Пробирка номер восемь

Она не любила его, просто повелась на форму, галантность, лепестки в воде, ее период 'игры' тогда еще не кончился. Если с Шуркой она играла в 'королеву и пажа', то с Суреном она играла в 'кавалергарда и институтку'. Пора 'игры' прошла только с Феликсом, он просто не принял никакой 'игры'. Кроме того, свободная, артистичная 'Нюра' не могла быть женой офицера, зависимой, послушной, хозяйственной, в заботах о карьере мужа – не ее это был тип. Нарочитая приверженность Сурена режиму, каким бы режим себя не показывал, действовала бы ей со временем на нервы. Ее бесила бы его определенная сервильность, готовность к послушанию, ни перед чем не останавливающейся карьеризм, способность в разных обстоятельствах к смене 'лица'. Она понимала, что он назвал ее 'бабой' от обиды, но доля правды в этом была: она была бы его 'бабой' и матерью его детей, большего его мужской, замешанный на кавказском происхождении, максимализм не допустил бы. Подсознательно Аня тянула их этап влюбленности и праздника, но была ли она готова перейти к следующему этапу будней? Оказалось, что не была. Тогда она не сумела так все разложить по полочкам, жизнь ее закрутила, да Аня и не позволяла себе убиваться из-за мужчины. Она считала, что они заменяемы. Но воспоминания о Сурене тревожили ее еще довольно долго. Неладно у них тогда вышло, да может и к лучшему.

Аня как на работу ходила каждое утро в Лаборатории, даже втянулась. Ее день был расписан: до 12-ти дня – специалисты-медики, замеры функционального состояния на сложных тренажерах, а потом психологические тесты, которые давно уже перестали вызывать у нее любопытство. Колман обсуждал с ней результаты, обнаружили два маленьких полипа на шейке матки, но когда Аня спросила, надо ли по-этому поводу что-нибудь делать, ей ответили, что нет, так как через какое-то время полипы пропадут. 'А, ну ясно, я стану совсем молодой и … какие же полипы у молодых девчонок'. Доктор Колман распространялся о показателях и анализах, но Аня его почти не слушала.

У Лисовского она спросила насчет тестов по-русски. Да, он сам их перевел, потратив на это целую неделю еще до ее приезда. Это обычная практика, так как есть данные о влиянии родного и иностранного языка на респондента. В среде родного языка, он себя чувствует раскованным, а иностранный подсознательно воспринимает как враждебный и результаты могут давать погрешность, которую нужно сводить до минимума. Это вовсе не говорит о степени знания английского, тут дело другое, мозг … на этом месте Аня перестала слушать.

Лисовский ее забавлял. В нем чувствовалось доброжелательное спокойствие и естественность, готовность ее слушать, помогать, и главное, постараться понять. Хотя, могли ли люди ее понять? Аня сомневалась. Со свойственным ей ироничным цинизмом, она была склонна думать, что Лисовский был милым чисто профессионально, а на самом деле … на самом деле она была ему 'по барабану'. И все-таки через неделю после начала тестирования, Аня уже чувствовала себя у него в кабинете, как дома. Была пятница, она собиралась уходить и подумывала о том, что надо действительно взять себя в руки и съездить в Маунт Вернон.

– А какие у вас, Аня, планы на выходные? Сын ваш больше не приедет?

– Да, нет, он не может приезжать сюда каждый выходной. Я давно собиралась посмотреть окрестности, да только одной тоскливо …

– Если вы ничего не имеете против, я бы с вами съездил. Ну, что скажите?

– А это разве можно? Вы же сотрудник Бюро.

– Ну, так что? Как наша поездка повлияет на исследования?

– Ой, Бен, зачем все эти слова? Не в том дело, что повлияет, а в том, что вряд ли Бюро приветствует личные отношения с объектами исследований. Так?

Аня моментально вспомнила свое пребывание в Того, и недремлющее око Конторы. Пусть признается, а то за дурочку ее держит.

