скачать книгу бесплатно
Песнь бича
Макс Брэнд
В романе «Песнь бича» Монтана Кид, рискуя жизнью, освобождает зверски наказанного хозяином мексиканского крестьянина, и этот поступок влечет за собой цепь трагических событий.
Макс Брэнд
Песнь бича
Глава 1
В фольклоре пеонов[1 - Пеон – в Латинской Америке батрак, поденщик, крепостной. (Здесь и далее примеч. перев.)] «Песнь Бича» бытует с незапамятных времен; мексиканские крестьяне бережно хранят ее и передают из поколения в поколение. Правда, петь эту песню они осмеливаются, лишь когда находятся одни, вне досягаемости слуха своих господ и хозяев: государственных чиновников, богатых землевладельцев, надсмотрщиков и сельских жандармов. Причина подобной предосторожности таится в ее словах. Оригинальный текст сложен для перевода, но если опустить некоторые из наиболее смачных выражений, то получится примерно следующее:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Чтоб пронять до души
И заставить пеона кричать,
Нужно шкуру изрезать до кости.
А вот с нежною кожею дело иное:
Из нее извлеку даже песню.
Эта музыка муки и боли
Будет с губ благородных срываться.
А последние четыре строки в вольном переводе звучат вроде этого:
Довольно с меня толстокожих пеонов,
Педро, Хуанов, Хосе и Леонов.
Подайте хозяев с господской террасы,
Диаса, Анхелеса или Лерраса.
Вот эту самую песню и распевал молодой парень на берегу Рио-Гранде. Пел громко и задушевно, поскольку здорово набрался мескаля[2 - Мескаль – мексиканская кактусовая водка.]. Особый эффект его пения достигался тем, что этот мексиканский ковбой, разряженный в расшитый серебряными блестками костюм из желтой кожи, горланил песню в городишке, который весь, до последней пяди, находился на землях того самого благородного семейства Леррасов. Пеоны побросали свою работу и подошли, чтобы послушать. Оглядываясь по сторонам и убеждаясь, что поблизости нет никого из хозяйских прихвостней, они улыбались, переглядывались и с нескрываемым удовольствием наслаждались оскорблениями, звучавшими в адрес их господ. А парень, разъезжая на лошади взад и вперед, продолжал распевать, время от времени прикладываясь к бутылке, которой к этому же отбивал ритм.
Куплет следовал за куплетом. Все мексиканские песни необычайно длинны, а эта походила на целую эпическую поэму, по большей части столь непристойную, что выдержать подобное могли лишь уши пеонов.
А по другую сторону узкой в этих местах знаменитой Рио-Гранде, в патио[3 - Патио – внутренний дворик.] таверны, обращенном на юг, прямо в сторону мексиканского городка, эту песню слушал, потягивая холодное пиво и покуривая цигарку, Монтана.
Высокий мужчина с выгнутыми колесом негнущимися ногами, выдававшими в нем истинного наездника Запада, подошел к его столику и сдвинул на затылок шляпу. Тесная тулья оставила на лбу красную полосу, по его лицу медленно струился пот.
– Ты – Монтана? – спросил он.
– Кое-кто меня так называет, – с еле заметной улыбкой ответил Кид.
– Меня зовут Райли. Я живу в этих местах.
– Присядь, в ногах правды нет, – пододвигая стул, предложил Кид.
Райли уселся.
– Выпьешь? – поинтересовался Монтана.
– Давай сначала потолкуем.
– Ну тогда говори.
– Мы тут с ребятами кое-что обсуждали, – усаживаясь поудобней и передвигая пояс так, чтобы кольт в кобуре оказался под рукой, начал Райли. – Нас очень интересует, надолго ли ты задержишься в наших краях.
– Пока не отдохну.
– Но кое-кто из ребят обратил внимание, что ты вовсе не выглядишь усталым.
– Да ну?
– С виду свеж как огурчик.
– Внешний вид зачастую бывает обманчив, – заметил Монтана. – Знаешь, сколько на свете людей со здоровым цветом лица и улыбкой на устах должны щадить свое больное сердце? Закуришь?
Райли принял предложение и свернул из желтоватой маисовой бумаги и табака «Булл Дерхэм» цигарку.
– Интересно, из чего его делают? – полюбопытствовал Райли. – Мелко режут сорняки и пропитывают отжимками табачного сока?
– Какая разница? Все дело в привычке, – буркнул Монтана.
