скачать книгу бесплатно
Я знала, что мама… наша мать работала в Лондоне в ночную смену на военном производстве. Я знала, что Лондон бомбят, бомбят жестоко, всякую ночь – опустошающие налёты, один за другим. Я знала, что в первую очередь немцы атакуют заводы, в особенности те, что работают на нужды фронта. Мне и самой случилось однажды попасть под бомбёжку. Кирпичные стены разлетались на кусочки прямо над головой. А позже по улицам мело разбитым стеклом, точно позёмкой.
Выходит, я знала, что мама может погибнуть. Я просто не верила. Даже пусть и бомбёжки. Мне как-то казалось: мама, она вечная.
Мне казалось, мы с Джейми никогда от неё и не освободимся.
Я обняла Джейми. Он зарыдал и опять бухнулся мне на ногу. Я еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть.
Сьюзан просунула Джейми под живот подушку и облокотилась на край кровати. Погладила Джейми по спине.
– Это правда? – спросила я.
– Правда, – подтвердила Сьюзан.
– Прям, по-настоящему?
– Мне очень жаль.
– Жаль? Уверена? – спросила я.
А было ли мне жаль? Как-то казалось, что да. Да было ли? Мама же меня ненавидела.
«Ты нас больше никогда не увидишь», – сказала я ей тогда, в Лондоне, неделю назад. И она ещё уточнила, мол, точно?
Выходит, что точно.
– Ну, счастливым такое разрешение дела не назовёшь, – проговорила Сьюзан. – Пожалуй, могло быть и хуже, но и так тоже несчастье, а поэтому да, мне жаль. Хорошо, конечно, что разрешилось хоть как-то. Теперь ведь ваша мама не сможет вам навредить.
– Теперь не сможет, – подтвердила я. Даже не знаю, могло ли у нас с мамой разрешиться счастливо. Всегда хотелось верить, что да – оно и понятно, всё-таки мать, – но до конца как-то не верилось. Я повернулась к Джейми. – А ты чего плачешь? Мама нас ненавидела. Она сама так сказала.
Джейми всхлипнул ещё громче.
– Я её любил, – проныл он.
Джейми – он добрее меня. И маму он, наверное, в самом деле любил. А я не любила. Хотелось бы, но нет. Больше всего на свете хотелось бы, чтобы она меня любила. Но нет.
Я снова подняла глаза на Сьюзан.
– Что мне положено сейчас чувствовать?
Наверно, нормальная дочь чувствовала бы горе. Но теперь, когда мама умерла, я больше не была никому дочерью.
И никакого горя не чувствовала. Да и счастья особого тоже. Или злости. Вообще ничего.
Сьюзан протянула ко мне руку поверх узенькой спинки Джейми и сжала мою ладонь.
– Что само чувствуется, то и хорошо.
– А как назвать, когда ничего не чувствуется?
– Потрясением, – ответила Сьюзан. – Когда я узнала, что моя мать умерла, я тоже испытала потрясение.
Я уставилась на неё.
– А когда твоя мама умерла?
– Несколько лет назад. За пару-тройку месяцев до Бекки.
Бекки, лучшая подруга Сьюзан, умерла от пневмонии за три года до начала войны. Это мне было известно. Сьюзан и Бекки жили вместе, и дом Сьюзан, который на днях разбомбило, изначально принадлежал Бекки. Она же подарила Сьюзан Коржика.
– Обе смерти стали для меня тяжёлым испытанием, – продолжала Сьюзан. – Чувства по поводу маминой были особенно сложными.
Я отпустила её руку и спросила:
– А как про нашу маму узнала леди Тортон? – Вплоть до прошлой недели мы целый год ни словечка от мамы не слышали, несмотря на все наши письма, Сьюзан и мои. Пока она собственной персоной не явилась к нам и не утащила нас с Джейми обратно в Лондон.
