Глаза слижут лоси (сборник)

Рассматривание себя со стороны

Подъезд зевнул и кем – то высморкался в утро,рассвет кинжально меток. Всё, что крепче брютазалить охота внутрь. Жалею человека,бредущего с культёю пенсии в аптеку.В окно таращусь, в небо, в мясо пуповины,у мусорки: собаки, кошки, херувимы.А где – то там, в других местах, совсем безокихдруг друга любят люди или богиза просто так, по доброте своей душевной,и там у них прекрасно всё, и дождь волшебный,поля в цветах живых, в спине и лёгких – лёгкость,и голова – пустая ветреная ёмкость.И дунешь в гости. Скромный домик, ива, речка,один из ангелов скучает на крылечке,сидит, обняв коленки. Молвит: «Папа занят.Себя рассматривает вашими глазами».

Ты вонзишь мне ножик в печень

В подворотне синей ночьюТы вонзишь мне ножик в печень.Я запомню искры – очи.Этот цикл, поверь мне, – вечен;Мы встречались в прошлых жизнях,Смытых бережным прибоем.По тебе справляя тризну,Я пожертвовал собою,Лишь бы видеть искры – очи,Лишь бы слышать песню речи.А сейчас ты синей ночьюОстрый нож вонзишь мне в печень.Не случайность это вовсе.Я к тебе приду, но позже,Ведь душа твоя попросит,Как возьмёт томленье вожжи.Слыша роз благоуханье,Ощущая лёгкость нимба,На последнем издыханьиПрошепчу тебе: «Спасибо…».

Сломанный пряник

Нет ничего долговечней дряни.Утром запарив из мыслей мюсли,Цапнул с разбега вчерашний пряник.Пряник сломался – он стал невкусным.Жижа – не чай, а, похоже – сома.Только хорошее о погоде(Колкий рассвет пузом тучи сломан).И мой настрой – никуда не годен.Видит поломки и дворник Саныч.Еду в метро, чуя сбой системы.«Как ты? – звоню, – не сломалась за ночь?Все ли на месте детали, схемы?»Громко молчишь, не ждала вопроса,Шорох, гудки – словно в ухо фаллос.Кто – то в вагоне по сну разбросан.Ох, неужели и ты сломалась?Пучит подземку, от тел икает.Люди настроились на гастроли.Вечером буду, держись, родная.Если не выйдет любовь из строя.

Весеннее пробуждение

Душно – грязное месивоВместо спрута весеннего,Тонешь в чьей – то депрессии,Пьёшь похлеще Есенина.А зимой не мешалось. ИМнёшь чинарики скверами,Лично вскормленной жалостиПоражаясь размерами.Хоть метель не метелитсяИ мороз не морозится —В пробужденье не верится,И зудит переносица.Где бы скрыться от сырости,От прокуренной ругани.Что успел ты там выгрестиИз аптечки напуганной?Тяжесть неба топорногоСозерцается склерами.Те, кто выпил снотворного,Пробуждаются первыми.

Не первый непервый

На стрижке, Порфирий с обидой в душеОтметил, следя за повадками Людки,Что здесь до него обслужили ужеДесятки, а может быть сотни ублюдков.В кафешке он был далеко не вторым,Давился какой – то заморской консервой,И слёзы бежали по щёчкам сырым,Что он у разносчицы очень не первый.Куда бы он, жалкий, в сердцах ни пошёл,Кого бы ни встретил: каргу или фею,Везде с ним обходятся нехорошо,Бросая куском на жужжащий конвейер.Порфирий, уняв сумасшедшую прыть,В притонах укрыл оголённые нервыИ любит, кого невозможно любить.И в этом он тоже, похоже, не первый.

Бог не ставил прививки

Мы искали себе пространство другое,Мы искали себя за бортом,Где тепло и свежо, где сладость покоя,Где мы сможем построить свой дом.Мы искали, мы ищем, мы убегаем;Экология, паника, смерть.Где другой организм, планета другая?Где нас примут? О, боже, ответь.Мы бы взяли какой – нибудь мир на вырост,А затем разнесли бы войной.Во Вселенной шалит космический вирус.Бог не ставил прививки больной.

