Глаза слижут лоси (сборник)

Бразервилль

Глаза слижут лоси

Часть 1

Глаза слижут лоси

В магазине людей сумасшедшие скидки

В магазине людей сумасшедшие скидки,И скрипят в толчее любопытных гробовГолоса: а есть дедушка более гибкий?А есть целые папы без чёрных зубов?Голова – это что? Господа, это пробник?А кому, извините, волосьев клубы?– Мама, мама! – зовёт с треском стиснутый гробик, —Посмотри, синий мальчик! Мамуля, купи!– Он давно неживой. – Отмахнулась мамаша.Непотреб! – громыхнул представительный гроб.И робел продавец цвета гречневой каши,И желал поскорей обновить гардероб.

Трупы фруктов

Малыш, выбрось эту усопшую грушу,А лучше – её схорони.Не ешь трупы фруктов – на складе их сушат,И их точит гниль изнутри.И маме скажи не бежать мармозеткойЗа манго в сырой магазин.Запомни, и фрукты кусай – только с ветки,Не жди убивающих зим.Запомни, мой мальчик, и носом не хлюпай,Отвиливать поздно уже.Под глянцевой кожей – невкусные трупыТоскуют по ветке-душе.

Выкидыш

Под всхлипы собак и асфальтовых дыр,Рождаешься из дому в выпуклый мир.Кочуешь с детьми парафинными;Они точно так же никак не поймут:Чего им здесь надо, зачем они тутЦепляют иных пуповинами.И каждый вздыхает о ласке нутра,Которое влажно извергло с утра —Никак не рожденье, а выкидыш —Боится на лица таких же смотреть,А смотрит – боится, что им – не созреть,Их тесной любовью лишь выходишь.И мечешься, как в темноте херувим,Запутавшись в шлангах чужих пуповин,И страх на безумие множится,Когда посреди обесточенных свитВ руках слишком взрослых ледово блеститПредмет, походящий на ножницы.

Худеешь

Худеешь. Хиреешь. Всё шире и шире штаны,На остром лице кто – то вырыл траншеи,Раскопанный нос и штакетины – зубы страшны,Но жирные мысли – гораздо страшнее.Прохожие думают: болен, сосёт ворожба,Гурман, ничего не жуёт кроме устриц.Худеешь и сохнешь. Лишаешь воды, как раба —Сердечней, чем телом болтать в виде люстры.Тебя убывает отсюда по грамму в инойКлубок в уголке параллельной вселенной,Где чище и лучше, где ставни не слепят окно,Где чувства – взаимны и не заусенны.Худеешь. Тускнеешь. Без лампы почти не видать,Зато с каждым часом тебя где – то больше —И он там блестит, у него появляется стать.Ты в это поверил. Ты веришь. О, Боже…

Варя не хочет иметь детей

Варя боится представить плод,Варя не хочет детей рожать,Ей ненавистен мужчина тот,Кто ей внушает диагноз «мать».Нет, ей не жаль для ребёнка тить,Да и приятен бывает секс,Просто так подло: детей плодитьИ, не спросив, их бросать в процесс;Видеть как, в корчах рождённый Бог,Вырастет и, разливая йод,Сгинет в войне за страстей клубок,Или себя по частям убьёт,Видеть в глазах: состраданья прах,Верность – когда на обузе шаль.Лучше остаться в пустых стенах —Будет не так тяжело дышать.Парни не знают девиц честней —Варя не та, кто мусолит бредь.Варя не хочет рожать детей.Варя не хочет иметь детей.Варя не может иметь…

Банки

Вода из – под крана ползёт и ползёт,Набрал её, грустную, целую банку.Затем, озираясь, как юный сексот,Ножом в неё тыкал, как тычут в поганку.Презрительно плюнул, сморкнулся, ругнул,Пощёчину даже отвесил со свистом.И вот, ощущаю: из банки манулВзирает уже на весь мир ненавистно.Разлей этот яд по шпионам врага,И смело иди ставить свечи в церквушку.Ужасно. И тянется робко рукаЕщё набирать. Чтобы гладить за ушком.