– Вот это-то мне больше всего и нравится в людях! Забавно, как некоторые привязаны к своим привычкам. Одни наслаждаются свежим воздухом и жизнью в чудесном краю, а другие скучают без каменных плоскогорий и пыли пустыни. Находятся и такие, кому жизнь не в радость, если нет опасностей. – Райли посмотрел прямо в глаза Монтане.
– Ну да, – отозвался тот. – Одни жить не могут без пульке[4 - Пульке – мексиканский хмельной напиток из агавы.], а другие не станут поить им даже свиней.
– И тем не менее, – продолжал Райли, – даже в этом патио можно найти пять-шесть человек, в чьих головах засела одна и та же мысль… Посмотри. Вот этот костлявый оборванец, что сидит один, и те двое парней в углу, которые потягивают водку и тихонько переговариваются, а еще та парочка у ворот патио, делающая вид, что нас не замечает… Как ты думаешь, что у них на уме?
– Мечтают о дне грядущем, – быстро нашелся Кид.
– Черта лысого! Они думают о твоей персоне. Сколько тебе лет, Монтана?
– Если иметь в виду годы, то не так уж и много. Но если сосчитать все выпавшие на мою долю заботы и напасти…
– Мне это известно, как и то, что у тебя красивые волосы, а все эти бродяги спят и видят, как бы снять с тебя скальп.
– Неужели? – приглаживая длинными пальцами только что упомянутые собеседником волосы, удивился Кид.
– В Чиуауа за голову Монтаны обещают пять тысяч долларов. В Соноре – десять тысяч песо. А в Мехико к этой сумме добавляют еще столько же.
– И все ж не думаю, что эти ребята гоняются за моим скальпом, – добродушно возразил Кид. – А вот мы сейчас проверим. – Он встал и окликнул мексиканцев: – Друзья! Послушайте меня…
Посетители таверны, услышав голос Монтаны, едва не поперхнулись.
– Друзья, – дождавшись, когда все повернутся к нему, продолжал Кид, – вы что, охотитесь за моим скальпом?… Эй, ты, со сломанным носом, убери лапу с револьвера! И ты, в красным кушаке, я вижу твои руки под столом… Ну вот, теперь мне ясно, что вы просто шайка грязных оборванцев. Поднимайтесь и выкатывайтесь отсюда! А то мне рядом с вами тесновато. Проваливайте!
Мексиканец со сломанным носом подался вперед, осторожно заводя правую руку за спину. Райли тут же нырнул под стол, сжимая в каждой руке по револьверу. Но Монтана, упершись руками в бока и по-прежнему улыбаясь, спокойно смотрел на мексиканцев.
Парень со сломанным носом медленно встал и размашистым шагом направился к воротам патио. Его фигура четко вырисовывалась на фоне голубого неба и гор, позолоченных клонящимся к закату солнцем. Затем он резко метнулся в сторону и исчез из виду. Вслед за ним, не проронив ни слова, неторопливо последовали остальные.
Райли поднялся с пола.
– Господи, помилуй нас грешных! – выдохнул он.
В сбившемся набок фартуке с криком выбежал официант:
– Куда они делись? А кто заплатит за выпивку?
– Все за мой счет, братец, – успокоил его Монтана.
Он снова уселся на свое место. Райли принялся скручивать новую цигарку.
– Вот видишь, они все зарились на твой скальп, – заметил он.
– Да, к югу от реки у меня хватает… хм, друзей.
– И все они могут явиться по твою душу, – предупредил Райли. – Как ты думаешь, сколько понадобится времени, чтобы полдюжины или полсотни этих бродяг однажды ночью переправились через реку и сняли твой скальп? А пока они будут заняты этим делом, сколько невинных людей ни за что ни про что поплатятся жизнью, погибнув от свистящих вокруг пуль? Вот чем и обеспокоены в нашем городе. Именно это и просили довести до твоего сведения наши ребята.
– А если я не хочу уезжать?
– Тогда кое-кто намерен устроить праздник в твою честь.
– Ну тогда я задержусь, пока как следует не отдохну, – решил Монтана.
– И долго ты собираешься отдыхать?
– Не знаю… Хотя песня парня с того берега здорово освежила меня. Но пока не могу точно сказать.
– Монтана, почему бы тебе не внять голосу здравого смысла? Неужели ты так и будешь каждый день провозглашать декларацию собственной независимости от всех и вся до конца своей жизни? Ребята не хотят ссориться с тобой. Говорят, лучше иметь дело с сотней ягуаров. Но они обеспокоены.
– Не надо меня подгонять, – потребовал Кид. – Обещаю избавить вас от своей персоны. Однако мне пришлось тащить в горы немалый груз, плечи побаливают. Сам знаешь, от плети добрый конь только быстрей устает. К тому же я американский подданный и имею полное право отдохнуть под сенью нашего старого доброго флага.