Достучаться до танкиста

На площади Ленина рыженькая художницаНапишет портрет карандашный за десять минут.И вместо того, чтобы мимо пройти, поёжиться,Присел к ней на стульчик, авось её руки не лгут.Она забралась под броню, так никто не заглядывал,Я вздрогнул, обмяк, приколоченный парой гвоздей.Шуршал карандаш ненасытно и даже обрядово,Кромсая меня, совмещая куски на листе.Я кашлял, потел, и сжимало меня до судорогВнутри. Проходящих людей сливались мазки.Казалось, глаза из нахлынувших морем сутолокСчитали меня за эскиз и порханье руки.Когда, наконец, конопушка чертёж отхудожила,Мучительно выдохнув, будто услужливый джин;Предстало лицо на моё ничуть не похожее —Оно было слишком красивым, весёлым, живым.Свернул свой портрет и побрёл холодными лужами,Прелестнице что – то неясное буркнув с тоски.На пристани замер, действительностью контуженный.Так вот ты какой, под бронёю живущий, танкист.

Дочка дарит любовь за деньги

Раскладушки продавлен овраг,Дочь не спит, повернувшись к стенкеТам, за стенкой не толще ковра,Мама дарит любовь за деньги.Может, папа оставил семью,Как бельё оставляет пятна,Потому что не только емуОтдавалась любовь бесплатно?Эй, дыхни, кто рабоч и охоч,Кто способен ещё на подкуп.Где – то кем – то обласкана дочь,Мама дарит любовь за водку.Вспоминает и плачется мать,В богадельне снимая пенки —Дочке некогда внуков рожать,Дочка дарит любовь за деньги.

Прохожие

Шаги шуршали в уютной прихожей,И руки шарили. Вспенился свет.Пришёл супруг, или просто прохожийЗабрёл в квартиру на запах котлет.Свои так бережно входят без стука.«Любимый, здравствуй, покушать найди.Устал сегодня?..» – зевала супругаУ ноутбука, крутя бигуди.«Любимый» даже не хмыкнет, не ухнет,Угрюмой тенью расшастался тут,Сопя и горбясь, пробрался на кухню,И молча ужинал двадцать минут.Жена пыхтела о срочной работе,И с ноутбуком легла, как доска.Нарочно, или на автопилоте,Прохожий лёг рядом в потных носках,Туманным взором обвёл ягодицы,Укрылся, и в тот же миг захрапел.Никто не вникнул, какая он птица,Да и к чему восполнять сей пробел;Растает утром родной прохожий,Уйдёт в окоп или в штаб командир.Какая разница, Петя, СерёжаДополнит к ночи одну из квартир.

Часть 2

Загляни в замочную скважину

Туман

Беретом сжав седые кудри,Подняв повыше куцый ворот,Я ледяным промозглым утромОтправлюсь в город, в ржавый город.Под лязг осенней непогодыМне суждено попасться в цепи,Гляжу в молочные разводы,Кого туман из дымки лепит?Я разглядеть ужель во властиКогда бредёт сиротский путникИ, чертыхаясь на ненастье,В барьер сметанный зенки лупит?И инстинктивно сам потянешьВперёд сослепу руку – тяпку,От воображения устанешь,В пучине сливочной и зябкойОно рисует образ чей – то,И этот образ – кос для глаза:То проползёт под ноги змейка,То чудищ чуются проказы —Вот силуэт завял мохнатый,Затем восстанет, скалясь алчно,И с фонаря худые лапыПротянет сущностью прозрачной,То плащ мелькнёт как привиденье,Багрянец вдалеке забрызжет.Шаги, что были в отдаленье,Давно стучат всё ближе, ближе…Галопом липкий страх понёсся!О, вот шаги, заглохли рядом!На тишь пугливо обернёшься,Слой ваты влажной срезав взглядом,И никого! Сдавило лихо…,Да шало морось в очи шпарит,Да грязь повидлом рыжим, рыхлымПодошвы жжёт армейской паре…

Чаепитие в беседочке

В чашечках чайных – солнца палитра,Двое в беседке любезно сидят;Аня в панаме, Ося в цилиндре,Пьют, обсуждают цветы и котят.Подле мурлычет тёплая Муся.Ося к Анюте мосты прочертил.Вдруг, мимо чашки он промахнулсяИ отхлебнул из её глаз чернил!Эти чернила – сахарней шпанки.Ося подсел к покрасневшей впритык,Аня, помявшись, вместо баранкиОсе вцепилась зубами в кадык!Плоть отделялась сдобой горячей!Кости трещали, хлестал алый сок!Люди предстали массой незрячей,Скомканной чувством в дрожащий кусок!..Стихло в беседке.Глазоньки хитры.Ося в панаме, Аня в цилиндре.