– Ну, Анна, я же не ваш личный терапевт. Не вижу, как наша прогулка может повлиять на нашу работу, наоборот, в данном случае мое внеслужебное с вами общение может скорее приветствоваться. Тут у нас особый случай, и обычные нормы поведения 'клиент-терапевт' сильно модифицированы. Вы о себе беспокоитесь или обо мне? О моих неприятностях?

– Разумеется, о ваших. Мне-то что …

– Не беспокойтесь. Я знаю, что я могу делать, а что – нет. Так мы встречаемся?

'Ну, действительно. Какая мне разница? Какой симпатичный мужик, этот Бен' – Аня решила провести с ним время. Они, ни от кого не таясь, вместе вышли из здания и пошли на паркинг к его машине.

В машине Аня полностью расслабилась и даже забыла о том, при каких обстоятельствах она познакомилась с Беном. Они отлично поели в Capital Grille. Бен здесь много раз был и сказал, что ему известно, что ресторан облюбован русскими туристами, которые забавно называют его 'Капитальная решетка'. Аня была оживлена, ей все нравилось: вкусная обильная еда, вино, элегантная мебель. Ни на какие экскурсии они не успели, зато сходили на концерт небольшой балетной труппы в Театр на Террасе. Все происходило на крыше, далеко внизу лежал город. Бен зашел в кассу, билетов им так и не дали, зато билетерша проводила их и посадила на удобные кресла близко к сцене. Они еще успели выпить в фойе шампанского перед началом спектакля. Голова у Ани кружилась, на сцене мелькали сплетения тел, извивающиеся, как причудливые живые лепестки экзотических цветов. Зрелище было странным образом асексуально – просто рой каких-то странных существ, они копошились, складывались, хаотично выпрямлялись, опадали, раздувались … Она не смотрела на часы, балет закончился и Аня с тоской подумала, что надо возвращаться в общежитие. Так не хотелось …

– Анна, я не хочу с вами расставаться. Давайте поедем ко мне?

Что он ей предлагал? К нему? Ага … В той бывшей жизни, она бы конечно поехала, но … и сейчас … поедет, почему не поехать? Он пригласил, и даже не сказал, как мужики обычно с таких случаях говорили, что … ну, просто кофе попить и потом он ее отвезет в общежитие. А что … так даже лучше.

– Да, Бен, поехали. Я тоже не хочу заканчивать наш вечер.

Аня мельком взглянула на ряд таунхаусов из белого кирпича где-то в Джорджтауне, они поднялись по ступенькам на довольно высокий второй этаж и вошли. Дом она толком не рассмотрела. Бен усадил ее на диван в гостиной на этом же этаже, а сам поднялся наверх. Он ей что-то говорил, а потом просто взял за руку и повлек за собой в спальню: белые стены, большая кровать. Аня очнулась уже только когда они лежали рядом, откинув легкое пуховое одеяло. Он ей что-то шептал на ухо, какие-то прерывистые фразы, потом она почувствовала на груди его теплое дыхание, заскользившее по коже. Она невероятно возбудилась, такого с ней не происходило с незапамятных времен. Бен ждал, продолжая свои излишние сейчас сумасшедшие ласки. Нахлынувшее на Аню наслаждение было таким неистовым и острым, что для нее все кончилось слишком быстро. Бен спокойно лежал рядом, наблюдая на ней.

– Какая ты красивая, Анна. Я тобой восхищен. Таких женщин здесь нет.

– Бен, называй меня Аня. Анна как-то глупо, когда люди на 'ты' …

– Да, я знаю. В русском есть 'Аня', 'Анюта' … но Анна же красивее. Разве нет?

– Может и красивее, но это неправильно. Режет мне слух.

– А мне не режет. Ты для меня 'Анна'. Моя русская Анна. Когда я увидел тебя в первый раз, я сразу понял, что буду с тобой. Я видел, что ты тоже так подумала, 'примерила' меня на себя.

