скачать книгу бесплатно
– Лады, рыцарь без мечей, и лат. Но поломаешь, поглажу, я ночью обмочу твою подушку, вместе с тобой.
Приняв её вздорное условие, виконт взвалил ношу, и, взяв на себя часть забот гоблинки, взаправду сократив дистанцию, до ратуши, так, как скорость зеленой особы увеличилась. Но не аннулировало её безутешное ворчание…
Перед ними было одно из самых грациозных творений, предоставленных в захолустном Ренкоре. Высокая отвесная по обе стороны крыша с выпущенных слегами ребер на чешуйку однородной багровой черепицы, на фронтонах была украшена двумя вырезанными из дерева чудищами, что были зафиксированы на откосе охлупеней, с обеих сторон сопрягающего бревна. Черепица, была безупречна, и сразу было наглядно, о каком здании здесь радеют поборы, в первую очередь, поддерживая заправский вид управы города. Из множественных разбитых окон, сверкали первые глазки янтарных свечей в глухом на изящества городе, а слабые занавеси пропускали мимолетные тени мыкающихся в непрерывной суете прислуг. Выхоложенное лаком крыльцо, к которому вели укладистые ступени, предвещало, что при удачной погоде, городовой спесиво осматривает свою вотчину, с веранды, поддерживаемой под выструганными узорами столбами, идущими от передних стен фасада, окаймляющих веранду, вычурой гения столяра. Почти все брусья были отесаны по-своему, и представляли собой определенный расписной мифологический узор, выточенный умелым мастером, и очевидно натурщиком, передающим часть мифа из памяти предков – горгулья, и баньша, была лишь малым следом, павшим на зоркий глаз.
Ведущий десятник с развивающейся и произвольно подъятой от ветра синеватой мантией с алым пошивом, пересекал вязкую жижу под ногами, уже подбирался к широким ставням, у которых стояло, двоя типичный солдат для этого города. Они держали руки, облаченные в тугих перчатках под наручи, на рукоятках, и прижимались спинами к бревнам у стен, не поведя в начале и глазом из прорубов шлема и крытых ртов. Но стоило ватно шагающей Рибе взойти на приветливо тукнувшие ступени, как они тут же пристально принялись обмеривать давящими взорами вытянутый меч, которым она орудовала как старец клюкой. Джоаль скрепя спиной, не привыкшей к взваливаемым на неё тяжестям, так же поднимал сухопарое тельце, всего по двадцати ступеням, которые с мешком более семи килограмм, внезапно стали для него почти не преодолимыми.
Два солдата в черных коттах, с синими плащами и тупоносых сапогах, открыли двери, с расписными очертаниями, и вырубками лепестком обрамляющих рыцарей в барельефах, и впустили их, в образовавшийся просвет. Коротконогая девушка, в наглую прошла первой, не дожидаясь виконта, а десятник так и вовсе ушел дальше, словно позабыв о взмокшем по дороге Джоале.
Когда стирающий испарину со лба под куафом виконт, пересек проем, и уже издали улавливая гул лопочущих на обертона разноголосых глоток, очутился внутри, то тотчас, невольно с одухотворением выдохнул. Спуская с усталостью и ломивший камень с сердца.
– Ну, наконец… – проронивши усталость, выдал тот, выпуская пар изо рта, от внезапно спавшего холода с покрывающейся сумерками улицы.
Уже начиная с красочного светлого вестибюля, было множество знатных дам в пышных платьях в оборку, и их кавалеров в камзолах. Неподалеку гнездилась богема, от шутов, до актеров театра, и поэтов, натужно обвораживающих сердца юных издыхающих под ветрогоном вееров слушательниц. Под блики от проплывающей посуды в руках пажей на филигранных подносах, и света атласных шандалов, и висевший высоко на потолке паникадиле, виконт стал оживленно осматривать, красивые витиеватые сиреневые гардины, обрамленные в багетные рамки картины на зеленоватых стенах в отблескивающую скань, воплощением которых находились прошлые владетели дома, мечи уложенные веерами по стенам, и, конечно же разногабаритные срубленные головы в виде трофеев расквартированных по стенам, на эллиптических спилах медальонов. Много голов.
