Гардемарины. Ломаные грани курсантства

Кстати, бассейн использовался не только для технических нужд. При необходимости он становился орудием наказания. В него «макали» в одежде курсанта, чем-то огорчившего своих товарищей, например, поведавшего ложную информацию.

Барсуков учился не очень блестяще. Сказывалась недостаточная подготовка, полученная им в вечерней школе рабочей молодежи. Перед каждым экзаменом он жутко мандражил. Зная с какой легкостью сдает экзамены Шонс и его компания, Лешка однажды попробовал выведать у него секрет этой легкости. Шонс усмехнулся и уклончиво изрек: «Я бы мог осветить проблему, но тебе это не поможет, поэтому воздержусь»

Народ осознавал, что бездвоечная группа проворачивает на экзаменах какую-то загадочную махинацию. Многие стремились выведать тайну умников, но напрасно: те только смеялись в ответ и советовали больше полагаться на голову, а не на чугунную задницу. Так они ответствовали, потому что железно поклялись: вплоть до сдачи последнего экзамена о плутовской технологии никому ни слова.

Когда они давали такой обет, то представляли, что до последнего экзамена вечность. Но годы пролетели быстро. И вот уже сдан последний экзамен. И вот уже поезд мчит мичманов-выпускников к Черному морю на преддипломную стажировку. Настроение у курсантов было отменное. Закончились постылые лекции, пришел конец пятилетнему казарменному существованию. Впереди два месяца морского ничего не делания, затем написание дипломного проекта, защита его и вот они золотые погоны, и вот он заветный ромбик.. Юноши под звон стаканов безмерно радовались такому раскладу.

Преждевременно-то слишком радоваться не стоит. Судьба – дама хмурая, ликование не в её вкусе. В жизни, а тем более морской, все может случится не так как первоначально предполагается.

Севастополь встретил выпускников ярким солнышком. В Северной бухте, как на празднике, стояли красивые корабли Черноморского флота. На один из них, а именно на линкор «Новороссийск» и были расписаны наши стажеры. Стояла теплая осень 1955 года.

Ребятам жутко повезло. За несколько часов до взрыва линкора они, закончив стажировку, покинули борт «Новороссийска».

Бриллиантовый узел

РОМАНТИКА

Кто видел в море корабли

не на конфетном фантике

Кого стригут. как нвс стриги,

тому не до романтики.

Флотский фольклор

Лёшка Барсуков очень хотел научиться плясать. И не вообще дрыгать ногами, а лихо отбивать чечётку флотского «Яблочка». Училище имело большой танцевальный ансамбль, куда и записался первокурсник Барсуков, чтобы удовлетворить свои балетные запросы.

Оказалось, что бить чечётку это не так-то просто. У Лешки заплетались ноги, они не успевали за музыкой и, вообще, как плясун он был никакой. И, тем не менее, руководитель ансамбля включил его в состав танцоров, которые в предстоящем праздничном концерте исполнят массовую матросскую пляску.

Конечно, не в основной состав, а в кордебалет. Так высокопарно называл руководитель ансамбля новичков и неумёх, располагавшихся большой дугой на заднике сцены и призванных создать массовость и обеспечить поддержку танцорам.

Большая приборка

Кордебалет хлопал в ладоши, притопывал, а в финале делал выпад вперед, выбрасывал правую руку и орал: «Ха-а-а!». Только это «ха» и получалось у Лешки. Поняв, что танцора из него не получится, он покинул ансамбль, чтобы заняться другим видом искусства.

Разных кружков, студий, коллективов в училище было много. Но ни хор, ни театральная студия, ни кружок по изучению архитектуры Ленинграда его не привлекли, а подался он а поэтическую студию.

Руководил студией известный ленинградский поэт. Он часто сетовал на то, что студия не пользуется популярностью, что студийцев очень мало, что для морского контингента это неестественно. Для популяризации кружка он проводил поэтические вечера, выставки стихотворных книжных новинок, то есть. старался. Но курсанты как-то не зажигались.