Привычные ежевечерние прогулки костюма

Шёл в спортивном костюме с мотнёй до коленДжентльмен с бородой и морщинистой кожей,Кто – то едкий ему бросил вслед: «Не поможет»,Сотрясая аллейной души гобелен.Безучастен старик, хоть плескай в очи щи,И в груди – тишина на мильонах наречий.По привычке хозяйской, костюм каждый вечерНосит в полостях тела костюм из морщин.

Клетка с птицей без птицы

Корелла издохла, лопнуло сердце —Браток вчера, обслезив пиджак,Меня убедил за кислой беседцейПустую клетку забрать за так.Она на здоровье гадко влияет:Он глянет в степи былых красот —И сердце, как у Миклухи – МаклаяВ оковах, рвётся. Тоска грызёт.И я, на чужую клетку позарясь,Предвижу, как мой волнистый друг,Которого я схвачу на базаре,Погибнет – горлом польётся юг.Погибнет. Не старость выпустит стрелы,Не холод сдавит и не тюрьма,Предвижу – хохлатый призрак кореллыЗадушит, или сведёт с ума.Рассыплю по донцу почки граната,Поглажу клетки пустой живот.Боюсь, в ней умолкла туча пернатых.Я обнуляю счёт.

Рыбалка

Нетрезвый дядь притопал на рыбалку,Расправил снасти, лодку накачал,На середину выплыл, замолчалКак замолкает в пузе алыча,Как замолкают, встретивши русалку.Из хлебобулки выдернул печёнкиИ бросил за борт, в тощий коллектив.Себя чужим страданьем прикормив,Слегка закинул удочку в речонку.Камыш сопел, сутулый от несчастий,Под гулы комариного полкаОрущего от боли червякаСпешили успокоить чьи – то пасти.Возможно по фантазиям наяды,Идя домой под вечер голубой,Рыбак в пакете из – под мармелада,Тащил себя с проколотой губой,Ещё живого, c человечьим взглядом.А тот, довольный сносною рыбалкой,Глаза таращил, вымахавший гном.Должно быть, слышал каждый за окном,Как перед потрошеньем и огнёмОн долго по себе дубасил палкой.

Из рода омел

Заря одноглазая рделаИ некто из рода омелНадел на себя чьё – то телоИз груды разлёгшихся тел.Сегодня он будет серьёзныйВ особых кругах экземпляр,Он будет весь день строить козни,Готовить из искры пожар.Покроют доспехи младенцевЕго плотоядный костёр,И он сможет сыто раздеться,Оставив одежду, как сор.Назавтра наденет кого – то,Кто будет отчаянно хил,И канет в своё же болото,Что долгие годы растил.А после, устав от приличий,От войн и больной суеты,Он выплывет в женском обличьеИ, может, ей встретишься ты.

Исчезновение садовода

Жены кончина подкосила садовода.Он, допьяна глотая лунный ил,В интимных дебрях сада – огородаЕё под вишней схоронил.Он то молчал, то звал пронзительно: «О, Ева!»,А после слушал за радистов двух —Как будто отзывалось тихо древо,А может быть – любимой дух.Мечтая, часто он сидел у пенной вишни,За талию обняв шершавый ствол.В часы кристально – трезвого затишьяТраву с усердием полол.Соседям хитрым не нудил о вкусе ягод,Взял, и пропал, как в Амазонке плот.Лишь Бог, наверно, в курсе, где бедняга.Ушёл с радаров садовод.Возможно, он поднял условностей завесу,Реальность смог поставить на ребро.Нам не узнать. Чуть позже, с интересом,Участок кто – то приобрёл.Горбы деревьев тёплых были тенью лишнейДля новой клумбы чайных нежных роз.Собрался корчевать хозяин вишнюИ рядом росший абрикос.Картина – жуть рассудок вдребезги разбила:Под корнем вишни – жёлтый костный слой,И абрикос, дрожа, из места спилаСочится алою смолой.