Но, даже не смотря на эту колючку в сдобе, какое-то эстетическое удовольствие от вычурного окружения, виконт получил. Особенно от лестницы с искусно выточенными балясинами бортов, что, лоснясь на стену лакированными поручнями, с двух сторон тянулась в покои градоначальника, которые граничили с кабинетами для пленума, и должно быть покоями для семьи градоначальника. Низина застланных изящно сшитыми паттернами ковров в узорчатых сердцевинах поверх половиц, вся была свободна, и негде не было шанса сыскать место для столов, или иной утвари, только настенная, и декор. Казалось, её нет совсем. Но на деле, её в качестве лишнего элемента на широком приеме знати, снесли в пустующие комнаты. Итого места под лестницей хватило всем, вот только посадить за стол, как и в самом столе было отказано.
Тем не менее, с каждой стороны отзывался раскатистый смех, и после позвякивали либо кубки, либо фужеры. Уложенные с яркими заколками прически утонченных дам в пышных платьях, стянутых в лифу, то и дело лихорадочно дергались, вкупе с сдавленным корсетом станом, от очередной остроты видного господина в щегольском камзоле с цветами в петлицах, а вино по инерции выплескивалась на пол, отчего в оголенных клочках вне ковра тот был уже изрядно липок и блестел налипшей грязью.
Внезапно подвергнутые экзальтации чада пира гости стали через косые взоры обращать внимание на вошедшего. Вначале они приняли его за графа, ориентируясь на наряд, но, уже вскоре заметя котомку, и согбенную спину, скривив мины, разочарованно посчитали, что он все на всего дорого одетый паж. От такой скорого преображения его сана, виконт, неслабо упал духом, ведь считал, себя все ещё достойным высшего общества, и совсем не намеривался, оставаться в стороне, избегая высокопарных речей, и крепких напитков, разделенных с возрастной маркизой.
Он тут же стал рыскать внизу столпотворенных оборок платьев и длинноногих шоссами по полу в поиске Рибы, но наткнулся только на десятника. Тот, не убирая пальцев с эфеса, пробираясь наперекор увлеченно гоготавшей о своем толпе, настиг его и тут же громко, заглушая звоны и осуждающей его сдавленный ропот, позвал.
– Сюда, сановник! – он махнул рукой перчаткой к себе.
Джоаль, печалясь, что не сможет распить вино, и приголубить очередную возрастную госпожу, насуплено последовал за солдатом.
Они пересекли ещё нескольких ослепляющих блеском подвесок и диадем слитков общества, пробираясь в даль широкого дома, как если бы их цель была удалиться из этого рассадника щегольства подальше. Прошли всю сгрудившуюся богему, чьи красноречивые поэтические вычуры и отрывки заученных до отскакивающей от зубов декламации ролей, оставались позади, слабым блеянием в общей какофонии, не пресекаемого лепета. Наконец они минуя столпотворение вышли так далеко от всякого щелка и роскоши, что свет стал точно украденный гаснуть в охватывающую сень, а слабый фужер взятый десятником освещал средь охватившего мрака дорогу только путеводному ведущему, и гнувшейся от бремени раззадоренный неясностью Джоаль уже начинал проигрывать ситуацию, насколько зеленокожая особа, принципиальна, в своих обетах. Как тут же он вдруг спросил, и по привычке громко, так как все ещё не отвык от гула кутежа, осевшего в ушах.
– Где гоблинша?
– Тут балда, – послышалось впотьмах у его ноги, и он тут же ощутил слабый удар по голени, твердым предметом, предположительно ребром меча в ножнах. Он проигнорировал вольность, хоть и был слегка оскорблен таким непрерывным вызовом, а место удара ещё какое-то время горячо пульсировало.
Мимо них городились сложенные в друг друга стулья; перевернутые столы, упертые к завещанным шторами окнам; и даже крупноватые окованные рундуки, которые казалось, сколотили из всех комнат в одной крупном мрачной точке дома. Так они и торили в полумраке отклика гаснущего заката, пока урвавшийся вперед десятник, не остановился в тупике, уткнув в него спасительную пред крепнувшим мороком свечу.
На деле это была дверь, и в какую-то коморку. Постучав по ней тыльной стороной кулака два раза, с паузой, и третьим замыкающими, он будто соблюл условности, и дверца как уваженная вниманием поддалась. Чарами или нет, не ясно.
В щели разверзнувшегося проема забрезжил яркий выбившийся из неволившего закутка свет, и десятник, отходя с окаймившего зарева, сошедшего с привязи, шепотом проговорил им из поглотившей его тени, – Сюда.
