Судьбы суровый матерьял…

«…Всё это так. Но если за углом…»

Но надо глубже вжиться в полутьмуИ глаз приноровить…Р.М. Рильке…Всё это так. Но если за угломВойдешь в толпу, как в жуткий бурелом, —Скрещенье рук и судеб. Толчея.И ты корявой веткою людскоюУже горишь. Томит огонь тоскою,Сравнимою с печалью бытия.Но если Невский тонкою стрелойС граненой золоченою иглойОтпущен с тетивы, летит в закат,И ты причастен к этому полету —Ты даже не завидуешь пилоту,Вонзающему в солнце свой снаряд,Поскольку хорошо, и воздух чист,И переходы охраняет свист,И не скрипит в «Икарусе» излом,И можно сесть к стеклу, смотреть на Думу,И думать о прекрасном – вот найду, мол…Всё это так. Но если за угломОтсутствует народ и тишинаТакая, что вселенная слышна,И светит зыбким желтая игла,И в царском доме зажигают свечи,И в небесах, где воздух пахнет вечным,Расправит ангел тяжкие крыла —Ты повисаешь каплей, невесом!И площади Дворцовой колесомРаскручен, до песчинки упрощен…Россия, Русь! Темно твое начало…И где-то катер взвоет у причала,И черный Гоголь прошуршит плащом.Куда спешит, несет печаль кому?И я, вживаясь глубже в полутьму,Сужаю зренье и смотрю, смотрю,И вдруг пойму сквозь темноту воронью,Что камни дышат. Прикоснусь ладонью:«Воистину живые…» – говорю.

Дождь

Шел дождь по городу. ВначалеСто тысяч струн его звучалиИ радостно, и так легко!И скрытый в облаках маэстроРуководил большим оркестром,И слушался оркестр его.Но в тихом дождике, идущемНа стыке прошлого с грядущим,Есть ощущенье мятежа.И город верит, город знает!И в ожиданье замираетЕго огромная душа.И скоро в черных тучах с трескомЛомает палочку маэстро,И пламя брызжет, трепеща.Кривою молнией распорот,Дождь с ревом рушится на город,Смывая пыль с его плаща.А город складки расправляет!И подставляет, подставляетДома, а дождь – со всех боков!Мой город верит в это счастье,Как верующие – в причастьеИ отпущение грехов…Окончен ливень. Реже капли…Душа моя, а ты не так лиПорою жаждешь мятежа,Как тайны самой сокровенной,Чтоб жить – хоть несколько мгновений! —Свободой высшею дыша.

Видение на Невском проспекте

О, не верьте этому Невскому проспекту!

Н.В. ГогольВ театре шел спектакль. В ноль часовОткрыли двери (так вскрывают вены!)И действа дух поверх голов, со сцены,На Невский хлынул и заполнил всёПространство…И высокая былаЛуна, как знак в морзянке светофоров.Императрица в сквере ожила,И задранную юбку граф СуворовНа ней поправил шпагой…В пять утраОткрылась дверь в писательскую Лавку.Скрипит бортом и говорит: пора… —В Фонтанке катер, взятый на удавку.Гремит весло, заводится мотор.Конь прядает ушами. У ПассажаМелькает тень. Я знаю – это вор,Я с ним знаком по залам Эрмитажа.На выставке голландских мастеровОн снял «Ночной дозор» при всем народе,Потом сидел в Крестах и вышел, вроде,Из камеры ценителем ковров.Дай Бог…А от Московского вокзалаКрасавица по главной осевойС отрезанной шагала головой.Она жила на полотне ШагалаНогами вверх. Теперь живет, как все, —Без головы, но с пластикою мима.Замри, мгновенье, ты неповторимо,Как двести спиц у ведьмы в колесе!Часы бьют шесть. У Думы, на углу,Такси вскипает и горящей птицейЛетит к Адмиралтейству. И садитсяЛуна холодным задом на иглу.Какие сны приснятся ей сегодня?Наркотики и в космосе в чести!..Но первый дворник шаркнул в подворотне,Большая стрелка двинулась к шести,И в тот же миг оплавился востокИ желтым светофорам дал отставку.И, странно, дверь в писательскую ЛавкуПрикрыта плотно и висит замок.