Сосед

Сон стряхнулся, а у кроватиЗамер тумбочкой – мой сосед:Бледен, худ и внезапно сед.«Ты зачем ко мне влез – то, Вадик?»Закачало в кровати – лодке,А Вадим говорит нечётко,Будто в рот запихал круассан:– Не бери ты в киоске водку,Там – «палёнка», проверил сам.Поднимаюсь, вникая в тему:– Про который бубнишь киоск?Он молчит и, как талый воск,Уплывает к себе сквозь стену.

Эвтаназия

Добрый доктор, пропиши мне эвтаназию,Или выдавлюсь из тела жёлтой мазьюИ вползу в больного скользким паразитом,Пусть лежит сосед уставшим и сердитым;А затем, тебя попросит взглядом мрази:«Доктор, сука, пропиши мне эвтаназию».Ты внимательней повылупи черешни,Взгляд его сверлильный – мой по – прежнему.А в палате человек – на целый Китеж.Доктор, видишь, я моргаю, иль не видишь?

Лёгкая фригидность

Разорву влеченье на кусочки,Разделю на сотню чайных ложек.Дам белее облака носочкиДля твоих изящных стройных ножек.Ты ходи в них дома, по балкону,Их не бойся, милая, запачкать.Гляну на тебя как на икону,Словно на хозяина – собачка,Можешь принимать любовь как данность.Суй, родная, ножки в пыль и слякоть,Вечером, надеюсь, в благодарностьМне покажешь пяточную мякотьИ подразнишь. Я у страсти в лапах,Будто ткань, заправленная в пяльцы.Я прильну к ступням, вдохну их запах,В рот приму по очереди пальцы.Ты не испугалась бы щекотки,Я б лизал и в мыслях славил Бога.Жаль, но это только грёз щепотки,Ибо ты с рождения безнога.

В квартире № 17

В квартире № 17По улице имени КрупскойНе стоит зубами клацатьО щедрости  среднерусской.С идеей больной и узкой,Чертякам легко собратьсяНа улице имени Крупской,В квартире № 17Там: шёпот зрачкастой мути,Там: страха и тьмы широты,И есть в этой мути – люди,Но умно молчат как шпроты.А ежели тявкнешь букву,Разрезав покой зверинца —Сожрут, будто сторож брюкву,Поняв, что ты есть за птица.Чьи, думаешь, это маскиСопят за столом некруглым?В агонии комы – пляскиНемые кривые куклы?Молчи и развесь – ка уши.Молчи, из какого теста.Здесь только зрачки и туши,Здесь нет диалогам места.Следи за движеньем звука,Одышка и пот – не деза.Кто зубы считает стуком,Тот будет живьём растерзан.Останки не спрячут в яме,Всё в ход: потроха и чресла;Его продадут частями,Разделится выигрыш честно.Желаешь себе признаться,В быту велика нагрузка?В квартиру № 17По улице имени КрупскойПриди.И не надо мяться.Вливайся в круг душе —губскийВ квартире № 17По улице имени Крупской.И если раскроют пасти,Припомни, чего ты жаждал;Твои дорогие частиИзлечат недужных граждан.

P.S

Однажды я побывал в квартире по улице Крупской, пришёл добровольно по наводке знакомого. Туда все добровольно приходят, все, кто желает быстро заработать, пусть и с риском для жизни. Я не знал никого из того десятка людей, припёршихся вместе со мной, никто из них явно не страдал словесным недержанием, да и общаться ни капли не хотелось: на душе было гадко, участники нервничали и зыркали друг на друга как живодёры на клетки в зоопарке. За большим залапанным столом мы играли в молчанку. Я знал, что комната напичкана камерами, а за нами наблюдают высокопоставленные любители шоу, делая ставки на приглянувшихся участников. Мы играли почти целые сутки, пока один усатый мужичок не громыхнул кашлем. Его, затравленно озирающегося, тут же унесли какие-то «шкафы» в другое помещение, где профессионально распотрошили на органы. Все остальные принимавшие участие в сеансе, в том числе и я, получили по крупной сумме денег. Мне её хватило на полгода тихой жизни. Завтра я снова отправляюсь пытать счастье.