Оба не особо разбираясь с порядками, фигурально пожав плечами, зашли напрямки свету. Окунувшись в новое светлое укромное место, перед ними предстал уютный кабинет кельи, с подпирающими по бокам высокими книжными шкафами по бокам стола, застилавшими и окна, делающие взлобье столь приметным. За небольшим стертым столом на манер конторке застланным стружкой пергамента свитков, и ветхими манускриптами, подсвеченными несколькими развешенными как иглы лучинами, кропотливо не отрываясь от протяжного растянутого по скату столешницы свитка, корпев, свисал широкий мужчина, с моноклем в левом глазу, и бурой власяницей, подпоясанной плетью, коя из-за выпирающего водяночного живота, была округлой и надрывно натянутой. Мужчина носил густую бороду, и слабый нарост ворса седеющих волос, на круглой голове, что был убран за макушку. У него был увлечённый взгляд собранных в кучу глаз, через свисающий монокль, и его грубые черты лица, не открывались от кропотливой работы над обветшалыми свитками, ещё некоторое время. Все же, нехотя заметя вошедших, он сделал жестом десятнику, указав открытой крепкой ладонью в их сторону, свидетельствуя на явное нежелание видеться с кем либо, особенно с такими.
– Барон, как вы и просили, неизвестных, с тремя солдатами, и оруженосцем. И… – он замялся, с тем чтобы отрапортовать, кем является Риба, и та строптиво заявила сама.
– Я не отдала меч, твоему воротиле, и он погнал меня сюда.
Барон свел реденькие брови, и показал иным более резким мановением, что десятник может подождать снаружи – тот откланявшись молча выдворился. Они остались втроем. Несколько стульев из витков дерева, что были в помещения, сложены в друг друга, на беду себе ожидали их, и под ещё одним немым воздействием барона, Джоаль неясно отчего, покорившись разложил оба, подставив один для Рибы, другой соответственно под себя. Сбросив котомку, как можно бережнее, он, едва не рухнув, уселся разминая затекшую спину, и сквозь временно обуздавшую гримасу наблюдал, неуклюжую попытку, усесться низкорослой девице, которая все же вопреки курьезу справилась и, держа полуторный меч на коленях, тоже, как и барон, начала пучить полностью синие глаза.
– Кто таков? – спокойно, но властно стребовал широкий мужчина, откинувшись в кресле, пока его возросшая тень нависла на полках, меж которых стояли склянки чернил, мелкие выточенные из древесины бюсты, и различные клыки, и черепа мелких хищников.
– Джоаль, сын Кармаля. Виконт королевы Майзы.
Удовлетворённый отмоченным наскоро ответом, он почтенно кивнул, и перевел тяжелый взгляд на Рибу. Она ему явно была не по душе, хотя явно кривить брылами на неё он не повадился.
– Твоя слуга? – с сомнением указал он задиранием заросшего подбородка, пока вынимал монокль, и убирал его в нагрудный карман, что крылся ворсистой власяницей.
– Нет. Она принадлежит другому человеку. Хозяину меча, – заточено ответил Джоаль, и заметил, как было отворившейся рот Рибы закрывается, хлопнув подперев клыки, вместе с её несформированным ответом. Может и к лучшему.
– Где он? – все требовательные запросы этого человека были лишены обиняков, идя напрямую, и с изучающим взглядом на румяном лице, под отсветы змеившейся потоком от лучин, отблескивающих в его не разборчивых сощуренных голубоватых зеницах.
– Он отошел. Обещал появиться на рассвете, – вновь перехватил слово виконт.
– А твое слово? – перевел Барон свой томный взгляд на, казалось, невзрачную для него, остроухую, круглолицую и хмурую зеленокожую девушку.
– Он проведывает девиц, коим надобно уплатить за ночь с собой, – будто с грызущей обидой себе под сморщенный курносый нос произнесла она. Барон же лишь кивнул.
– Имя, твоего хозяина? – опять напрямую разузнавал он. Ему будто было ведомо умение выводить каждого на чистую воду, отчего под таким напором, язык сам собой разлетался.
– Хозяина кличут… Клайдом Безродным, – довольно спокойно провещала она, отводя несколько сконфуженный взгляд, и зря. Барон буквально влился в багряную краску, широко расширяя веки, отчего Джоаль с сосущим под ложечкой ощущением, не в пример испугался, что он стал подельником, опасного бандита, за которым охотиться местная управа.
