скачать книгу бесплатно
– Как насчет обмена? – предложил Аттила. – Вопрос за вопрос. Ты поделишься информацией со мной, а я – с тобой.
Больше разговоров значило меньше боли. Пусть даже он не знал, может ли рассказать что-то такое, что представляло бы ценность для Аттилы.
Аттила уселся на пол, заканчивая вытирать топор. Он сидел в трех футах от Таннера и явно не считал его проблемой. И скорее всего был прав.
– Новый парень Дафны. Что случилось у него дома, пока ты там был? Судя по скорой помощи, защитным костюмам и тачкам федералов, что-то серьезное. Ты, видимо, был свидетелем. Так что случилось?
– Откуда ты вообще… – Таннер не знал, каких вопросов от него ожидать, но если бы ему предложили угадать, он бы ошибся. – Ты что, за ней следил?
– Я надеюсь, это не твой вопрос? Потому что, если на секунду задуматься, он сам на себя ответит. – Аттила, похоже, смилостивился над ним, хотя бы потому, что это дало ему возможность поглумиться. – На спутниковое наблюдение моего бюджета не хватит, но ты поразишься, что можно установить на самое обычное дерево по соседству.
Таннер закрыл глаза. Мелкие пробелы он заполнит позже. Если у него будет это «позже».
– Вал… он распался на части. Буквально. – Он взглянул на Шона. – Как если бы ты занимался вот этим несколько часов – только секунд за тридцать.
Он знал, как невероятно это звучит.
– Детали. Вот где кроется дьявол. Выкладывай их.
Таннер рассказал о произошедшем так кратко, как смог. О случившейся с Валом перемене, о том, что он двигался, словно человек, забывший, как должно работать его тело. О том, как он набросился на телефоны и запихнул один себе в глотку. Как на протяжении нескольких минут после этого он казался впавшим в состояние фуги, а потом развалился на куски.
– И ты видел, как это случилось.
– С такого же расстояния, как сейчас вижу тебя.
– Ты счастливчик. – Аттила казался до странного искренним. – Тебе выпала честь быть этому свидетелем, хоть ты и не знал тогда достаточно, чтобы понять какая.
– Тебя все это, похоже, не удивляет.
– Я слыхал о таких вещах. Я знаю, что такое возможно. Но, с другой стороны, а что невозможно?
Аттила бросил на Таннера презрительный взгляд, словно тот был недостоин увидеть то, что видел. Потом закончил вытирать топор и повертел его перед собой, оглядывая щели.
– И больше ты ничего мне не скажешь?
– Значит, это твой вопрос?
– Нет. Я просто углубляюсь в детали, как ты и хотел.
Аттила отбросил тряпку, снова поиграл топором, думая, что с ним делать, и мощным ударом, сотрясшим как доски, так и кости, вонзил его в пол.
– Скажем так: боги на самом деле существуют. Но не такие, о которых тебе рассказывали, веришь ты в них или нет. Это слово, «боги», – просто ярлык. Он в общих чертах передает суть, вот и все. Я имею в виду масштаб. Не функции, не роль. Масштаб.
Таннер слушал, и ему казалось, что он проваливается сквозь пол. У него болело все, как снаружи, так и внутри, а между челюстью и затылком пролегла туго натянутая полоска мышц. Не имело значения, сегодня ночью он умрет или завтра днем. Там, снаружи, остались люди, которых он любил, и ему, скорее всего, больше не суждено их увидеть. Никакая молитва, никакое заклинание не изменят того факта, что ему уже ничто не поможет.
– Но что они такое на самом деле?.. – продолжал Аттила. – Все, что я могу сказать, не будет неверным. Но оно будет недостаточно верным. Они… разум, способный выйти за пределы тела. Душа без совести. Интеллект, обладающий интуитивным пониманием материи и энергии, способный, словно паук, устроиться на паутине темной энергии и провести следующий миллиард лет, любуясь столкновением двух спиральных галактик, потому что это, черт побери, весело.
Для Таннера, беспомощного, лежащего на спине, не имело значения, правда все это или нет. Значение имела лишь любовь, которую он испытывал к людям, ее заслуживавшим, и то, что она умрет вместе с ним.
– Только представь себе эту мощь. Представь, каково это – вместить хотя бы малую часть ее в сосуд вроде такого. – Аттила потыкал его в плечо. – Этих мясных скафандров едва хватает на сотню лет, да и то не всегда. Но если у тебя есть цель, если тебе нужно что-то сделать по-быстрому, а это твой единственный вариант, и если ты знаешь, где найти достаточно слабый скафандр, из которого можно вышвырнуть пилота, ты проникаешь в него и берешь управление на себя, и работаешь с тем, с чем тебе приходится работать. Просто долго он скорее всего не протянет.