«В саду, в полуподвале, где бильярд…»

За Паганини длиннопалым…О. МандельштамВ саду, в полуподвале, где бильярд,Играет бомж на однострунной скрипке.Бичи молчат, погашены улыбки,И только пальцы бомжа говорят,Да конский волос вынимает голосИз одинокой тоненькой струны.Открыта дверь. Звезду роняет космос.Ладони вытирает о штаныПацан-сержант… Шары застряли в лузах,Лежат кии, развернуты углом,Напоминая циркуль в СиракузахВ тот час, когда ворота шли на слом.Кто рассчитает квадратуру круга?Кто рассчитает оптику зеркал?..Играет бомж, спина его упруга,Глаза прикрыты и блестящ оскал.Играет бомж и в этом зале темномНет никого – лишь пальцы да струна…А в профиль он похож на горбунаИз кадра, что мы видели и помним.

«Ленинградской весною омыт и опоен…»

Ленинградской весною омыт и опоен.Потому что любой в своем выборе волен,Выбираю опять эту прорву воды!Не люблю этот город, он просто несносен.Оживаю, когда появляется осеньИ, в муругом плаще проходя сквозь сады,То листом, то дождем в подоконники бьется.И чем ночи темней, тем свободней поется,И не хочется думать о том, что опятьЭти белые ночи нагрянут как пропасть,И кипящего солнца кипящая лопастьВ небе станет кружить и меня догонять.И однажды догонит! Загонит. Затопчет…Петропавловский шпиль! Воцарился бы кочетИ командовал зорям: пора, не пора…Я бы дружбу завел с этой огненной птицей,Я кормил бы ее золотою пшеницей,И поил бы шампанским, и спал до утра.Потому что любой в своем выборе волен,В этих белых ночах заблудившийся воин,Всё куда-то спешу, всё кого-то ищу.…Вот и снова июнь! Вот и снова, ей-богу,Не желая того, собираюсь в дорогу,Свою жизнь доверяя перу и плащу.Ведь не думал ни в жизнь, что добуду мороки —Жить на Западе и тосковать о Востоке,Где далёко давно под кривою лунойНочь, неслышный шаман, к моему изголовью(Ах ты, черная мгла, с азиатскою кровью!)Подступала и, что-то шепча надо мной,Предрекала судьбу…Эти белые ночи!..Этот медный чудак – по полтиннику очи!И о чем он мечтал, продираясь тайгой!…Были б ночи темны, не прельстился б гранитом,Но светлы окаянные, тянут магнитом,И тропу, что иду, загибают дугой.

«…И опять соловьи! Жаль, что там, где я рос…»

…И опять соловьи! Жаль, что там, где я рос,Не водились они… Беркута да вороны…Там тяжелые кряквы, из россыпи росПоднимаясь с гнездовий, у красной короныОбивая крылами тугие лучи,Улетают куда-то далеко-далеко,Где зови не зови, и кричи не кричи —На сто верст никого, только скачет сорока,Да хмельная черемуха свадебный цветОтрясает к ногам, да на взгорке волчицаЗадирая башку, тычет синий рассвет,И, ноздрею поймав жаркий дух кобылицы,Языком, что огнем, зачеркнет желтый клык,И загривок настроит, и выгнутся травы.…В Петербурге июнь!Хоть в ведро, хоть в башлыкСколько хошь собирай соловьиной отравы!Лета чаша полна. Закипает сирень.У Невы белый гребень – буксирами взрыта.Петропавловский шпиль!Очень длинная тень!Знать, и вправду высок, достает до зенита.Выходи и дыши талым духом ветвей!Неба светлого – прорва, и зелени – тоже.И всю ночь, что на раннее утро похожа,За узорной оградой гремит соловей.

«Утро пахнет созревшей апрельскою почкой…»

Утро пахнет созревшей апрельскою почкой.Из подъездов собаки спешат на газон.Старый дом с расфасованной свежею почтой.Что нам пишут сегодня?…в Колхиде Язон…Это знаем.…вернулся Улисс к Пенелопе…Это тоже не ново. А что же еще?На второй полосе – потепленье в Европе.На шестой полосе – сдох Пол Пот. Хорошо.В Сумасшедшем Дому прокатили премьера…В метрополии шмон… Золотая ОрдаРазвалилась на ханства (с какого бы х…ра?)И никто не повесился.Эх, господа…Голубь жестью гремит. Ветер лижет афишамВсё, что можно лизать. В заржавелый каблукГрузит юный палаточник ящики с фишемСкандинавским, бананы и репчатый лук.Над рекою туман. Синий дым от излучинВеет мягким и теплым, подобно руну,И укрытый руном, мерным скрипом уключинНарушает Харон тишину.

