Хранительница Кристалла

– Эх, как в старые времена! С ладком, да с мирком. Будто и нет ариманов энтих, не к ночи будь помянуты…

Васил, словно его оса ужалила, воскликнул:

– Не разумею я, как энтим инородцам, горе-магам, удалось так разум помрачить роду нашему. Слышал в веси: одного кудесника ихнего вздумали в баньке березовыми вениками хлестать, так он вопить начал, аки свинья под ножом! Извернулся, да выскочил, будто кипятком ошпаренный! И всё потом сокрушался, дескать, зачем мы себя так мучаем? Да ещё водою ледяной окатываемся! Не ведает он, что от баньки сила да здравие прибывает. И всё же, как, не ведая таких простых истин, смогли чужеземцы сии оболванить люд честной? Как, скажи, мудрече?

Васил вопросительно смотрел на длиннобородого. Тот задумался, а затем тихо сказал:

– Дык, энти супостаты навели на людей чары ариманские, что и не все волхвы устояли! А те, у кого в теле магической жилки не было, и пововсе не смогли им противостоять. Вот ведь, как получилось… А теперь, под влиянием морока, ариманы хитростью в душу каждого человека вживляют вину. А когда человек виноват, он и спину прямо не держит, и взор свой долу опускает, и правда кривдою ему кажется. Таким человеком править легче лёгкого. Совесть они подменяют обычаями, чтобы облегчить себе власть над людьми. А если всему народу вину навязать, то, что тогда случится? Сгинет наш род! Всё это делается с умыслом, чтобы человеческий дух унизить, поработить, да и искоренить.

– Отчуждились люди от нас, отчуждились! Страх вселился в сердца их. Недавно случай был дивный. Один из волхвов, людей к памяти и обычаям праотцов наших призывал, говорил, что надобно к вере родовой обращаться. Будто бы услышали его, тронуло души людские, даже воеводу своего призвали, – внемли, мол, гласу мудрого волхва! Воевода явился, вид творя интересующегося, а сам за плечами топорище прячет. Дождался часа удобного, да и рубанул волхва… Насмерть! И люд безмолвствовал. Аки мертвые духом стали. Что сие, ежели не помрачение ума людского или морока, на них напущенного?

Волхвы говорили, Любава ужасалась, Васил головой кивал, а Велебор молчал.

– Лютые времена грядут… Ох, лютые! – сокрушались они. – Веси наши совсем без защиты чародейской стоят, аки на ладони. Без веры людской одни мы не управимся. А люд всё глубже и глубже в невежество погружается. Инородцы, как саранча, ползут! Людей наших дурманят. Воеводы будто разума лишились, единолично править хотят, вече не признают. Более слушают ариманов, чем нас. Если прежде обращались к нам за советом да помощью, то теперь чураются. Веруют ариманам этим, будто мы зло и погибель всей Сварге приносим. А как без веры отцов жить? Кто мы без веры нашей?

Велебор слушал и брови хмурил. Потом поднялся и сказал:

– Благодарствую за беседу! Пора на покой. Завтра день тяжкий…

Гости поднялись и пошли за Любавой, где им ложе уже была готово.

Это утро Мары началось иначе, чем обычно. Ночью ей спалось плохо, искрутилась вся, а под утро и вовсе сон прошёл. Она поднялась, присела на край кровати и затихла. Мысли о пещере и камнях, что обрушиваются на батюшку, не выходили из головы.

Дверь тихонько отворилась, и вошла Любава.

– Уже встала? Умница! Сегодня у тебя особенный день. Давай-ка, я тебя причешу!

Мара не шевелилась. Тогда Любава села рядом и принялась гребнем расчёсывать марины волосы.

