скачать книгу бесплатно
– Мы рады, что Вы пришли, – в ответ сказал Александр.
Все мысли у князя Александра были исключительно о его жене, которая лежит сейчас в кровати; которой в эту самую секунду очень плохо. Ему совершенно не хотелось сейчас быть на этом дурацком балу. Собственно говоря, его там и не было. Было только тело, а душа и мысли были с больной женой, которая в эту самую секунду нуждается в нем больше, чем этот праздник.
Екатерина и Анастасия Савельевы – младшая и старшая дочери Александра и Аполлинарии. Сначала они обсуждали погоду, потом приступили к обсуждению гостей, а затем, когда заприметили, как Мария (их сестра) танцует с князем Зарубовым, стали обсуждать ее.
– Ты это видела? – ахнула Анастасия.
– Что там? – подскочила на месте Екатерина.
– Наша скромница танцует с молодым князем Юрием, – ехидно улыбаясь, ответила Анастасия.
Они завистливо смотрели, как весело их сестре, как она танцует с молодым князем. При этом им самим никто не препятствовал с кем-то танцевать. Да им и не хотелось. Сама мысль о том, что Мария танцует с одним из самых завидных женихов Петербурга, не давала им покоя. По их мнению, Мария не достойна такого парня. Она не достойна даже говорить с ним, не то что бы танцевать.
– Смотри-ка, а потом корчит из себя невинность, – продолжала бурно обсуждать сестру Анастасия. – У нее же ни внешности, ни денег. Всем известно, что отец отдаст замуж с хорошим приданым только меня.
– Почему это только тебя? – обиделась Екатерина.
Анастасия рассмеялась.
– Ну, а ты думаешь, что тебя ждет удачное замужество?!
Екатерина помолчала немного, но потом собрала волю в кулак и ответила сестре:
– Ну, раз так, то не надобно мне никакого приданого! Я выйду замуж за того, кто будет любить меня, а не мое приданое!
Она обиженно отошла от старшей сестры и затерялась где-то в центре зала.
Марта Грушина стояла в самом углу зала, возле входа и тоскливо разглядывала гостей. Она думала о том, что все дети рано или поздно вырастают. Вот и ее единственный и самый любимый сын Григорий уже вырос. Он оживленно и заинтересованно общается с какой-то, на вид весьма приличной, дамой. Но ее сердце все так же обливалось кровью. Она ни на секунду не отводила от сына взгляда и молила Бога, что бы с ним ничего не случилось. Отец Григория умер, когда мальчику было три года. Все имущество осталось на плечах безутешной вдовы – Марты. Она одна, без всякой помощи подняла хозяйство, сделала все возможное для того, что бы ее сын вырос достойный человеком. И теперь он стал тем, кем она хотела, что бы он стал. Пора ему и жениться. Пора думать о наследниках.
«Господи, боже, спасибо за то, что дал мне это чудо!» – благодарила бога Марта.
Ее рассуждения прервал Игорь Савельев – дядя Дианы.
– Вы Марта Грушина? – спросил он бесцеремонно.
– Да, это я, – ответила дама и повернулась к нему. – А Вы?..
– Игорь Савельев – дядя той особы, с которой общается Ваш сын.
Марта боковым зрением глянула на нее.
– Видите ли, я хотел бы поведать Вам о своей племяннице.
– И что с ней не так?
Он замешкался.
– Говорите же! – нетерпеливо крикнула Марта.
– Она не полюбит Вашего сына.
– Отнюдь. На мой взгляд, она уже полюбила его.
– Вы не правы.
– Объяснитесь.
– Ей не важны чувства. Она выйдет замуж за Вашего сына только из-за денег…
– Что Вы говорите! Прекратите! Я не хочу более слышать ни слова!
Игорь, не обронив более ни звука, ушел.
* * *
«Дорогой брат, по одной важной причине я бы хотел остановиться в твоем доме на неопределенный срок. Надеюсь, вы поймете мою нужду и не откажете в помощи».
Так звучало короткое послание от Дмитрия Савельева к Александру. Он бросил мятый лист бумаги на свой стол, в, и без того, огромную гору ненужной почты. Обычно в «той» горе месяцами лежали счета.
Он сел за стол и не смог выбросить из головы этого письма.
«Как нагл мой брат! – возмущался у себя в голове Александр. Я могу его не пустить, но совесть меня в покое не оставит. Что за причина у его брата для задержки? Нужно выяснить это непременно».