– Ты с ума сошел. Ничего я не подумала. Ты забыл, почему мы увиделись …

– Да, я об этом забыл сейчас. Тогда помнил, а сейчас мне все равно.

– Бен, ты же знаешь, что будет.

– Ну, знаю. Анна, ты пойми: все самые большие барьеры и препятствия в нашей жизни находятся внутри нас. Их надо сломать. Пока мы живы, жизнь продолжается и у нас есть шанс подняться выше. Это не мои слова, Анна. Их сказал известный психиатр Дэниел Эймен.

– Бен, ты хочешь сейчас провести со мной сеанс психотерапии? Забавно.

– Какой сеанс, Анна. Я хочу тебя. Ты моя награда за все лишения в жизни. Вся моя жизнь сына эмигрантов была борьбой, и я до сих пор – один. Самое лучшее время может быть только одно: 'сейчас'. Ты сейчас ничья, только – моя.

И опять они любили друг друга, теперь уже медленно, изощренно, полностью отдаваясь процессу, получая от него тот максимум, который только и доступен опытным, зрелым, умным и чувственным людям, когда процесс важен не сам по себе, а только как приложение к эмоциям, к неистовому желанию отдать больше, чем получить. Наслаждение другого делало их счастливыми. К утру они уснули усталые, изможденные, полные ощущения счастья, острого от сознания его быстротечности. Утром Аня проснулась в чужой кровати, ее нос приятно щекотал поднимающийся наверх запах кофе. Аня с ужасом вспомнила, что она вчера не позвонила Феликсу. Он безусловно звонил, но она не слышала звонка. Аня набрала домашний номер, Феликс уже не спал.

– Фель, извини. Я твой звонок пропустила. Я была на концерте. А потом … к ребятам-курсантам зашла. Ну, Фель, ну забыла … да, ладно тебе. А меня все хорошо. Конечно, я позвоню.

Аня торопливо свернула разговор и моментально выкинула из головы Портланд. Она поймала себя на том, что не спросила Феликса, как он … как все? Ну, не спросила, не захотела. Дальше что … Аня себя не ругала.

– Анна, ты идешь? А меня все готово.

– Ага. Дай мне 5 минут на душ. Сейчас …

Аня спустилась вниз в белом махровом халате, с мокрыми волосами, ненакрашенная. Они ели яичницу, пили кофе с тостами, хохотали, шутили и дурачились. У Ани было ощущение, что она знает Бена очень давно. Предстоящее воскресенье казалось им долгим. Бен уселся за компьютер, Аня подошла и обняла сзади его крепкую спину. От Бена пахло свежим, терпким, совершенно мужским запахом, который ее снова завел. Бен моментально это почувствовал, но на этот раз до кровати они не дошли. Сошел и диван, хотя в результате они сползли на пол.

– Бен, ты … осторожен. Боишься, что я залечу?

– Что, Анна, ты сказала? 'Залечу'? Как это?

– Ой, ну Бен, американец ты мой. Боишься, что я забеременею?

– Да, Анна. Я же не скот. Но … ладно, не хочу сейчас об этом говорить. Давай потом.

– Ты забыл, Бен, у нас нет 'потом' … говори, что хотел.

– Анна, я все понимаю, но … я хотел бы от тебя ребенка. Экстракорполярно, чтоб наверняка. В Бюро все сделают, чтобы не было осечки. Нет … не говори ничего. Я знаю, что ты 'уйдешь', но во-первых тогда процесс затянется, и ты останешься со мной, а потом … я хочу, чтобы у меня осталось от тебя вечное напоминание … Анна, подумай, я тебя прошу.