«Минутный дождь…»

Минутный дождь…Веселые такси…Дождем отполированная вехаСтолпа блестит! Вокруг, как на оси,Вращаются огни…С лицом морпехаТяжелый Петр на медном скакунеГлядит на звезды – покорить бы, взять бы!Такая ночь!Всё от огней в огне!А днем ему надоедают свадьбы.И скачет он над черною волнойНеведомо куда, Бог весть откуда.Что ищет он, еще какое чудоМерещится ему во тьме ночной?

«Что мне комфорт…»

Что мне комфорт,Я ездил на корове!Гужи, тяжи, седелка да вожжа…Июль, проселок, сено в изголовье,Ни облачка и бездна куража —Твори, что хошь! – выдумывай и смейся,Грусти и пой,Секи бурьян кнутом,И удивляйся, как висит на рельсеСопревший столб…Зато потом… потом…Ты это всё, по Невскому шагая,Однажды вспомнишь.Жалко будет?Нет.Иная скорость и вожжа другая…На шесть полос размеченный проспектБензином пахнет, шелком и духами.Плывет кораблик.Движется народ,Мослами шевеля и потрохами…И вдруг увидишь речку… луг… зарод…Закат в полнеба… хату и за хатой,Идущую сквозь сумерки в зарю,Корову Елку, лоб ее покатый,Тяжелую и влажную ноздрю.

Июнь-1

Этот город из камня, воды и ветров,Отдающих гнильцой метростроевских штолен…Зачинает комар свою песнь острововПод высокую чистую медь колоколен.Наступает эпоха великих ночей,Время белых бантов и шикарных нарядов,Время четких подковок, блестящих ключейОт блестящих машин, время жарких закатов.Ах, любовь! Пахнет вечер таким неземным!Пухнут губы от жажды и тихо сжимаетКто-то что-то внутри, и дыханье сбивает.И плывет над шоссе, и качается дым.Тихий шорох авто… Есть у вечности мигИ любому дается попытка обжечься,И на травы упасть, как на плахе разлечься,Ощущая, как сухо немеет язык.Бьется легкою бабочкой мысль в пустоте.Небесам и светло, и свободно, и жарко.Чудеса твои, Господи, все в решете,Натряси этой радости, сколько ни жалко.

Узбечка

Ц.

Напитан ветер горечью грибной,Листом брусничным, шкурою лосиной,И я тебя смешливой и счастливойНа облаке рисую. Будь собой!Плыви, качаясь и зрачки кося.Раскосая! Болотною осокойРазрезы эти сотворить нельзя,Но только кровью чистой и высокой!Откуда ты, безгрешное дитя,С каких степных курганов-эверестовВозникла, восторгаясь и шутя,В краю чухонцев и холодных эстов?Зачем тебе сей сумеречный край,Где влаги больше, чем в любом арыке,Где каждый дом, что караван-сарай,А бронзовые кони безъязыки.Их так сумели ладно изваять,Что от табунных отличишь едва ли,Им жилы натянули, подковали,И на мосту оставили стоять.Они мертвы!О, как они мертвы!Мертвее не отыщешь во вселенной.Им вскрыли кровь, у них пустые вены,А в гордом повороте головы, —Внимательней всмотрись – увидишь ярость,И брызжущая с повода слюнаВсем говорит, что жизнь не состоялась.Но эта боль не всякому видна.А потому, подковками звеня,По Невскому с подругами шагая,Раскосыми глазами не мигая,Ты разгляди коня…

«…А ведь только что шумели соловьи…»

…А ведь только что шумели соловьи,И садились птицы-гуси на жнивье…Новый запах мандариновой хвоиЗаползает в петербургское жилье!Отступает из подъездов темнота,Влажным холодом не тянет из щелей,И всё ярче и нарядней суета,И кошелки всё полней и тяжелей.А на каменных на невских площадях,Где морзянкой светофоры говорят,Бляхи медные на медных лошадяхВ медном свете медным золотом горят!А ведь думалось: забот – невпроворот,И казалось: неудачи все – твои…Не венчанье, не крестины – Новый год!Пьяный запах мандариновой хвои!Нехороших и обидчиков простим.Всё, что спешно – отодвинем на потом.И откроем, и нальем, и погрустимНезаметноО себе и о своем.