Александр посмотрел в окно. Жар с улицы заполнял кабинет князя. Стало практически невозможно дышать.
«Ладно, – принял решение князь Александр. Я разрешу ему остаться».
Через пару дней Дмитрий, получив одобрительное письмо от князя Савельева, вернулся в Алмазное и поведал брату о причине:
– На приеме я имел честь познакомиться с одной дамой. Она прекрасна. Я хочу, что бы она была со мной.
Неохотно, но князь все же поверил Дмитрию.
1797 год, июль – август
Вот уже несколько дней над Петербургом кружат темные, почти черные, облака. Создавалось впечатление, будто весь город сгорел дотла, и осталось только огромное облако дыма.
Но Санкт-Петербург не горел. Все ждали проливного дождя. Было очень холодно, особенно по утрам.
И вот настало 6 июля. Аполлинария привычно встала из-за стола после завтрака и направилась в сад. Но в этот день целый ритуал был нарушен. То, что проделывалось годами каждый божий день, было нарушено.
– Дорогая, – послышался голос князя Александра из столовой, когда Аполлинария уже вышла в холл.
Она медленно повернулась и возвратилась в столовую.
– Что Вам угодно? – спросила она мужа.
– Если Вы не возражаете, я бы хотел составить Вам компанию во время Вашей прогулки. Это возможно? – поинтересовался он.
Она немного подумала, а потом, прерывисто ответила:
– Конечно, возможно.
За последнее время Аполлинария заметно охладела по отношению к мужу.
Не дожидаясь его, она продолжила путь в сад. Он шел следом за ней и недоумевал, что происходит с женой. Но князю Александру Савельеву, который постоянно занят, легче списать все на лето и сопутствующую этому времени года жару. Они не говорили уже, наверное, около полугода. Им так хорошо. Каждый живет обособленной жизнью, каждый занимается своими делами.
Она вышла в сад и, как всегда, будто здесь и нет ее мужа, начала гулять меж кустов роз, вечерницы, благодаря которой в саду был прекрасный аромат цветов, морозника, с чуть позеленевшими цветками. Стены беседки были полностью засланы лианами кобеи[13 - Длинная лиана, обвивающая стены беседки, дома… Цветы очень похожи на лилию. Кобею так же называют декоративной лилией.]. Из-за легкого ветра листочки на кустарниках и деревьях шевелились, будто приветствуя хозяйку, вышедшую погулять.
Аполлинария подошла к беседке и присела на лавочку. К ней не спеша подошел Александр и сел напротив жены.
Несколько минут в воздухе висело неловкое молчание, после чего Александр осмелился произнести.
– Сейчас будет дождь.
Она улыбнулась.
– Вы в этом уверены? – выставив напоказ поддельную улыбку, проговорила Аполлинария, – такие облака уже несколько дней. И до сих пор ни одной дождевой капли.
– Я твердо уверен в том, что сегодня пойдет дождь, ведь так продолжаться не может. От такого зноя все посевы сгорят. Мы можем остаться с весьма невеликим урожаем. – Жалобно сообщил Александр.
– Что Вам мешает забрать часть урожая у крепостных? – недоумевала Аполлинария.
– Не правильно отбирать чужую собственность.
– Они – наша собственность. У них нет ничего своего.
– А Вы правы, – пытаясь смотреть ей прямо в глаза, согласился князь. – Завтра же займусь сборами урожая с крепостных.
– Господи! – неожиданно воскликнула княгиня. – Неужели, единственное, о чем мы можем поговорить, это погода!
Он неловко отвел взгляд от своей жены. Говорить-то им действительно было не о чем. Это было самым мучительным в браке, как думал Александр.
Она недолго сверлила его своим недовольным взглядом, а потом встала и сказав:
– Прошу извинить меня, но я вынуждена отклонятся.
…ушла.
Он остался там, в беседке, ошарашенный выводом жены. Она совершенно права. Им не о чем поговорить, кроме как о погоде. Как странно и ужасно. А ведь когда-то они не могли наговориться. Они хотели быть вместе каждую оставшуюся секунду жизни, а сейчас… что осталось сейчас от этого пылкого чувства? Ничего. Только безразличие и привычка. Привычка быть вместе. Спать в одной постели, сидеть рядом во время трапезы. Они этого больше не хотят. Не хотят друг с другом разговаривать, не хотят спать вместе, не хотят вообще видеться. Но они продолжают это делать, потому что привыкли.