Почти был

Немного грустный, озадаченный и прерванный,Оставив сети обещаний и засад,Уходишь в поле разговаривать с деревьями,Его покинувшими молодость назад.Палата больше не нужна с прохладой дынною,И больше хочется теперь, чем пить бульон —Идти хрипящей коматозною пустынею,Но слышать реку, что смеялась до неё.А знаешь, в море можно выйти как на исповедь,Послушать души затонувших прежде гор,Должно быть, шёпот мёртвых глыб куда неистовей,Честней всего, что ты мог слышать до сих пор.Болтушки – звёзды сквозь тебя взглянут базедовоИ освежат картинки в памяти скупой,Как в неком городе с людьми почти беседовал,Как в неком теле был почти самим собой.

Противостояние серого и зелёного

Асфальт и бетон,такие же лицаподземных шкафов производят примерку,а вечером чад окунают в побелку,и сами залазят в надежде отмыться.В зелёном лесузелёные людиукраденных чад покрывают зелёнкой;теперь у детей голос птичий и звонкий,теперь их глаза не похожи на студень.В голодных домахпроглоченным клономблуждаешь, молчишь о посмертной награде.А может, ты тоже был в детстве украден?Ты просто забыл. Ты всегда был зелёным.

Заговор вещей

Едва отлип от одеяла – носки всосали стопы,пижама, выплюнув комок, озябла,легла на стул цветными снамипочти живыми, чтобывосстать и стать бронёю к ночи – граблям.Тебя подхватят брюки, майка, рубашка, туфли, плащик.Они скучали. Голодали. И даже,бедняжки, тихо прослезились. Мы – очевидно слаще,чем шкаф.Они – мертвы без экипажа.Им нужен ты, и я им нужен, слепой глухой любитель,зависимый, ревнивый и недужный,но не настолько, чтобы всохнутьв последнюю обитель.Не мы – они нас потребляют дружно.И вот в дверях стоишь, проглочен древнейшим тихим кланом,а мозг привык любить оковы,но тело знает правду. Может,проснувшимся вулканомсожжём зверинец этот бестолковый?

Новый друг обнимает Люду…

Приготовила Люда блюдоВ тихом доме, пропахшем блудом,В доме были Христос и Будда,Опускали лицо на грудь.Но сейчас – ни калеки рядом;Смыло в реку, побило градомВсех женатых и лживых гадов.Накопилась обиды ртуть.Этот праздник зачем – то горькийЛегче было б отметить в морге.И огонь из ноздрей конфоркиПолыхает, такой смешной.Люда красит в черешню губы,Надевает наряд для клубаИ с улыбкой невинно – глупойВыпускает из плитки зной.Он подсел к ней, родной, без кожи,Без колючек, без глаз, без ножек,Две руки, голова и ёжикИ подвижная часть лица.Люда ставит ему посуду,Вспоминает утраты, ссуды,Моросит о разбитых судьбах,О сгоревших в плену сердцах,Покрываясь тоскою лютой.Новый друг понимает Люду.Новый друг обнимает Люду,Как полуденный жар – Мадрид,Так сжимают дельфина сети,Так щенка прижимают дети.И звонят ноль – один соседи,И ноль – три.

Попутчики

В машине сидят, но никто никуда не едет,За окнами – тьма, на водительском месте – очаг.Все жадно молчат, подозрительно смотрят детиНа твёрдые лица родителей, мысль волоча.Никто не моргает, вздыхают уставшим пони,Вот – вот напряженье мутирует в звонкий напалм,И каждый попутчик мучительно хочет вспомнить:Когда и зачем он сюда к этим людям попал,Кого за пределами душной кишки салонаОставил, быть может, любимого? Кто же там есть?Голодная мгла, порождённая клятым лоном,А может, целебная и седативная взвесь?Мужчина с отдавленной шеей рванулся к дверце,Так критик уходит с сеанса дурного кино.На миг его тело – слетевшее полотенце —Сверкнуло во мраке.И стало как прежде темно.