Для поднятия авторитета студии её руководитель предложил руководству училища провести среди курсантов конкурс на лучшее стихотворение. Руководство прислушалось к мнению поэта. Поэтическое состязание было объявлено. За первые три места назначили очень щедрые премии.

Лешка любил поэзию. За это он был благодарен своей школьной учительнице по литературе и русскому языку Зинаиде Яковлевне Раз, которая, защитив кандидатскую, а затем и докторскую диссертации долгие годы возглавлял кафедру педагогики а институте им. Герцена.

Однако, при большой любви к поэзии Лёшка стихи о море не особенно привечал. И вот почему. Стихи, которые сочиняли моряки, (поэтические дилетанты, конечно), были, с морской тачки зрения, правильные, но какие-то скучные, однообразные с очевидными, избитыми рифмами типа туман-капитан, тросы-матросы, океан-ураган и т. п. Стихотворения же дипломированных поэтов (не моряков, конечно) о море – это яркие вещи, но неправильные и в большинстве случаев поверхностные, так как поэты не в курсе флотской жизни, не знали особенностей моряцкого обихода.. Этим грешили поэты в прошлом, грешат и теперь.

Например, у Н. Ивановой:

«На мачте наш трехцветный флаг. На палубе стоит моряк…»

Поэтесса явно не знает, что государственный флаг поднимается на грот-стеньге (на мачте) только перед вступлением корабля в бо, при этом моряки на палубе не стоят, а находятся на боевых постах. На гражданских судах государственный флаг носится на кормовом или носовом флагштоке.

Или у В. Высоцкого о пароходе:

«Был шторм. Канаты рвали кожу с рук, И якорная цепь визжала чёртом…»

Ярко, конечно, но при шторме и канаты, и тросы, и якорная цепь обездвижены.

Или у С. Есенина:

«Корабли плывут в Константинополь…». Известно, что корабли не плавают, а ходят («В даль голубую все ушли корабли…».

Или у Ю. Данцигера;

«Якорь поднят, вымпел алый Реет на флагштоке…»

На флагштоке может реять либо флаг, либо гюйс. Вымпел реет на грот-стеньге.

Подобные примеры можно приводить и приводить, но хватит, а то ещё в снобизме обвинят. Хорошо, что цивильная публика не замечает эти ляпы, но морякам они не по нутру.

Лешка решил принять участие в объявленном в училище конкурсе на лучшее стихотворение на тему: «Морская романтика + патриотизм», но ради шутки сочинил он не нормальное стихотворение, а пародию на непрофессиональный стих о море:

Военно-морской флаг СССР

Лобзал взволнованный прибой

Причал соленою губой.

А меж снастей струился бриз,

Как неожиданный каприз.

На кранцах боцман-горлопан

Вымбовкой осаждал туман.

Чтоб боцманский не слышать мат,

Забрался юнга в свой шпигат.

Он вместо девушки под бок

Подсунул комингса моток.

А на ревун, чтобы не выл,

Хороший пиллерс положил

Протер по утру правый глаз.

На стеньге поднят жвака-галс.

А на флагштоке – флаг «покой»

Укрылся юнга с головой.

Еще не время склянки бить.

Минеры шли торпеду мыть

Метался в трюме кочегар:

Куда-то делся мятый пар.

Лишь у рогатых тишь и гладь:

Заткнули пушки и в кровать.

Как рында полдень отобьёт,

Пойдут на гафель пить компот.

Бакланы кружат над кормой.

Утих взволнованный прибой.

На дембель можно болт забить

И вечно Родине служить.

Удивительно, но Лешкина поделка заняла третье место

.

На призовые деньги он в букинистическом магазине на Литейном купил сборник стихов Гумилева. Купил из-за стихотворного цикла «Капитаны», стихи которого ему очень нравились. Сидя в трамвае, Барсуков наслаждался романтической поэзией. Когда он дошел до:

«…Или, бунт на борту обнаружив,

Из-за пояса рвёт пистолет,

Так, что сыпется золото с кружев,

С розоватых брабантских манжет…»,

то понял, что такое ему никогда не написать, что с поэзией нужно завязывать и переключиться на что-либо более прагматичное.