– Я ведь сообщила в Добровольческую службу её новый адрес, – ответила Сьюзан, – и одна из наших лондонских ячеек вышла на леди Тортон. Видимо, они просматривают списки убитых.
Женская Добровольческая служба выполняла всякую военную работу. Сьюзан была её членом, входила в нашу местную ячейку. А леди Тортон этой ячейкой руководила и, в частности, несла ответственность за эвакуированных вроде нас с Джейми.
Сьюзан снова потянулась к моей руке, но я убрала ладонь. Джейми всё не прекращал рыдать. Мне хотелось его успокоить, но внутри было пусто. К тому же, что мы теперь такое, когда мамы больше нет? Можем ли мы оставаться у Сьюзан? Считаемся ли мы в эвакуации?
– Что теперь? – спросила я.
Сьюзан задумалась.
– Не знаю, – сказала она наконец. – Я спрошу у леди Тортон, как нам с этим разобраться.
Я молча хлопнула глазами.
Сердце ёкнуло.
Такого ответа я не ожидала.
Такого ответа я не хотела.
«Разобраться».
Уже само это слово было наполнено тревогой. А за ним так и нахлынуло – точно панический вал. И вот этим волнением меня захлестнуло, сбило с ног.
Где я могла раньше слышать это слово?
Сьюзан не ответила, мол, ты не волнуйся. Не сказала: «Разумеется, вы останетесь жить у меня». Не сказала: «Я прослежу, чтобы вы не остались без присмотра».
А ведь в тот день, когда она спасла нас от мамы во второй раз, когда её дом разбомбило, она всё это сказала. Сказала, что мы останемся вместе, будем с ней навсегда.
И я ей поверила.
Врала, значит? Или со смертью мамы всё изменилось?
– Есть название для детей, – спросила я, – у которых родители умерли?
Сьюзан сглотнула.
– Сироты.
Сироты. Мы с Джейми теперь сироты, а не эвакуированные. И леди Тортон за нас больше не отвечает. Сьюзан нам больше не поможет. С сиротами другая история.
Грудь пронзила резкая боль. Похуже, чем любая косолапость – от ноги так больно никогда не было. Я сильнее сжала Джейми в объятиях. Что бы ни случилось, мы будем вместе. Никому не дам нас разлучить.
– Я скоро снова смогу ходить, – сказала я, – буду полезной.
Сьюзан опустила глаза.
– Восстановление займёт несколько месяцев, – проговорила она. – Сама же знаешь.
– Я упорная, – сказала я.
– Упорная, ещё какая, – подтвердила Сьюзан, – но упорством рану не залечишь. Не знаю вообще, выпустят ли тебя из больницы, если вдруг надо будет уехать.
– Мне надо будет уехать? Уже?
Час от часу не легче.
– Нет, нет, что ты, – спохватилась Сьюзан несколько растерянно. – Я имела в виду на похороны. Если будут. Ну или что мы там сделаем.
«Похороны». Очередное новое слово. Вот уже год мы со Сьюзан, а столько ещё в мире незнакомого. Мама по части слов не напрягалась, а самостоятельно расширить кругозор, глядя из окна четвёртого этажа, можно лишь до какого-то предела.
«Разобраться». «Строимся в шеренгу вдоль стены, – сказала нам тогда, в прошлом сентябре, леди Тортон своим жёстким тоном суровой командирши. – Сейчас будем разбираться».
Мы только что сошли тогда с поезда, который эвакуировал нас в этот мелкий городишко из Лондона. Ну и стояли, гурьба мелких грязных оборванцев, а мы с Джейми – самые грязные и оборванные. Моё стремление сбежать из дома чуть не свело меня в могилу. Кривая нога кровоточила и болела так, что колени дрожали. А местные ощупывали нас взглядами с ног до головы и один за другим проходили мимо.
Нас с Джейми не хотел никто.
И вот теперь меня снова отправляют туда, только в одёжке почище. И с гипсом.
– Ладно, ты, наверно, иди, – сказала я Сьюзан и повернулась к ней спиной. – Тебе же надо идти разбираться.