Пожелайте мне удачи!

Клаустрофобический этюд

Приехал чёрный страшный куб,На мучеников падкий.В него забросил пятки.С угрюмым лязгом ржавых губСкользнули створки по лопаткам.Здесь двое в штатском на беду,Но, кажется, не видятВ каком плачевном видеПопутчик; он почти в бреду,Наверно молится Исиде.Поплыли яркие круги —Метнул их не спасатель.Сдавило сверху, сзади,Движеньем треморной рукиГоняю пот по лобной глади.Весь воздух вынюхан давноМоргающими вяло.Мне, с храпом Буцефала,Его не хватит всё равно,Погибну тут – расплющит саломГробницы душной потолок.Гуляет пена в жилах,Истыкать их бы шилом.Звонок икнул, уносит в бок —И лифт, блюющим мной, стошнило.

Загляни в замочную скважину

Кто хочет глянуть в замочную скважинуТихой квартиры из тайных заноз,В доме по улице Тихона КряжинаНомер четыре, идущем под снос?Кто – то отважный припрётся на цыпочках,Мокрый от шорохов, липкий как мёд,И с кривозубой наивной улыбочкойЖертвенным глазом к порталу прильнёт.Мрак пузырится, ответственный висельник,Ветер – маньяк бережёт алтари,По потолку, шелушащейся лысине —Стук костылей всё проворней к двери.В дальних углах пасти смрадные шамкают,Чёрная тварь каплет мхом со стены,Стук костылей, не накроешься мамкою,«Стук»«Стук»«Стук»«Стук» – не с другой стороны.За костылями ослизло волочитсяМасса кишечная с жаждой мозгов.Но по подъезду до слёз расхохочетсяЗвук убегающих в страхе шагов.К парню прилепятся мухи жужжащие:Что ты увидел? А что там, скажи?Он на них зыркнет одним глазом ящера,Молча утопает за гаражи.Ты приходи в дом по улице КряжинаРоды принять, унести потроха,Или извергнуть в замочную скважинуСемя отчаянья,страха,греха.

Кошки Палыча

Вечером будто с мешком картошкиПалыч плывёт по загривку дач.Палыча дома встречают кошки,Палыча дома встречает срач.В утро медовое влипнет Палыч,Будет до ночи скрываться в нём,Как в мясорубке застрявший палец.Палыча редко кто видел днём.Уймище кошек – не вывих моды;Палыч придёт, отстегнёт протез,Хвост распушит, выпьет чаю с мёдом,Выставив кошкам свой диатез.Палыч развяжет мешок молекул,Выпустит вышедших за предел.Кошки скучают и ждут калеку,Кошки без грубых мохнатых тел.

Мир на вырост

Спроси, может кто – то выдаст чуть больший размер пижам.Ты брал этот мир на вырост? Он скоро пойдёт по швам.И я не смотрел на бирки, поверив его красе,и вот, после новой стирки, наш мир безнадёжно сел.Чего это, бога ради?! Себе самому не лги,куда ты в таком наряде? Ни сесть, ни поднять руки.И бродишь, как неврастеник, затюкан собой, угрюм,чихнёшь – и в иной системе, толкнут – и прощай, костюм.А новый набор дадут ли? А вдруг ты не заслужил,и будешь как путник утлый бродить до скончанья сил.Портной ли предвзятый грешен – не важно ничуть, ничуть.Гляди, кто – то голый чешет! Наверное, призрак. Жуть.

Морфология чёрных дыр

Он исследовал скрупулёзно морфологию чёрных дырДо утра, не гнушаясь методом научного тыка.Может быть, вещество стремится рефлекторно в ориентир,А тиски гравитации – близкого акта интрига?Что случится с живым объектом, погружённым в другойобъект?Он изменится? Просто вымокнет в любовном бульоне?После первых экспериментов обнаружен был некомплект —Возвращался объект, теряя ощутимо в объёме.Вот бы вылезти (только полностью) с другой стороны дыры.Надо больше, смелее выдумать стратегий и тактик.Он вернулся в квазарню без денег и прочей земной муры,Упустив по дороге парочку прелестных галактик.