«Обделен и обнесен…»

Обделен и обнесен,Питер снегом занесен.Колокольный грай вороний,Голубиных перьев треск…Мы сегодня не хороним,Все здоровые окрест!И здоровы все окрест,И богаты, вот те крест!Ах, вы, саночки и лыжи!Мы активные вполне —Кто в Хибинах, кто в Париже,Я – на токсовской лыжне.Я на токсовской лыжне!Не печальтесь обо мне.Я вперед спешу по следу,Впереди бегут года,Я за ними еду, еду,Догоню – и что тогда?

Ленинград

О, этот город! Боль и мука…Стоит мороз. Декабрь в дыму.Перед грядущею разлукойЧто я смогу сказать ему?Что я его люблю? Он знает.Что я от встречи с ним дрожу?Он трепет этот понимает,Когда я Невским прохожу,Когда брожу, как обреченный,По ключевым его местам —То под Иглою золоченой,То, забывая время, там,Где жеребец, от славы гордый,Вздымая прах, во весь опор,Тугую даль пронзая мордой,Петра выносит на простор…О, этот город… Честь и доблесть!Сплав ожиданий и тоски.Ты для меня – лечебный поясНа хрустнувшие позвонки.И расставанье, как пропажу,Предощущая, над НевойСтою, холодный камень глажу,И воздух пью морозный твой.

«По Невскому – приятно – в октябре…»

По Невскому – приятно – в октябре,Когда дома еще не в серебре,А в бронзе грив запутались потокиИ тихий говор создает уют,И сливки в шоколаде продают,И быстро надвигаются потемки.Приятно, черт возьми, в такие дниВойти в тепло и, засветив огни,Перелистать забытые бумаги;Увидеть прошлое, как будто наяву,Открыть балкон, и, глядя на Неву,Вдруг удивиться этой черной влаге.Мосты висят. Быки ушли во мрак.Прохожий под зонтом… Одет во фрак?Ну, кто во фраке ходит по граниту?Никто. Но и никто не запретит.Стучит каблук, и шина шелестит…Что еще нужно русскому пииту? —Поставить чайник, запалить цветок,Представить мир, где ты не одинок,Допустим, Пулково, где всё в тревожном гуле,Где твой багаж должны распотрошить…Но рейс отложен, можно снова жить,У стойки сидя на высоком стуле.Поэзия! мне стол не озаритьТвоей свечой, мне нужно говорить,Поскольку свет не в пламени, но в слове,И как бы ни была сильна свеча,Она слабее этого луча,Что скрыт еще, но вспыхнуть наготове.Не потому ли, Невским проходя,Я ощущаю в шорохе дождяТо слово, что придет ко мне во мраке,И, как в ночи высокая звезда(Вот только ждать мучительно – когда?),Проявится в кириллицыном знаке.И я смотрю на темную Неву,Несущую сквозную синевуПод черный мост, изогнутый вопросом,К балтийским шхерам, где на камне лосьТрубит зарю, а в глубине лососьСтановится и злым, и горбоносым.

«По Невскому – приятно – в январе…»

По Невскому – приятно – в январе,Когда дома в веселом серебре,А с бронзы грив отсвечивает инейСлюдой, и под зеленый светофорТолпа несет спокойный разговор,И день стоит, на удивленье, синий.В Фонтанке лед. Гостиный без лесов.Часы на Думе… Этот бой часов!Императрица в белом горностаеИ свежем платье из пяти колец.Суворов с новой шпагой. Молодец!Как быстрый сокол в голубиной стае.Художники! Им холод нипочем.Помадою рисуют. Кирпичом!У каждого по толстому карману.(Друян сказал, что так не может быть,Что на портреты очень трудно жить.Согласен, трудно, но менять не стану!)Матрешечники выстроились в ряд.Товар блестит, пантографы искрят.Тасуется шпана с травой сухою.«Косяк» – пять тыщ, купи и повезет.И кто-то сито снежное трясет,Всё посыпая мелкой чепухою.И если ты от города устал,Найди подвал и опустись в подвал —Ступеньки три, а, может, пять, не боле —И поживи, на стол облокотясь,И коньяком шампанское подкрась, —Есть что-то доброе в недобром алкоголе.