– Клайд? – надсадно выпало из него, с рокочущим басом. – Следопыт?
– Угу… – несвойственно себе, опасливо уронила она, подоткнув веки и опустив бордовые брови, как если бы усомнилась, в необходимости разглашения таких фактов.
– Так чего мы здесь прозябаем? – внезапно просиял тот. Выпрямившись во весь дюжий рост, барон казалось, пробьет закопченный потолок, но вместо этого покрыв их своей коренастой тенью, он представился, – Барон Нуйд Гум, к вашим услугам, созывает вас на пир. По случаю, нахождения друзей прослывшего в наших краях легенды. За это определенно надлежаще дёрнуть чего покрепче.
У побелевшего до полотна Джоаля спал с души камень. Ну, уже скоро он пожалел об этом, так как отвязаться от Борона было ещё тем геморроем.
11.
В просторной полу мрачной комнате, с обступившими бревенчатыми законопаченными стенами, посередине, прижатая изголовьем к стене, стояла широкая двухместная кровать с всклоченными простынями на ворсовой соломенной постилке промурыженного за ночь тюфяка. Лежащее на них, предавались блаженной истоме отдыха, под квелые отсветы растаявших огарков свечей на комоде, что тянувшимися бликами от легкого ветра, беспардонно захаживающего и сквозившего из-за порога, игрались на янтарном потолке меж теней лакированных брусьев. Взмокшая для глянцево-фарфоровой кожи полуэльфийка потянула на себя, тонкое оделяло, но уравновесивший дыхание Клайд, подоткнувший изголовье спиной, не спешил его отдавать, игриво вполсилы придерживая край. Она видела в полутьме его по-своему мерзкую, а по-своему и обаятельную ухмылку растянувшейся на каменном лике, отчего временно отступила, оставшись оголенной, оттого свернувшись калачиков, подластилась под его плечо.
– Если я застужусь, я скоплю деньжат на наемника, и велю тому содрать с тебя кожу, – глядела она на него снизу, своими изумрудными глазами, всецело покрываясь мурашками, в позе дрожащего эмбриона.
– Убедительно, – холодно бесцветно ответил он, слабо протрезвевшим голосом, и накрыл её. Сам при этом, неизменно упираясь нагой спиной в изголовье, не переставая, вперившись перед собой, на пустую волнистую стену, разделенную клочками втиснутого мха, и примечая хождения под дверью, отчего колебалась желтая полоса света.
Получив львиную долю ласки, она победно укутала плечи, оставляя тоненькие стопы вне покрывала, и в тусклом освещении пытливо рассматривала его оставшуюся не удел поджарую грудь, порабощённую стынущей под бусинами пота новыми излияниями поработивших без живого места царства шрамов. С прошлого раза, её приглянулся тот, который казалось, имел форму трех конечной звездочки, на месте сердца, где рубцовая кожа была как не своя.
– Расскажи про этот, – мягко почти пропев, ткнула она ногтем его в грудь, и когда он томно опустил взгляд, она повела пальцев выше, задев его прямой нос. Он сконфуженно смигнул, аляповато скривив видавшее виды скуластое лицо, отчего она невольно пролилась смехом, и её золотистая челка спала на точенное лицо.
– Не располагаю желанием. Навеивает не самые радужные воспоминания, – хмуро огрызнулся он, пока та, убирая челку за маленько вытянутые уши, разочарованно выперла тонкую губу, втянув крылья хмыкнув маленьким носиком.
– Нешто, хотя бы про кольцо? – она повела по его точно собранному из лоскутов правому предплечью, где ниже к кисти на безымянном пальце, крепко прижато к коже, разместилась серебряная расписная оправа ореола кольца, с гагатовым эллиптическим камнем в сердцевине от которого будто отражался ночной небосвод, занесенный в несчетную плеяду звезд, в их непроницаемой улицей уютной алькове.
Клайд небрежно поднял руку на свет, и как обычно бездумно посмотрел на брошь.
– Я с отроду не ведал, откуда оно взялось. Но стянуть его я не могу, по сей день, – угрюмо заметил он не совсем отпустивший хмеле, отчего его язык и был таким бескостным, а заарканенная словами, девушка высунула из спадающего каскадом по покатым плечам одеялом, тонкие пальцы и взялась за него.