Райли не смог удержаться от улыбки.
– С тобой трудно договориться, Монтана. Судя по всему, в последний раз ты забрался довольно далеко на юг.
– Почему ты так решил? – удивился Кид.
– Такие золотые шпоры, как у тебя, севернее Мехико не делают. Да и серебряная окантовка полей твоего сомбреро тоже с юга, и голубая шелковая рубашка совсем как у испанского идальго, и пояс на бедрах вышивали, должно быть, лет пять… Кое-кто считает, что пиратам следует прятать награбленное в трюм, а не выставлять на палубе для всеобщего обозрения.
– Не знал, что для красивой одежды можно найти иное применение, кроме как носить ее, – возразил Монтана.
С противоположного берега Рио-Гранде послышались крики. Парень в расшитом блестками кожаном костюме, низко припав к развевающейся гриве лошади, во всю прыть удалялся от того места, где пел. Из-за деревенских домов неожиданно выскочило с полдюжины всадников. Двое из них бросились в погоню за ковбоем, а остальные принялись хлестать лассо и плетями пеонов, составлявших его аудиторию. Лассо так и мелькали в воздухе; плети, словно извивающиеся змеи, наносили удары. Пеоны, будто сухие листья, подхваченные порывом ветра, разлетелись в разные стороны. Лишь один из них споткнулся и упал, а когда снова вскочил на ноги, был тут же заарканен лассо.
Всадник, захвативший пеона, захлестнул за луку седла сыромятное лассо и погнал коня вскачь, волоча пеона за собой и поднимая облако пыли.
Когда он остановил коня, пеон на конце лассо походил на безжизненный труп.
– Наверно, ты разбил ему голову о камень, – крикнул один из наездников.
– Ну и что с того? – огрызнулся тот, что был с лассо.
Медленным шагом он направил коня обратно; тело пеона безвольно ударялось об ухабы, его руки и ноги нелепо дергались.
Монтана Кид поднялся из-за стола и осторожно, будто проснувшаяся кошка, потянулся всем телом, потом снова сел. Его темно-синие глаза посветлели от гнева.
– Жестокие, сволочи, – заметил Райли. – Однако пеоны привыкли к подобному обращению. У них шкура, как у носорога, а кости все равно что из прочной резины. Их можно согнуть, но не так-то просто сломать.
Монтана ничего не сказал. Он принялся тихонько напевать:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Всадниками командовал высокий светловолосый испанец. Его распоряжения были слышны и на этом берегу.
– Приведите его в чувство! Привяжите к дереву и сделайте так, чтобы он очухался.
Повинуясь приказу, пеона привязали к дереву. Его тело безжизненно обвисло, а всадники, проезжая мимо рысью или галопом, принялись хлестать его по спине. У некоторых это получалось очень умело – от их звучных ударов дешевая ситцевая рубаха пеона рвалась в клочья, а кое-кто из них, чтобы придать ударам большую силу, даже привставали в стременах.
– Что это за парень со светлыми усами? – спросил Монтана. – Ты его знаешь?
– Управляющий дона Лерраса в этих местах, – ответил Райли. – Эмилиано Лопес. Поговаривают, что он собирается жениться на Доротее Леррас и получить в приданое половину папашиных миллионов.
– Миллионов? Так он охотится за наследством? – уточнил Монтана.
От нестерпимой боли пеон пришел в себя. Он начал кричать и дергаться. Но потом, словно опомнившись и осознав, где находится и что с ним происходит, закусил губу и замолчал.
Было только слышно, как с того берега реки доносятся резкие, рассекающие воздух удары бича.
Дон Эмилиано жестом велел всем отойти в сторону. Затем что-то крикнул и, спешившись, подошел к пеону. Отдав свою богато расшитую куртку одному из всадников, он закатал правый рукав рубахи и, выбрав кнут, прикинул на глаз размах. Когда Дон Эмилиано принялся с оттяжкой стегать несчастного по спине, прикрывавшие ее лохмотья рубахи моментально покраснели от крови.
– Совсем озверел, – заметил Райли.
– Собаке собачья смерть, – произнес Кид.
Но тут пеон поднял голову и неожиданно громко запел «Песнь Бича»:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубою кожей;
От битья она только крепчает…
Дон Эмилиано, взревев от ярости, принялся хлестать пеона еще сильнее.
Монтана Кид снова встал.
– Эге! – крикнул он, продолжая наблюдать за происходящим.