«По Невскому приятно – хоть когда!..»

По Невскому приятно – хоть когда!По Невскому приятно – хоть куда!Особенно приятно, если – к Шпилю,Которому стоять и вечно быть!(Эпоха – что ушла? А может быть,Предтеча наступающему стилю?)Я не гадал, что в жизни повезет, —Куда б ни шел, тропа к нему ведет,Омытому балтийскими ветрами.Остановись, прохожий, и смотри,Как полнится он светом изнутри,Подсвеченный в ночи прожекторами!Он так высок и светел в миг зари,Что с ним в сравненье блекнут фонари.Людской поток, авто – к нему и только!Чем гуще ночь и ярче блеск огней,Он только выше и еще ясней,И месяц, апельсиновою долькойВисящий где-то слева, как всегда,Не больше, чем обычная звездаНа финском небе, блеклом и пологом…Распарывая в клочья облака,Лети, мой Шпиль, нанизывай века,Отмеченный поэтами и Богом!

Н.В. Гоголь

Выпустив тройку,На Малой КонюшеннойВстал он и замер… Прическа до плеч!Медный, высокий, с силищей недюжинной…– Жизнь хороша, только стоит ли свеч?– Сто́ит… – Он хитро в усы улыбается.Мощный хохол. Колокольная стать!– Вишь, коренник мой не спотыкается,И пристяжным от него не отстать.Сильные, ладные, шеи разбросаны,Космос дымится под каждой ногой.– Видишь, как ровно березы отесаны,Слышишь, как чисто звенит под дугой!

«И вновь художник-индивид…»

Пускай художник-паразитДругой пейзаж изобразит…И. БродскийИ вновь художник-индивидНас этим Шпилем удивит…Мольберт пристроив на камнях,В джинсах, кроссовках и ремнях,С бородкой рыжею, в плаще,Он был какой-то вообще…Но на холстеЕго ИглаБыла воистину светла!

«Собирая пивные банки…»

Собирая пивные банки,Я наткнулся на банку манки,На селедку. На иваси!Я веселый домой шагаю.Не ругаемый, не ругаю.Сколько светлого на Руси!Дух свободы! Дворы, помойки.Петербургские новостройки!Свет мерцающий, блеск авто!Стекла, кованые железы,Инородцев глаза-разрезы,Неба ржавого решето!И над городом нависаяСиней сталью, луна косаяНас рассматривает в упор.А на кухнях чаи-беседы,Самодуры и самоеды,О политике разговор.Ой, шумна и хмельна закваска!Не кончается наша сказка…Выйду в полночь, шагну во тьму —Фонари, купола, граниты,Скачет всадник, грохочут плиты.До чего ж хорошо ему!Сталь гремит, удила бряцают,Голубые белки мерцают,Белой завистью зоб раздут —Сквозь мосты, аки сквозь ворота,Корабли российского флотаПо фарватеру вверх идут.

Девяностые

Вставала Нева в полный рост и ходила,В глубинах топила обломки громов,В полнеба гремела небесная сила,И ветер ломился в провалы дворов.Всё было как надо, и сумрачно было,Горело давно не во всех фонарях,Мосты задирали стальные стропила,И крейсер фальшивый на злых якоряхСкулою блестел, наливаясь недобрым,Стволы обнажал, чтобы жахнуть в упор,И где-то визжали, прижатые СОБРом,И сотни иных выползали на жор!Откуда всё это? Какая эпоха?Подобное было, да мхом поросло.Но лопалось небо стручками гороха,И вновь несказанно кому-то везло!В мехах согревались доступные феи,Суля неземное блаженство братве…И – кольца на пальцах, и – жемчуг на шеях,И снайпер на крыше, и крыша в Москве.

«Вновь по Невскому, по Садовой…»

Вновь по Невскому, по Садовой,Золотою гремя обновой,С побуревшею головойХодит осень, соря листвой.Третье «…бря»! В эти сроки еслиЗапевать начинают песни,То – с утра, и в протоки улицИх выносят, слегка сутулясь.Цвета красного, аки маки,Над толпой шевелятся знаки —В направленье (качаясь зыбко),Где стреляли однажды шибко.Видно, время не быстротечно,Если нам подфартило лечь наТе же камни в столетье трижды.Не забыли потомки лишь бы!А потомки, тряся котомки,Вдоль каналов бредут в потемки,Золотую листву пиная,О грядущем своем не зная.Медной шпорой гремят о шпору!..Где та площадь, что будет впоруЭтим юным, когда придетсяПасть им «жертвою», как поется?

