Иночим великанов. Апокрифы Мирадении

скачать книгу бесплатно

Иночим великанов. Апокрифы Мирадении
Демьян Брауде

«Иночим великанов» первый фэнтезийный роман из цикла «Апокрифы Мирадении», повествующей о скитаниях по широтам отвоеванных у нелюдей королевств следопыта Клайда Безродного и его незаурядной спутнице в лице гоблинши. Вместе им на плечи сваливается тривиальная задача отвести виконта окольными путями в соседствующее королевство, но все усложняется, когда им начинает ставить палки в колеса таинственный посол востока, что через своего завербованного человека обращает на них отряд наемников… Книга содержит нецензурную брань.

Иночим великанов

Апокрифы Мирадении

Демьян Брауде

© Демьян Брауде, 2021

ISBN 978-5-0055-2770-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая: Неожиданная променада

На любой опус всегда найдётся свой чтец. А на добротный, даже несколько…

Дивелз. (Апокрифы полуэльфа)

В вычурной королевской опочивальне, прозаичные суетни обстояли, как и надлежало, прямиком пред приемом на аудиенции почтенной свиты. Королева Флагения, более часа избирала щегольский наряд из трех надлежащих случаю предложенных, покамест, фигурально не сплюнув, не сдалась, выбрав четвертый. Доколе её облегающий корсет тисками натужно стягивали две служанки, за витиеватым драпированным орнаментом окаймленной малахитом алой ширмы, состоящей из четырех футовой прямоугольной гармошки, король, мельком слыша стенания трех женщин праздно, протянув ноги затянутые в шоссы, возлежал на их широкой двухместной постланной кровати, выжидательно степенно скрестив руки и тонковатые голени. Под стекающим навесом из прозрачно золотистых балдахинов, он, скучающе выпятив губу, осматривал свои покои. Его томный взгляд небрежно гулял от внушительного лакированного комода, застолблённого изысканными платьями и бесценными каменьями, до своего легендарного меча, повешенного за пенсионную ненадобность на хладную кладку стены, на прослойке эллиптического промасленного спила многовекового дерева, что возвышался над гармошкой багровой ширмы. Он погруженный в себя, тяпкой рефлексии врываясь в прошлое, припоминал, как отец менторски ведал ему былину, как промоину дола родового меча ещё его деда, было почти невозможно оттереть от спекшейся крови орков, и враждебных эльфов нерадушно встретивших пришельцев. Но стоило ему перекинуть услажденный памятью взгляд на гобелен отца, как мягкий, но властный голос королевы глухо отозвался, из-за тонкой прослойки, через которую до этого до него доходили лишь звуки истошного натяжения ткани, да тяжёлые глубокие выдохи королевы с последующими трепетными сробевшими шёпотами извинений белевших до мела служанок с подкашивающимися поджилками.

– Так и будешь безмолвствовать? – сразу после этого почитай укора, раздался особенно надсадный выдох, и лязг зубов, взятой в щипцы корсета подневольной к этикету женщины.

Но государь не спешил отвечать. Вся эта обступившая золотистая лазурь покоев замка, столь опостылела ему, что ему до садни чесотки не терпелось вернуться на поле брани, сменив изысканно мраморный пол, на плотный до колен, шелестящих дерн, и обагрённое поприще, усеянное битыми шлемами солдат, клыками орков, или ломаными стрелами эльфов. Гобелен с величественным отцом, в ратных отблёскивающего нагрудника доспехов с закрепленной зеленой мантией, и пышной копной каштановых волос, вольно поддающихся дуновению ветра, побудила его украдкой коснуться своих, тонких и поредевших как осенний лес, начинавших сидеть и спадом доходивших разве, что до ушей. Его слаженная наружность, да тучей сдвинутые брови, на скуластом волевом лице, вынудили его сряду коснуться, в начале колючих заплывших щек, за тем наросшего за годы винных пристрастий живота, что натянул клетчатый кафтан, до предела натуги тяги. Старею – угрюмо почел Сибульт Второй, так и не достигший высот досточтимого отца. Его густая окладистая борода впервые за десять лет, понудила его пораздумать о бритье, под стать неустрашимого гладкому лицу отца, а насечки испещрённые морщины, которые были сглажены писавшем портрет, будто ответно перепали на него. Но эта скоротечная сверлившая думы мысль, выражающейся в упорном чесании клочка волос под угрюмо повисшей губой, была, прервана неотвязчивой женой.

– И чем же так безутешно омрачены мысли, бравого мужа? – он поднял изведенный неладными обуревающими мыслями взор со своих кучковатых штанин на голенях (так как коленок он не видел), и завитых мысков королевских пигашей, которые он никогда не утруждался снимать и в ложе (даже на подоткнутом покрывале).

Королева обрядила себя в одно из своих самых роскошных и пышных белоснежно янтарных платьев, хотя и пропустила гофрированную брыжу, коя так полюбилась, матери Сибульта, что любой её писанный маслом портрет, не обходилась без этого атрибута. Несмотря на роскошь, королеву наряд, несколько не полнил. Оно, напротив, подчеркивало её, а корсет, был данью уважения моде, нежели необходимость скрыть отложения изысканных блюд. На её вздернутой голове на тонкой малокровной шее виднелась, уложенная прическа, состоящая из диады двух кос, которые в конечном итоге переплетались меж собой, и ложились на открытые бугорки лопаток полуоткрытой спины. Её яркий почти золотой очерк на светлой белокурой голове, не мог вынудить его не завидовать, скребя зубами, относительно тому жалкому кустику на прогалине, что златым тыном придерживала открытая корона, которая тесно сидела у него на макушке. Ажурная кайма трена, едва касалась пола, а все постепенно поднималась выше по куполу к стану её талии, где уже виднелись оборки. Под лоном изящного наряда располагался овальный выпяченный яшмовый камень, поблескивающий от слабоватых лучей испод изрезанных полудневными иглами света процеженным из гардин, сокрывших витражи. На рюмке шеи виднелось задорно поблескивающее ожерелье, инкрустируемое ониксовыми камнями. Небольшая хрустально видная диадема, не доходила до бахвальства атласной короны, но так как Флагения не выносила, когда ей, что-либо жмет на голову, это была достойная замена. Король все ещё насуплено молчал рыбой, разглядывая её пленительно приятное овальное лицо с правильными формами черт, которое, несмотря на природные данные, стремилось, осунувшись сузиться, от переполняющего до кромки недовольства его смурной безучастностью.