'Ага, вот и … донор. Ясно. Колман не шутил. Вот кто сперму-то даст вместо бедного Фели, который для них старый и будет ни при чем. Не какой-то там анонимный тип, а Бен. Умно! Серьезно они за меня взялись'. Аня смотрела на Бена и не знала, верить ему или нет. Только что он ей казался совершенно искренним, а сейчас … кто его знает. Бюро – это Контора, и им верить нельзя никогда, и все же …

– Бен. Это очень серьезное решение. Это же не игрушка, а ребенок. Кто его воспитает? Чужая семья? Я так не могу, не хочу. И ничего, что у меня есть муж … ?

– Анна, я все понимаю. Не считай меня хуже, чем я есть. Я тебе все сказал, больше мы к этому не вернемся. И не думай, что это имеет отношение к тому, что тебе предлагал Колман. Речь идет обо мне и тебе.

– Ты не ответил мне. Кто будет воспитывать нашего ребенка? Ты? Один?

– У меня нет ответа на твой вопрос. Прости. Я не подумал. Прости. Просто, если у меня будет наш ребенок, я не потеряю тебя совсем.

'Да сдашь ты его, ребенка этого. Заработаешь свои галочки для карьеры' – Аня не могла отогнать от себя горьких мыслей. 'Но вдруг он не врет …?' – хотелось так думать, но не очень получалось. 'Не подумал … прости …'. Да такого просто быть не могло. Больше они этого не обсуждали. Неделя пролетела, как миг. Аня продолжала ходить в Лаборатории, где продолжалась все та же рутина. Каждый день они шли с Беном на паркинг и ехали к нему домой. В общежитии она больше почти не показывалась, только заходила днем переодеться и перекусить в кафетерии.

Наступила последняя их суббота. Вечером Бен отвез ее в аэропорт. Время в самолете прошло незаметно. Аня не смотрела по сторонам, не замечала мужских взглядов, и как обычно бывает: после взлета она продолжала думать о Бене, а перед посадкой настроилась на встречу с Феликсом, с семьей. Душа ее разрывалась от разлуки с Беном, и одновременно она чувствовала, что очень соскучилась по дому и родным.

В толпе встречающих она сразу увидела Феликса. Он показался ей ниже ростом и совсем старым: седые кустистые брови оттеняли его глубоко сидящие поблекшие синие глаза, нижняя губа немного отвисала, на темной рубашке была видна перхоть, хотя Аня знала, что он регулярно моет голову. Они обнялись и она увидала на своих плечах его старческие руки, в коричневых пятнах 'гречки'. 'Черт, он теперь выглядит, как мой папа' – подумала она с жалостью.

У Бена был еще ранний вечер. Проводив Анну, он поехал играть в теннис, форма и ракетка всегда лежали у него в багажнике. Он много бегал, устал и быстро уснул в запахе Аниных духов от подушки. Даже нельзя было сказать, что у него плохое настроение, оно было скорее 'никаким': ни радости, ни печали, ни надежды, ни желания работать. Утром он сел за отчет. Введя несколько паролей, он наконец зашел в систему ФБР и открыл Анин файл:

Кейс номер # … Пальцы Бена заскользили по клавиатуре:

Объект AR 08, пол женский, действительный возраст 66 лет, регрессивно-условный -26 лет. Психологические данные личности AR 08 подтверждают оценку возраста, совпадающую с данными физиологического тестирования. (Тесты по Флаку, Кремптону, Руфье, Питтерлоуду, Астранду, Вальсальвы и др). Результаты психологического тестирования по Беку, Зунгу, Шихану и др. сведены в таблицу и прилагаются. По предварительным наблюдениям AR 08 характеризуется по шкале Леонгарда, из расчета превышения нормы на уровне 12 баллов, следующим образом:

Гипотертимность – минимальна (3), эмотивность на среднем уровне (6), педантичность минимальна (3); циклотимность полностью отсутствует (0), демонстративность значительно акцентуирована (18), неуравновешенность – средняя (6), дистимность в пределах нормы (12), экзальтированность средняя (6).