Вместо двух детских косичек, которые плела раньше – одну для мамы, другую для папы, – Любава заплетала густые волосы Мары в одну тугую косу. Вплетая красную ленту, приговаривала:

– Расти коса до пят, женихи торопят…

Мара знала, что Любава готовит её к обряду взросления. Накануне вечером тятя сообщил ей об этом, но за своими переживаниями Мара не обратила внимание на слова батюшки. Только сейчас она вдруг осознала, что её мир меняется и уже никогда не будет прежним. Мати нет, тятя уедет, и Мара останется совсем одна. Она должна будет стать взрослой. Но как? Она же ничего не знает! Она же совсем неготова!

Туго затянув косу лентой, Любава шепнула Маре на ушко:

– Вот, ты и взрослая теперь! – Потом потянула за косу и нарочито весело добавила:

– Ну, неси свой вышитый рушник, а я каравай принесу. Тебя заждались уже, небось, чтобы по скамейке провести. А потом гостей угощать будем, подарки принимать, да наставления получать.

В голове Мары звенело, голос Любавы доносился, будто издалека. Словно чужие были руки, которые Любава покрыла рушником и положила сверху каравай.

Каравай должна была Мара испечь сама, но приготовила его Любава. Да и рушник, если бы не Любава, не был бы закончен.

Мара не раз слышала от Любавы об этом обряде. По правилам, юница должна на собственноручно вышитом рушнике вынести собственноручно испечённый каравай, и с поклоном передать его старцам. Потом мати за руку проводит дочку по скамье. В самом конце скамьи юница должна отпустить руку матери и спрыгнуть на пол.

Во взрослую жизнь Мару должна ввести мати, но увы, сейчас было всё не так…

Мара шла на ватных ногах. На её дрожащих, вытянутых руках, покрытых вышитым рушником, лежал каравай. Запнувшись возле длиннобородого старца, Мара чуть не упала, но старец подхватил её.

Поднимаясь, Мара неловко сунула ему хлеб и неуверенно произнесла:

– В дар преподношу… свидетелям моего взросления… рушник… знак дороги… что проделали гости… и мне предстоит… хлеб и соль… чтобы жить… и оберегаемой быть на моём пути…

Длиннобородый старец с почтением передал каравай другому старцу, взял Мару за руку, подвёл к Велебору и слегка подтолкнул, подсказывая, что нужно поклониться отцу.

Мара склонила голову в знак почтения, и Велебор ответил ей тем же.

– Здравие тебе, отрада моя! – сказал он, ласково целуя дочь в щёки. – Этот день должен стать для тебя особенным, моё солнышко! Сегодня пробудится твоя магическая жилка. Помни, дочка, что все, кто обладает магической жилкой, являются носителями уникальных знаний и глубокой мудрости! Этот исключительный дар достается лишь немногим. Поначалу, он может сильно отражаться на твоем самочувствии, настроении и физическом состоянии, но со временем ты к нему привыкнешь. Не забывай об этом и не страшись! – Велебор с нежной улыбкой поднял дочь и поставил её на скамью.

– Смелее! Ступай! Ведь и твое время пришло!

Мара вцепилась в большую и сильную руку отца.

– Ну, ступай же! – произнёс Велебор.

Пошатнувшись, Мара пошла по скамье. Её сердечко колотилось так громко, что, казалось, вот-вот выскочит.

У самого края Мара остановилась и замерла. Сколько раз в детских играх она прыгала с этой скамьи! Но ни разу не было так страшно!

Глава 3

Мара, замерев, стояла на скамейке, представляя, как она прыгает чуть вверх, отрывается от скамьи и, пока парит, вся беззаботная детская жизнь пролетает перед глазами. Медленно-медленно опускается вниз, и после Мара крепко стоит на ногах.

«Но так не бывает! Падают быстро… – подумала Мара и взглянула на родителя. – Вот сейчас она отпустит батюшкину руку, и всё! Больше никогда не сможет запросто забраться ему на колени, пожаловаться, поплакать…»

Велебор попытался освободиться от руки дочери, но она только крепче вцепилась в него. Мара была готова убежать из горницы, спрятаться в своём шалаше и плакать, но только не прыгать!

