Красная омега. Часть первая. Таёжная жуть

Над деревней разливалась лиловая мгла. Огромный лунный диск ширился из-за острых верхушек елок. На его тревожном, оранжевом фоне трепыхались черные силуэты крупных нетопырей.

– Господи, – подумал Александр Иванович, – ну и ночка! В самый раз для нечистой силы!

Вспомнив о господе, он тут же перекрестился, чего не делал уже много, много лет. После этого стал осенять крестным знамением все углы в избе. Свои действия он сопровождал словами:

– Иван Креститель! Закрой все двери, окна, щели, трубу домовую…

Эту молитву он слышал еще в детстве от старой крестьянки, в военную пору, когда он и его мама, эвакуированные из Ленинграда, жили в уральской деревушке. Многие слова молитвы он позабыл и поэтому допускал отсебятину, а концовку придумал такую:

– А ты, нечисть поганая, брысь отсюда и больше не приходи! Аминь!

Немного успокоившись. Александр Иванович вскипятил воду и заварил смесь душицы, ромашки и мяты. Пока снадобье настаивалось, он опрокинул внутрь знатный рюмец водки.

Ранним утром отправился Александр Иванович по воду. У колодца он встретил Николая Ромашкина и рассказал ему о своем ночном происшествии, пытаясь при этом придать событию комическую окраску.

Однако, Николай к данному вопросу отнесся очень серьезно:– Надо меры принимать!

После срочной службы на флоте, он несколько лет трудился по милицейской части. С той поры у него остался навык: на любой непорядок реагировать решительно и немедленно.

– Какие меры? Да, и зачем? – вяло отмахнулся Александр Иванович.

– Зачем, зачем, – передразнил Николай, – да, затем!

И продолжил:

– В доме Перепрыговых раньше жила бабка Андрюшиха. И стала она жаловаться бабам, что ночью её кто-то душит. Жаловалась, жаловалась, да и повесилась. Правда, керосинила она здорово. Но все равно: с нечистой силой шутки плохи.

– Так, что же делать, Николай?

– Окольцовывать его нужно, вот что. В круг, значит, брать.

– Как это?

– Погоди, кроликам травы нарежу. Опосля и разберемся.

Домовой

Появился Николай через два часа и принес ржавое чугунное кольцо от печной конфорки. Он сказал, что кольцо правильное, что над кольцом пошептала и поплевалась его жена и что оно готово к употреблению.

Ворожба над железякой, сотворенная Галей, женой Николая, нисколько не удивила Александра Ивановича, поскольку в Гале постоянно ощущалась какая-то чертинка, или, скорее, ведьминка. Ей было уже за сорок пять, а стройности и гибкости ее стана позавидовала бы любая молодайка. Все лето, не боясь мошкары, ходила она в открытом купальнике и загорала к осени до цвета луковой шелухи. С её удлиненного лица прыскали лукавством и озорством широко открытые темные очи.

Она знала массу примет и поверий. Складно гадала на блюдце и на картах. Собирала впрок какие-то, ведомые только ей, травы. Ну, и совершенно естественно, что возле ее ног постоянно терся большой черный кот. Галя во всем была очень везучей, особенно ей повезло с Николаем. Она выбрала сильного, работящего мужика, не пьяницу и не бабника. По деревенским понятиям – золото, а не муж!

Николай-то был убежден, что это он выбрал Галю, а не она его. Ну, как же! Появился в сельском клубе этакий моряк-с-печки-бряк. Появился и положил глаз на лучшую девушку. Где уж ей было устоять? Галя Ромашкина была умной женщиной и не мешала мужу пребывать в этом заблуждении.

Николай протянул ржавое кольцо Александру Ивановичу и проинструктировал:

– На, возьми и, не глядя, брось его в подпол или куда в угол. Брось и забудь.

Ученый усмехнулся, но кольцо взял. Он прошел на кухню и забросил заговоренную железку под печку. По поводу такого важного события была откупорена бутылка местной водки. Посидев с полчасика, собутыльники разошлись довольные друг другом.

Прошла неделя, другая. Может быть, кольцо подействовало или молитва достала, но домовой больше не появлялся. Сам же Александр Иванович объяснил этот факт просто: домовой в его доме – доброе и приличное существо.