Объект AR 08 прагматичен и рационален, умеет достигать четко поставленные, специфические цели. По соционическому признаку AR 08 относится к типу логико-сенсорного интроверта. Обладает структурной логикой, силовой сенсорикой, этичен, ему свойственна интуиция возможностей, времени, деловая логика, сенсорика ощущений.

Однако, сравнительные анализы всех результатов по шкале Гуленко, позволяют наблюдать явную двойственность личности. Объект AR 08 представляет собой также и ярко выраженный тип этико-интуитивного экстраверта с соответствующими противоположными этическими функциями. Подобная двойственность объясняется …

Бен почувствовал, что ему надоела эта писанина, которая никак не объясняла Анну. Он был голоден, но в холодильнике ничего не было. 'Анна уже конечно дома, со своими…' – подумал он, собираясь выйти поесть. Он зашел в ближайшее бистро, быстро купил какой-то горячий бутерброд и уселся дома за стол на кухне. Дома было пусто и тоскливо. 'Что я встрял с ребенком? А если бы она согласилась?' – Бен вообще-то понимал, что он лукавит сам с собою. Ответ на этот вопрос он прекрасно знал: 'Если бы она согласилась, то ты бы стал донором спермы, как и было предусмотрено. Анна бы родила, и ребенка отдали бы в намеченную семью, где он стал бы объектом наблюдений. В том числе и психологических, от которых по этическим соображениям ты бы был отстранен. Вот такой расклад'. Бен привык говорить с Анной по-русски, но сейчас думал обо всем этом по-английски, сам того не замечая. Спать ему не хотелось, да он и понимал, что не заснет.

Бен снова открыл ее файл. Объект AR 08, Анна Рейфман, восьмой кейс. Вздохнув, он стал заниматься отчетом, который давался ему нелегко и был неприятен. Ну, а что он хотел … Сексуальное поведение объекта … Ничего такого уж экстравагантного он в Анне не заметил. Да и специальные тесты не выявили ничего противоречащего норме. Анна, как он мог определить и безо всяких тестов, представляла собой сексуальный тип женщины– 'Афродиты', которая умеет из любого дохляка, сделать супер-мачо. Дело не в этом. Конкретной целью Бена было наблюдение за возрастными, и соответственно гормональными изменениями, проявившимися в Анне в связи с ее ситуацией и влияющими на ее сексуальное поведение. Бен писал, не слишком напрягаясь, именуя себя 'партнером' объекта.

Конечно Анна была права, сомневаясь в его полнейшей свободе от профессиональной ответственности перед Бюро. Анна – умная, опытная женщина. Не факт, что она ему до конца поверила. Скорее нет, чем да. Сомневался ли он, что она будет с ним? Практически … нет! Он сразу увидел, как она на него смотрит. 'Любовь с первого взгляда', или лучше сказать власть феромонов. Люди практически утратили способность чувствовать еле слышные ароматы тела. Духи, дезодоранты … Но Бен знал, что на уровне подсознания каждый человек обладает уникальным, ни на что не похожим ароматом, который воспринимается противоположным полом. Этот компонент мужского запаха, не воспринимаемый мужчинами, Анна сразу почувствовала и среагировала на него. Его андростерон и ее копулин слились в итоге в один поток и им было хорошо. Как просто и непросто. На английском это называется 'химией'. Так и есть. Бен закрыл компьютер и стал ждать звонка от Анны. Он знал, что она позвонит. Сколько раз они еще будут вместе? Один, два? Он скучал, и знал, что может совершенно честно ответить на вопрос: хотел бы он, чтобы Анна была всегда с ним? Иметь от нее детей? Видел ли он Анну женщиной своей жизни? Да, хотел бы, да … видел. Да, толку то … Бен был один, и чувствовал, что в обозримом будущем он так и будет … один. После истории с Анной еще больше … один.