Её усилия показалась вначале смехотворными, затем её взял пленявший азарт, и та, привстав, уперев колени, протянув голенастые ноги, в хрустевшую подстилку из соломы, начала более уверенно дергать за кольцо. А сам Клайд, хоть и был спокоен к её рвениям, не отрывался от подергивающихся вызволенных на показ мелких грудок девушке, перечёркнутых шрамом на ключицах, и чьи утонченные черты сухопарого лица, переданные от эльфов, покрывались складками упорства и прорезавшимися индиговыми жилами. В каком-то смысле его это тешило, но вида он не подал.
– Не выйдет, – лишь бесстрастно на её потуги обмолвился он, когда она, уже осерчав без меры, готова была впиться зубами в делающую вызов её самолюбию брошь. Перестав силиться, она, зардевшись впавшими щеками, разочарованно выпустила его палец, и словно обрушаясь, улеглась на тонкую взмокшую от усилия спину, взмывая в свободный полет пыль и тельца микроскопических клопов, обиженно скрестив тонкие как ветки руки на плоской помеченной рубцом груди, забыв накрыть подогретую возмущением плоть. На её точеном лице читалось обуявшее недовольство, похожее на признак чести, что подлинно позабавило Клайда.
– А тебе гляжу, немедля стало весело? – желчно скривив почти бесцветные брови, припомнила она начало их ночи, и как она преодолела стойкий запах перегара, побудив его справить замазанные до последней нитки сохнувшей грязью, вещи в стирку.
Клайд чуточку смягчил прорезавшиеся эмоции, и показал, что казуальное наваждение жизни сошло на нет.
– Мне пригрезилось, что у куртизанки, был на лице налет принципиальности, вместо привычного… Стыда.
Она поняла его намек, без полуслова, и решилась ответить в полной мере. Перед этим она натянула ткань, по рюмку шеи, и следопыт остался почти без спасительного укрытия.
– С тобой мне не совестно. Тобой быть стыдно. Ни разговоров, ни полноценных ласк – ничего. Заходишь, платишь и уходишь. А ещё всегда водишь по ланитам, будто они тебе милее всего остального, – пылко костила она, отводя душу, видя его абстрактный витавший поодаль взгляд, и прыснула напоследок. – Кого ты представляешь, когда ты со мной? – она ожидала, его обычного отбрехивания, но внезапно, он туго выдохнул, и, чмокнув обветренной губой, выдал желаемый ей ответ.
– Ты права Зибила. Можешь взять с меня десятину, за занудство. А в тебе я вижу, девушку, которую я больше не смогу видеть. Ты на неё похожа, как и все полуэльфийки.
– Она ей была? – остывши клокотавшей желчью, более располагающе, поинтересовалась та, сверкнув изумрудными очами, даже сняв напряжение голоса, и натяжения ткани. Она быстро остывала.
– Отнюдь. Просто была красивой блондой, с Ганийских земель. Не как эльфы, а как нечто среднее. Как ты…
Он оборванно смолк. Зибила поднялась, и попыталась его обнять, видя печаль в его серых ртутных глазах, но он дернулся, и та даже невольно усмехнулась краешками острых уст.
– Ты тверд в увереньях, что тебе ещё есть чему смущаться, передо мной?
– Мне не нужна жалость, – слегка сердито отозвался он, напустив брови домиком, и лавиной скатился затылком к мягкой подушке, пропустив спутанные волосы по стене, и с легкими узорами гравировки скани цветов с шипастыми лепестками на спинки барельефа кровати.
– А мне бы удостовериться, что у тебя деньжата водятся, и сшибай меня дальше. В прошлый раз…
– Имеются… – тупо и бесцветно ответил он, перебив ненужные слова, будто стараясь успокоить скорее себя. Вышло не важно.
– Новая работа?
– Вроде того.
– Достойно заплатили, учитывая, что ты обязывался отстегнуть мне двести? – подхватила та, лукавя как можно.
– Хватит с горкой на пять дней вперед, – откликнулся он, и тут же повернулся набок, спиной к ней высвечивая ещё с дюжину разно размерных шрамов, поперечных и продольных среди бессчётных рубцов, захвативших все, что можно считать кожей.
– Хочешь, я обниму тебя? Безжалостно. Ежели сочувствие тебе не надобно? – она села, скрючив свою изящную спину, и посмотрела на косо кренившуюся свечу с комода, которая окончательно догорала своим пеньком огарка.
