скачать книгу бесплатно
– Паша!.. Пашка!… Что, разве я опоздала?.. Уже время?…
– Ага, время уводить тебя отсюда, пока я кое-кому зубы не пересчитал… – он огляделся со свирепым видом – прилипалы и след простыл, остальные отвернулись от греха подальше. Тогда Павел наклонился к губам Марии и, уловив легкий флёр крепкого алкоголя, строго спросил:
– А где подружки твои? С кем ты тут на самом деле?
– С… с подружками!.. П-пойдем, я тебя познакомлю… мы… только о тебе и говорили… ой! – только и говорили о тебе весь вечер…
– Да ты же пьяная, Машка! – Бердянский теперь уже ясно видел знакомые признаки состояния, далекого от трезвости: по десятибалльной шкале его можно было оценить где-то на шесть.
– Паш, я не… не п-пьяная… я слегка под-вы-пив-шая, вот и все. Две… ну хорошо… три текилы…
– Так… пойдем отсюда, пока тебя еще ноги держат! – он буквально взвалил ее на себя с правой стороны, и, расталкивая публику, направился туда, где в тусклом мраке светилась зеленая табличка «выход».
– Паша, Паша, подожди! – слабо отбивалась она. – Во-первых, мои де-воч-ки… я не могу их бросить… они у меня ночуют… во-вторых, мне нужно в туалет… Паш! Правда нужно…
Бердянский вздохнул и, развернувшись, поволок ее в прямо противоположном направлении. Его собственная трезвость сыграла с ним злую шутку – обычно он сам (и частенько, что уж скрывать…) оказывался в роли тела, которое друзья-приятели выносили на себе из бара или клуба и грузили в такси. Теперь, благодаря Марии, он вдруг понял, что во всех этих случаях выглядел не лучшим образом, и ему почему-то стало стыдно за нее и за себя тоже…
– Эй, ты! – вдруг окликнул его резкий и решительный женский голос. – А ну-ка быстро отпустил ее, мудак! Я охрану позову!
– Лееенчик, все в порядке! – пролепетала Маша, цепляясь за своего кавалера, и кое-как утвердилась на собственных ногах. – Это же Пааааша… Пааааша, знакомься: моя п-подруга… Леееена…
При ближайшем рассмотрении Лена оказалась высокой и тонкой брюнеткой лет тридцати, в очках, с очень белой кожей и надменным лицом. Поняв свою ошибку, она ни капли не смутилась и не стала приносить извинения, просто кивнула с таким видом, точно индульгенцию выписала:
– Значит, это вы Павел?
– Да, я Павел, – сухо ответил он: эта дамочка – классическая «офисная стерва» – не внушила ему ни малейшей приязни, тем более, что напоила Машку, или по крайней мере позволила ей напиться. – Где женский туалет?
– Там, где и положено: рядом с мужским, – хмыкнула Лена. – И Маняша прекрасно дойдет туда сама, незачем ее волочить, как куль.
– Маняша? – эхом повторил Бердянский, удивленный таким неблагозвучным прозвищем для Марии, но она и глазом не моргнула.
– Да, Паш, правда, я сама справлюсь… – Машка выкрутилась из-под его руки и сделала шаг в сторону. – Я быстренько. А ты… ты присядь пока за наш столик, хорошо? Заодно и с Аней познакомишься.
Она быстро переглянулась с Леной, и та сейчас же приняла на себя командование:
– Мы сидим вон там. Пойдемте, Павел.
Бердянский медлил отпустить Марию, хотя это и было полной дурью – ну куда она денется из туалетной кабинки, в канализацию утечет, что ли?.. Над нелепой мыслью впору было усмехнуться, но Павел вдруг понял, что в отношении Маши не уверен ни в чем, и каждую секунду боится, что она куда-то денется, исчезнет и больше не вернется.
– Пашка, я сейчас описаюсь. – понизив голос, призналась она с детским простодушием, и он все-таки выпустил ее руку и сказал вслед:
– Только давай там, по-быстрому, и потом сразу уезжаем!