Таннер попробовал это представить. Что бы ни овладело Валом, было похоже, что каждая клеточка в его теле перегорела, перестала работать.
– Если ты засунешь пальцы в розетку – тебя немного встряхнет. Если ты ухватишься за кабель на электростанции – поджаришься до хруста. Так, по крайней мере, я это понимаю.
Похоже, здесь ему полагалось засмеяться, но Таннер не мог вспомнить, как это делается. Возможно, это даже была правда. То, о чем говорил Аттила, вполне стыковалось с тем, что видел и слышал сам Таннер. Поэтому у него оставался лишь один аргумент: «это не может быть правдой, потому что не может». Но его не хватало.
Да и какая разница. Какая на хуй разница.
– Думаешь, мне не наплевать? – спросил Таннер. – Это твои дела. Занимайся ими. Для меня важны только семья, друзья, да еще те, у кого выдался неудачный день в горах.
– Почему мы и оказались в этой ситуации. – Аттила поерзал на полу; он был пугающе спокоен, сидя голышом в двадцати футах от трупа. – Вот какая штука, старший братец. Ты ведь не из тех, кто сдается, верно? Это не в твоей натуре. Поэтому я сразу понял: если уж ты пришел сюда в поисках Дафны, то на этом не остановишься. Ты вышел бы отсюда и продолжил искать. Как делал всегда. Ты отыскиваешь Дафну независимо от того, нужно ей, чтобы ее нашли, или нет.
Аттила провел ладонью по рукояти торчавшего в полу между ними топора, как будто она была рычагом, потянув за который он мог изменить мир.
– А ей больше не нужно, чтобы ее искали. У нее есть дела. Ей не нужно, чтобы ты прискакал и спутал все карты.
И снова Таннер услышал в голове слова, въевшиеся в память, пока он пытался разобрать послание, которым нечто на протяжении нескольких лет забрасывало Дафну.
Ты должна их убить.
Ты должна их убить ради нас…
– Тогда почему я до сих пор дышу?
– Скажем так: пока что ты – мой козырь. Знаешь, мы ведь все находимся в бесконечном процессе становления. Большинство людей с каждой секундой становятся чем-то меньшим. А вот Дафна – она становится чем-то большим. Еще не стала, но может стать. Ей просто нужно совершить этот скачок. – Аттила выдернул топор под визг половиц. – И если для того, чтобы заставить ее это сделать, мне придется порубить тебя на кусочки – значит, так мы и поступим.
* * *
Бьянка не должна была принять мои слова так легко, сучка ненормальная. Я выдала самую угрожающую фразу, которую вообще когда-либо кому-либо говорила, и что она сказала мне в ответ? Не «Пошла на хуй, Дафна». Не «Возвращайся-ка домой пешочком и никогда больше ко мне не подходи, Дафна». Не «Какого цвета тебе нравятся охранные ордеры, Дафна?». Вот как должны реагировать нормальные люди.
А я услышала всего лишь паршивое «Ну, я бы, конечно, предпочла, чтобы меня не убивали, но если уж этого не избежать, я протестовать не буду, если убийцей станешь ты».
Буквально.
Какая странная отправная точка. Думать об этом, представлять, как это случится, в качестве умственного упражнения. Именно такие больные общие интересы и сближают лучших подруг.
Как мне тебя прикончить, подруженька моя соблазнительная? Тебе больше хочется, чтобы все прошло быстро и безболезненно, или ты предпочтешь, чтобы твоя убийца создала смелое, кровавое творческое высказывание?
Ой, да я как-то об этом серьезно и не думала. Вариантов ведь так много, правда? Например, всегда можно меня застрелить.
Можно… но тебе не кажется, что это слишком просто? И даже отчужденно? В этом нет ничего интимного. Как пультом дистанционного управления воспользоваться. Так я тебя даже с другого конца комнаты убить могу.
И с другого конца игровой площадки тоже. А если ты застрелишь меня на глазах у детишек и обычных, скучных, не земноводных мамаш? Вот это будет настоящее творческое высказывание.
Да, но все равно. Одно движение пальцем – и тебя нет. Это для ленивых.
А как насчет ножей? Они открывают простор для самовыражения, от хирургической точности до дикого, сумасшедшего буйства.
И ты правда не против? Это же, наверное, больно.
Да, больно, но зато гораздо интимнее.
Но ведь для этого нужно быть очень целеустремленной, согласна? Мне обязательно придется довести дело до конца, а я не вполне уверена, что смогу. Не могу пообещать тебе, что не струшу.
