скачать книгу бесплатно
И лопаты штыковые
Прибирают.
До поры.
Пятидесятые…
Набухала тоска в каждой вене и жиле.
Пламенели закаты. Гремели ветра…
Мы тогда не сходили с ума – просто жили,
Постигали, как эта ведется игра.
Как нечестные честных в грехах обвиняли,
Хищно чуя барыш, набирали по две,
И меняли столы, и колоды меняли,
И хлюздили[1 - хлюзда – ненадежный партнер, тянущий игру на себя (жарг.)], храня козыря в рукаве …
Вёсны падали с гор и шумели крылами,
Стаи птиц гоготали над ширью степей,
И река, шевеля голубыми валами,
Плоскодонные лайбы срывала с цепей.
У далеких поскотин отары клубились,
Увозили на запад оброк поезда,
И в предчувствие счастья мы солнцу молились,
А кому еще было молиться тогда?
Весенняя мозаика
1.
Кувыркалась весна. Слякоть била под ноги.
Пахло прелой листвою в кустах и логах.
Рвался лед на реке, размесило дороги,
И угрюмо торчали грачи на стогах.
Голубая страна! Ни конца и ни края!
Даль подернута дымкою, утром – туман,
И тоскует земля о тепле каравая,
Свищет ветер над полем, ломая бурьян.
Я проверю гужи, я поправлю постромки,
Среди всей чехарды я увижу свое…
Пусть кромсает река голубые обломки,
Пусть грачи продолжают свое бытие.
И река, и стога, и грачи – это нужно!
И под клекот весны, ничего не тая,
Оживает во мне боевое оружье —
Это память моя, это память моя…
2.
Засунутый в яловые сапоги,
Дед Лытнев с накидкой[2 - накидка – рыболовная снасть в форме большого сачка (авт.)] стоит у реки.
Цыганская трубка…
Дед шамкает ртом:
– А, ну-ка, здесь язь… – И с обрыва навскидку
В клубящийся омут бросает накидку
И топит ее, прижимая шестом…
Дед – память моя!
Я хожу рядом с ним.
Весна! Половодье – сестрица разрухи.
Я сумку ношу, в ней пузатый налим,
Сорога, подъязок, четок медовухи…
Оставлены улица, школа, друзья.
Язя бы поймать.
Жалко, нету язя.
3.
Стремниной проходит и кружится лед —
То чистый и белый, то с сенной трухою…
Чирки налетели, дед выстрелил влет —
Застыл свистунок и упал на сухое.
Я трогаю птицу, я вижу впервые
Прекрасные перья ее маховые.
Дед трубкою молча дымит в стороне…
И больно, и горько, и радостно мне:
Я чувствую жизнь, я ее принимаю,
Хотя и не всё до конца понимаю.
А кровь, что сквозь перья сочится, сверкая,
Наверно, соленая, как и людская.
4.
Под гомон гусей, что летели стадами,
Шуршала река ноздреватыми льдами…
Плывем в челноке. Душегубка-челнок!
Я верую в деда, как в господа Бога.
На дне челнока шевелится сорога,
В руках у меня еще теплый чирок.
Дорога неблизкая. Через стремнину
Дед правит на мыс, на сухую осину,
И ловко, по самому краю беды,
Проводит челнок сквозь шуршащие льды…
Обветрены губы, обветрены лица…
Обидно за деда, обидно за птицу —
За то, что убили, за то, что – весною…
Зачем не пришлось ей лететь стороною,
За поймой, за лесом, за дальнею далью.
И первая радость покрыта печалью.
Ну, кто мне на это расскажет-ответит?
А солнце скаженное светит и светит.
5.
Мы на костре уху варили
И молча слушали вдвоем,
Как в небе гуси говорили
На диком языке своем.
То очень громко, то невнятно,
То так тревожно, хоть кричи.
И нам была она понятна,
Их речь гортанная в ночи.
Что Север!
Голоден, простужен,
Ветрами низкими продут.
Зачем им этот Север нужен
И как они его найдут?
6.
Мы сидим у костра. Мы огонь шевелим.
Стонет птица, полощет коренья ондатра.
Дед роняет слова, что ни слово – то вкусно.
Он не скажет: посолим уху – посолим.
Прошлогодний тростник нам заменит постель.
Мы перины взобьем и тела успокоим,
И безрыбную речку не зло поругаем…
Пиренеи уже перешел коростель!
И по краешку Франции, прячась в траве,
Примеряя к лодыжке «сапог итальянский»,
Он бежит и бежит. Я читал это в книжке!
Сколько за ночь осилит – версту или две!
И не сплю я…
Прохлада мне веки смежит,
Потону в черном небе, как в омуте черном.
Дед потонет со мной, он меня не оставит.
Нам-то что, мы-то спим…
Коростель всё бежит!
7.
Я за лугом слежу, я томиться устал.
Гибралтар – Пиренеи – Саратов – Алтай!..
И когда на лугу стали травы в колено,
Коростель разодрал над рекою полено!
Прибежал! Прилетел! Сумасшедшая птица!
Как же надо стремиться, чтоб с курса не сбиться!
Через тысячи рек, через сотни лугов.
Ах, как мало друзей! Ах, как много врагов!
И опять я не сплю! Мне опять не до сна.
Коростель за рекою – напротив окна!
И притом не один. Как сойдутся они,
Как потянут смычками, попробуй, усни.
8.
…Соль в горсти. Лук в лугу. Рви, да в руку макай…
Стонет чибис и падает прямо под ноги.
Три пятнистых яйца возле самой дороги.
Востроносые! Просто хоть в землю втыкай!
Я беру их, смотрю, возвращаю гнезду —
Слыша чибиса, слушаю детскую душу —
Что ты плачешь, чудак, я гнездо не порушу,
Я пришел не за тем. Я за луком иду!
И идти – километров, наверное, семь…
В Панюшовском Кругу лук растет «пятаками».
И хожу я по Кругу, согнувшись, кругами,
Рву, макаю и ем… Одурею совсем! —
Станет горько во рту, станет горько в мозгах.
Сколько топать назад! а еще мне – уроки…
Я домой возвращаюсь, и слышат сороки,
Как болтаются ноги мои в сапогах.
От начала весны не бывали сухи —
Всё вода и вода… А училка велела
Про Савраску учить. Вот бездарное дело.
Кто их пишет, проклятые эти стихи?
«Просыпаюсь. Умываюсь…»
Просыпаюсь. Умываюсь.
Утро. Лето. Коростель.
Я в коровах разбираюсь:
Эта – нетель, эта – тель.