– Павел, а может, вы не будете диктовать Маняше, что и как ей делать? – возмущенно проговорила Лена. – Она давно уже взрослая, и в няньке не нуждается!
– А может, вы не будете вмешиваться, куда вас не просят? – резко ответил он ей в тон.
– А может, вы уже отойдете с прохода, и мы наконец-то сядем за столик? – она проигнорировала его досаду и махнула рукой в нужном направлении: – Вон туда!
Лавируя между креслами и стульями, расставленными абы как вокруг столиков, тоже размещенных хаотически, они наконец добрались до нужной точки, и Бердянский узрел вторую Машкину подругу – Аню. При взгляде на нее он едва не прыснул: ему вдруг вспомнилась сказка, которую он смотрел в детстве, где, кроме Василисы Прекрасной, были еще две невесты: дочь боярина, высокая и худая, как жердь, и низенькая пухлая купеческая дочка… «Купчиха» оказалась куда приветливей «боярышни» – сразу заулыбалась, от чего на ее щечках заиграли премилые ямочки, и протянула Павлу мягкую ладошку:
– Здравствуйте, Павел! А я Аня… очень рада с вами познакомиться! Маняша столько о вас рассказывала!..
– Да? Ну и… что же она про меня такого рассказывала? – усмехнулся Бердянский и, запоздало подумав, что ради Машки стоило бы проявить побольше такта к ее подругам, присел на диванчик рядом с Аней. Ленчик устроилась напротив и воззрилась на Павла, как мент на карманника; казалась, она хочет просканировать его полностью, узнать сразу все – вкусы, привычки, группу крови, размер члена, записи в медкарте и состояние банковского счета.
– Рассказывала, что вы гениальный артист, и что спектакль, где вы играете главную роль, «Золотую маску» получил… и что машину водите как гонщик на «Формуле-1»…
– Ага. Как безответственный идиот, – вставила Ленчик – похоже, она невзлюбила Павла с первого взгляда, в отличие от Ани, которая смотрела на него с нескрываемым восхищением.
Женщины в жизни Бердянского делились на две неравные части: большая – те, кому он нравился сразу и безоговорочно, просто в разной степени, и меньшая – из тех, на кого его чары не действовали. Эта меньшая часть, в свою очередь, делилась на три категории – любящие и верные жёны других мужчин, женщины, которые любили других женщин, и разнообразные грымзы, чудачки и синие чулки, ненавидящие мужчин как вид. Знакомство с подругами Машки лишь подтвердили правило: Аня уверенно вошла в команду его поклонниц, Ленчик – в противоположную, а вот насчет категории Павел еще не определился.
Проигнорировав выпад «боярышни», он благосклонно продолжил выслушивать комплименты из уст «купчихи», тем более, что она в своем простодушии могла выболтать все, что думает о нем Машка…
Все шло хорошо, и Бердянский даже немного расслабился и пожалел, что не может прямо сейчас позволить себе махнуть текиловый сет. Ничего, вот доберутся, наконец, до дома, и они с Машкой, раз уж она оказалась такой плохой девочкой, совместно проинспектируют его бар… Эта игривая мысль окончательно привела его в хорошее расположение духа, и тут Аня, глубоко вздохнув, прижала руки к груди и выдала:
– Ах, Павел!.. Какой же вы удивительно красивый мужчина, Маняша ни капли не преувеличила! Почти такой же красивый, как Хулио!..
– Аня! – одернула подругу Ленчик, но было уже поздно.
«Блядь! Снова этот Хулио…» – напоминание о знойном испанском танцоре, да еще в ключе сравнения явно не в его, Бердянского, пользу – «почти такой же красивый»! – случилось, как ушат ледной воды на голову, и заставило Павла помрачнеть еще больше прежнего.
– А давайте закажем кофе! – предложила Аня, не понявшая и не заметившая, что сказала что-то не то, и как ни в чем не бывало уткнулась в меню. – Ленчик, ты будешь чизкейк? Маняша хотела чизкейк… а вы, Павел, будете? Вы любите чизкейк? Они здесь отличные, просто мммм, ням-ням… а кофе вам какой – или лучше чай?