Он переключился на роман с интригующим названием «Запах гниющих водорослей».

БРАВО, ТЁТЯ ТАНЯ!

Присяга Пушкин. 2017 год

Не знаю, как сейчас, при демократах, но при коммунистах на кораблях не воровали. Кроме артиллерийских погребов, рубки секретчика и кладовой мокрой провизии (там хранился спирт), все остальные корабельные помещения, шкафы, рундуки замков не имели. Не только в кубриках, на и в офицерских каютах все было открыто. А когда приборщики кают находили на палубе выроненные тем или иным офицером деньги или документы, они непременно оповещали об этом их хозяина.

Прибывавших из учебки салаг встречал на корабле боцман. Он первым делом знакомил молодых с кораблем. Показывал где, что и как. После такой поучительной экскурсии боцман собирал новичков на баке и проводил с ними разъяснительную беседу. Молодежь слушала и запоминала, что на корабле можно делать, что нужно делать и чего делать нельзя.

На корабле много чего делать нельзя. Например, нельзя садится на краску, плевать за борт, свистеть на верхней палубе, поминать черта и т.д., но, самое главное, на корабле ни в коем случае не стоит воровать.

Поэтому, завершал боцман свою беседу, обычно, следующим образом: «Некоторые из вас имели на гражданке разные скверные привычки. Рекомендую с ними расстаться. Особенно это касается тех кто прежде подворовывал. На корабле все открыто, никто ничего не прячет. Некоторых это может соблазнить. Так вот знайте: матросики вора обязательно вычислят, но обращаться в правоохранительные органы не станут. У них своё правосудье. Однажды в штормовую ночь вора смоет волной за борт. Стихия. Несчастный случай».

В Военно-морском училище, куда поступил учился Лешка Барсуков, подобных бесед не проводили. А, напрасно. Уже на втором месяце обучения у курсантов-первокурсников стали пропадать деньги.

Всегда наличие вора в коллективе угнетающе действует на людей. Вот и курсантская рота, пораженная этим недугом, завяла, затихла, насторожилась. Народ шушукался, строил домыслы, выдвигал подозрения.

Больше всех в хищении денег подозревался Лешка Барсуков. Ну, как же! На фоне пай-мальчиков из порядочных семей Лешка выглядел очень жиганисто: недавний работяга, бывший беспризорник, детдомовец. Его ненормативная лексика, пристрастие к махорке, которая пачками лежала в курилке, некоторая замкнутость при общении с товарищами дополнительно усиливали подозрение.

Лешка всей кожей чувствовал негативное к себе отношение со стороны сокурсников. Это его страшно угнетало. Он постоянно думал как обелить себя перед товарищами. Он постоянно проворачивал в голове различные способы разоблачения вора. Но все эти придумки лопались как мыльные пузыри при соприкосновении с реальностью.

Он даже пробовал бдеть ночами, настороженно наблюдая за сонной казармой. Но из этого ничего не получалось Молодой организм бодрствовать не желал..

Лёшка думу думает

Воровать же было очень легко. У курсантов конечно же не было сейфов. Деньги они хранили у себя в тумбочке или под подушкой. Для вора раздолье. Ну и кроме того не поставишь ведь дневального возле каждой курсантской тумбочки. Но Барсуков все равно напрягал мозги. И не зря.

В Ленинграде разразилась эпидемия очень коварного гриппа. В связи с этим в училище был объявлен месячный карантин. К большому огорчению курсантов выход в город был запрещен. Вот тут-то Лешку и осенило. Но то, что он придумал, в одиночку осуществить было невозможно. Нужны были помощники. Свой идеей он поделился со старшиной роты.

Старшина роты – это сам авторитет. Он был на четыре года старше своих товарищей, он отслужил срочную и год сверхсрочной в должности старшины машинной команды на «Сметливом», ну и плечи имел широкие, если что.