НЕПРАВИЛЬНАЯ ИЗБА

Среди домовых, кроме добрых и приличных, встречаются иногда и злые создания. Они своими каверзами отравляют жизнь людей и насылают на них разные напасти. В доме, где обосновался злюка-домовой не бывает ни мира, ни лада.

Именно такой недобрый «хозяин» обитал в избе, которую купил Дима Крюков. Изба эта была построена еще до войны лесником Ереминым. За полвека Еремины расплодились. Они жили в избе большой, шумной семьей, в которой никогда не было согласия.

Отношения между членами семьи выяснялись бурно, с использованием нецензурных выражений. Крепче и обильнее всех выражался дед Сергей. Вернее, не выражался, а просто говорил на этом жутком языке. Даже в здешних краях, где ненормативная лексика бытовала как разговорная норма, дед Сергей слыл матюжником.

Сценка с натуры. На остановке в рейсовый автобус входит невысокий седенький дедушка. Он вежливо здоровается с пассажирами. Его все знают и дружно приветствуют

– Здорово, дед Сергей!

Старик со всеми раскланивается, потом осматривается и замечает у окошка свою родственницу. Его морщинистое лицо озаряется радостью, глазки теплеют. С ласковой улыбкой он обращается к ней:

– Племянушка! Блядь ты этакая! Какого кляпа нос не кажешь?

– Все болею, дядя Сережа.

Дед Сергей обращает внимание на большой разрез её юбки:

– А юбку-то на хера размандячила?

– Для фасону.

– Ну, е. твою мать! А я то подумал, когда бзднешь, чтоб быстрее выдувало.

Наверное, никогда русский народ не очистит свой язык от этой дряни. При коммунистах-то еще налагались кой-какие ограничения на нецензурщину. А теперь даже в Думе поливают направо и налево. Раздолье матерщинникам!

Под занавес советской власти, используя разные, бытовавшие тогда льготы, и совершенно смешные цены на стройматериалы, построили Еремины в Шугозере большой дом, в котором разместились «молодые». Дед же Сергей устроился с бабкой по соседству, в бесхозной избе. Когда они переезжали на новое место жительства, то «хозяина» из старого дома,

вопреки деревенским порядкам, с собой не взяли. А зачем его брать? Кроме

разных пакостей они от него ничего больше не видели. Домовой, видать, сильно обиделся. Как показали дальнейшие события, его и так-то не мягкий характер совсем испортился.

Еремины дали объявление о продаже своей освободившейся избы. Покупателей не нашлось, и они сдали её в аренду охотникам-промысловикам.

Камарские леса и долы изобиловали зверьем и птицей. Прямо из деревни можно было наблюдать, как потрошат совхозное картофельное поле кабанихи со своими полосатыми поросятками. По утрам вдоль кромки леса элегантно рысил лось. Зайцы, спасаясь от лис, врывались в деревню, гулко ударяя лапами в плотную дорогу.

Часто по задворкам шастали одинокие волки в надежде поживиться собачатиной. Когда совхоз засеял овсом поле возле шоссе, то медведи, для сокращения пути к любимому лакомству, перли ночами прямо через Камары. Барсуки, рыси, росомахи и разные там еноты, из-за своей осторожности в деревню не заходили, но камарцы часто их встречали в лесу.

Над деревней пролегали трассы птичьих перелетов. Весной и осенью над Камарами проплывали неисчислимые стаи и косяки уток, гусей, лебедей. Севернее деревни воздушные путешественники приводнялись на широкие речные заводи и многочисленные озерца для отдыха и кормежки. Много было и боровой дичи.

И при таком обилии живности добыча охотников, обосновавшихся в избе Ереминых, обычно была скромной. Удрученные добытчики поражались небывалому невезению. Камарцев же это нисколько не удивляло: какое там везение, если живут охотники в неправильной избе.

В тот дождливый, осенний вечер они вышли из леса промокшие, измотанные и злые. Добыча была пустяковой. Не заходя домой, попросили охотники тетку Дарью отпустить им водки. Та отомкнула окованную железом дверь маленького домика, построенного лет тридцать тому назад силами Потребсоюза.