– Лучше счёт. – сердито резюмировал Бердянский и полез за кошельком, оглядывая зал в поисках ближайшего официанта. – Кофе или чай будете дома распивать, девушки.
– Интересное кино… – протянула Лена и тоже полезла в сумку. – Если вы ничего не хотите, это ваше дело, но мы вообще-то еще не планировали уходить. Маняша сказала, что свободна до двадцати трех, а сейчас еще только двадцать два пятнадцать!
– Значит, планы поменялись. Вас неволить не стану, развлекайтесь, а мы с Машей поедем уже, там у нее котики голодают. Если вы с нами, так и быть, подвезу до метро.
– В смысле – до метро? Мы сегодня ночуем у Маняши! – тон Лены был безапелляционным, и, первой заметив возвращающуюся Марию, возмущенно воскликнула:
– Ну наконец-то! Мань, ты урезонь, пожалуйста, своего нового друга, а то он распоряжается нами, как будто мы его рабыни!
– Да, Павел, – грустно поддакнула Аня и, всхлипнув, отложила меню. – Это как-то нехорошо было с вашей стороны… Мы Маняшу знаем с детства, а вас, прошу прощения, всего минут пять.
– Девчонки, не лезьте в бутылку… вот, называется, о-отошла в туалет… Что у вас тут случилось? – Мария оперлась на плечо Павла и зарылась лицом в его волосы:
– Пашка, я так соскучилась…
– Я тоже…
Он поймал ее ладонь и, быстро поцеловав прямо в центр, запрокинул голову и с улыбкой пояснил:
– Да ничего не случилось, я просто хочу по счету заплатить, да забрать тебя с собой, как договаривались. Барышень твоих предложил подвезти, если им с нами по пути будет, места всем хватит. Ну а ежели они требуют продолжения музыки, кто я такой, чтобы им в этом мешать? – выдал он «чеховский» монолог с интонациями Треплева, глубоко обиженного мамой и ее гостями… – Иногда же просто во мне говорит эгоизм обыкновенного смертного; бывает жаль, что у меня… невеста известная актриса, и, кажется, будь это обыкновенная женщина, то я был бы счастливее.
– Я Чайка, я Чайка!.. Аааа… Аааа… – плачущим голосом проговорила Мария, словив произведение, что он своеобразно процитировал, обняла Павла за шею, уселась к нему на колени и поцеловала в нос. – Я Чайка… нееет… я не чайка… я кошка!
– Ты дура, – подытожила Лена и, подозвав официанта, потребовала счет. – И побыстрее, пожалуйста, а то тут некоторые торопятся…
– Ойййй, надо же посчитать!.. – всполошилась Аня, в свою очередь хватаясь за сумочку, но Мария остановила ее:
– Нюсик, хватит, мы же договаривались… я за все плачу сегодня…
– Нет, пополам, – возразила Лена. – Я сразу сказала, что плачу минимум пятьдесят процентов!
Мария потянулась к своей сумке, беспечно повешенной на спинку стула, но не могла достать до нее, и попросила:
– Паш, достань, пожалуйста, кошелек… Паш, я не помню, говорила я или нет, что девочки у меня сегодня останутся?..
– Убери, я заплачу. У тебя так у тебя, вот коты-то порадуются! Только ты сегодня ко мне едешь, помнишь?
– М-мы обсуждали, да… К тебе?.. – Мария не стала гасить его порыв, но Лена настаивала, что заплатит пятьдесят процентов; Аня дернула ее за рукав и сделала «страшные глаза»:
– Молчи, пусть он заплатит!
– Да, ко мне. И это не обсуждается. Слышишь? – забрав у официанта кожаную папочку со счетом, он лишь мельком взглянул на цифру, кинул в нее несколько купюр вместе с чаевыми и, отложив на край стола, решительно встал и взял Марию за руку. Лену с ее попытками всучить Маше половину суммы, Бердянский попросту проигнорировал.