Из бурой лужи пьёт собака

Из бурой лужи пьёт собака,вороны щиплют старика,два хлопца к мусорному бакунесут бабулю на руках.В подвале дома номер десятьс энтузиазмом палачаопять кого – то обесчестята может, с богом разлучат.Сосед в костре спалил иконыи громко молится стене,монашки радостно с балконахвалу возносят сатане.С небес не дождь, а птичьи говны,прокисла божия роса.Лежит свидетель Иеговы,молчит, не смотрит в небеса.Как всё паскудно и жестокои веры нет в глазах пустых —ты размышляешь и, как Бога,ногами бьёшь его под дых.

Беспокойный покойник

За оградкой, в объятиях горького грунтаБеспокойно лежит покойник,У покойника вес почему – то не брутто;Он изводит себя до колик,Он изводит себя до пульсации в пятках,До слюны пузырящейся в горле,До искусанных губ, синяков на лопатках,До желания выпустить корни.Он лежит, ожидая, когда с ним сольётсяПрикупивший билет на Боинг,Тот, кто бродит пока, улыбается солнцу —Всё, как выдумал наш покойник.

За миг до листопада

Грызут бобром глазищи, ко мне ползут скрипуче отростки – больше тыщи – сухие руки-сучья. Хранимый сном и ветром, сквозь ветки рвусь на знамя, от дома в жалком метре в неловкой позе замер.

Душить вцепилось бойко родное с детства древо! Я с дружеской попойки – и сразу прочно в невод попался с рыбьей мордой и с психикой несвежей. Готов погибнуть гордо. Отстань, орех! Невежа!

Встаю с коленным треском. Кора, труха и мерзость летит. И в лунном блеске ревуче пасть разверзлась пустой лиловой бочкой. Тряся листвой-отравой, он тянет за сорочку к своей дыре корявой. Всё ближе, ближе, ближе!

Я схвачен блудной мухой. Слюною гнойно-рыжей облит из пасти тухлой. Развёл, как циркуль, ноги. Ругаю матом гада!

Деревья очень строги за миг до листопада.

Исследовательский процесс духосмешения в животах-аквариумах

В животах – аквариумах могут выращиваться армии,Иные системы, галактики. Но в большинстве случаев – мотыльки.Когда вижу живот, всегда спрашиваю: «А кто в аквариуме?»,Нередко слышу молчание и хруст превращаемой в камень руки.Знакомиться с землянками лучше всего на тёмных улицах;Тактично преследуешь её, затем, когда она уже поняла,Что не отделаться – обгоняешь, хватаешь за пуговицу,Мурчишь: «Приветик. Давно в этом теле? Давно не меняла тела?»И всё, аквариум твой, можно подселять, кого вздумается.Но помни, духосмешение – возможный источник психических травм.Нас мало, коллега, и чаще вместо нас на шёпот улицыВыходят странные гибриды, охочие до плоти и плотских драм.

Ты давишь саранчу

До сутулой спины мутноглазого клёнаМы затем по жаре доблукали,Чтоб я пялил глаза на процесс удивлённо —Как ты мнёшь саранчу каблуками?Будто возишься белкою в тёплой блевоте,Будто сыром натёрлась нелёжким.Не прельщают твой плоский, упругий животикИ твои загорелые ножки.Саранча не визжит от увечий, наверно,И не хнычет в объятиях морга.Ну а ты – разошедшись пропойцей в таверне,Давишь меньшие души с восторгом.Хруст погубленных тел и твой радостный вопликНеужели завистник накаркал?Sexy – look: каблуки и, особенно – топикДля меня? Чтобы шляться по парку?!Ты пришла не ко мне, не ко мне, (даже тошно!)А крушить, убивать, сеять хаос.Я гляжу. Я гляжу.И уже под подошвойВместо гадин – мой вздыбленный фаллос.

Дом

Неба холодное ситоВыло в гудроне ночи,Дом умолял с ним покончить,Полный людей – паразитов.Вылезло утро из тубы.Чьи – то могучие силы,Слыша, о чём просили,Сном перерезали трубы.