О, значит, ты сбежишь в слезах и оставишь меня валяться на земле, и я, может быть, истеку кровью, а может быть и нет? Как эгоистично.
Но ты так красива, и, хоть у тебя и проблемы с головой, мне кажется, что ты хороший человек. И как тебя такую резать?
Может, тогда ты меня чем-нибудь забьешь? Ударь меня правильной штукой в правильное место, и я могу даже не почувствовать, что будет дальше.
Тупым предметом?
Или чем похуже.
Ну… мой бывший парень, Аттила… У него есть боевые топоры. Ага. Настоящие, без дураков, подлинные боевые топоры. Этот вариант прекрасен тем, что даже если я сдуюсь после двух-трех ударов, раны уже будут очень серьезные…
Звучит круто! Как думаешь, он одолжит тебе какой-нибудь из топоров?
Не представляю себе, что на свете могло бы сделать его счастливее. Он, подозреваю, давно думает о том, чтобы на ком-нибудь их опробовать. Прямо очень много думает. И знаешь что? Я бы не поставила свою жизнь на то, что он уже этого не сделал.
Шутишь.
Хотела бы.
И где кто-то вроде тебя может подцепить парня вроде него? В байкерском баре?
Веришь, нет – в музее. В денверском музее естественных наук. В прошлом году у них была выставка, посвященная средневековым войнам. Он работает там куратором и помогал ее готовить. Иногда, в свободные дни, ему нравилось ходить по выставочным залам и смотреть, как люди ею наслаждаются.
Это довольно мило.
Не совсем. На самом деле он подслушивал, какую фигню несут посетители, и фантазировал о том, каким оружием ему хотелось бы их прикончить. Это помогало ему расслабиться. Конечно, Аттила не в первый день мне об этом рассказал. Он не сразу был со мной настолько искренен. Но к тому времени между нами уже возникла эта…
Связь?
Да. Связь. Только плохая связь. Но осознаешь ты это лишь тогда, когда уже на нее подсела. Сначала появляется взаимное влечение, и ты думаешь: «Я знаю его, или он знает меня… да, вот именно, он видит во мне что-то, чего не видят другие, и воспринимает это всерьез, а значит, и меня воспринимает всерьез». Знаешь, как это соблазнительно?
Боюсь, что да. Но, судя по твоим словам, это похоже на ту искорку, которая впервые привлекла тебя ко мне.
Нет. Не смей так говорить, Бьянка. Может, я просто рассказываю похоже. Но чувство было совсем другим.
Тогда в чем разница?
Разница в том, куда это приводит. С тобой я чувствую, что могу стать кем-то лучшим и что это на самом деле может зависеть от меня. С Аттилой я чувствовала, что должна стать кем-то худшим и что от меня здесь ничего не зависит. И знаешь что… Я до сих пор не могу решить, какой вариант ближе к правде.
Конечно, на самом деле таких разговоров мы с Бьянкой не вели. Если не считать все те случаи, когда мы встречались взглядом – было очевидно, что мы обе ощущаем это невысказанное бремя. Это непонимание, почему мы чувствуем себя игрушками в гигантских холодных руках.
Такие диалоги я вела сама с собой в тихих, подходящих для раздумий местах, где скрывалась от попыток Вала вытащить наружу лучшие стороны моей натуры. Это могло бы показаться позитивным влиянием, вот только он был при этом так солнечно утомителен, так очевидно демонстрировал, что я для него всего лишь реставрационный проект, как для какого-нибудь умельца – сломанный кофейный столик, что ритуальное убийство начинало казаться вполне приемлемым.
Аттила никогда не притворялся, будто хочет меня спасти.
С ним мне с самого начала казалось, что он знает меня лучше, чем я сама. Еще одно «намасте», только вывернутое наизнанку: социопат во мне приветствует потенциальную социопатку в тебе… ей только и нужно, что легкий толчок в нужную сторону. Ей нужно отпустить себя на волю.
Лежа в постели, он предлагал мне якобы гипотетические ситуации. «Если бы тебе казалось, что ты должна кого-нибудь убить, чтобы воплотить свой полный потенциал, ты бы сделала это?»
Такие вот легкие, жизнерадостные вопросы. Как я могла на них ответить? Я ведь была в сарае, помните? Я знаю, каково быть жертвой.