– Мы уходим. Кто с нами – тот с нами.
– Да-да, конечно, мы с вами! – воскликнула Аня, и вскочила – точно надувной мячик подпрыгнул. – Маняш, только мы с Ленчиком сбегаем попудрить носики, быстренько, ладно? Павел, вы ведь не против?.. Мы вас догоним!
– Аня!
– Что?
– Хватит, ты неприлично себя ведешь!
– Это ты, Лена, неприлично себя ведешь! Ну-ка, пойдем! – Аня потащила подругу в сторону туалета, а Мария сперва церемонно взяла Павла под руку, но в следующую секунду обняла и почти повисла на нем:
– Оййййй, голова кружится… Паш… Пашенька… у тебя есть в бардачке алка зельцер?
– Найду… Ну что, идем? Пусть они нас на улице уже догоняют, а то я тебя никогда отсюда не выведу! – в нетерпении побыстрее распрощаться с «подружками невесты», Павел сам не заметил, как вошел в роль строгого папаши, забирающего непутевую дочку с выпускной школьной вечеринки. – Где твое пальто?
– Н-не помню… кажется, в раздевалке… там… но номерок у Ленчика…
– Ааааааа!!!! – проревел от досады на новую помеху Бердянский, и сидящие за соседними столиками невольно заозирались в поисках столь мощного источника звука.
– Или нет?.. Нет, кажется, у Ленчика Анин номерок! Точно, их на один номер вешали, а мой – вот… Нашла!
– Осанна! Аллилуйя!
– Прости, Пашенька, наверное, самбука после текилы была лишней.
– Идем же уже, горе мое… Маша-растеряша… Ты еще и самбукой заправилась? Ну красоооотка…
– Ойййй, гадость такая… просто бееее… а-абсент по сравнению с ней -а-ам-бро-зия…
Павел дотащил Марию до гардероба, забрал номерок, получил ее пальто и терпеливо держал, пока она не с первой попытки попала руками в рукава. Потом они еще минут пять бешено целовались в машине, тиская друг друга через одежду, в ожидании пока Боярышня с Купчихой закончат пудрить носики и парить друг другу мозги. Потом резво прокатились через Якиманку обратно на Полянку, сквозь начинающуюся метель, и Павел поднялся вместе с девицами в квартиру к Марии с единственной прагматической целью – не дать ей застрять еще и там.
Пока она металась из комнаты в ванную, а из ванной на кухню, спотыкаясь об орущих котов, а девицы деловито шуршали, устраиваясь покормить хвостатых-полосатых и попить кофейку, Бердянский заскочил в туалет: отлить получилось с трудом из-за набравшего силу стояка.
Теперь уже ничто не мешало им покинуть Машин «дом, милый дом» и, сказав подружкам «адью», Павел буквально утащил Марию за собой, а в лифте снова обнимал, целовал и жарко шептал на ушко:
– Люблю… хочу тебя… буду сегодня заниматься твоим воспитанием до самого утра… плохая… очень плохая девочка… ммм…
– Да… дааа… – шептала она, прилипнув к нему, растекшись по его груди и бедрам, и, вся дрожа, со стонами отвечала на каждый жадный поцелуй, каждое страстное обещание и каждое горячее прикосновение. – Я плохо себя в-вела… иии… н-не раскаиваюсь!..
Рука Марии скользнула к его паху, накрыла член, твердо упиравшийся в застежку джинсов, и слегка сжала, прежде чем длинно, ласково погладить снизу вверх…
– Сссссс… что ж ты творишь, безобразница?… – Бердянский, довольный, как кот, которого гладят по шерстке, придавил ее руку своей, усиливая возбуждающий массаж, и низким бархатным голосом попросил:
– Маш… Сделай мне минет в машине… а то не доедем…
– Мммммм… лаааадно… Пашка… только стоя… в смысле… не на ходу…
– Разумеется… я все-таки Шумахер, а не камикадзе…
Тут лифт остановился на первом этаже, и они нос к носу столкнулись все с той же соседкой – обладательницей клюки и собаки… но на сей раз она не стала ругаться с ними, а только проводила мечтательным взглядом и шумно вздохнула.