– Отчего мы уладили сей прием? – внезапно инфантильно про-родилось у него.

Флагелия степенно прошла вперед, позвякивая украшениями сложа длинные ажурные рукава у втянутого коконом лифа стана, и отодвигая полупрозрачную златую балдахину, кротко уселась у него в ногах. Кровать слегка промялась в близь ложбинки его окопа, а жена нежно коснулась колена перекрашенных ног короля в блеклых лимонных колготках. Он все ещё пространционным взглядом смотрел в-никуда, хотя и передернул губой, когда она коснулась его изящными тончайшими пальцами. Его все до всех пронзенных фибр волновал исход сегодняшний аудиенций прикрытой вуалью спонтанного празднества.

– В кой раз ты у меня это вопрошаешь? – лукаво заломила королева, растягивая в ухмылке очаровывающие губы. Позади неё участно выстроились две служанки, обряженные инда лучше посконных весняков, но в некотором роде это был сознательный каприз королевы. Её обслуга была коротко острижена, и посему носили чепцы, на затрапезную прокрахмаленную ткань поверх по струнке вытянутых бесформенных прикормленных дородных телес, с белесым фартуком.

– Мне непременно вещать с тобой в присутствии прислуги? – весьма безрадостно и скорбно поинтересовался король, измяв лоб в борозды морщинок, пока его блестящие золотом подвески на животе поднимались от усердного набора воздуха.

– Отставьте нас, – мановением одернув изящную кисть, брезгливым контральто приказала Флагения, и, не оборачиваясь, досрочно приняв оголенной спиной низкий раболепный поклон от служанок, продолжая с неподдельной прямотой назидать на меланхоличного вырванного в русло личных обуревающих раздумий мужа.

– Мой отец сберегал этот союз сорок лет, а вслед за тем он почил, и мне не мочь сплотиться даже с Куиком, коим и босяк бы помыкнул ежели бы им довелось статься наедине, – ипохондрически протянул государь, и опять тяжко испустил процеженных выдох, пытливо взирая на грозное шитое лицо отца, усовещивающее сына неизбывным исподлобным грозным взглядом.

Флагения приблизилась ближе и кротко приняла одну из его сплоченных в увесистый капкан кистей, увешанную перстнями, и, сжав её в своих тонких пальцах с длинными ухоженными ногтями, чувственно произнесла, блеснув лазурно синими глазами на пробивающимся свету свидетелю их беседы анемаи пересекающей преграду мнительных занавесок.

– Мы возродим его. Наш сын уже готов, Мирадея при всей вздорности не сможет ему отказать, какой бы остервенелой шпилькой она не была. Если втуне её грез, теплиться тяга править, ей потребен принц. Токмо представь, наш сын в комплоте с силами Лирры идет на штурм Леденёного замка. Разве не этого ты алкал? Отправиться с ним на отвоевания земель Ревении вспять под права длань людей?

Короля коснулась шепотка уколовшей надежды. Его казалось, свинцовые сведенные скулы растаявшим льдом растянулись, а глаза просияли, показав его вызволенные из пучины неладных раздумий зеленоватые очи, из распустившихся оков присушенных век.

– Ну, так мы исходим? – опять же с пригоршней ехидности наигранно поинтересовалась королева, сжимая его размякшую длань, которая казалась, ожила, и отвечала ей вырванным теплом, и нежностью.

– Мне пригрезилось, мы все выжидали тебя? – посветлел король. Флагения неподвластно улыбнулась своим утонченным ртом, и они выходили из душных покоев, повисших в спертых веяньях духов испарин вымученных сборов.

Проходя под руку по подсвеченной ребрами, колон, остова, широкой односводчатой закопчённой галерее с бюстами правителей и их жен, они единодушно улыбнулись своим алебастровым прообразам, выточенным из камня. Висевшие поверх них на карамельных стенах портреты в натуральную величину, были писаны в их лучшие годы, и Сибульт слегка понурился, сличая себя нынешнего со своей молодой озорной подобравшейся копией. Зато горделивая Флагения не чувствовала не малых доли укора от молодцеватой близняшке. На обжившимся в галерее портрете она оцепенела в семнадцати летах, и нотка неопытности в её обескураженном лице, и висевшие бахромой наряды, были не сопоставимы и буквально сметены с родства, её пылающего нынешнего темперамента, и она чуток горделиво зарделась, ухватив мужа сильнее, отчего и он воспарял духом. Под ними был устлан ворсистый темно бурый ковер, а вездесущая расквартированная по нишам стража в закрытых сахарных шлемах, отблескивающих от плачущих свечей подвешенного с собственной тенью паникадила, чопорно прижатые к стенам, назойливыми искрами лат мешала им предаться светской беседе. Но все их чаяние была на небольшой проблеск свободы подобранным языкам перед входом в тронный зал. Высокий расписной потолок, перешедший в желваки нервюры, усиливал глухое рокотавшее эхо раздающиеся в конце коридора, и латники то и дело дергались при очередном стравленным стенами истошном отголоске.

– Это должно быть, прославленный менестрель Гуик, – заметила Флагения, нехотя позвякивая стравленным голоском в такт, отдаленным мелодиям. Получалось недурно.

– Бьюсь об заклад, уже доходит до каденции, – подхватив, подметил Сибульт, хотя понимал, что ему приятнее скорее его классические продубленные летами мелодии, чем те подчистую площадные новшества, что он привез из Зиля. Возраст вновь подкосил его открытость новому.