Выслушав Лёшку, старшина долго соображал, а затем изрек: «Хлопотное это дело, но вроде бы беспроигрышное. Есть смысл попробовать. Позови ко мне нашего казначея».

Заинтересованное трио: старшина, Лешка и ротный казначей, приступило к осуществлению Лешкиной задумки, суть которой заключалась в следующем.

После получения казначеем денег в кассе на всю роту, эти деньги нужно было сразу не раздавать курсантам, а прежде пометить. Купюры метились буквами, цифрами, специальными значками, разными для каждого курсанта. После чего казначей, проявляя сообразительность и проворство, раздавал деньги так, что у каждого курсанта оказывалась стопочка денег, тайно помеченных его индивидуальным знаком, то есть, каждый курсант имел как бы собственную валюту. А дальше – элементарно.

Поскольку училище сидело на карантине и в увольнение в город никого не выпускали, то тратить деньги можно было только в курсантском буфете. Буфетчица тетя Таня всех первокурсников уже знала в лицо и по фамилии. Они часто покупали снедь в буфете в долг, и у буфетчицы была на них заведена специальная тетрадь.

Старшина роты ввел тетю Таню в курс событий, вручил таблицу специальных значков, которыми были помечены курсантские деньги и попросил её незаметно, но внимательно рассматривать купюры, получаемые от курсантов его роты. Если она обнаружит, что какой- либо курсант расплачивается чужими купюрами, то пусть немедленно сообщит об этом старшине. Тетя Таня согласилась, но с неохотой: это же напрягаться надо.

Схема, разработанная Лёшкой Барсуковым, сработала. В первую же ночь после выдачи очередного денежного довольствия сразу у двух курсантов пропали деньги, а уже к концу недели воришка был изобличен. Чужой «валютой» расплачивался в буфете Василь Остапенко.

Все были в отпаде. Уж на кого, кого, а на Ваську никто не грешил. Остапенко был веселым парнем, дружил с половиной роты, помогал отстающим курсантам постигать научные премудрости, делился гостинцами, которые присылала кму мам с Украины..

Он очень любил Украину. По вечерам, сидя на подоконнике, тихо под аккомпанемент гитары напевал украинские песни. Гордился запорожскими казаками. У него под обложкой комсомольского билета хранился вчетверо сложенный листок с переписанным текстом письма запорожцев турецкому султану.

Как-то Лёшка попросил Ваську дать почитать запорожское послание. Остапенко с готовностью согласился. Лёшка прочёл и удивился: и чего это украинцы гордятся этим письмом, ни смысла, ни слога – одни ругательства.

Васька, при всей своей открытости был слегка плутоват и хитроват. Оправдываясь, он говорил: «Это наша национальная черта. Не зря говорится, что, где хохол прошел, там жиду делать нечего».

Такая характеристика – наверное, перебор,, хотя определённой ушлости у украинцев не отнимешь. В советское время, угождая Кремлю, Украина была чемпионом по количеству памятников Ленину. В наше время Украина, как ярая сторонница Запада лидирует по отсутствию указанных памятников.

Начальник училища не стал отдавать Остапенко под суд, а отправил его дослуживать срочную на Северный флот, резонно полагая, что там он либо избавится от своего порока, либо искупается в прохладных водах Баренцева моря. А тете Тане за её решающий вклад в дело по разоблачению воришки курсанты преподнесли флакон модных в то время духов «Красная Москва».

Просматривая новости Барсуков наткнулся на знакомую фамилию. Сообщалось, что на Украине снесен очередной памятник Ленину. Вандалами, прикрывавшими лица черными масками, руководил местный активист Правого сектора Василь Остапенко. «Не тот ли это Остапенко, который деньги у курсантов воровал? – подумал Барсуков.

– Нет, это наверное другой. Тот-то Василь староват будет для правосека.