– Не откажусь, – в стену напротив отозвался Клайд. Там в тусклом отсвете была картина, очерчивающая в рамке, великана, торившего путь застилавшей обзор порошившей метели, и следопыт муторно начал вспоминать детство.
Зибила задула последнею затухающую свечу отдав их на волю набежавшего мрака, и плотски прижалась к его испещренной зарубками спине, попутно подоткнув себя и его более теплым ворсовым одеялом. Её тонкая рука, обхватив его впалый живот, изрубленный в корневищах рубцов. В кромешном мраке, теплым порывом воздуха, она принялась воркующее шептать ему в ухо.
– Ты её любишь? – вкрадчивый вопрос вызвал по его телу холодный озноб цыпок, и он немо не ответил. Иного для подтверждения истины, лишних слов и не требовалось, достаточно лишь почувствовать гусиную кожу на теле, или легкое подергивания глаза, или глотания наболевшего комка в горле.
Но он тоже решил не обойтись без каверзного вопроса.
– Сколько тебе? – он впервые поинтересовался её персональной жизнью. Невидаль для его нрава.
– Сто девяносто шесть зим, – весьма спокойно и без обиняков повинилась она.
– Смотришься на тридцать…
Не смотря, на большой сброс, она все же напряглась, так как воочию ведала жен весняков, которым было за тридцать. Она шепнула его за мягкий зад на почти тщедушном теле, и тихо с игривым укором вымолвила в полной овладевшей их миром темнотой.
– Эх, Клайд, комплемента от тебя, не дождёшься, как и ребенка от полуэльфа.
– А ты хочешь? С твоим то промыслом?
– Я за бытие многое повидала, и вновь бы занялась чем-то иным, было бы для кого… – угрюмо заметила она, и на этом их короткая беседа в теплых объятиях, и окутанной тьме помещении, подошла к разумному завершению, так как Клайд, устал и провалился в мир грез о ней…
Барон, резко смахнувший личину сурового властителя, так же быстро и безжалостно сорвал с себя власяницу, как если бы она салфеткой у ворота, а под ней всплыл украшенный золотистыми полосами и пуговицами, зеленый камзол, которых хоть и был, растянут на волю обрюзгшего живота, не терял обаяния, особенно супротив, почти рясы монаха, подоткнутого веревкой. Он быстро выбирался за границы письменного стола, и собрав всю волю в дюжий кулак протянул Рибе свою крупную ладонь.
Та, особливо приподнимая свою бордовую бровь, вскоре приняла от него жест доброй воли, и покуда два его пальца, сжимали её четыре, он не мог сдержать вырвавшейся улыбки, постепенно растворяющею, предыдущее смиренное лицо.
– Как же я уважен, одним шансом прикоснуться, к чему-то связанным с досточтимым следопытом Клайдом… Нет не одной захудалой таверны, где заколачивающий себе чеканку менестрель не слагал быль, о минувшей битве при Антуре.
Гоблинка, подоткнув зеленые уста под клыки, снисходительно кивнула на его лесть, адресованную её хозяину, и вскоре раззадоренный авантажем, он пригласительным жестов повел её прочь из коморки, которая в тусклых тонах, напоминала прибежище отшельника. Про осунувшегося от такой перемены настроений Джоаля казалось, забыли оба. И тот едва вырванный из обескураживающего беспамятства, подняв звонкую ношу, нагоняя проследовал за ними, дабы хотя бы формально не отказываться от исконного плана.
Меж сваленных стульев и столов во внезапно набежавшей сумеречной темени, кряжистый барон, в своем новом аутентичном для своего сана облачение, загоревшейся нежданным знакомством вел низкорослую Рибу в сторону отголосками доносившегося до них чада пира, попутно честолюбиво расхваливая себя.
– Тут дело скорее практичности. Ни душа не припоминает меня в одеяние монаха, покамест я чахну над скрижалями о великих битвах. Ну и тем паче, о похождениях воспетых героев, точь как ваш легендарный хозяин.
Хоть Джоаль не видел в затопившей всякий просвет тьме, но по нависшей тишине, простершейся между ними, и гуле издалека, все же понял. Ей не особо пришелся по нраву акцент на своем хозяине, и она бы предпочла скорее молчаливо соглашаться, нежели ворошить байки, к которым может и не относиться.
– Да где же там, наш виконт? – внезапно как о заначке в кормане припомнивший о нем Нуйд Гум, обернулся, и, получив приблизительную расплывчатую тень позади, в отрывистых вспыхивающих отсветах звезд через брешь в застланных шторах, и тотчас полностью утратил интерес, вернувшись к коротконогой зародившей пленительную страсть спутнице, по левую руку.