Наконец их неспешные поравнявшиеся размеренные шаги по бурому погашающему звуки ковру, встали, возле расписных ставней, отделяющих их с чадом гомона пира. Два лощенных до блеска румянца в щеках лакея в ухоженных алых ливреях под белую рубчатую рубашку с пышными, раструбами манжетов, окаймленных золотистой тесьмой, вооруженных разве что шандалами, куртуазно ждали их легкого мановение или хотя бы намека лицевых мышц, дабы отворить створы в недра рокотавшего гульбища.

– Крайне уповаю, что мы не конечные, – цежено, выдохнул король, ловя неопределенный взор жены, обделяя вниманием лакея, с завитыми светлыми волосами, которых он постоянно слабо уловимо сдувал, в надежде не пропустить из-за курчавых шор приказ.

– Я королева. Меня положено ждать, – пылко заявила она с оттенком контральто, павой приосанившись, подобрав губы. Но тут же сменив оттенок непогоды, сменила интонацию, в уклон значительно приятного ласкающего бриза. – Тем паче, я заверена, мы не замыкаем тех, кто был приглашен.

– Кто же посмеет опоздать, выказав такое беспардонное дерзновение? – истово вознегодовал Сибульт, выпучив округлившиеся очи.

– Есть, кое-кто на примете… – игриво произнесла королева, ерзнув тонким языком по краю губы, и, не договаривая, двинула перебором пальцев по воздуху, и участливые лакеи, наизготовку облизывающиеся гроздьями капель испарины от гнетущего ожидание, цепко ухватив кольца створ, подобострастно опустив чела, потянули расписные воротины на себя, выпуская возобладавший гул наружу.

Огромный простирающийся сводчатый зал с реющими от квелого сквозняка стягами знамен и рукотворно расписанным потолком меж жил нервюр, включая три сложенных массивов столов, под завязку нагруженных, тесно стоящих, пленяющие воображение, и напирающие друг на друга яствы, буквально оробевши, ломившись трепетали. И все от натиска осатаневших в кураже гостей, бесцеремонно опустошающих кубки, да проливая на узорчато расписные в полоски скатерти вино. Высокие потолки, подпираемые мраморными колоннами, стяжали и развеивали вопли взбеленившегося пиршества, под вкрапленные под углы ребер настенные картины эльфийского взгляда на древнюю провинцию Мирадении, преимущественно в ярких красках, заката и отблеском капель на листве, что замыкала идиллистический пейзаж. В сердце зала, на мозаичном карамельно ванильном полу, надрывая струны, обтекающей ручьями пота, бард – Гуик, как и было предсказано Сибультом, на потеху сластолюбивой толпе, довершал свою новую песню, и, увы, его серенады давно сгинули за гомоном, и ошалелыми криками обезумевшей вне призора властителей свиты. Примечательно, что достопочтенные, благопристойные леди, да чопорные порой донельзя господа, давно скинули внешнее кандалы напускного приличия, а одна из дам высшего света, стянув платья до бедер, обливала свое восковое лоно алым вином, вынуждая одно из графов вылакивать остатки из её ложбинки меж налитых грудей, под её задорный визгливый хохот.

На почтенном месте короля в ложе свиты, как раз восседал заграбаставший правильные черты матери и зеленые очи отца, старший сын короля Симал. И, не сильно утруждая себя формальностями, распустив узловые родовые обязательства, держал на месте королевы прислугу, которая перешла стадию сконфуженной вычурами крестьянки, и давно взахлеб потребляла вино, которое ей активно подливал нерадивый к утехам принц.

Стоило первой леди минуя налипшие на круглый лоб витые локоны, с противоположного стола заметить воровато приближающуюся нежданно выросшую в проходе августейшую чету, как мадмуазель тот час расторопно выплеснула бокал в лицо своему воркующему её на ухо кавалеру, который так ретиво бороздил шаловливой рукой под столом, старательно стараясь дотянуться до её кружевных чулков. Изумленный до немоты вольной выходкой герцог, вытаращивший очумелые очи, сжигающие кураж, хотел было отвесить ей ответную оплеуху, но его опрометчивая парирующая проделка, оборвалась на излёте, когда тот испод нахмуренных бровей, мельком взглянул в сторону, куда судорожно указала колготная белеющая до полотна спутница, телесно прижавшая к себе его негодование. Его свежо мокрый парик тот час, мочалкой спал, и он, отмыкая свои торчащие и немытые волосы с чарующе мягких боков от издыхающего бюста пассии, вознамерился показать свое расположение первым. Он был не стар, не млад, отчего был все ещё в надлежащей форме. И его громогласный глас, и чинно поднятый фужер, не смотря на более темные берёзовые пятна на его окропленном вином дублете с запятнанными кружевами рубахи, да ещё не высохшее от бусин капель сведенное оторопью лицо, никого не смутили.

– Да здравствует Король и Королева Майзы!

Всей возобладавшей над тишиной праздный сластолюбивый гул, стал, как украденный стихать. Разносящее слабый привкус гари при дне паникадило, что казалась, уже раззадорено раскачивается от повисшего в зале лепета, умиротворилась, и змеящиеся огни свеч, замерли в устойчивом положении, слегка чадя потолок в одной точке, как и раньше слезоточиво отпуская редкие капли, разбивающиеся об плитку пола уже с явным эхом хлюпа. Не сговариваясь, каждый из давеча бесцеремонно гомонящих, стрелой вскакивал, порой без стеснений роняя сидевших на коленях токмо заливающихся раскрепощённым хохотом дам, или на оборот, ударяя теменем графов, которые казалось, потеряли последние задатки благопристойностей. Оловянной на коченевшие члены Симал, жидко спав с кресла, умыкнув за собой избранницу, закатав посиневшую губу, выказал напускное уважение, поклонившись, а его посоловевшая прислуга в домотканом сарафане, которая держалась на тонких ногах из последних сил, была подхвачена им за локоть, при первых поползновениях окончательно растелиться на полу с натянутой шальной ухмылкой. Осунувшаяся стушеванная графиня, что только, что недвусмысленно предлагала лакать с неё остатки капель вина, скрыла свой срам, и бледная как смерть чувствую кол в гортани, выпучив глаза с замиранием сердца, лихорадочно ждала реакции ворвавшихся как не званых правителей. Один единственный менестрель Гуик, что в своих узких посконно шитых шоссах, на арлекинскую мурыженную мипарти, не выпускал лютни, мерещился самым приличным в стойле упавших нравов. И, сняв свой точно жухлый, некогда ярко красный колпак, выказал предельно учтивую милость, своим покровителям, кои призывали его на пир, а не на балаган площадного трактира, в котором он по случайности имел место оказаться «вновь», разве, что с более приятным окружением стен и сводов с буколическими картинами истекшего.