Последний взрыв смеха сверхновой

В маршрутном автобусе тихо,Народ бутербродом запихан,Кто – дышит, кто – ест чебурек.Так тихо бывает у психа.Как вдруг молодой человекПохожий на нервного хикки,В планшет погружённый, хихикнулИ, сам испугавшись, икнул.Махры отрывая кутикул,Сосед, пригвождённый к окнуНемытому, тоже хихикнулДо этого злясь, как манул.Подруга его поддержалаС причёской цветов баклажана,Запрыскала в людо – массив,Ватага студентов заржала,Собою салон заразив;Смеялись и дяди, и тётиЗабыв о семье, о работе,О горьких посланиях SOS,Дедули смеялись как льготе,Бабули смеялись до слёз.Дополнив ансамбль неплохо,Ворвался водительский хохот,И бился кавказец об руль,Как в бубен отца скомороха,И, кажется, прыскал июль.Но в этой заливистой сальсеОдин гражданин не смеялся —С поблёкшей рогаткою скулНеузнанный комик, что ясеньСидел – неподвижен, сутул.Казалось: он просто уснул,Теряя с улыбкою в массе.

Сомнамбулизм наоборот

Рассветом пытливым  окно закошмарено,Пугливый будильник смешком обозначил границы.Сомнамбула вышел в костюме отпаренномНавстречу лучам и таким же отпаренным лицам.Он в страждущий офис приехал, как водится,Всем доброго дня пожелал, выпил кофе, съел пончик.А на пустырях вдоль хребта переносицы —Муть странная – свежий несвежий взгляд сельди из бочек.Сомнамбула день четвертует, работая,Вполне адекватно шутя, и с начальством не споря.И даже коллега не в меру упёртаяЕго не раскусит, что он отдыхает на мореС веснушчатой девушкой, иль одуванчикамНа густо – махровом лугу сносит пенные нимбы,А может, он с нею лежит на диванчике,Она его гладит, и думает: «Не разбудить бы…»

Глаза слижут лоси

Скоро глаза слижут лоси,Скоро скукожит в зерно,Кто – то на складе земномХмуро приходует осень.Список прихода неистов,Всё, что пришло с накладной:Дождь – сотня штук – проливной,Тысячи тонн мёртвых листьев,Ночи с надрывом пружины —Двести четырнадцать штук,Где же полёты на юг?В этом году не вложили.Тысяча мрачных прохожих,Триста дежурных простуд,Спишем их, господи боже,Спишем, и всё будет good.

Дети под балконами

Под балконами детиРанним утром пугливо снуют,Ищут сны и конфеты,И свалившихся к ним чудо – юд.Рвётся шёпот натужный —Обнаружен средь щепок и бляхБелый шарик воздушный,Мёртвый, сдутый, потёртый в боях.Дети шарик не тронутИ убийц не возьмут под арест,Но его похоронят,И поставят из спичеккрест.

Светофоры пожухли

Мне приснилось: светофоры пожухли,Повороты расхлябили шеи,Бессердечные фонарные джунглиБеломорят и даже траншеят.Словно фура пронеслась по колосьям,Перезрелые колосья на кой нам?Мёртвых кукол намотали колёса,Неживых, бездыханных, покойных,Неудачливых на уровне генов,Безучастных, несмышлёных, как силос.Упокой их, Господь, манекенов.Мне приснилось, мне просто приснилось.

Новых детей завезли в детский сад

Новых детей завезли в детский сад,Их выгружают лопатой и вилами,А, через годы, детишек бахиламиСбросит у школы какой – нибудь гад.Я наблюдаю, пускаю слезу,Вон, и мой тоже свалился из кузова.Кто – то его, с головою арбузовой,Смёл к остальным, ковыряясь в носу.Я не позволю из детских дружинВылепить нечто кирпичнее пряника,И в тихий час я, прозревший и пьяненький,Выкраду всех. Мы в закат убежим.

Придумал себя

В день, исполненный грусти и мистики,Я придумал себе себя.Я, придуманный мною – не чистенький,Я живёт, всех подряд гнобя.Я боюсь выходить с ним на улицу,Всякий раз затевает гнусь.И в квартире, где страшно зажмуриться,Одного оставлять боюсь.Отвернулись друзья и родители,В первый день отпустил жену,Мы её напоследок обидели,Но никто не признал вину.Слишком поздно жалеть и каяться,Я злопамятнее судьбы;Помню, в зеркало утром скалился,Кто придумал меня, забыв.