Они свернули на право к изливающемуся златом свету, и вся на обертона гудящая орава, сгрудившаяся в единый пласт знати на первой этажа, с радостными возгласами приветствовали хозяина поднятым воем, и, в довесок чествуя его спутницу, но, ещё не доходя, Джоаль услышал обрывистую фразу.
– А это дамы и господа, Риба, она…
Все разом как в воду опущенные смолкли, включая екнувшего и сбившегося барона, и выбравшейся из тени Джоаль с якорем гнувшей сумкой через плечо, воочию увидел свыкающимися с ярким залом зеницами, что побледневший до полотна Нкйд сжимает указательный палец во рту, а на Рибу ополчились почти все, хоть и корящими полными яда взглядами. Осекавшийся барон с последующей опустившейся тишиной, что можно было резать, чмокнув, только высунул укушенный палец, когда заметил его, и он слегка просиял, минуя набирающей волю бесноватый вид.
– Впрочем, самый вещий гость, это… – он опять не успел договорить, так как Джоаль подал голос сам.
– Это – вестник из королевства, спешивший известить вас достопочтенные подданные, что – принц Симал жениться! – все сначала окончательно сбились с толку не нашедшие, что молвить с прошлой эскапада сделавших их языки деревянными. А после, одушевившись из пучины исступлённости, истово задрали бокалы, и принялись в три горла чествовать принца Симала, даже не удосужившись узнать имя невесты, и вероятность успешности спонтанного брака. В таких вопросах сея мелочь неглавная.
Спустивший сведанные мышцы округлого лица, Барон, напустив себе присутствие духа, в надлежавший форме почеломкался с несколькими гостями, которых до этого, по-видимому, избегал в своем гордом одиночестве читабельной коморки. После соблюдений прелюдий он смахнув вновь нахлобученную показную мину, вернулся к ним. Риба все так же хмуро стояла снизу, с полуторным мечом, которых многих смущал, но она вцепилась в него мертвой хваткой осемью пальцев, уперев в круглую щеку, и на отрез не собиралась отпускать, воткнув его конец в пол. А длинный обвитый кожей черен с вершиной красочного эфеса, держа перед носом, задевая гардой сновавшего течением бока фалд, и оборку платьев.
Нуйд Гум, вернулся из пут светского общества, подозвав и Джоаля, который успел уже столкнуться бокалами с очень развеселым седовласым испитым вельможей, без капли мышц, чьи скулы под впавшими щеками могли рубить лед. Оторвав их обоих из запруды щеголей, барон молча повел их повыше к медальонам с головами, оцепенело скалящих пасти. И на устремляющейся ввысь лестнице с деревянной балюстрадой, возвышающей лакированные поручни, они пересеклись с его женой, которая властно встала у самых перил. Догадаться, что сей была она, не имелось признаком прозорливого предсказателя.
Возрастная женщина была пышной, но весьма приятной на вид. Казалась, она умело сочетает, в себе и умеренный макияж в гериатрических целях, и молодящее синеватое платье с минимальными белыми кружевами, чтобы не увеличивать формы, а её слегка кругловатые мясистые щеки, были украшены небольшой долей румянца марафета (или действием вина). Широкая уложенная ввысь прическа под широким лоснящемся челом, сочетала несколько серебреных гребней, и в рыжих курчавых локонах то и дело, можно было приметить черты обработанного розоватого кварца, в виде частей украшений, как и в снизки на шеи.
Заострив вид на муже, что опять стремился слинять, но уже в более официальный кабинет, она, уперев пухлые руки в бока наминального корсета, тут же подметила.
– Из чулана на пир. С пира вспять в четыре стены? – её корящий голос все же был мягким для того который боролся с душным гамоном, но очевидно если её разозлить, он тут же мимикрирует в пискливый фальцет.
– У меня важные гости родная. Смилуйся, и пропусти. Я скоро приспею. Они не задержаться, – успокоительно через гам, вкрадчиво просительно проговорил тот с легким басом.
Хозяйка города, доискивающимися бледными очами, обмеряющее осмотрела гнувшего спину виконта, и тут же перебросив чуткость, приметила зеленую приземистую особу, и тут же приосанившись, припомнила все злокозненные слухи о гоблинах нависшее в городах.