Надменно обведший гробовую тишину желчным взором Король не утруждал себя комментариями, видя на варварски разоренных блюдах, двух запеченных до бронзы промасленных птиц, поставленных в позу сношения. Он лишь исподлобья посмотрел на королеву, и та, насилу сглотнув комок, отметила отягощённым грызущим стыдом голосом, ровно чего и желала доказать себе.

– Видишь. Среди них, нет одного. Джоаль, все ещё припаздывает…

1.

– А потом? – с лелеющим любопытством заломила раздетая баронесса, лежавшая на животе в покоях графа в неглиже, зондируя высокий потолок своими пышными формами, и капельку заплывшем мясистым лицом, с тонким носом. Её витые рыжие локоны ниспадали на ярко серые глаза, но пьянённая интересом она не спешила уводить их за уши. Дергая ногами, слабо подернутыми намечающимся варикозом, словно лопастями, она нетерпеливо ждала слова, от сидевшего над ней упершего в резное изголовье кровати, и накрытого по плоский живот моложавого виконта.

Он был слегка младше неё (как оценил бы он сам). При её тридцати шести, она была все ещё не замужней, и пускай ему миновало всего двадцать четыре, он был племянником королевы, а значить в теории владельцем ближайшей вотчины и нажитого состояния. На его почти безволосом сухопаром не знавшем загара теле, был приметен небольшой рубец, и то, оттого лишь, что встарь его натаскивали к фехтованию, и он доблестно оставил последствия этих беглых поучений на своем не искушенным физическим трудом торсе, тянувшемся от сердца к брюшине. Небольшие обрисовывающиеся медные усы, и вытянутая реденькая бородка, делали его сошедшим с портретов олицетворением, зачатков к привычному образу графа, разве что его едва ли бурые волосы, доставшиеся от матери, доходившие до покатых плеч, выбивалась из почтенной уложенной прически. Он был стройным, но не более. В бытии своем он избирал лишь, декламировать сонеты, да мостить коротко временные романы с графинями, которые так и липли к нему, видя его немного слащавое треугольное лицо с тонким носом, и угловатыми скулами, отличное от привычных пухлых щетинистых щек с чавкающими брылами, погрузневших мужей. Он любил терзать ожиданием своих избранных любовниц, чем их обгладывающий его заживо интерес лишь бурей возрастал. Знаки внимания, он оказывал редко, так как для этого зачастую не доходило, ибо уже за лаконичный сахарный разговор он оказывался с ними в ложе. Беззаботная жизнь завидного шалопая виконта подкреплялась его статусом, но он не был лишен жажды самопознания, или развития. Его прибитый с малу учитель Дивелз, поведал ему во всех нежелательных подробностях об истории мира: вторжение, с последующим захвате Мидарении, и становлении людей, как единоличных и самопровозглашённых владельцев этих земель. Про падение эпохи древних властителей Тайнов от пламени обузданных драконов, и первых битвах с новоявленным злом Некромантом. Особливо ему было занятно поминать об великом неизгладимом зле – Некроманте, представшем жупелом всем людей, даже тех, кто его отродясь не воочию не узрел. Стихийно прибывавший раз в сотню лет с самих запретных земель, он производил ужасные кровопролитные гонения, и из разу в раз, поднимающих подневольных пред его чарами орков со всех углов Мидарении. Он погруженный в себя, как раз с ностальгической ужимкой припоминал недавнею элегию, поведанную Дивелзом о потери Леденёного замка Антур с ревенских земель, когда лежавшая подле него графиня окончательно затеряла учтивое терпение, сорвав с узды желчь.

– Твое равнодушие невыносимо! – укоряюще вспылив, фыркнула она, и, не скупясь на нагое растеривающее упругость тело, спрыгнула и принялась пошагово собирать свой туалет. Она уже натягивала тугие темные гольфы, когда Джоаль вышел из своего умоисступлённого ступора, витавшего в облаках.

– Прости мою нерадивость. О чем мы балакали? – его спокойный вкрадчивый подернутый сонливостью голос того гляди, предвещал, что он готов прильнуть, и отойти прямиком в чары глубоко сна. Но этой нити, (одетой лишь по колени), с довеском хватило, дабы временно вырвать его из неминуемой обуревающем дремы перед тем, как он возвращался душой в свои покои.

– Ты лепетал про свою посуленную вотчину, и как не прочь занять её с кем-то… – она произнесла это с неприкрытым огнем укоризны, но он казалось, опять провалился в свои заарканившие думы, и не замечал её нависших на сведенном лице переживаний. Её округлые с налетом дородности формы постепенно обрастали одеждой, а он так и лежал, зацепившись за соломинку сверлившей мысли, ненасытно рассуждая, какими ухищрениями можно будет занять ближайшие поместье, и отказаться от привилегий сановника, без лишних обязательств.

– Сегодня релевантный прием, – как в молоко отпустила разобиженная его безучастностью графиня озленным тоном. – Там потребно пребывать всем привилегированным классам. Ты ведь украдкой припоминаешь, что фиктивно к ним относишься?