Пришествие донора

На днях мужичонка юркий,Пройдя все посты дружин,В ресницы орал хирургу:– Отрежь мне кусок души!Не той, что дрожит на койкеИ лампы хранит прищур,Отрежь от моей! Хоть сколько!Я к утрему отращу!Не вру! Может, я бездонный!Я с детства привык спасать!Я, может, почётный донор!Отрежь, твою мать!Всади малодушным людям!Вколи, примотай, пришей!Вживи подлецам, иудам!Лепи из гадюк ужей!Бери! Лезь в меня, под кожу!Кромсай и сажай в проныр!Я в подлых телах размножусь,Лишь так мы очистим мир.

Без души

В злосчастный момент, в зуболомную стужуЕму невзначай стужа вытряхнет душу,И он без души будет шастать как зомби,Свой день прожигать.По привычке зазнобеПодарит букет хризантем иль ромашек.Он нуль без души – обезвещенный ящик,Сухой и глухой, но с желанием стойкимЗаполнить нутро хоть какой – нибудь молькой.Он будет косить на людей в ресторане,При них вспоминать об утраченной грани,Завидуя им, ведь у них есть начинка —От мэра до грузчика с пьяного рынка,А в нём – ничего! Пустота и желудок.Он хлопнет вина, заливая рассудок.Потонет в глазах той особы с букетом,Поняв, что души у неё тоже нету.

Человек на крыше!

– Глядите, человек на крыше! —Кричу в пространство, во вселенные,В толпу некрайних и нерыжих,В физиономии системные.– Глядите, человек на крыше!От равнодушия размажется,А безразличный дворник МишаОтмоет улицу от кашицы.Поймали солнце пассатижиИ тащат книзу торопыгою.– Глядите, человек на крыше! —В последний раз кричу.И прыгаю.

Адам и Ева

Посмотрите на этих двоих. Попрошу их пока не трогать.Отличаются от восковых тем, что сами создали Бога.Приглядитесь, модели не спят, разум действует их в союзе,и, пока не случился распад, в них бурлит ассорти иллюзий.Вам встречался такой раритет? Близнецы познают друг другамиллионы их собственных лет, и никак не найдут свой угол.Их – придуманный мир поглотил, мир души, а быть может, чрева?Кто за ними веками следил, называл их: Адам и Ева.

Локальная иерархия затрещин

Пришёл не папа, а сгусток нервов,Принёс в желудке сырок и вермут.Под клокот чая, краснея скверно,Горчицей вмял недовольства маме.А мама, после огня скандала,Дневник сыновний при всех достала.Найдя что нужно, сынку по салуРемнём влупила, а не руками.Сынок, не влезши в объятья кресел,В кулак собравши остатки спеси,Сестру обидел – щелбан отвесил.И та рыдала слезами с вишню.Затем, обиду свою окуклив,Отгрызла руки любимой кукле.И кукла хнычет калечным Вишну.Не то от боли и злобы блеет,Не то ей жалко тех, кто слабее.

Жалкий житель

Мордой – тортом без налёта мыслелязгаРазбавляешь городские лица – маски.Маски: броски, однотипны, однолживы.А под ними – жизнью сжатые пружины;Сбились в стаи, мир лелея скрытый, пёстрый.Скинуть маску – что принять маньяку постриг.Вряд ли к месту твой, чужой, душевный омут,Стоны: стены, палачей и хамов тронут.Презабавно, тучам срочно нужен «Vanish»!По аллее прёшь и камешки пинаешь,Видишь чётко: словно шаттл в пустыне Наска —На асфальте чья – то вычурная маска.Потерялась? Кто решился на поступок?В гуще парка мир зловещ, рассудок – хрупок.Вон герой! Врачи, зеваки, поспешите!Льнёт к прохожим сумасшедший жалкий житель.

Снег, тебе здесь не рады

Снег, тебе здесь не рады.Знаешь, сидел бы дома,Щупал бы туч наряды,Мучаясь лёгкой истомой.Дети тебя мочалят.Снег, ну зачем ты выпал?Знаешь, твоё молчаньеХуже кричанья выпи.Мерить тебя подошвой —Жечь образа лампадой.Снег, ты не падай больше.Сверху смотри. И не падай.В стане людей опасно.Есть же такие лица —Воздух жалея астмой,Нам не дадут родиться.