«От Печоры до Вытегры…»

От Печоры до ВытегрыГолубые леса.Слезы были да вытекли,Опустели глаза.Не горит в них, не светится,Не болит, не горчит.Грязь проселков не месится,Только птица кричит,Да над ветхими крышамиОпустевших дворовДождь крылами неслышнымиСозывает воров.Приходите, грабители,Набивайте в кулиВсё, что кинули жители,Уходя от земли.

«Улыбаюсь над судьбой…»

Улыбаюсь над судьбой…Вечный бой!Я не пла́чу, не плачу́ —Хохочу.Всё, что будет впереди – всё мура.А над Питером дожди и ветра.Сентябри шумят листвой, октябри,И подлодок на Неве – целых три.На подлодках матросня. Моряки!Смотрят с лодок на меня мужики.Синь гюйсовок на плечах, как вода,Змеи-ленточки в зубах – как тогда,Когда шли по мостовым, по торцам,К черным хижинам и белым дворцам.Кокаиновый разгул!Всё – в распыл!..Питер помнит этот гул. Не забыл.Питер помнит и еще,И хранит,Как по капле на суровый гранитКровь сочилась сквозь бушлат, не спеша,Как, от тела отлетая, душаСогревала нас последним теплом…Город выжил. Я живу. Мы живем.Что еще? А ничего… Помолчу.Над Невою постою, поторчу.День и плещет, и полощет. Хорош!Но особенно хорош царский клеш.

Петроградка

В сыром подъезде вороха добра,И коммуналки старая дыра,Пропахшая застиранной постелью.Кривой торшер, цыганская игла,И крыса, что приходит из угла,Шурша своей облезлою шинелью.Чуланный мир.… Во сне и наявуМне здесь нехорошо. Я здесь живу.Варю картошку. Файлы открывая,Читаю тексты, по утрам смотрюЧухонскую бесцветную зарю,И с численника листья обрывая,Всё представляю ту эпоху, гдеБродили ночью волки по гряде,Орали выпи, шелестели совы,Луга цвели, клубились небеса,Где я, влюбляясь в эти чудеса,Не жил – парил, как облак невесомый,Не представляя, что моя звездаОднажды приведет меня сюда,Где счетчики мерцают на панели,Где задувает спичку сквозняком,А между газплитой и косякомГуляет крыса в траченной шинели,Где не слышны ни волк, ни совы с выпью,Где страшно мне, что вновь запью как выпью.

«Вечный бой. Покоя нету…»

Вечный бой. Покоя нету.Поманит и вновь – обман.Вороных бы, да карету!…Волчья изморозь… туман…Синий морок, тьма без края,Снег летящий, шум звезды…Залезаю вглубь трамвая:Здрасьте, бабушки-деды.– Здрасьте, бабушки-деды!Далеко ли до беды?– До беды? Смотря, куды?Если с нами – час езды.Город вымер. Город выстыл.Эрмитажное крыльцоВ инее. Грохочет выстрел —Дым свивается в кольцо.Пушкари в седых ушанках…Присмотрюсь и разгляжу —Люди, саночки… На санках…Что на санках – не скажу.Я не видел ту победу.Я не знаю ту беду.Я по Троицкому еду.Я по Невскому иду.Я стучу подковкой модной,Я в глаза царю смотрю.Ветер с Балтики холоднойДует лошади в ноздрю,Всё живое выдувая,Продувая синеву…Как живу? Как выживаю?Выжив, снова – как живу?Как мирюсь, что счастья нету?Эх, фортуна! Эх, мадам…Вороных бы, да каретуС жаркой шубою!А там…Синий полог. Даль без края.Пены клочья на узде…Что-то холодно в трамвае…Нынче холодно везде.