Его бездумный обособленный от неё взгляд все так же иступлено сверлил стеклянными очами пространство впереди, не замечая, как она в конечном исходе оскорбленно вздернув плоским подбородком спешно удалилась, хлопнув ставней, сгоняя пылевые осыпи ручьев с кладки. Иные опрометью почли бы, мол, она ему прискучила, и тот использует безразличие в пересмешку с бесстрастностью, просто, дабы резвее от неё отбояриться, и отчасти сие водилось так, но было ещё кое, что. Ноне в тронном зале, приключится внезапная перемена мест, и его незапамятный соперник на престол Симал все же зашибет долгожданную милость вступить в претенденты на трон замка Антур, который и ему казался весьма прельстительно заманчивым. Покуда эльфы с несколькими бравыми воинами отбили его из лап Некроманта, который будто магнитом шел к ним, с самих запретных земель огненным бичом выжигая встречные земли, он стал вновь на слуху, и желанным. Точно тот своим попустительством сдул с него тлетворную пыль.

Его неизбывные грезы с горькой капелью в гортань таили, как и смакования спонтанного акта с баронессой, которая скоро разнесет домыслы, о квелости его гордости. Но сейчас, перед его затуманенным взором предстала иная картина. На ней средь потьмы затемненного гардинами декора застал прошлый владелец достопочтенной крепости. Дивелз с известной не вытираемой щедростью, радушно подарил ему картину из своей наживной коллекции, так как он никогда не мнил зазорным свои двойственные корни, чтя историю и людей, и своих режущих слух и глаза свите в замке предков эльфов. Долговязый стройный, худощавый остролицый снежнкожий эльф, с белокурыми тонкими ниспадающими до закованного в приталенные латы торса волосами, зрел на полуобнаженного Джоаля, с длинным угловатым мечом с витиеватой под лианы изогнутой рукоятью, способным перерубить любого латника, королевской стражи, так как их мечи имели небывалую стойкость при выковке, а заточка казалась, создана, для прорубки гротов. Его тонкая, но тесно облегающая броня с нагрудником в скани шипастых цветов скрывала все его тело, а дегтярно-черный окрас с небольшим эффектом преломления зноя, от анемаи, пестрил, чем создавал неотвратимый эффект присутствия. В его почти, что янтарных лупоглазых зеницах, был, ощутим статный упрек, а в левой руке обитал его вытянутый расписной серебристой филигранью по бокам шлем, с выбоинами для глаз, и стрелкой ложбинки накостника, а окраина латунного шлема, будто помадкой выходил вверх острие, отчего Джоаль и опамятовался.

– Прием! – не успел он сорвавшимся возгласом взвыть, утрачивая и без того тусклую краску с гладких меловых щек выпучивая незримые в полумраке очи, как уже прянул с измятой минувшей борьбой пары койки и, запутавшись в одеяле, грузно спал на пол. В овладевшей с ознобом на закорках спешке он все ещё обитав в темени его обители натянул свое витиеватые одеяния поверх набежавших бусинок стылой испарины, и, накинув круглый куаф, пригнутый набекрень, он растворив дверь на отлет, и перебирая одеревеневшими ногами с гулом по пустым потернам замка, не помня себя, помчался прочь из навстречу к властной тете, и с сверх того влиятельного дяди.

2.

Неприемлемые разнузданные страсти у столов поутихли. Кушанья больше не сношались между собой, а с пиететом, минуя легкий лязг, отделялись столовыми предметами, и приглушенным чмоканьем смаковались, отдавая скопленный в себе привкус нашпигованных пряных приправ и сладко острого соуса, как и подобает. Главенствующий король с королевой были оцеплены прихлебательской стушеванной свитой, которые проглотив вмести с кушаньями срам своих выходок, на время, урезонив свои выбившиеся из узды чувства куража сладострастия, увлеклись примеряющей негласное шельмование светской беседой между собой в приглушенной воркотне, не замечая их, и властителем судеб выдалась возможность потолковать интимно. И сидевшей по одесную от короля проглотивший язык и разгильдяйский нрав Симал облаченный в свободный синеватого пошива упелянд нисколько не спугнул бы их наболевшую тему. Кресло виконта по ошуюю от Королевы, все ещё обездолено пустело, чем оба супруга были раззадорено, недовольны, отчего первоначальная наболевшая тема беседы встала ребром им в гортань само собой.

– Джоаль всегда был безрассуден, но я ведь заблаговременно предостерёг, что это будет чрезвычайно значимо, – цежено молвил Сибульт пригубил атласный кубок, обряженный в филигрань, и капли вина ещё не сошли с его вислых от влаги усов, когда королеву неожиданно осенило.

– Желаешь его проучить? – её широко разверзавшиеся синие глаза лукаво блеснули, наблюдая за его назревающей реакцией, и попутно пытливо присматривая за проделками сына. Кой все так же воркующее донимал прислугу, которая в своей поношенной сермяге сдерживая прорыв наиглупейшего смеха, держалась на ногах, только за счет его устойчивого плеча, пока растрепанные светлые локоны ворсом вырывались из её чепца, кой срывался с алеющей хмели на щеках.

– Есть заготовленный помысел? – с толикой увлеченности подхватил Сибульт, потянувшись за новым для себя блюдом, которое казалось, приковывало к себе внимания, одним видом, а запах…

– Один, – не отрывая испытывающего взгляда за присмиревшими гостями, процедила Флагения. Ей на мгновение проклюнулось, что отдаленно в теснине плоти, за ней наблюдает заморский смуглый гость, прибывший, в качестве посла, но тот затесавшись розой в лопухах моргнув изменил траекторию взгляда, и обратил внимание, на более молодую особу под своим плечом.

– Не любо мне, когда ты тянешь, – ипохондрически раздраженно изрек король, вцепившись вилкой в причудливую снедь, попутно стараясь отделить от неё хребтовый гребень, который казалось, прежде служил для защиты. Должно не сослужил.

– Не ешь это, – предварительно безальтернативно попросила жена, все так же снедающего без обособленности высматривая экстравагантного заморского посла.