Он смотрел на меня так, словно жалел или жалел бы, если бы был на это способен, и спрашивал, не мешает ли мне какая-нибудь иллюзорная мораль. Ему нравилось напоминать мне, что на поле боя морали не бывает. И уж конечно никакой морали нет в эволюционирующем мире, обитатели которого находятся в вечном процессе становления. Никакой морали нет в вулкане, в астероиде или во взрывающейся звезде. Для нее нет места в отношениях между волками и оленями. Так зачем она нужна сейчас – этот искусственный подсластитель, от которого слипаются шестеренки, который может только помешать становлению… особенно теперь, говорил Аттила, когда переломные точки уже достигнуты, эволюция перевалила через вершину и начинает кубарем катиться обратно в сторону дегенерации.
Такие вот он вел разговоры в постели. Когда я была открытой, и выжатой, и усталой, и взмокшей, и наиболее податливой.
Бывало, что, прижавшись ко мне, Аттила начинал шептать мне что-то на ухо, и его голос был точь-в-точь как голос Уэйда Шейверса. Только на этот раз я отдалась в его лапы добровольно, а он больше не хотел уничтожить меня и этим ограничиться. Теперь он хотел, чтобы я восстала из обломков и сделалась тем, во что меня превратили.
То, что меня не убивает, делает меня опаснее для окружающих.
Они могли бы быть братьями или отцом и сыном, так походили друг на друга их голоса. Неужели не лучше было бы не существовать вовсе? Такой была мечта Аттилы. Его фантазия. Его конечная цель. Именно она, по его мнению, придавала смысл бессмысленности. Лучше не быть – не просто умереть, а никогда не рождаться, отменить свое существование, признать Великую Ошибку и найти в себе смелость взять в руки ластик.
Так почему бы не покончить с собой, спрашивала я его. Спрашивала искренне, это был серьезный вопрос, но в ответ Аттила смеялся. Он отвергал его как скоропалительную реакцию, не требующую никаких размышлений, как водянистую отрыжку женщины, которая считала себя остроумной, потому что указала на противоречие.
Это тоже был разговор в постели. Аттила вознес меня ввысь, а теперь обязан был обрушить на землю.
Ненависть – это энергия, говорил он мне. Ярость – это энергия. Презрение, омерзение, неприятие, стремление уничтожить… все это – энергии. А значит, они должны быть направлены куда-то, на что-то, прежде чем расточатся со временем. Куда угодно, только не на себя.
Как они находят меня? Как эти мужчины, посвятившие себя искусству разрушения чужих жизней, находят меня? И что это говорит обо мне?
* * *
Таннеру трудно было поверить, что у Аттилы есть друзья. Скорее уж партнеры по преступлениям. Собратья по волчьей стае – это он мог представить. А вот ребята, с которыми Аттила по воскресеньям смотрел матчи «Бронкос»? Это вряд ли.
Через пару часов после того, как Аттила позвонил по телефону, к нему пришли трое. Они казались сосредоточенными на своей задаче, и их нисколько не пугало то, что он сотворил с Шоном. Команда по вызову, прибывшая, чтобы избавиться от трупа жертвы, – такую ассоциацию Таннер тоже готов был принять.
Двое мужчин и одна женщина, серьезные люди с серьезными лицами, почти на него не смотрели. Таннер, до сих пор привязанный проволокой к ручке кладовки, не заслуживал их внимания, а может даже и презрения. Они окружили Шона со всем почтением дорожной бригады, собравшейся над особенно проблематичным задавленным животным.
Мужик с бритой головой и буйной черной бородой недовольно фыркнул, раздраженный тем, что его сорвали с места в такой поздний час из-за какой-то ерунды.
– И вот перед нами очередной хрестоматийный пример того, как Аттила устраивает чьей-то заднице Средневековье.
– А нельзя было его ударить еще пару раз? – поинтересовался второй мужчина. Он был самым старшим – лет шестьдесят, а то и больше, обвисшие щеки, шапка белоснежных кудрей – и напоминал доброго дедушку. – Я вижу местечко, которое ты пропустил.
Аттила пожал плечами.
– Я увлекся. Ты бы понял, если бы был здесь.
– И очень жаль, что меня здесь не было. Это воскресило бы кое-какие… воспоминания.
– Из-за них будут проблемы? – Женщина была жилистой, угловатой и атлетичной, со стриженными под мальчика гладкими черными волосами. Похоже, ей не терпелось приняться за дело – в отличие от остальных она притопывала ногой. – Их не потеряют?
– Потеряют – да. Проблемы… Уверен, что нет. Они пришли сюда запугивать. Заявились, угрожая моей персоне насилием. – Аттила отвернулся от троицы и бросил взгляд на Таннера. – Что скажешь, Таннер? Ты говорил кому-нибудь, что поедешь сюда? Ваша парочка бойскаутов делилась с кем-нибудь своими интересными планами на вечер?
