Впрочем, об этом сейчас хотелось думать меньше всего.

Андрей тоже если и забывался, то лишь на несколько коротких мгновений, но тут же приходил в себя, протягивал руку и убеждался, что желанная женщина, думать о которой он не позволял себе многие годы, по-прежнему здесь, рядом. Вместе с ней было легко и радостно. Встречаясь взглядом, влюбленные улыбались и крепче смыкали объятия. Ощущение невесомости уносило их к заоблачным далям. Если в этой бесконечной Вселенной и было место под коротким названием рай, этой ночью оно обрело прописку в квартирке, именуемой «общежитие», согревая своим безграничным теплом две озябшие в поисках счастья души.

При каждом прикосновении Маша смущенно закрывала глаза, а Андрей осторожно приближался к ее жаркому телу и нежно сжимал в своих крепких объятиях. Казалось, со следующим из поцелуев в ее сознание плавно перетекали сила его духа и уверенность в правоте, вытесняя женские страхи и неуверенность в себе. «Здравствуй», – снова и снова шептал ей в висок ненаглядный. Это светлое слово стало паролем и пропуском в мир выстраданной ими любви.

Едва забрезжил рассвет, Тополевский стал собираться. Где-то за стеной громко включилось радио, и зазвучала мелодия гимна. Андрей присел на край дивана и взял в руки ладонь Маши. «Я сейчас уйду, чтобы не смущать Мишку. Надо как-то подготовить его к тому, что мы будем жить вместе», – попросил он. Маша боялась встретиться с ним взглядом, чтобы не выдать беспокойства. Больше всего она тревожилась по поводу того, как сложатся их отношения после этой удивительной встречи. Торопить события ей не хотелось, потому что заглядывать в будущее на самом деле было страшно: вдруг Андрей уйдет и больше не вернется.

За чаем они по-прежнему не сводили друг с друга счастливых глаз, будучи не в состоянии скрыть волнение и радость. Андрей встал, по привычке быстро и уверенно вымыл чашки, убрал со стола тарелки и аккуратно стряхнул полотенце. Маша наблюдала за ним с интересом. Тополевский осмотрелся в поисках места, куда можно убрать чистую посуду, и открыл подвесной шкафчик.

– А вы, я вижу, хозяйственный мужчина, – восхитилась Маша.

Андрей присел рядом и уткнулся в ее колени.

– Не «вы», а «ты», – поправил он. – Не подскажешь, какой здесь номер телефона? Надо бы знать на всякий случай.

– Понятия не имею: на нем не написано.

– Уточню у Телегина, – пообещал Андрей. – До вечера, – он открыто улыбнулся, поцеловал Машу в глаза и стал одеваться.

Его последние слова, сказанные просто и лаконично, как нечто само собой разумеющееся, застали женщину врасплох. И хотя это будничное «до вечера» она безнадежно ждала долгие годы, эта фраза прозвучала так неожиданно и трогательно, что Маша расплакалась. Тополевский испуганно прижал ее к себе.