– В честь чего? – его тучные и слегка подернутые хмелем зеленоватые глаза, были неслабо обескуражены, а борода шельфом провалилась вместе с набежавшей огорошенной гримасой.

– Я чаю, сие блюдо с востока. Припоминаешь, что сталось в былой раз, как ты позарился на эту из тех… – вне обиняка посмотрев на него, обвела она сверкающими лазурными зрачками в полном круге по границам ореолам белка век, поморщив изящный нос.

– Ты уродилась, почивать на софу, из-за скажем… спертости воздуха, – он примерено, сдавшись вернул блюда назад, и недовольно повел губой. Прилюдно давать слабину он не жаловал.

– Благодарствую супруг. А что касается Джоаля, у меня закрались такие воззрения. Он же всей малодушной душонкой сладострастной повесы, жалует как родного твоего злосчастного Дивелза, каковой все увещевает его сказками о закорках Мирадении, но сам наш бравый любитель ветхих сказаний, за пределы замка, в жизни не отлучался.

– Не постигаю, к чему плетётся этот клубок слов, – непонимающе положил голову на инкрустированный перстяными кулак Сибульт, локоть его уперся в позолоченный подлокотник, который оканчивался горгульей с раскрытым зевом, выпускающим клыки и длинный раздвоенный язык, на полностью безглазый череп с широкой лобной долей.

– Как ты полагал известить Куика, касательно династического брака?

– Изберу посла, а лучше сановника. Пусть красноречиво предоставит нашего недомерка, и заверит, что за тридевять земель, лучше этого оболдуя не сыскать. Может, к слову, пошлю Дивелза, он языком орудует, ни на йоту дурнее как мой отец секирой. Полагаю, он наипаче удачный из кандидатур…

– Нет! Эта полукровка, не сгодиться. Да и мне он не люб, – в сердцах вспылив взъелась Флагения, стравлено скрипя сведенными зубами мяв прелестные уста играясь желваками и вздувшимися жилами висков, свирепо покрутив пальцев по рожковому фужеру с позолоченной ножкой и резным орнаментом по стеклу, все так же краем горящего глаза примечая пристальный то и дело возвращающейся взгляд черноволосого посла с востока в тюрбане.

– В толк не возьму, отчего ты та на него окрысилась? Он верой и правдой служил ещё моему отцу, и ни разу не был уличён вне милости. Детей эти бедолаги иметь не могут, чем они тебе так занозой в гузне не угодили? – слегка обидчиво прыснул Сибульт, и не теряя момента потянулся к другой ястве, что сильно отдавала шалфеем. Не хороший знак для королевства, но приятный на вкус.

– Я желаю, дабы справился Джоаль. Дай ему в навес трех солдат, и пусть доберется до Лирры, и передаст весть лично Куику… – она не успела и слова лишнего обранить, как король поперхнулся. На это сразу устремил обгладывающее внимание человек с востока. Казалось, он только этого и поджидал, тщившись завершить козни с заморским блюдом. Но сем предстало лишь форменное удивление от ошарашивающей новости о предпочтенном кандидате в посланцы. Флагения же пропуская давления в гортани супруга, с обуревающей мнительностью отметила непонятные взоры смуглокожего человека с востока. Но как бы он не пытался подозрительно бросаться на неё и мужа взглядами, его обступившее окружение казалось полностью удовлетворённо его обществом, и постоянно не наигранно реагирует, на каждое его слово в бурной отклики, как если бы он знал язык в совершенстве, и успевал рассказывать не заезженные для ушей остроты, переводя местные анекдоты для слушателей развесивших уши. Иль они все услужливая клака?

– Джоаль посланец? Ну-ну, разутешила… – недобро зубоскаля усмехнулся король с нанесенным на лицо рделым румянцем, все ещё с хрипотцой покашливая раз в три секунды сотрясая виски и корону, утирая при этом седеющие соль с перцем усы, которые вымазались в сладком соусе, пока он подносил к ним бронзовую ножку запеченной птицы, в листах шалфея. Он уже позабыл о преданиях из лесов касательно эльфов.

– Следовательно ужели кандидатуру внесла я, то немедля срывается смех, а твой полуэльф, дескать навес золото, так как его вдумчиво избрал ты? – сведя лицо в кулак, сквозь зубы отпутала та, а сжатый бокал, того гляди собирался треснуть в её напряжённых пальцах, и скрытых побелевших костяшках за широкими рукавами белесой ажурной ткани великолепного платья. Очередная звонкая песня менестреля слетала со струн к концу, и уже набить оскомину рефрен, наконец, осел в лепете подоспевших к овациям гостей.

– А знаешь? Пускай. Если срамиться, то с размахом, – равнодушно махнул рукой в перстах Сибульт, отпираясь от всех сумлений. – Сын у нас не дарование, вот и представим его соответственно. Твой племяш, все же временами был вхожим в обществе Дивелза, так что я уповаю, на незначительные отложения этикета в его сладострастных, помещенных на возрастных барышнях мозгах.

– Вот и порешили, – звякнула бокалом королева, об кубок мужа, сгоняя хмурость, нацепив широкую улыбкой, растертой по её розовым обольщающим всякого губам. Она предумышленно сделала сие действо, как можно звонче с тем, чтобы даже в глухом гомоне соблазнить внимание человека с востока. Но его, например смуглая кожа, испарилась с того место, и сгрудившиеся тела окрест его сгинувшей ауры, рассредоточились по своим местам, и находились в меланхоличной унылой скуке от ухода столь увлекательного заморского гостя. Этот кон неизвестного ей игрища явно был за ним.

Пир продолжал набирать обороты, войдя во вкус вина, заливая всем глаза возвращая хмель в разогревшейся крови, хотя и не так развязно, как до острастки ввиду прихода правителей. Стирающий пальцы об струны менестрель окончательно выдохся, и его голос постепенно стал хрипнуть, и он, обливаясь сальным потом, евшим очи, и забегающем солью на уста, больше доверял своему инструменту, нежели певчим силам, зреющим в его пересохшей гортани. Сидевший с боку Симал понуривши, с досадой опорожнял очередной бокал, осторожными глотками, а его служанка все так же стояла на ватных ногах подле него, только за счет упора в изразцовую златую спинку его почетного седалища наследника престола.