Питер

Небо золотом проколото.Я живу здесь. Ем и пью.На закате дня из золотаЗолотые петли вью.Сам себе тиран и мученик,Сам провидец и пророк,Сам себя ночами мучаю,Продираясь между строк.Словно конь, опутан путами,Не на свет гляжу – во тьму,Годы – что? – эпохи путаю,Где какая не пойму.Земляник лесных не трогая,На Вуоксу, по росе,Финской взорванной дорогоюПод косым углом к шоссеЯ хожу, и ниже ЛосевоНа кольцо лещей ловлю.Знаю Бродского. Иосифа.Прозу Бабеля люблю.Поражаюсь…. Что ж ты, Господи!Одарил, как наказал…Слов космические россыпи.Жизни призрачный вокзал.

«Шампанское как Спасская. Ворота!..»

Шампанское как Спасская. Ворота!Откуда это всё у обормота —Ведь бомж, изгой, оглобля без саней.Но – две мадам. Которая Евтерпа?Похоже – левая, ей ближе дух вертепа,А правой ближе то, что ближе к ней.Пьет правая, Евтерпа приглашает.Изгой молчит, он молча разрешает,Одним зрачком указывая стул.Отличный стул! В нем были апельсины.Беру – на вес: конечно, из осины,И жидковат; не я ли гвозди гнул.Прекрасны эти фрукты из Марокко.Цветут, растут, а нам от них морока:Осина, гвозди… Это, как смотреть.Не будь вот этих импортных поставок,В притонах не хватало бы подставок,И просто было б не на чем сидеть…Шипит вино и пенится в стакане.Шесть рыжих труб в обмотках стеклоткани.Маховики тяжелые в углу.Журчащий звук, что не известен в селах,Жар-птица в сорок ватт и два веселыхИзмызганных бушлата на полу.Мне это всё приятно тем, что этоСоветский быт российского поэта,Что я сюда свободно прихожу,Что этих двух я не увижу больше,Что мы с изгоем равные (не в Польше),А слово не подвластно дележу;Что яды «Бонда» не помеха цедре,Что мы найдем чего поставить в центре,Когда увидим: Спасская пуста;Что мне сияет радость в этой бездне,Что где-то там, на уровне созвездий,Осталась за спиною суета…И мы легко спровадим эту пару,Прикроем вход и посидим напару,Десяток строк очистим добела;Мы будем пить шампанское в притонеИ думать: что ж его не пили кони?И понимать: мешали удила.

Ночью

Б.Г. Друяну

Ударил разряд и застыл на весу,И хлынуло небо, смывая дорогу.Ликует природа! В такую грозуПророки идут на свидание к Богу.Я чувствую дрожь от коленей к рукам,И стыдно, и больно трусливому глазу.Но слышу их посохи, сквозь ураганНегромко стучащие по диабазу.Стучат, и стучат, и уходят во мглу,В промокших одеждах, с седыми власами.Нездешними ветер поет голосами,Толкает их в спину и рвет за полу.Стучат, и стучат, и стихают вдали…Пора петушиная – ночь на исходе.И гром затихает. Наверно, подходят.И дождь прекратился. Наверно, пришли.

«Хорошо живу. Люто, молодо!..»

Хорошо живу. Люто, молодо!Мне бы кучера.В черном!Воланда!Чтобы мог я на всем скакуГлянуть сверху вниз на реку,На Казанский собор, на Спас,Где увидел бы без прикрасЭтот город в прожилках венС тайной жутких своих дворов,Где когда-то средь серых стенТосковал я – найти бы кров;Где, сработанное хитро,Привечало меня метроНе за деньги и не «за так» —За пятак!Я бросал пятак,И проваливался туда,Где зимой тепло без пальто,Где везли меня поездаИ не спрашивали – ты кто?..

«Дышит город зноем и покоем…»

Дышит город зноем и покоем.Каменно и душно. Не вздохнуть.Я здесь проживаю не изгоем —Должником. Пора бы и вернуть.Много разрешил он мне когда-то!Тайну этих скверов, площадейРаскрывал… хотя и скуповато.Город… город…Скопище людей.И не то, чтоб это всё прельщало,Перевоплощало и звало —Никаких наград не обещало,За собою в пропасть не влекло.Но пошел же. Сунул в петлю бошку.Мерил свои версты, гать гатил,Поначалу думал – понарошку,Оказалось, жизнью заплатил.Еду ли в метро, стою на Невском,Слово подбираю ли, строку,Чувствую себя всегда довеском,Щепкою приколотым к куску.

«В граде Питере в сумерках снег невесом…»