Фламандская петля

ЗАПАХ ГНИЮЩИХ ВОДОРОСЛЕЙ

Крейсер «Красный Крым»

На Лешку Барсукова накатило. Он решил стать писателем. Для пробы пера выбор пал ни на новеллу, ни на рассказ и даже ни на повесть. Замах был сделан сразу на роман. Он уже и название придумал – «Запах гниющих водорослей». Название с подтекстом. Для умных. Мол сочинение на морскую тему, но с негативом.

А морского негатива скопилось у него очень много. Прежде такого не было. Прежде все морское в его сознании было окутано флером романтики, духом благородства и чести. Даже такие морские подонки как пираты вызывали у него определенный интерес, особенно флибустьеры и корсары. Лешка с большим удовольствием изучал жизнеописания знаменитых флотоводцев, удивляясь тому, что среди адмиралов было много евреев. Вон и Черноморским флотом командовал одно время Эдуард Самуилович Панцержанский, жизнь которого прервалась на Коммунарке. К слову, что-то нке везло командующим Черноморским флотом. Там в тридцатые один за другим были расстреляны 6 флотоводцев.

Изучал Лешка и морские сражения, и морские катастрофы, и истории знаменитых кораблей, таких как «Баунти», «Золотая лань», «Виктория». А еще он знал названия парусов и элементов рангоута типа крюйс-трюм-рей, фор-ундер-лисель, грот-бом-брам-стеньга. Это так шикарно бросить:

– Подтяни грот-стаксель!

– Чего?

– Клапан, говорю, застегни – исподнее видно.

– А! Пижонишь ты, Барсук.

Короче, в его юношеских мозгах флотская жизнь была сильно романтизирована. И вот этот романтик попадает на реальный флот и на реальный боевой корабль. И не просто на корабль, а на крейсер. И не просто на крейсер, а на гвардейский крейсер «Красный Крым».

Первоначально-то крейсер был девушкой «Светланой». Революция изменила его пол и стал он «Крымом» и даже красным. Да и правильно. Не любят моряки названий женского рода. Несчастливые они. Вон сестра «Крыма» однотипная с ним «Червона Украина» в родной бухте, возле Графской пристани получила две бомбы и затонула.

А «Красному Крыму» как и его брату «Красному Кавказу» повезло. Уж где он только не участвовал, И в обороне Одессы, и в обороне Севастополя, и в проведении Феодосийской десантной операции, и в обстреле позиций неприятеля. И все это при господстве в воздухе немецкой авиации. Но повезло, уцелел.

Именно повезло. Ведь этот легкий крейсер и близко не стоял, скажем, с линкором «Ямата», в который американцы всадили 13 авиабомб и 10 торпед, а он все держался. И только взрыв носового артиллерийского погреба прекратил его существование. Погибли 2063 моряка.

Легкие же крейсера типа «Светлана» были очень уязвимы. Вон, как уже указывалось, «Червона Украина» получила две бомбы и пошла пускать пузыри. И «Красный Кавказ», которого по старости определили в корабль-мишень, при попадании в него крылатой ракеты, разломился и затонул. Поэтому можно сказать, что ходил «Красный Крым» под счастливой звездой и под умелым управлением своего командира, капитана первого ранга Зубкова А. И.

Вот на палубу этого счастливого корабля светлым майским утром вместе со своими сокурсниками и ступил курсант-романтик Алексей Барсуков для похождения первой в своей жизни морской практики. Когда все практиканты поднялись на борт крейсера, руководитель практики построил их в две шеренги на правом борту, чтобы огласить план дальнейшего их существования. Но огласить не успел: вдоль строя, почти бегом, проследовала группа матросов, сопровождавших носилки, на которых бездвижно покоился моряк с залитой кровью головой. Хорошо еще, что несчастного несли не ногами вперед. Как позже стало известно – матрос полез по скоб-трапу на марс фок- мачты и сорвался.