В машине Павел сел за руль, завел мотор и включил печку, так как в салоне было прохладно, а снаружи, несмотря на романтически падающий снег, ощущался уверенный и довольно-таки серьезный минус…
– Пашка!.. – Мария сразу же потянулась к нему всем телом, торопливо расстегнула сверху донизу теплую кожаную куртку, задрала свитер и футболку и прижалась жадными губами к своду его груди и мягким волоскам, тотчас напомнившим ей шелковистую кошачью шерсть… Легкое опьянение в сочетании с пылким воображением сейчас же нарисовало ей фантасмагорическую картину, что она занимается любовью не с простым смертным, а с полубогом или колдуном, способным по прихоти менять свой облик.
– Паша, как же я люблю тебя… – невнятно прошептала она, прежде чем начала облизывать его соски и обеими ладонями гладить подтянутый загорелый живот.
Бердянский задрожал – не от холодного воздуха, коснувшегося горячей кожи, но от ласковых и любящих поцелуев, от Машиных спутанных, но искренних признаний… В груди что-то защемило, заныло сладкой болью, и он сам подставился ее губам, позволил вдоволь изучать себя, не спеша с ответными шагами. О, он еще успеет исследовать каждый ее изгиб, каждую родинку и впадинку, после того, как уложит под себя и присвоит ее заново… полностью, без остатка. Теперь же пусть она смотрит на него, гладит, дразнит, пробует на вкус…
Время дано, сегодня у них впереди вся ночь… но лучше бы провести ее в теплой постели, а не в холодной машине посреди улицы…
– Машка… Маааш… – он все-таки слегка направил блуждающие по его торсу руки и губы Марии к низу живота, напоминая о главном своем желании. – Хочу смотреть, как ты будешь это делать…
– Да… Да… – она схватилась за его ремень. – Боже, Пашка, ну, помоги… у тебя тут армейская амуниция… не добраться никак…
Он сам ослабил ремень, расстегнул тугую пуговицу, потянул молнию вниз:
– Дальше сама… справишься… я в тебя верю…
Мария расстегнула на себе пальто и блузку, спустила чашечку бюстгальтера, открыв обе груди, наклонилась к Павлу и обхватила его за бедра. Зубами схватила верхнюю кромку плавок, стянула вниз и вызволила напряженный член. Приоткрыла губы и, повинуясь нетерпеливому движению любовника, пропустила в рот горячее гладкое навершие…
– Ммммм… даааа… – поощрил ее Бердянский, чуть шевельнувшись навстречу, но только так, чтобы она поняла, чего он хочет – а хотел он сейчас полной ее покорности… и готовности принимать заданный темп.
Его пальцы обняли Машину шею под волосами и пробрались к затылку, вызывая в ее теле ответную дрожь, потом слегка сжали темные пряди, и Павел обрел желанный контроль. Теперь он мог направлять ее, побуждать взять поглубже или наоборот удержать от слишком резких движений, а ей оставалось только довериться и дать насладиться собой так, как ему хочется. Он вновь вел ее, как в танце, в нарастающем ритме, глубоко и резко вдыхая, сдерживаясь, чтобы не давить слишком сильно и не стонать слишком громко, и любовался ею. А она, прикрыв глаза, полностью отдалась сладострастному занятию, подобно вакханке, опьяненная желанием больше, чем вином…
– Машка… Маааашка… ааааа… аааааа… ааааааа….. дааа… дааааа…. даааааааа!!! – он сжал бедра, чувствуя, что вот-вот кончит, и попытался ее отстранить, но она не позволила, выпила его до последней капли и, обжигая живот бурным горячим дыханием, расслабленно всхлипнула:
– Паша!..
– Что?.. Что, милая?.. – он едва мог говорить, еще не придя в себя после оргазма, но нежно и ласково гладил по голове и плечам, снова и снова зарывался пальцами в роскошные волосы.