Велебор спокойно и ласково смотрел на дочь.

– Ну что же ты, доченька, смелее! Не волнуйся, родная, всё будет хорошо!

И Мара поверила, отпустила руку отца, приготовилась прыгнуть, но зашаталась и чуть не упала, отец вовремя поддержал её.

– Ничего, бывает, – подбодрил он. – Попробуй ещё разок!

Мара закрыла глаза сосредоточилась и прыгнула.

Всё закончилось слишком быстро. Никакого парения, никаких видений из детства. Раз, – и она на полу.

Удивлённая Мара спросила у тяти:

– Всё?

– Всё хорошо! Ты у меня умница! – с улыбкой ответил он и прижал к себе.

– Ну что ж, краса девица, первый шаг сделан. А теперь покажи нам своё магическое умение! – попросил Мару длиннобородый старец. Мара смутилась, она не совсем понимала, что именно должна показать. Глянула на батюшку, и тот шепнул:

– Создай видимый обережный круг.

Мара максимально расслабившись, сосредоточилась на своём теле и представила, как на неё из мира Предков и Покровителей – спускается густой поток живительной силы светло-голубого цвета, и, сконцентрировавшись на нём, мысленно трижды произнесла:

– Сила Рода! Дай защиту от злых врагов, коих я знаю и коих не знаю, от лжи, от воды, от огня, от меча, от слова! Как сила от Рода, так и защита от Предков. Да будет так! Ключ в устах, замок в небесах!

Подняв руки вверх, Мара нарисовала широкий круг, воздух засветился ярко-голубым свечением. Ладони Мары стали горячими. Она почувствовала тонкий, вибрирующий поток вдоль позвоночника. Буквально на миг она остановилась в задумчивости, поняв, что это среагировала на её магию магическая жилка, Мара шагнула к отцу и направила на него только что созданный обережный круг. Оказавшись над головой Велебора, ярко-голубой поток усилился и окутал его. Обережный круг померцал, приноравливаясь к дыханию Велебора, и стал прозрачным.

– Защитный круг хорош! И сила, и мощь в нём имеются! Защищать и оберегать тебя славно будет! – заметил длиннобородый старец.

Растроганный, Велебор неловко приобнял дочь.

Любава, что стояла в сторонке и держала отрез шёлка – подарок для Мары от отца, уткнулась в него и расплакалась… Велебор осторожно забрал у Любавы отрез, и передал его Маре.

– На вот, от меня подарок – шёлк на рубаху невесты!

Получив отрез шёлковой ткани, Мара подумала с горечью:

«Я и рушник-то с трудом вышила! Кабы не нянька, до сих пор бы лежал… А тут шёлк! По нему вышивать очень трудно будет! И не отлынешь – ведь подарок тяти! А ежели я не хочу? Я ведь и замуж не хочу! И приданое мне никакое не нужно… Все твердят, что надобно уклад предков почитать. А я вот, в пещеру с волхвами хочу пойти, у них магии учиться! Хочу язык птичий понять, а меня за иголку да нитку усаживают! А мне скушно! Ой, как не любы мне все эти женские обязанности! Ой, как не любы!»

Длиннобородый старец, словно услышал мысли Мары, повернулся к ней и ласково произнёс:

– Ты, детонька, вон какая умница! О батюшке позаботилась, оберег ему добрый сладила. Человек, кой живет лишь своими желаниями да помыслами порочными, губит чистую душу свою, и никогда ему не смыть позора перед Родом. Маре стало стыдно. Она подумала: «Чего это я разбухтелась тут?»

От нелёгкого чувства стыда, отвлёк её тятя. Он подошёл к ней и обняв сказал:

– Как птицы покидают гнездо, когда вырастают у них крылья, так и ты, детонька, покинешь отчий дом, как время придёт. Но к тому подготовиться надобно! И сегодня начало положено. Главное дело сделано! – И обращаясь к старцам, добавил:

– Милости просим к столу! Угощайтесь, гости дорогие.