Не смешно

Мне не смешно. Кручу ногами глобускоторый год. Мне не смешно.Не веселят: ни медленный автобус,ни солнца жирное пятно,ни даже сын, насилующий «Лего»,беседы пресные с женой.И анекдот, рассказанный коллегой —не смешной.Мне не смешно. В сердцах гуляет кризис,в глазах друзей – седая мгла,соседи – в швах, не забавляет близость —вот – вот пырнут из – за угла.Какой тут смех? Когда – то я хихикал,я хохотал, я прыскал, ржал.Проникла в душу, хилую калику,всепоглощающая ржа.С лицом – доской теряюсь в переулках,куда наследство перешло,ищу, где всё ещё смеются гулко.Мне не смешно,и это – не смешно.

Альбина мечтает о нежном маньяке

Альбинино сердце пожар обуял,Она не мечтает о кошке, собаке, —Сбежавши от мира в бугры одеял,Альбина мечтает о нежном маньяке.В пустынной квартирке в районе трущоб,Где каждый кусок быдлодня одинаков,Закрывшись ракушкой, ещё и ещёОна смотрит фильмы про нежных маньяков.Зашторивши окна и душу зарыв,Она забывает свой год в недобраке,Скребёт любострастно саднящий нарыв,И грезятся ей под кроватью маньяки.Развод, одиночества крепнущий мак,Желанья и боли взрывное соседство;Она забывает чуть – чуть, что маньяк,Фатально не нежный, украл её детство.Она проросла из обиды и слёз.Мужчина теперь подойдёт ей не всякий.Вступивши со страхом, стыдом в симбиоз,Альбина мечтает о нежном маньяке.

Про Творожкова

Автобус так глядит на Творожкова,Как будто Творожков – не Творожков,А весь – из вкусной массы творожковойС начинкой из банановых кусков.Гурмано – Бас распахивает двери,С дверей течёт, болтается слюна,И гражданину боязно проверить,Доедет ли живым до Ботвина[1]?Народ шмыгнул в раззявленный желудок,Развеяв сон шуршаньем кошельков,Напоминая сочных глупых уток.Но не таков герой наш Творожков!Он сплюнет, побредёт с печалью жуткойВдоль трассы, возбудив поток машин;Такси – пираньи, шакальё – маршрутки,Для них он борщ, упрятанный в кувшин.Затем, с гримасой явственно недобройОт зданий с лифтом бросится, скуля,И терминал – двойник голодной кобрыЕго проводит взглядом до угла.Он – дальше, мимо, мимо, прочь на вдохе,Ругая страхи вдоль и поперёк.Домой наш Творожков вернётся пёхомК тигрице, под её урчащий бок.

Бабуля несёт котёнка

Бабуля несёт котёнка грязно – рыженького,Прижала к себе, хрупкого, будто вазочку из фарфора.Достала бродяжку где, с хвостом отчекрыженным?В какой подворотне?Не иначе спасла от гиеновой сворыИ группы помойныхдружелюбныхаллигаторов.Прижавши к седой щеке мохнатуюсолнечную грыжу,Газелью летит по холодку ЛитераторовВдоль улицы,мимо злюдей, скукой зелёною сбрызженных.Что чувствует кот? Исполнен к бабушке нежности?А вдруг ничего нет в душе лупатенькой шмакодявки?Во всю пасть зевает на человечьи ценности,Следя за нависшей над нимбабушкинойбородавкой

Третьи половинки

Полоски цветного стекла заглянули мне в душу,И голос наждачный коснулся (родился во мне?)– Гляжу, ты чужой как своею бедою контужен,В любви погорел, без войны побывав на войне.Послушай, – несло через столик сигарною дымкой, —Любовь – это фикция? Кара? Наркотик? Болезнь?Ты носишься с нею, с крылатой слепой невидимкой,Затем – обещаешь себе в этот омут не лезть.Пойми! – Умолял собеседник с отёчностью Квинке,Мусоля сигару так, будто бы ждал эшафот, —Когда навсегда разрываются две половинкиБывает, что третья, взращённая ими, живёт;Надежды, мечты, всё, что было заложено имиВ Бездонную Космоса, делает гибельный вдох.И Нечто, лишённое связи, умершее, в гримеПреследует пары влюблённых, как чёрт выпивох.Им движет не месть и не зависть, но холод разлуки.Два любящих сердца – до Бога бесплатный трамвай».Я долго смотрел на окурок табачной гадюкиИ надпись на столике пеплом:«Коллега, бывай».