В домике размещалась продуктовая лавка. Раньше она работала регулярно и имела постоянного продавца. После того как деревня опустела, доход от лавки резко упал, и держать продавца стало невыгодно. Тогда-то и уговорили Дарью Авдеевну быть продавцом, практически на общественных началах. Она не сидела в лавке, а открывала её по необходимости, по просьбе односельчан. Основными продуктами в лавке были водка и дешевое вино, а также макароны, крупа ну и, конечно, хлеб. Тетка Дарья продала охотникам требуемое количество бутылок и заперла лавку.

Ближе к ночи, очевидно от огорчения, хлебанули охотнички немеряно и даже больше. Настолько больше, что у одного из них начались галлюцинации. Ему привиделись немцы, в смысле – фашисты, которые сидят за столом и собираются его, советского партизана, расстрелять.

«Партизан» медленно прошел в угол, где стояли ружья, зарядил свою «тулку» и решительно направил стволы на сидящих за столом добытчиков:

– Руки вверх, гады! Всех перестреляю!

Рядом оказался один из охотников. Он изловчился и снизу ударил ногой по стволам. Ружье дернулось и жахнуло зарядом дроби в стенку так, что щепки полетели. Вмиг протрезвевшая компания навалилась на «партизана». Сначала, его как следует отдубасили, а затем связали и бросили в чулан. Через два дня охотники насовсем покинули Камары. Говорили, что они подались за Пашозеро.

Изба лесничего снова опустела. Она угрюмо и неприкаянно стояла на краю деревни. Деревенские старухи поговаривали о каких-то стуках, которые иногда раздаются в покинутом доме и боязливо обходили его стороной.

ХОХЛЫ-ЛЕСОРУБЫ

Всю зиму неправильная изба простояла пустой. А весной в ней поселилась бригада лесорубов с Украины. Для погрузки леса и для его транспортировки до железной дороги привезли украинцы с собой тяжелую технику. Кстати, эта-та тяжелая техника и раздолбала до невозможности камарскую дорогу.

Девять хохлов (так называли лесорубов в деревне) поставили в избе девять раскладушек, сложили в общий ларь крупные бруски сала, ссыпали из своих кутулей в один мешок золотистую цибулю и приступили к работе. Рано утром они топали на лесные делянки, где валили сосну и ель.

Спиленный лес прямым ходом отправлялся на Украину. Тогда с этим вопросом проблем не возникало. В Беловежье для выпить и закусить еще

не съехались три соловья-разбойника. До их встречи, а значит и до развала Союза, еще оставалось некоторое время. Поэтому братские республики спокойно черпали природные ресурсы России, как свои.

Возвращались лесорубы в деревню вечером часов в семь. К их приходу тетка Дарья заранее отпирала лавку. Ассортимент приобретаемых ими продуктов был не велик: девять буханок хлеба, через раз – ящик портвейна, несколько банок овощных консервов (мясных консервов никогда не было в продаже), да иногда 3—4 бутылки водки.

Прийдя домой, украинские хлопцы разжигали плиту и ставили на неё большой чайник. Пока чайник закипал, они усаживались за стол и под портвейн уплетали сало и цибулю с хлебом, затем приступали к овощным

консервам с картошкой или разогретыми на плите макаронами. После чего пили чай и укладывались спать.

Простой и даже суровый образ жизни, который вели лесорубы, импонировал камарцам. Но они немного жалели своих хохлов, полагая,

Руки вверх, гады!!!

что те страдают от отсутствия в их рационе традиционных украинских блюд.

Ведь всем известно, что украинцы – большие любители смачно и основательно поесть.

Правда, камарцы знали об этом лишь понаслышке, поскольку на Украине не бывали и тамошних разносолов не едали. А вот Женя Иркутский, неверная жена которого выросла на Запорожье, бывал и едал.

Он аппетитно рассказывал группке мужиков, маявшихся на окраине деревни:

– Приедешь в гости к теще – тебя сразу за стол. А за столом сродственники, да все веселые, да все юмористы. На закуску каждому по селедке. К селедке в огромном блюде крупно нарезанные помидоры, огурцы, лук, перец и разнообразная зелень. Весь этот натюрморт обильно орошен ароматнейшим маслом, только что доставленным с местного Олийзавода. Тут же сырая икра из синеньких, перчики фаршированные, кабачки, запеченные с красненькими и залитые яйцами и еще много чего. После закуски, конечно же, борщ. Рассказывать, что это такое – зря тратить время. Его нужно есть!