Обычно усаживались за стол в определённом порядке, соблюдая традиции. Вначале занимал своё место хозяин дома – глава семейства. После – Васил и Любава. И последней за стол садилась Мара. Горячее угощение всегда подавала Любава.

Сегодня всё было иначе. Горячее предстояло подавать Маре. Да и сели не как всегда. На хозяйском месте теперь восседал длиннобородый старец. По правую руку от него – Велебор и второй старец, потом Васил. На приставной скамье по левую руку от длиннобородого присела Любава, рядом с ней осталось место для Мары. Ей ещё предстояло подать специальное угощение для гостей – для «разделения трапезы». Хлебать угощение должно было всем из одной миски, оказывая почесть и уважение друг другу.

Каравай, которым Мара угощала старцев, стоял в центре стола. Рядом с ним источали аромат запечённые рябчики, блестели боками мочёные яблоки, дымились в горшках натомлёные каши – ячменная, пшеничная и гречневая с грибами и ягодами. Манили отведать румяные пироги. В кружки был налит кисель.

Рядом с караваем пустовало место для специального угощения. Любава приготовила шти – похлебку, она сегодня была мясной, и вместо рубленой квашеной капусты заправлена щавелем.

Гости отломили по кусочку от каравая и, обмакнув его в соль, съели. Похвалили Мару, мол, какой вкусный каравай она испекла. Мара густо покраснела, – она к нему рук не приложила.

После старцев от каравая отломили все. Любава подала знак Маре, что пора нести шти. Мара сильно разволновалась, но собралась с духом, взяла большую миску с похлёбкой и, аккуратно поставив её на свободное место, села за стол. Мара впервые сидела за столом, как взрослая. Ей было непривычно и странно. И в то же время очень приятно.

Отобедав, старцы поднялись, поклонились.

– Хорошо у вас погостили, пора в путь дорогу собираться. Ты как, Велебор, готов?

– Готов, старче! Только с дочкой проститься хочу…

Велебор с Марой вышли на улицу.

– Тятя, ты ведь ненадолго, да?

– Да, кровиночка моя! Я постараюсь скоренько вернуться.

Велебор обнял дочь и, прижав к себе покрепче, прошептал:

– Я тебя люблю, моя девочка! Где бы я ни был, сердцем я всегда рядом с тобой!

– Да, тятя!

– Вот и славно! – Велебор помолчал. Потом дабавил:

– Лихо надвигается. Не время мне сейчас отсиживаться дома.

Мара, сдерживая слёзы, кивнула.

Велебор нехотя выпустил дочь из объятий. Отошёл в сторону и, низко поклонившись солнцу, сказал:

– Прости меня, вольный свет! – Немного постояв, на солнце глядючи, развернулся к полю и с почтением произнёс:

– Мать сыра земля, и ты прости меня! – После чего обратился к Маре, Любаве и Василу, которые уже стояли рядом, прижавшись друг к другу. В поклоне и с трепетом произнёс:

– Простите и вы, родимые мои! Не кручиньтесь обо мне, заботьтесь друг о друге! А ты, Марушка, слушайся Любаву с Василом!

Мара хотела было кинуться отцу на шею, но остановилась. И, смахнув слезу, поклонилась вслед за родичами.

Велебор посмотрел на Васила говорящим взглядом: присматривай, мол, за ней…

Васил без слов понял, о чём просит его Велебор, и совсем тихо сказал:

– Не волнуйся, брат! Будь спокоен и за Мару, и за дом! Ступай с миром! Делай, что должен! Все мы радеем за доброе дело, и у каждого оно своё…

А Любава добавила:

– Всё будет хорошо! Много сейчас испытаний для каждого. И тебе тяжкая доля выпала. Помни, что ты не один! Вот тебе от нас с Марой оберег. Он убережёт тебя от злых чар.