Глава 3
Взаперти у матери я могла хотя бы по комнате двигаться. Теперь же я беспомощно лежала, прикованная к больничной койке, вдали от Джейми и Коржика.
Если придётся уехать от Сьюзан, никакого Коржика больше не будет.
Сьюзан Коржика не особо любила – не так, как я. Он ей после Бекки остался. Может, она даст мне его на время, если там, где я в итоге окажусь, будет, где держать лошадь. Всё-таки это ведь я за ним ухаживаю.
Я закрыла лицо ладонями, и слёзы полились на подушку. Звук я постаралась заглушить.
Возможно, Джейми разрешат оставить кота. Всё-таки он мышей хорошо ловит. Даже мама могла бы разрешить Джейми кота.
– Очень, очень жаль насчёт твоей мамы, – прошептала надо мной медсестра помоложе и натянула одеяло мне на плечи.
Я ничего не ответила. Вообще-то Сьюзан старалась прививать мне манеры, но как полагается себя вести, когда люди сожалеют, что умерла твоя ненавистная мама, я понятия не имела.
– Папа у тебя где, на фронте? – спросила медсестра.
Я покачала головой.
– Умер, – прошептала я. – Давно. С войной это не связано. – И потом добавила: – Теперь мы сироты.
Медсестру это, видимо, потрясло.
– Ах ты, бедняжка!
Я перевернулась на бок, лицом к стене.
– Что происходит дальше с сиротами? Где они живут?
– Вообще, в приюте, – протянула медсестра. – Но ведь ваша тётя вас, конечно…
– Она нам не тётя, – прервала я.
Когда днём пришла Сьюзан, я притворилась, что сплю. Ближе к вечеру она вернулась с Джейми. Она и книжку нашу с собой принесла, «Швейцарский Робинзон», единственную, какая у нас осталась. Когда на дом упал снаряд, эта книжка лежала в нашем убежище Андерсона – приятно думать, что убежище действительно хоть что-то спасло.
Сьюзан открыла на первой странице и принялась читать:
– Вот уже не первые сутки мы находились во власти разбушевавшейся стихии…
– Нет! – закричала я и зажала уши руками. – Не надо!.. Не хочу!
Семья швейцарских робинзонов терпела кораблекрушение и попадала на прекрасный остров, где всё оборачивалось для них как нельзя лучше. Джейми обожал эту книжку. Я же никогда не любила. А теперь и совсем терпеть не могла.
Бушующая стихия разнесла наш с Джейми корабль. Только никакое чудесное спасение нас не ждало. Мы не попали на остров. Мы по-прежнему барахтались в неистовых волнах, повиснув над самой бездной.
Сьюзан захлопнула книгу. Я прижалась к Джейми и зарыдала.
Дни шли один за другим, но разбираться с нами никто не торопился. Я спросила насчёт приютов у молоденькой медсестры, и она сказала:
– Ой, сейчас наверняка есть хорошие… – и прямо вижу, лицо посерело. – Не то что раньше. В смысле, кормят нормально, и всё такое. Голодом не морят, по крайней мере…
– А с пони там можно? – спрашиваю.
– Насчёт этого не могу быть уверена, – говорит. Ну и понятно, что нет.
Доктора каждый день тыкали и жмакали мне ногу. Гипс сменили на другой, в точности такой же. Костылей не давали, с постели вставать не разрешали.
Каждое утро приходила Сьюзан и смотрела на меня мягко и сочувственно. Во второй половине дня, как только у Джейми заканчивалась школа, она приводила его ко мне.
Когда мы поселились у Сьюзан, она достала мне костыли. Но мама, когда забрала нас обратно, костыли выкинула. Так мы с Джейми и попали в Лондоне под бомбёжку: я просто не успела доковылять до убежища после того, как дали воздушную тревогу. Мы выбрались на улицу и попали под град обломков и битого стекла.