Мятные леденцы сына патологоанатома

Отец на экстренном выезде, видимо.Малыш открыл запрещённое видеоВ котором тёти с улыбками страннымиАктивно трутся топорными ранами,Ланцеты пальцев по мякоти носятсяГораздо ниже серпа переносицы.Кутьёй вишнёвой, отлипшей от обуха,Целуют ватно нагрудную опухоль,Слюнявят всё, что набухло ирисками,Так разве делают люди с близкими?И стонет радуга действия этогоНад грудой тела ещё не отпетого.Сынок глядит на машинки и кубикиВнезапно – мятнымиледенцамиголубенькими.

Шрамы украшают маленьких девочек

«Шрамы украшают маленьких девочек» —Плачет старый клоун в розовой шляпке,Будто рисовать ему шрамы не на чем,Плачет, утираясь сморщенной тряпкой.Пьёт и вспоминает: «В городе НальчикеТрудные гастроли… я не был пойман…Шрамы украшают маленьких мальчиков…»Всхлипнул, опрокинул внутрь злое пойло.Целится в меня глазищами Каина,Слёзы высыхают, льётся улыбкаГорькая в стакан, гремит за раскаяньемХохот.По одной.Не вяжем с ним лыка.Мерзко, тошнотворно, лживо и голодно.Он свалился первым с важностью дожа.«Шрамы украшают стареньких клоунов»,В тумбе нахожу скучающий ножик.

Мыслеловля

Вода набирает полные ванны людейи плещется в них, смывая усталость телами.Сегодня воде приснилось: один иудейеё превращал в вино.А другой, помудрей, был нещадней цунами.Вода, а точнее часть планетарной крови,томясь взаперти, молчала как связанный лекарь.Больной человек ей многие страхи привил,ей трудно любить себя,состоящую в основном из человека.Воде наконец – то выдать пора бюллетень,лечиться, пока планетные соки не скисли.Пускай отправляется в город свежих людейловить на себяещё не отпетые, стаей скользящие, мысли.

Спим

Спишь,А тело ходит по квартиреИ пьёт, и курит, и хандрит,А после, как метеорит,Тебя – планету бомбардирит.Спишь.Спим.А некто липкий как варенье,При попустительстве икон,Влезает в нас через балконСледить за нашим сновиденьем.Спим.Сплю.Соседу показаться может,Что я не сплю, когда я сплю.Как и меня, пока не ожил,Его используют, как тлю.Сплю.

Часть 3

Интимная жизнь мебели

Создание тумана

Я видел, как сосед сверху создавал туманИ выплёскивал его из миски в небо.Туман клубился и гнался за парой армян,Вис на прохожих, и кашлял нелепо.Я видел, он заползал под одежду, горчил;Господа пугались и краснели дамы.Кефирные сгустки в ночи неслись, как врачи,Хватая за плечи похлеще жандармов.Затем, седые патлы растворили луну,Заслонили звёзды, рекламные вывески.Я постучал соседу, он в глазок заглянулИ ускакал, пожёвывая ириски.Переживая за вывески, детей и мам,Я махал из форточки серьёзной газетой.Невыносимо глупый, некультурный туман —Вернулся и теперь живёт у соседа.

Никто так не катал

Из – под нахохленной бровиГляжу, вдыхая сырость чащи,Как лесника куда – то тащатКолонной бодрой муравьи.А он толкает их в горбы,Кричит на них и матерится,Как будто шаха или принцаВезут неряшливо рабы.Несут, снося все тумаки,С упорством нищего атлета.Исчез кортеж за бересклетом,Приняв меня за куст ирги.Я плакал и плоды металВ жилетку верного лукошка,Мне было горестно немножко,Меня никто так не катал.

Страшнота

Помоги, друг, по морде пластик,Сделай мне пострашнее морду,Сделай морду в разы быдластей,Чтоб стыдился идти по городу.Налепи мне носяру, брови,Подбородок сточи и скулы,Чтобы стать с Квазимодо вровень,Чтобы чуть красивей горгульи.Пусть в меня тычут пальцем дети,Пусть увозят мамаш плаксивых.Перед зеркалом сяду с «этим»;«Мля, какой я в душе красивый».