Этой сценой, в последствие, и решил Лешка открыть свой эпохальный роман о гниющих водорослях. Чтобы лучше прочувствовать экстремальность ситуации он однажды в свободное время решил подняться на марс. Сначала-то он считал, что в этом подъеме ничего экстремального нет: перебирай ногами и руками стальные скобы и все. Но чем выше он поднимался, тем гуще по спине пробегали холодные мурашки, тем чаще противно замирало внизу живота, руки становились какими-то не то чтобы ватными, но не очень послушными. Хотелось немедленно спуститься вниз. Но он в фатальном настрое упорно лез наверх.

Марсы крейсера «Красный Крым»

Добравшись до цели Лешка разлегся на железной площадке, с отвращением представляя как он будет спускаться с этого чёртова марса. Но, слава богу, спустился. Спустился и решил, что он никогда больше не полезет ни на какую верхотуру.

Такое решение его огорчило. Выходило, что он фиговый моряк. Вон настоящие-то моряки летали по вантам как обезьяны, быстро добираясь до самых верхних рей, где лихо брали рифы или убирали паруса, раскачиваясь вместе с мачтой над смертельной пропастью.

По мере прохождения практики, негативных фактов накапливалось все больше и больше. Тут и крысы с тараканами, и дурь с четырехчасовой драйкой верхней палубы, и матросская годковщина, и грубость господ офицеров и т. д. Несмотря на накапливание фактов, процесс написания эпического произведения никак не сдвигался с мертвой точки. Оказалось, что написание романов – дело очень непростое. Позднее, захваченный вихрем забот, Барсуков вообще забыл о своём юношеском литературном заскоке.

Однако время шло и жизнь дописала ненаписанный Барсуковым флотский роман, когда от ранее мощного и красивого Черноморского флота не осталось даже запаха гниющих водорослей. Когда турки со своими 14-ю подводными лодками с удовольствием следили за единственной (из 26 субмарин) уцелевшей от разделки русской подводной лодкой, которая постоянно ремонтировалась. Когда американские эсминцы свободно, как у себя в Мексиканском заливе, зашастали по Черному морю. Когда родной Главной базой, за которую пролито море русской кровушки, стало владеть соседнее не очень дружественное государство.

Барсуков стал считать, что Россией десятилетиями управляли безголовые Органчики, Стаканчики, временщики, начисто при своих увлечениях охотой, коллекционированием машин, дегустацией спиртных напитков, забывших завет Государя императора о двух верных союзниках России.

В девяностые флот натурально загибался. Денег отпускаемых на флот едва хватало на прокорм экипажей. Ни о каких походах или боевых учений и речи не было.

«Ну ничего, – думал Барсуков, – появится и у нас умный, долговременный правитель, настоящий хозяин земли Русской, при котором страна по своему благоустройству превзойдет разные там Швейцарии и Норвегии».

Барсуков встряхнулся, усмехнулся: «Правильно говорят украинцы: «Дурень думкой богатеет».

Восьмёрка

КОФФЕРДАМ №3

Константиновский равелин

В сонные кубрики ворвался противно-мажорный сигнал побудки, дополненный распевным голосом дежурного офицера:

«Команде вставать!.. Койки вязать!.. Укладчикам коек по сеткам!»

Лешка Барсуков торопливо вывалился из подвесной койки. Корабль был старый, ещё дореволюционной постройки, поэтому рундуки в кубриках отсутствовали и матросы спали в подвесных койках. Барсуков уложил в плотную парусину пробковый матрас, пробковую же подушку, простыню, одеяло, обращая все это в туго зашнурованный валик длиной чуть больше метра. Спешил Лешка не зря. Он как раз и являлся укладчиком коек курсантской роты, которая проходила свою первую морскую практику на учебном корабле Черноморского флота.

Кинув связанную койку на плечо, Лешка запрыгал по трапам наверх на правые ростры, где и размещалось его сеточное заведование. Вскоре стали прибывать с койками его сокурсники. Он принимал койки и аккуратно укладывал их в сетку. Правильно уложенные койки за день хорошо проветриваются, а в случае, если, не дай бог, корабль потонет, легко всплывают и уцелевшие матросики, уцепившись за них, могут до двух суток держаться наплаву, ожидая помощи.