Необъяснимое происшествие на улице Вернадского

Шатаясь блёклым вечером под окнами коморок,С хроническим неврозом и с мимикой «лимон»,На улице Вернадского у дома номер сорокСпоткнулся о булыжник и вляпался в дерьмо.Любой мог опардониться. Во тьме души столовойВзбурлили огорченья и прочий негатив;Без прежней обречённости, большое злое словоЯ гаркнул миномётом, обиды испустив.По улице Вернадского, вдоль дома номер сорокИду, спустя неделю, просторный как депо,А слово одичавшее, мохнатее Трезора,Шугает пешеходов и делает бо – бо.Прикинувшись бесчувственным, я спас на ляжке кожу.Что будет завтра, если сегодня повезло?По улицам – прелестницам шагать боюсь – скукожусь,Расставив уйму добрых изящных чудо – слов.

Чемодан

Мы на краю, на стартовой черте.Зачем нам куча личностных проблем?Наскучь, родная, до седых чертей,И я тебе до язвы надоем,Иначе – будет дикий невозврат,Иначе будет боль и будет мрак,И головы на кольях будут в ряд.Давай представим, я совсем дурак.Обрыдну так, что выгонюсь взашей,Пульни с балкона грустный чемодан,Чтоб он, как несчастливый из вещей,Скончался на моих руках от ран.Заметишь слёзы – флаги, стрекоза,Проверишь, громко зубками скрипя,Как я пойду понуро на вокзал,Неся с собой частичный труп себя.Мы будем с ним скитаться по земле,Я никогда его не схороню.Я не вернусь, кричи, читай Рабле,Штудируй Фрейда, Кафку и Камю.Он станет ближе всех моих друзей,Которых я покину навсегда.Забросив этой жизни карусель,В обнимку с ним замёрзну в вечных льдах.И, если ты мою отыщешь нить,Причалишь посмотреть, как важный дож,Меня от чемодана отличитьНе сможешь, не узнаешь, уплывёшь.

Иногда можно лежать на брусчатке

Марширую по брусчатке поздней ночкой.Фонари передают меня друг другуСожалея, что не могут в одиночкуТьму души моей рассеять по округе.Тьма вкусна, она вкусна как бутерброды,Привыкаешь к ним и всё, прощай, желудок.Жду момент, когда втяну её до рвоты,Чтоб на дне открылось поле незабудок.Тишина стоит, лежит, ползёт и душит.Руку вытяни и – хвать! – её за косы.А затем её расслабленную тушуПриноси в места скандалов и вопросов.Я бы тоже лёг в морозец на брусчаткуКак те двое, как им кажется, влюблённых.Я шагаю? Может, я иду вприсядку?Чёрт возьми, а фонари – дубы и клёны,Под подошвой дышит тёплая лужайка,И ступаю я, должно быть, не подошвой,А босой ногою. Солнце. Лето. Жарко.Лучше там побуду.Я прилягу.Можно.

Кусочек тебя

Подари мне себя кусочек,Спору, пазлик, деталь, чешую,В колыбели безглазой ночиЯ тебя из неё отращу.Ты уже раздавала многимПросто так, безо всяких причин,Я ж – прошу, как безногий – ноги.Подари. Поколдую в ночи,Соберу и оставлю целой,Разорву с формой подлинной нить,А разросшийся твой мицелийБуду в тайной кладовке хранить.И теперь: кто из вас живее?Эх, судьба, разлучи нас и склей.Опасаюсь, таки поверю,Что дорощенная  – милей.

Пустота или гематома

Мучительно выдавливал тебя из себя:Сначала мыслей пляшущие тёплые изнанки,За ними – всё телесное: от лика до пят,Отхаркивал, вычихивал, выплёвывал останки;Они за жизнь цеплялись, висли на бороде,Не веря в расставанье с инфицированным сердцем.Ты чуяла, шпигуя собой мягких людей —Мятежник ускользает в леса от рабовладельца.Иссякнув, осмотрелся: нет костей и заноз?Иначе снова вызреешь во мне, затянешь в омут.Слоняюсь по бульварам и мусолю вопрос —Что лучше: пустоту лелеять или гематому?