Любава протянула Велебору маленький мешочек, расшитый магическими знаками и набитый заговорной травой. Мешочек был туго затянут лентой из Мариных кос.

Велебор с поклоном принял подарок, повесил его на шею и спрятал под рубаху.

– Пора, – окликнули старцы, подводя коней.

Велебор решительно вскочил в седло. Старцы не заставили себя ждать.

Мара слышала, как длиннобородый, направив коня к воротам, сказал Велебору:

– Невозможно утерять то, что едино с душой и сердцем.

А другой добавил, кивнув Маре:

– Иногда теряя, мы обретаем.

Мара ещё долго смотрела им вслед и махала платком.

Наконец, Любава обняла её за плечи.

– Пойдём в дом, детка. Скрылись ведь уже давно, кому машешь-то? Пойдём, дорогая!

Мара вывернулась из объятий Любавы и пустилась бежать в своё укрытие…

Утром проснулась Мара с мыслью о том, где же сейчас её тятя? Что с ним?

Погружаясь всё глубже в мрачные мысли, Мара бесцельно блуждала по комнате, и даже не заметила, как вошла Любава.

Любава внимательно посмотрела на Мару, излучая доброту и нежность.

– Уже встала, вот и умница! Идем кушать, я твои любимые блинчики приготовила.

– Не хочу я, – безразлично ответила Мара.

– Идём, идём! – Любава потянула племянницу за руку.

Мара вырвала руку и хотела оттолкнуть няньку, но зацепилась браслетом за жемчужное ожерелье Любавы и чуть не порвала его. Любава ловко освободила своё ожерелье. Её подбородок дёрнулся вверх, зрительно увеличив орлиный нос. Лицо исказилось душевной болью.

Любава поправила ожерелье, и тихо, но твёрдо сказала:

– Идём! Покушаем, а потом рубаху тебе шёлковую шить будем.

– Какую ещё рубаху?! Ни к чему она мне! – Мара с возмущением уселась на кровать.

– Это сейчас ни к чему! – мягко произнесла Любава. – А как суженый явится, так очень даже к чему окажется! – Любава села рядом и принялась гладить Мару по волосам. – Но тогда уже шить поздно будет! Тепереча готовить надобно!

– Да не хочу я ничего, и не буду! Отстань от меня, нянька, без тебя тошно! Я лучше на поляну свою пойду.

– Ну вот сделай дело, да и гуляй смело на свою поляну, отдыхай, со зверюшками да птичками своими играй! А перечить мне негоже! – сохраняя спокойствие, произнесла Любава, встала и направилась к выходу.

– Не до игр мне ныне! – крикнула в спину уходящей няньке Мара. – Не разумеешь ли ты? Тятя в беде великой!

Любава остановилась, повернулась к Маре и, как можно ласковее, сказала:

– Отчего же не разумею? Весьма разумею! Но всяк должен дело свое править. Кому от ворогов защищать, а кому вон одежду шить. Ясно ли тебе? – пристрожилась в конце Любава.

Мара нехотя встала с ложа и поплелась за нянькой.

Когда Любава с Марой вошли в горницу, за столом сидел Васил. Увидев их, он воскликнул:

– Ну, наконец-то! Можно с голоду издохнути, дожидаючи вас! Вон блины уже остыли!

Мара присела на свое место и уставилась на стол, где стояли всякие яства: мёд, сметана, смородиновое варенье, ягодный соус, а посредине, на большом блюде, возвышалась высокая горка блинов.

Васил сурово взглянул и вопросил:

– Чего так долго? – И, не дожидаясь ответа, принялся возносить благодарение Богу:

– Слава Небу и слава Земле, за то, что есть пища на столе!

Слегка склонив главу, Любава принялась наливать травяной отвар из кувшина, добавила кипятка и заправила отвар свежими сливками. Для себя же она приготовила липовый отвар, уж очень он ей был по вкусу.