Сквозь устоявшейся шум и воцарившейся гул разговоров, в зал полной недоумевающих господ, всецело до сих пор беспочвенно гадая отчего их истинно собрали, если никакой внятной повестки не огласили даже запоздавшие правители, все же заметили их увлеченные взоры то и дело гуляющие от лица к лицу пока не остановились, и те постепенно замирая искали точку, так сильно приковавшую их внимание. Позади стреноженных столов через открытый арочный проход, и двух стражников у входа, стараясь действовать, незаметно, воровато пробирался Джоаль, попутно придерживая свой бордовый куаф с согнутым ребром набекрень. Он тут же как искра во тьме привлек внимание всей плеяды прихлебателей, и если мужское общество, лишь усмехнулось с редкими оскалами, то подавляющая группа высокородных дам скривившись как от кислого, выдала небольшой клекот, который зарождался очагами, и воспламеняющимися скачками бродил от стола к столу с обуздавшем гневом обиженных женщин.

Обвивая столы слева, слегка порозовевший от пробежки Джоаль дергая вислыми прядями вытесненной челки, размеренной вальяжной поступью дошел до своего пустеющего места за креслом с мягкой подбитой спиной из желтого шелка, под левой дланью от королевы. В обстановки полной постепенно вытеснившей шумы тишины, так как даже Гуик взял передышку для единодушного придания драматизма ситуации, он отодвинул предназначенное ему окаймленное златом кресло, отчего раздался шершавый пробежавший по округе звук по плиточному полу каскадом разлетевшись по полым стенам, и только когда уселся, заметил пристальное внимание, нацепленное со всех сторон.

Его виноватые голубоватые глаза на резко усевшем лице, смотрели сразу на всех, и только потом неспешно перепали на свою тетку, которая казалась, вразрез прочем довольна. Довольная тем, как все восседающие вошли в журящий бессознательный альянс, сверля его разными по степени негодования взглядами, до глубины поражённые его дерзостью. Сибульт утопив пальцы в головы горгулий, держался дольше всех, с тем чтобы не разразиться заготовленной желчной волной гнева к нерадивому племяннику, но умяв острастку возобладав собой, все же прочистив горло очередным бокалом с жидкостью, он выдал характерный отзвук разметавшегося по-пустому на отголоски помещению покашливания, намекая на его инициативность в оглашение обелений.

– Нижайше прощу помиловать, за недопустимое опоздание. Впредь сего допущения не повториться, – окруженный немым полукольцом попрека конфузливо заверил Джоаль, встав и поклонившись родственникам, низко, но, все же держа дистанцию, чтобы не попасть лицом в яству. Королева, напустив хмурость на гладкий открытый лоб, резко одернула его за бордовый рукав в желтую тесьму его изящного кафтана, и залившись краской, сердито усадила обратно.

Сибульт отпирая исподлобный взор с малость ошельмованного племянника, наконец, звякнув подвесками, распрямляя клетчатую буро златую ткань, привстал, и все, в конце концов, отлипли своими жалящими взглядами от проштрафившегося виконта, без толики совести, и с заглядываем в рот государю ждали громогласную речь, кою пришлось выжидать долгие томительные часы пиршества. Хотя мола кому они привиделись столь утомительными и чуждыми.

– Рад приветствовать всех собравшихся нынче у нас. И так как все обрисовались и на своих местах… – он ещё раз искоса повел буравящим источающем яд взглядом на Джоаля, который подмяв уста вжался в кресло, скрывая розовеющие щеки утопающей шеей в кожуру кафтана. – Желаю паче не держать в умах, столь повисший в воздухе вопрос. Что празднуем мы сегодня? Отчего столь пышный пир? – велеречиво задал он риторический вопрос в обступившие массы, которые негодующее переглядывались, но постарались безмолвствовать, боясь перебить зачавшего словоохотливую идиому правителя.

– Мой сын, – король почитай небрежно, указал плеснувшем на скатерть окропляющем вином из кубка на одесную сторону от себя, за которой все так же восседал отрешенно томящимся Симал. Кой после оглашения себя окончательно лишился цвета лица, вжавшись в свой синеватый упленд, с выражением полного исступления в выкаченных зеницах, на осунувшейся мине. – В скорую пору пристанет женихом прекрасной принцессы Лирры, Мирадеи, чья красота молвой прошла, через всю Мирадению, прогрызая наши уши. Посему я и прошу его встать, а вас чествовать, его, как будущего короля.

Каждый из господ, графинь, баронесс, дочерей знатных сановников, и даже лакеи с отстраненной к дверям стражей, закованных в латы, без долгих ропотных раздумий, залились единодушными рукоплесканиями, и чередовали это с поднятиями кубков, присовокупляя к ним мелкие бравурные выкрики. Человек с востока, лукаво высунулся из тени в омут оваций, и так же поздравил наследника династии Майзы, подняв бокал, наполненный прозрачной жидкостью, изящно подернув нафабренные усы. Но тут король задрал открытую длань опять, не дав сыну пережить второй приступ смущения после того, как кровь только отошла из пут ледяного одеревенения оцепеневших от новости членов.

– Но не все так ладно… – поверг он всех резким выбивающим почву из-под ног выпадом мысли. – Трон ему я отдавать не намереваюсь. Поскольку не шибко стар, а прекрасная жена ещё может статься дать мне более достойного наследника, – от этих слов, в зале прошли непонятные негодующие перешептывания, но Сибульт быстро окоем сверкнул глазами, давая намек, что это была лишь шутка, для затравки. – Но двум августейшим особам, однакож надобен престол, – обезоруживающий новыми пассажами продолжал он. Его непоколебимый тон был столь уверенным, что Флагения воспылала чувством гордости за мужа, с упоением вбирая в лоно воздух раскачивая яшмовый камень, и в умалишённом обожании вкушала его речь. – Вследствие сего, я и мню, им впору занять Лядиной замок, зачав в нем новую династию. И тогда союз трех королей будет воскрешен, и уже не рухнет никогда, так как все мы сроднимся, и не посмеем покуситься убивать своих детей и отцов.