Ни одна поваренная книга не может передать всех тонкостей приготовления этого блюда. И понятно почему. Так, например, ни в одном рецепте украинского борща не упоминается такой ингредиент как затовчка. Наверное авторы книг о вкусной и здоровой пище даже и не знают, что это такое. А затовчка по-запорожски – это тщательно, с солью растолченные кусочки сала и чеснока, причем сало должно быть старым, пожелтевшим. Кипящий борщ с опущенной в него затовчкой начинает испускать такие плотские эманации, что не отведать его просто невозможно.

За борщом – естественно, вареники. Самые разные: и с мясом, и с творогом, и с вишнями. Да под сметану. А сладкие вареники – под мёд.

Завершается обед фруктовым узваром, к которому хорошо идут булочки с маком, и разные штучки из слоеного теста. После узвара желающие пьют чай или молоко с коврижками и вареньем…

– Поживешь так с недельку, – заключил Женя, – а потом удивляешься: почему это причиндалы из-за пуза стали не видны?

Присутствовавший тут же Юра Перепрыгов сглотнул слюну и усилил тезис о неравнодушии украинцев к доброму харчу. Он, как и большинство камарцев, на Украине не бывал. Поэтому его выступление носило чисто аналитический характер:

– Знаешь фольклор народа – знаешь его характер. Именно в образцах народного творчества просматриваются моральные приоритеты нации. На Украине поют много красивых песен. Некоторые из них очень любопытны. Как вам нравиться такой песенный сюжетец? Едет хлопец с дивчиной. Они едят с сыром пироги, ну, то есть, с творогом. Нападают на них разбойники. Хлопец их умоляет: «Возьмите дивчину, но оставьте с сыром пироги».. Песня, понятно, шуточная, но всем известно, что любая шутка базируется на фактической основе. Кавказцы, например, подобных песен не поют, хотя поесть и выпить тоже не дураки.

Александр Иванович поддакнул Юре и углубил тему, подчеркнув, что украинцы не могут удержаться от поглощения вкусной пищи даже в тех случаях, когда крайне необходимо быть в форме:

– Довелось мне однажды быть в Киеве. В командировке. Наш институт курировал местный завод, производивший для всего Союза громоздкие, но очень дешевые мусоровозы.

В один из свободных вечеров я отправился в оперный театр. Давали «Орфея и Эвридику» Глюка. Эту оперу мне раньше слышать не приходилось, поэтому я решил ликвидировать данный музыкальный пробел.

Программку я покупать не стал, так как немного помнил миф об Эвридике, а имена певцов, занятых в спектакле, мне ни о чем не говорили.

Отзвучала увертюра, пошел занавес. Из-за кулис выплыла очень тучная, пожилая певица, замотанная в белые ткани. Сначала было непонятно, кого она изображает, так как ария исполнялась на украинском языке. Но по тому, как часто звучало из её уст имя Эвридики, я решил, что пожилая актриса – это Эвридикина мама. Однако, вскоре выяснилось, что это вовсе не мама, а юный Орфей.

Через некоторое время на сцену под нежные звуки флейты грузно вышла еще более толстая женщина и начала петь. Это была Эвридика. Певицы пели хорошо. Оркестр звучал очень стройно. Музыка была по-немецки добротна. Поэтому я решил не уходить из зала и дослушать оперу до конца. Чтобы не видеть, как жирные и очень пожилые дамы тщатся изображать из себя юных влюбленных, я взял и опустил голову. В середине спектакля шум в зале заставил меня поднять глаза и взглянуть на сцену. От увиденного я весь как-то сжался и застыл в изумлении.

На сцене царила напряженка. Там духи тьмы пытались утащить усопшую Эвридику в тар-тарары. Духов изображали артисты балета в черных трико. Они, как муравьи, волокущие в муравейник большую гусеницу, облепили со всех сторон тушу певицы. По замыслу режиссера духи должны были вознести Эвридику вверх и на вытянутых руках резво унести её куда надо.