Ушёл за дождём

Через форточку в дом лезут воздух и хаос,У меня на столе мыши книги погрызли,От меня здесь почти ничего не осталось:Оболочка и парочка сплюнутых мыслей.В предыдущий сеанс открывания двериЯ ушёл за дождём, до сих пор не вернувшись.Сколько вёрст я уже сапогами отмерил,Может, слился с дождём, позабыв прежний ужас.Тощий ветер влетел, зацепив листик с полки,Закружил и метнул в криволюстрые очи.Из углов тишина смотрит раненным волком,По листочку бежит мой размашистый почерк.Не могу разобрать. Ветер, глянь, ты глазастей,От меня здесь уже только вмятины в кресло.Выдуй из дому вон.Вспомнил, там было: «Здрасти,Я ушёл за дождём. Буду к осени. Честно».

Водолазы

Затаился, сижу водолазом на днеПод чернеющим дном корабля,В череде взбаламученно – илистых днейКто – то сверху не любит меня;Капитан, или кто, кроет мне кислород,Пуповину жуёт, веселясь,Дескать, ты – молодец, но уж больно – урод,И душа – не душа, а – карась.Я хочу разглядеть все красоты на дне,Но вокруг только пляшущий ил.Эй, дружище, тебе c аквалангом видней,Может, кто – то тебя полюбил?Подскажи, косяки перламутровых рыбРазрезают звенящую синь?Мне стоять здесь одной из задумчивых глыбДольше вахты, старпом, не проси.Может быть, я один под пятой корабля,Ну а сколько таких кораблей?Может быть, незнакомый мой друг, и тебяИзвозили в печали и мгле.После схваток река мне раздвинет волну.Я оставлю привычную муть,Поднимусь и в лицо бедокуру взгляну,И скажу что – нибудь, что – нибудь…

Реципиент

Сегодня опять проснулся не весь —на постели: шея, голова и надежд шарф,на люстре рука, и, кажется, пресс.Может, остального не было ни шиша?А ты на постели есть вообще?Ни одной детали: ни души, ни глаз. Ушла,оставив меня, одну из вещей?Пригляделся.Вот: кусочку сердца поёт мгла.Окстись. Так не может быть! Перестань!Чем мы любим друг друга, скажи? Кто объяснит?Полундра! Полундра! Наверх свистать!Объявляю организму всему аудит!Собрались! Собрались! Эй, все ко мне!Руки! Обе! Быстро! Ноги тоже! А где грудь?Там сердце! Им любят!.. Или же нет?Тот, кто любит мозгом, любит части или суть?Запутался! Мысли, бейте не вскользь!Сердце! Выкатись откуда – нибудь уже! Жду!Нет сердца. Иду, прострелянный лось,и в дыру кладу отвалившуюся звезду.

Нас откопают археологи

Давай уедем туда, где снег,Туда где лёд жирнее творогаЗаполнит клетки, и через векНас откопают археологи.Давай уедем, я всё собрал:Гитару, лучший томик Бродского.Чем больше мы отсчитаем шпал,Тем меньше будет в нас уродского.Купил билеты в один конец.Признаться мне не хватит выдоха,Я по любовям не сильный спец,Но я готов впервые выехать.Давай сегодня, я всё решил.Оставь шарфы, носки из войлока.Мы станем искрой одной души.И прослезятся археологи.

Грехи и пальцы

Маленький Витя считает свои грехи:Дважды за день разразился отцовским матом,Шарф не надел, и теперь его ждёт бронхит,Пендель целебный отвесил младшόму брату,Маме соврал, перепачкал гуашью лифт,А на уроке ИЗО решил отоспаться.Маленький Витя не знает пока молитв,Просто молчит перед сном, загибая пальцы.Так же сегодня он камнем попал в кота.«Спите, пернатые…» – шепчет в своей кроватиИ загибает. И с ужасом ждёт, когдаПальцев не хватит.

Морщины

Висят морщины у девушки, Господи Боже,А ведь вчера она бегала с розовой кожей,А ведь вчера она пела в церковном хоре,Встречалась с кем – то, рвалась на море.Встречалась с кем – то намного старше,Намного старше её папаши.А ранним утром исчез мужчина,На всём оставив свои морщины,Куда ни глянь —следы машины,Одни морщины,Одни морщины.