Мара наколола блин на рогатину и возила им по пустой тарелке. Одолеваемая хмурыми мыслями, она размышляла: – «У меня горе, а меня всякой чепухой заставляют заниматься. Не разумеют, что не до того мне. Одна птица меня разумеет, да и той не видать…»

Любава взглянула на Мару и молвила:

– Блин – не стог, на рогатину его не накалывают! Прояви уважение к солнцу! Чего ты ковыряешься? Ешь, и не думай о худом! – А потом добавила мягче: – Ты не печалься, Марушка! Ведь печаль в беде не помощница. Печаль – это море! Утонешь, пропадешь.

Рубаху, цельную, как того велит обычай свадебный, кроили с усердием. Любава разложила полотно на столе. Из сундука достала ковчежец с нитями да иглами костяными. Взяла шнурок льняной и принялась меру с Мары снимать.

– Держись прямо, плечи расправь! Что в дугу согнулась? – ворчала Любава.

Нянька мерила стан девичий и переносила размеры на ткань, приговаривая:

– Ткань ровнее держи! Как-никак, свадебный наряд готовишь. Чуть оплошаешь, всё наперекосяк пойдёт. Наденешь рубаху, а она вся сморщится. Выйдешь ты в своем наряде, и люди добрые увидят, какая ты нерадивая. Пойдёт о тебе молва, как о криворукой!

– Опять ты, нянюшка, со своими поучениями! Ну чего ты всё время бранишь, да судьбу лихую пророчишь?

– А чтобы ты не ленилась! – отвечала Любава. – Чтобы старалась! Какую рубаху свадебную сошьёшь, такова и жизнь твоя будет.

Мара взяла иглу, дивной работы, с ушком малым. Диковинка то была великая. Досталась она Маре от матушки. Птаха была мастерица знатная, а иглу ту Велебору лучший мастер Сварги подарил, когда дочка его на свет явилась.

Вдевая нить в колечко, Мара спросила:

– А коли я замуж не пойду, куда энтот наряд-то денешь? Так и сопреет в сундуке!

– А ты шей! – ответила Любава. – А всё остальное само справится.

– Может, и с тятей само всё справится? – ехидно заметила Мара.

– Чем зубоскалить, лучше за стежками следи! – строго ответила Любава.

Мара притихла, а потом и вовсе замолчала. Замолчала надолго – до самого вечера не проронила ни слова. Молча и равнодушно выполняла все поручения по дому. Ни Любава, ни Васил не могли её разговорить.

Прошла неделя, но Велебор всё ещё не вернулся, и никаких известий от него не было. Всё острее и болезненнее переживала Мара отсутствие отца, чувствовала себя брошенной и никому не нужной. Каждый день растущая неуверенность и страх терзали её душу, словно тёмные тени окутывали её сердце.

Однажды она попыталась поговорить с нянькой и Василом о том, как можно помочь батюшке, что нужно бы отправиться к той пещере. Но они и слушать её не захотели, – мол, это не её заботы…

– Ишь, чего удумала! – ворчал Васил. – Нос с локоть, а ума с ноготь! Нет, её однозначно надо запереть в тереме!

Любава заступилась за Мару.

– Терем не спасёт её от мрачных мыслей, только хуже будет! Но что-то делать надо!

И они стали ещё больше загружать Мару домашней работой…

Сегодня Мара проснулась чуть раньше обычного. Стояло раннее ясное утро. И пока Любава не появилась, Мара решила сбежать в свой шалаш. Она теперь часто засиживалась в шалаше допоздна, всматриваясь и вслушиваясь кругом, стараясь разгадать загадки леса, которым учили её родители и которые, возможно, она сумеет разгадать.

Не сказав никому ни слова, она незаметно ускользнула из дома. Проворно забралась в шалаш, сосредоточилась на ощущениях, прислушиваясь к лесу, желая понять, что там с тятей, но мрачные мысли не давали ей покоя.