Шум в зале возник от того, что первая попытка подъема Эвридики оказалась неудачной. Из-за кулис на помощь осрамившемуся кордебалету выбежали еще два муравья. Вторая попытка удалась. Духи подняли-таки Эвридику и, пошатываясь, занесли её в освещенную красным светом картонную пещеру. Зал облегченно захлопал. Так обычно рукоплещут в цирке, после удачно выполненного трюка.

А программку-то я зря не приобрел. Оказалось, что либретто оперы принципиально отличается от мифологического сюжета.

Народ посмеялся над повестушкой коммунальщика. Кое-кто еще пытался добавить пару слов по данной теме, но за братьев-украинцев вступился Коля Ромашкин:

– И чего это вы напустились на хохлов? Ну, любят люди поесть. Что здесь плохого? Любят – значит аппетит хороший. А хороший аппетит имеют только здоровые, крепкие, работящие люди. Це ж гарно. Хотя, конечно, менять девку на пироги – явный перебор.

Обговорив гастрономическую тему, мужики замолкли, но не разошлись. Они продолжали топтаться на краю деревни, возле бывшей избы Ереминых. По всему было видно, что люди чего-то ждут.

Ожидание их не обременяло. Теплое лето подзолотило деревню: во всю цвели лютики, одуванчики и еще какие-то густо-желтые цветочки. В воздухе парила истома и благодать. Делать ничего не хотелось, да и дел-то особых не было.

НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС

Мужчины продолжали бы и дальше бесцельно маяться, не заметь один из них отделившуюся от леса человеческую фигуру. Они знали, кому принадлежала эта фигура. Утром по своим делам отправился в Шугозеро Василий Глебов (сын утонувшего в камарской дороге Андрея Глебова). Деревенские любители пива поручили ему купить для них некоторое количества этого напитка. И вот теперь он возвращался.

Ожидавшие посланца люди примолкли и не развязывали языков до тех пор, пока в руках у них не появилось по темной бутылки. А затем, потягивая прямо из горлышка горьковатую влагу, повели камарские граждане обстоятельную беседу. Но не о видах на урожай и не о лесных пожарах, дым от которых синеватой пеленой затягивал дали. А пустились они в обсуждение очень насущной для Камар проблемы: имеют ли юридическую силу положения Ништадтского мирного договора, по которому Швеция передала России в 1721 году свои владения в Прибалтике.

В ходе дискуссии выяснилось, что народ не только смутно представлял историческую картину, сложившуюся в Остзейском крае почти триста лет тому назад, но и в недавних-то событиях разбирался слабо. Спасибо политически грамотному Александру Ивановичу, который немного просвятил самоуверенных дискутантов:

– Швеция не передала Прибалтику России, а продала. Петр I за Лифляндию и Эстляндию отвлил шведам 20 миллионов ефимков. По тем временам огромные деньги.

– А зачем он покупал, если земля и так была им завоевана? – удивился Николай.

– Чтоб все было чин-чинарём, я думаю. По закону. На веки-вечные.

– На вечные – то веки не получилось.

– Это не вина Петра. Здесь большевички лопухнулись. В 1918 году латыши и эстонцы, никогда не имевшие государственности, объявили себя независимыми от РСФСР, объявили и сразу же поцапались с Красной Армией. Затем они с помощью немцев и беляков вытеснили красных со своих территорий и даже вступили на земли России, а эстонские подразделения дошли в рядах армии Юденича аж до Петрограда.

– Смотри-ка ты! Выходит прибалты в рядах СС, да против России, да на её территории – это не ноу-хау. – заметил Юра.