«Так будет со всеми, – подумалось князю Александру. – Рано или поздно это чувство опустошенности и ненужности, абсолютное неведенье, что будет дальше, накроет всех нас. Всех. Полностью всех. Даже моих детей…»
Когда он подумал о детях, у него заболело сердце. Разве достойны дети так, как и он, страдать? Хотя, почему он страдает? Может, это свобода, а не приговор? Ведь любые чувства нас только сдерживают. Мы замалчиваем то, что хотели бы сказать, мы не делаем того, что хотели бы сделать. А почему это? В большей мере из-за любви или привязанности. Ведь если бы мы не были ни к кому привязаны, стали бы мы беспокоиться о чувствах и волнениях посторонних людей? Сдерживали бы мы себя, боясь их обидеть? Здесь не рассматривается сдерживание себя из-за общества. Вся наша жизнь лишь игра. Маска. И никогда мы ее не снимаем. Только мысли подлинные. А все остальное лишь образ, который мы хотим показать. Образ, который нам наиболее выгоден. Только образ. Только маски. Ничего более. А если бы можно было жить без этих образов и масок. Быть таким, какой ты есть. Не скрываясь, не боясь, не думая о мнении окружающих. Что было бы тогда? Свобода?..
Эти размышления длились в голове Александра достаточно долго. Прошло время обеда. Закончился ужин. Настала глубокая ночь. По саду разнесся волшебный аромат вечерницы (эти цветы особенно сильно пахнут вечером и ночью).
Александр встал со скамейки и пошел в имение. Опять же, не потому что хотел этого, а потому что нужно было идти спать.
Ступив одной ногой на крыльцо, он заметил, как ветром несет к нему какой-то белый прямоугольник. Он подбежал к прямоугольнику и схватил его. Это было письмо. Он развернул послание и не смог прочитать текст. Он был не на русском. Ни на каком из языков, которые бы он знал.
«Это латынь! – осенило его, и он сразу же вспомнил, как ровно год назад им пришло такое же письмо. Там были угрозы. Стоит ли вообще пытаться читать это, если это не более чем какая-то непонятная игра или шутка? Нет, все же нужно прочесть. А на латыни может говорить только Филиппов. Нужно дождаться завтрашнего утра».
И вот наступило утро. Александр рано, еще до рассвета, проснувшись, встал и отправил служанку за Филипповым. Он жил в другом конце дома. Филимон прибыл через полчаса в кабинет Александра. Ни сказав ничего, кроме: «Переведи!», князь протянул врачу письмо.
– «Грядет катастрофа! Великое бедствие для Вас. В Вашем роду один человек, он не молод. Совсем скоро! Страна будет под угрозой уничтожения! Ваш С.» – иногда останавливаясь, прочел Филимон.
– Что это может означать? – озадаченно поинтересовался князь Александр.
– Не имею ни малейшего понятия, Ваше сиятельство, – ответил Филимон, положив на стол послание. – Но я осмелюсь предположить, что это письмо с угрозой, совершенно такое же, как тогда, год назад.
– Я тоже это понял.
Князь почесал затылок.
– Я прошу Вас, не говорите об этом моей жене, – почти шепотом просил Александр, – она не должна об этом знать. Ей ни к чему лишние волнения…
– Что нельзя мне говорить? – послышался громкий голос Аполлинарии, доносящийся с порога кабинета.
Она стремительно подошла к Александру, рукой оттолкнув Филиппова.
– Что вы были намерены от меня скрыть? – грозным тоном спросила княгиня.
– Ваше сиятельство, я могу идти? – осмелился спросить Филимон.
– Да, можете, – ответила Аполлинария, махнув рукой.
Врач спешно ушел.
Александр выдохнул и сел за стол, сразу принявшись что-то писать.
– Александр! – повысила голос княгиня.
– Что Вам угодно, моя госпожа? – будто не догадываясь, что ей угодно, отозвался Александр.
– Мне угодно узнать, что вы намерены от меня утаить! – ответила княгиня Савельева.
Он еще раз тяжело вздохнул и указал рукой на письмо от «С.».
Она взяла его в руки. Ей хватило несколько секунд, что бы понять, что это такое же письмо, как было ровно год назад.
– О, Господи! – воскликнула Аполлинария. – Александр, ты должен срочно что-то предпринять!
– Дорогая, я уверен, не о чем волноваться.
– Я с Вами не согласна, – обиделась Аполлинария и, бросив письмо обратно на стол мужу, вышла из кабинета.
* * *