Аня была рада вновь оказаться дома. Она подробно рассказывала Феликсу о Лабораториях, он знал по имени всех сотрудников, которые с ней работали. Аня не была в плохом настроении, говорила, что психолог ей помог, хотя и не могла объяснить как. Ничего определенного насчет перспектив они ей там не сказали. Каждый день она собиралась поговорить с мужем о предложении Колмана. Ну, как она могла Феликсу об этом сказать: родить ребенка казалось гротескным, хотя, разумеется, она вполне могла бы его родить. Технически она даже бы Феликсу ни с кем не изменила: донор и экстракорпоральное оплодотворение не вязались с 'другим мужчиной'. Наконец она решилась:

– Фель, они мне там предложили родить. Я, ведь, могу теперь родить.

– Зачем, Аня. Я не понимаю, зачем. У нас есть дети. Это им надо, нам – нет.

– Ну, это бы продлило мою жизнь с вами.

– На сколько?

– Ну, на сколько … никто не знает. Пока забеременею, пока выношу, пока буду кормить. Относительно надолго.

– А потом? Аня, мы с тобой немолодые люди. Ты, что, действительно считаешь, что мне сейчас по силам одному воспитывать ребенка. Это безумие, которое глупо даже обсуждать. Ты, что, сама не понимаешь?

– А не факт, что именно ты сможешь быть отцом ребенка.

– Что? У них уже есть 'отец'? Ты мне, Аня, не все говоришь. Разве я такое заслужил?

– Да, погоди ты! Твоя сперма может оказаться совершенно пригодной. Но, если ее пригодность не 100%, тогда они подберут донора … это техника.

– Да? Но даже, если это будет не мой ребенок, а только твой … моральная сторона вопроса для тебя уже не важна?

– Ребенок от такой матери драгоценен для исследований …

– Погоди. Тебя их исследования волнуют, или судьба ребенка? Я тебя не узнаю.

– С ребенком все будет хорошо. Его воспитают и он будет расти в нормальных условиях и любви…

– Может быть ты мне наконец скажешь, какой тебе от этого прок? Ну, кроме продления процесса. Это, Аня, серьезный резон, но не настолько. Я так считаю.

– Феликс, я знала, что ты не согласишься, но есть еще один резон, о котором ты должен знать. Речь идет об очень большой сумме денег.

– Только не говори мне о размере этой суммы. Мне неинтересно.

– Я уйду, а у тебя будут деньги и ты не будешь никогда зависеть от детей. Это важно. Хоть это я еще могу для тебя сделать. Рассматривай это … как мой вклад в твою дальнейшую жизнь. Я хочу и могу ее обеспечить.

– Нет, Аня.

– Ладно, я поняла. Нет – так нет. Больше я этого разговора не затею. Не беспокойся. Спасибо за честность.

Аня часто перезванивалась с Сашкой, он спрашивал, как дела, и когда она вернется в Лаборатории, он, дескать, опять постарается приехать. Сын удивлялся, что у нее совершенно обычный неизменившийся голос. По телефону им опять было не о чем разговаривать. Аня даже удивлялась, как по-другому они себя оба ощущали в Вашингтоне. Саша, как обычно обещал приехать с ней повидаться, но он вполне мог обещания не сдержать.

В сентябре Аня ходила во Дворец Спорта на показательные выступления фигуристов. Было четыре билета, девочки должны были туда идти с мужьями, оставив детей на Аню с Феликсом. Но, получилось по-другому. Катя собиралась освободиться на работе, но не смогла. У Лиды заболела Ника. Билеты можно было сдать, но ребятам хотелось сходить. Феликс вызвался остаться с Яшкой и Линой, а Аня пошла на стадион с зятьями, в первый раз в жизни у них создалась такая ситуация.