– Выходит так. В 1920 году совершенно нелегитимное ленинское правительство, – продолжил свою просветительскую лекцию Александр Иванович, – явно незаконно признало независимость новых прибалтийских республик. Оно фактически аннулировало Ништадтский договор, лишившись тем самым прав на Эстонию и Латвию. Ленинцы не только отказались от Прибалтики, но еще и прирезали новым государствам по куску российской земли с гороодами Печора и Ивангород. Cпасибо Сталину: он исправил большевистский ляп…

Обсудив прибалтийскую тему, обратились камарские патриоты к другому волнующему вопросу: «При выходе из Союза возвратит ли Украина России русские восточные области и Крым?» Возник шумный и продолжительный спор. В этот нервный разговор о судьбе бывших российских территорий, незаконно (по мнению большинства камарцев) «подаренных» Украине, вклинился Иркутский:

– Чудаки! Вы плохо знаете хохлов. Что им в руки попало, то пропало. Они сами с гордостью говорят, что даже такие оборотистые люди, как евреи, в вопросах ловкачества и близко с украинцами не стоят. Поверьте мне, Украина вцепилась в Крым, как вошь в кожух, и хрен она что-либо вернет. Милостей от неё не дождешься.

– Еще товарищ Мичурин говаривал, что милостей не нужно жадать, их нужно брать, – возразил Глебов.

– И как же, Васенька, ты возьмешь Крым? – поинтересовался Женя.

Глебов немного помолчал, а затем начал варьировать:

– Можно запустить на полуостров наших вояк, или замутить небольшую революшку, или организовать референдум, или еще что-нибудь. Вариантов много… Было бы желание…

Еще год назад любой человек, услышав азартные камарское разговорчики на национальные темы, премного бы удивился: «Что этим деревенским нужно от Латвии, от Украины?».

Нынешним же летом, когда активно задымил заложенный большевиками в основание СССР взрывчатый заряд замедленного действия, подобные разговорчики не возникнуть просто не могли. Этим взрывчатым зарядом являлся комплекс актов, которые зиждились на ленинском постулате о праве наций на самоопределение. Пришло время, и самонадеянные нации начали резво самоопределяться. Да! Видать зря не согласился товарищ Ленин с обоснованным предложением Народного комиссара по делем национальностей, который настаивал на включении национальных окраин в состав РСФСР как автономий, без права выхода из федерации.

В конце восьмидесятых духом самоопределения был пропитан воздух степей. гор, лесов. Все видели, что великая социалистическая империя, составленная из большевистского изобретения – союзных республик, опасно расшатывается, что братские народы намереваются борзо разбежаться по национальным закуткам. А тут еще загоношились, поощряемые российским Президентом, российские же автономии, эти искусственно созданные большевиками, якобы национальные государства, которые нацелились пообъявлять себя республиками и потребовать независимости. Запахло развалом уже и России.

Вот обо всём этом и рассуждали камарские патриоты, попивая пивко и лениво отмахиваясь от мошкары. Первую скрипку в здешнем политическом ансамбле играл Александр Иванович. Это было закономерно. Ведь не случайно же его портрет, в свое время, гордо красовался среди других одиннадцати портретов лучших пропагандистов района на Доске почета в Невском райкоме КПСС.

ФЛОТСКИЙ МОТИВ

Черная полоса в жизни украинских лесорубов началась с середины лета. В последнее воскресенье июля у них утонул в болоте трелевочный трактор. День, когда это произошло, запал камарцам в память вот почему.

В то утро каждый житель Камар, обыденно обозревая окрестности, натыкался взглядом на непривычный для деревни объектик. Над крайним от леса домом на длинном флагштоке трепетал в небе какой-то бело-синий флаг. Это для всех флаг был «какой-то», а Николай Ромашкин сразу же различил, что над Камарами развевается военно-морской флаг Советского Союза. И тут же вспомнил, что сегодня последнее воскресенье июля, что сегодня праздник. День Военно-морского флота.

В доме, над которым бился флаг, проживал отставной флотский офицер Алексей Георгиевич Барсуков. Неизменно вежливый, предупредительный он жил несколько обособленно, ни с кем не вступая в заметно близкие отношения. По имени отчеству обращались к нему лишь Ромашкины. Деревенские старухи звали его Ляксеем, молодежь – дядей Лешей, а остальные граждане величали Барсукова просто Георгичем.

На протяжении всей своей службы носил Барсуков морскую форму и имел при увольнении в запас флотское воинское звание капитана второго ранга. Тем не менее, настоящим моряком он не был.

Его воспитывали-то, учили и готовили к корабельной службе, но офицерскую лямку он тянул не на корабле, а на берегу, в недрах Технического управления флота. Правда, попал он в Техупр не сразу.