Он гордо задрал кубок и тотчас с лязгом размножил его об стол. Жест был воспринят не однозначно, но уже вскоре все громогласно залопотали, а Симал вновь вскочил, толи от радости, толи обуявшего шока, и его служанка не удержалась и отправившись на волю воздуху рухнула навзничь, затеряв сознания, но о ней быстро все позабыли. Ошалевшей новостями сын раболепно обнимал отца. Королева гордая за мужа и будущее потомство зардевшись, прижимала ажурную салфетку к невообразимо ехидным губам, прикрыв глаза под светлыми тонкими бровями в форме свода. Казалось, все загомонившее сонмище витало в охвативших с головой несбыточных грезах за назревающее возрождение давнего союза, о каковом слагали неизгладимые из памяти легенды, но если прихотливо приглядеться в оживший гоготанием зал, то можно выделить два темных пятна не ставших единым целом с восторженным гвалтом. Насупленный Джоаль сидел, углубившись в свой кресло, и обгладывающее наблюдая за младшем двоюродным братом, и дядей, не скрывая своего саднящего в горле и на душе разочарования. Симал всегда уступал ему, и разве что фехтования далось этому невзрачному юноше без натуг, который без двух недель мог стать королем, с нуля. Не прикладывая никаких натуг, не прочтя за четверть века больше двух книг, а слушки о том, что тому невмочь заснуть без лучины, и призора одной из возрастных служанок давно эхом проносились в стенах замка, и были доподлинно известны, всей свите. Однако всеобщие обуздавшее ликования не выдавала ни тени сомнений в избраннике на престол, или же все попусту лишились головы на плечах, от выскобленного предложения из аналов веков – Союз трех королей. Древний альянс пилигримов, против нелюдей, погубивших династии эльфов, что и сподвигло их коллективными усилиями воззвать Некроманта из пучины смерти, сновавшего возрождённым по деревням и предместья уничтожая ненавистных его хозяевам людей. И даже погубившего Войска Кайблала, последнего человека, занимавшего Ледяной замок, до того, как те земли стали считаться безвозвратно утерянными, подробленными на границы Майзы и Лирры.

Тихо ликующая Флагения мельком заметила сочившееся недовольство племянника, как и человека с востока, но, если тот в силу наметанности сумел его скрыть под маской притворства, Джоаль, окончательно утратил располагающий вид, отчего она и одернула его опять. Наклонившись, и подобрав челку, выпадающую из-за его куафа в тон своему кафтану, для лучшего обзора, со все тем же зиявшее недовольным лицом, исказившего его рот и сведшее зубы, и прищурив голубые глаза, он выдержанно ждал отрезвляющего слова тети.

– Не уж-то, ты сам алкал занять вотчину, по праву принадлежащую царским особам? – наигранно усмехнулась она, но говорила шепотом потонувшим во всеобщем трансе.

Согбенный Джоаль, напустил вид, что на поверку снисходителен, и вобрав перебитого яствами и воском воздуха с томным видом ответил, как и подобает, с пиететом.

– Суть не во мне, а кому она выпадет тетя, – в его словах жила неисчерпаемая досада.

– Чаешь, они не годятся для новой династии? – сузила она свои притягательные синие очи в сторону зеркально понурившихся глаз родственника.

– За неё ещё судить не горазд. Но тетя, мы с вами оба ведаем, кто обмачивал простыни до двенадцати, видя черную тень, и кто почивал токмо под боком одной из слуг, держа палец во рту, до того, как научился охмурять молоденьких служанок, своим саном, и страхом гильотины, за измену пред родиной.

Флагения опустив глаза, тяжко выдохнула попрек. Этот жест не был заметен многим, она умела маскировать это, но племянник всю жизнь рос с ней, и знал повадки тетки лучше, чем родителей, которых давно уже позабыл.

– Ты ещё помяни, отроческий период, когда мы гоняли его от купелей, женских бань во дворе, в виду его вуяристиских наклонностей, – ядовито говорила она, придерживая раструб рукава, со спавшими веером пальцами поверх губ, нежилая, чтобы лишние слова вышли из скромного междоусобия. Такие беседы достойны лишь их.

– Я бы охотнее припомнил, как он в силу статуса понудил одну из своих служанок, всякую ночь укладываться с ним нагой, и какую трепку ему задал Сибульт, когда…

– Полно, – прервала она его, небрежно отмахнувшись, кривив черты безупречного лица.

– Не взыщи тетя, но я не могу так же легко выкинуть это из дум. Мы с ним ладили, так как отроками росли вместе, но я все же старше, а следовательно, рассудительнее. Дивелз многому меня…

– Можно обойтись в беседе со мной без этого каверзного имени, которое уже в печенке у меня сидит! – вспылив оборвала она его, покривив лик дернув губой, и облепляя свою тонкую шею поверх ониксового ожерелье пальцами, имитируя удушение.

– Не обессудь тетя, запамятовал, – почтенно кивнул Джоаль, проглатывая мысль. Это приметила тетя.

– Ты голоден? – внезапно рачительно просветлела она. В тот момент, слегка отдохнувший Гуик, сыскал, второе дыхание, и вобрав всеобщее бравурное ликования, выдавал новую песню, которая резко поменяла тональность, и стала прославлять Субульта первого, отчего услажденный король растекся в кресле трона, раздавив лицо в бороздах ностальгии вспоминая легенду, которую с гордостью носил в своем имени.

– Нет, тетя я, пожалуй, под шумок, ретируюсь. Мне особливо нечего здесь лелеять. Справлюсь гоже к своим делам, прочту новый сонет, каковой как пить дать исполнит Гуик, прямиком к свадьбе моего горячо любимого братца…