– Тятя в беде, ему помочь надобно! А меня рубаху шить, да всякими делами загружать… Лучше я одна в лесу буду жить. Может, здесь, у диких животных и птиц, я и узнаю, что с тятей, и как ему помочь…

На ветке рядом с шалашом появилась белка. Это милое создание высоко держало пушистый хвост.

– Вот как ты думаешь, белка? – обратилась к ней Мара. – Зачем мне учиться всем этим премудростям домашнего быта, когда тятя в беде?

Белка замерла и внимательно уставилась на Мару, будто слушала её.

Мара тяжко вздохнула и с ехидством передразнила няньку:

– Я передаю тебе не просто знание, а опыт и мудрость пращуров наших. А ты рожу кривишь! Радеть надо о том, что творишь, а тебя в деле нет. Жизнь так мимо тебя и утечёт…

Глава 4

Едва Мара умолкла, белка завертела головой, словно делая что-то вымолвить.

Не обращая внимания на её суету, Мара продолжала вещать о своём:

– Да как же меня нет, белка, коли я там! И творю, что велено, вот только супротив воли моей. Да и думы мои не о том…

Мара вздохнула и язвительно продолжала передразнивать няньку. А передразнивая её, она незаметно для себя осмысливала сказанное Любавой. Сказанное нянькой проникало в её сердце, но она всё же никак не могла остановиться:

– И неведомо тебе, яко всё переиначено для тебя скорбью твоею. А повинуясь ей, ты исполняешься обидой и яростью. С таким-то скарбом ты не сможешь прийти к Родичам нашим. Утянет тебя боль твоя в кривду и сгубит душу твою! Вот и ныне витаешь невесть где… Учу тебя, учу! А ты…

Белка подскочила и закрутила мордочкой с утроенной силой. Мара удивлённо посмотрела на неё, а потом в ту сторону, куда белка всё время поворачивалась. И увидела, как рядом со старым дубом появилось свечение. Оно ширилось, разворачиваясь по кругу. И вдруг в центре появился силуэт человека с посохом.

Мара испугалась и перестала дышать. Пристально всматриваясь в силуэт, она вспомнила: такое же свечение было в день, когда узнала о смерти её мати, – «Что же это такое? Что?» – мысли кружились в голове, не давая ответа.

Вдруг послышался голос Любавы:

– Мара! Мара! Ты где? Отзовись! Мара…

От пронзительного голоса Любавы Мара на какое-то время оцепенела. Надо было крикнуть няньке, предупредить, но Марины уста словно слиплись. Человек, что находился в центре свечения, услышав Любаву, вздрогнул, замер, а потом сделал шаг назад и исчез. Свечение замерцало и рассыпалось в воздухе, не оставив и следа.

Когда Мара очнулась, поняла, что Любава уже ушла. Ей стало жутко страшно, она быстро спустилась с дерева и рванула домой. Подбегая к амбару, Мара встретила Васила. Он сидел на скамейке и задумчиво плёл корзинку.

Мара хотела поведать ему о дивном сиянии, но не успела вымолвить и слова, как Васил схватил лозину и, грозно потрясая ею, принялся укорять её:

– Где же ты была, скажи на милость? Любава измаялась, ища тебя повсюду, а ты своевольничаешь! Вот воротится Велебор, засадим тебя в клеть, там и усмиришь свой нрав!

– Тятя так никогда не поступит, – возразила Мара, пятясь. – Он любит меня! А ты, дядька, за что же меня так невзлюбил?

Васил отбросил лозину в сторону и, тяжко вздохнув, произнес примирительно:

– Да с чего ты это взяла, глупая! Я люблю тебя! Ещё как люблю! Токмо ты Любаву сильно тревожиться заставляешь. А мне жаль её! Вон, белая вся, бледная, тебя искала. На поляну твою ходила, а тебя там нету… – В голосе Васила прозвучало раздражение. – Где ты пропадала? Я спрашиваю, а тебе словно трава не расти! Ни кровинки на щеках…