Погода была нежаркая, но солнечная. Аня надела широкий белый плащ, черную маленькую шляпку, на ноги короткие черные сапоги и выделялась в американской толпе. Не поймешь даже чем: то ли коротким плащом, то ли шляпкой. Рядом с ней сидели симпатичные молодые мужчины, очень разные и внешне и внутренне, но в то же время в чем-то важном схожие. Они смотрели представление, гуляли в фойе, болтали, смеялись, и Аня совершенно забыла, что это мужья дочерей и отцы ее внуков. Ну, не то, чтобы так уж 'совершенно' забыла, она помнила, что она 'бабушка' их детей и … теща. И однако, это знание было теоретическим. 'Ну, теща … назови, как хочешь. Что это меняло?' Она просто не могла воспринимать их как раньше. Она видела широченные плечи Лешки, его чистую кожу, мышцы, бугрящиеся на предплечьях. Олег не производил атлетического впечатления. Но как на нем красиво и небрежно сидела одежда, какие у него были умные, пристальные, нахальные глаза. Как они чудесно провели время. Симпатичные парни, впрочем нет, они не были 'парнями'. Не тот возраст. Самый привлекательный для Ани мужской возраст: между 35– 40 лет. Пик опыта, молодости, дерзости, сдержанной силы. Она чувствовала, что она сейчас выглядит моложе их и люди смотря на них гадают: что за странный треугольник, 'l'amour à trois?’ Кто она им? Почему пришла с двоими? Ане было приятно, что на них смотрят, особенно на нее. Лешка с Олегом вполне довольны, что она с ними пошла. Мысли о том, что с ней будет не омрачали вечера. 'Будет …будет! Что будет, то будет! Надоело'.

Увидев Аню после ее возвращения из Вашингтона, Олег был поражен переменой в ней. 'Да, процесс неостановим. Она молодеет не по дням, а по часам. Черт! Жалко Лидку. И самое главное: что мы скажем детям? Была у них бабушка … и куда она делась? Надо что-то придумать.' – ему было странно все происходящее, хотя, как он видел, Леша, видимо, не воспринимал это так остро. Олег привык к Ане, по-своему любил ее, ценил, был убежден, что ему повезло с тещей, которую анекдоты рисовали всегда сволочью, а у него была 'вполне себе ничего'. Да и у Ники была бабушка, что надо. А теперь … Ее будет не хватать. Не хватать лично ему, Олегу. Та игривая, невероятно красивая, молодая, сексуальная баба рядом с ними, вовсе уже не была Аней-тещей, а вот кем она была? Да, Феликс умел в свое время выбрать, с этим не поспоришь. Когда-то очень давно, еще в Москве, Олег читал роман Нагибина 'Золотая теща', и там … теща стала в сто раз лучше жены. И что это ему такая дурь в голову пришла? Лучше бы он, как Лешка, ничего вообще не читал. Литературные аллюзии были, к сожалению, уместны. Он, кстати, был уверен, что и Аня эту книгу читала. Ну читала, ну и что? Олег знал, что ни при каких обстоятельствах они не станут обсуждать тот Нагибинский кровосмесительный треугольник.

Лешку не очень интересовал моральный аспект проблемы. Когда он осознал, что происходит, он стал просто ждать Аниной 'смерти'. Да, вот так: была бабушка – и умерла. Житейское дело. Что тут заморачиваться. Хотя жаль конечно. Но ничего, они и без Ани приспособятся. Все эти разговоры, что 'она не умрет, а просто исчезнет', Леша считал ненужными, лишними и раздражающими. Какая для них всех разница 'как' ее не будет. Не будет – и все. И вообще как-то это все мутно, непонятно. А Леша не любил думать о заумных непонятностях. Он тоже видел, что Аня неуловимо отличалась от толпы своей шляпкой, но ему нравилось это отличие, и нравилось, что он с ней пришел. Когда Аня отошла в туалет, они обменялись о ней мнениями, чего дома себе позволить не могли:

– Леш, ты видел, как Аня изменилась. Даже с тех пор как приехала. Или мне кажется?