скачать книгу бесплатно
– Кто это? – вместо заготовленного обеления озадаченно вопросил Джоаль с иступленным выражением, стукнув перстом по обложке указывая на девушку, с необычной шерстью на ногах.
– Тумерка. Но тут есть одна опечатка. Они, как мне известно, прибывают в заснеженных участках, и в зелени встречаться, для скажем продолжения рода, и этот счастливчик либо не подошел ей, хотя им и нет дела до таких формальностей. Либо испытывая судьбу, напал, что тоже не разумно, так как они никогда не ходят безоружными, – развел мосластыми руками полуэльф подметая рукавами матовую поверхность стола, косясь исподлобья на мутный силуэт отдаленной девы лесов.
Джоаль ещё раз занимательно глянул на воительницу с луком, и её щеки, которые были похожи на волчьи заостренными.
– Она человек… ну в смысле ей подобные? – неистовствовал любопытством виконт.
– Нет. И не эльф и не орк, ни… гоблин. Она как я уже молвил – Тумерка – из племени тумерок. Они древняя раса, которая рождает только девочек, и задействует в продолжение рода людей и эльфов. Им в общей сложности несколько тысяч лет, но не внятной речи, ни четкой цели у них нет. Из генов, что они берут у донора, не один отличительный не оседает, и они просто фактически плодят свою копию, не знаю, почему они просто не свершают репредуктирование, как самки животных, утратившие самца.
– Это как? – изумился Джоаль.
– Скан носителя. По средству, защитной реакции.
– Откуда ты об этом изведал? Не выходил дальше этих стен, как и я, уже более ста лет, и…
– И, тем не менее, читал больше, и более важные вещи, нежели сопливые сонеты о любви для обольщения вздорных дам, – обрезав, прервал его Дивелз, чмокнув тонкой губой напоследок, свернув тенью от скул под каскадом прядей.
Повисла неладная гнетущая тишина, и Джоаль на некоторое время потерялся, потом выговорил, и чувствовал, как слова выпадают из него осыпи камней по скату пробившейся речи.
– Спасибо тебе. Я, скорее всего не ворочусь, так как мне инда возбраняется взять здесь следопыта, или коня, для скорости. Ясное дело коней у нас с горсть, не в Гании таки водимся, но тем не менее. Так, что с низким поклоном, благодарю тебя, и не взыщи за дерзость.
– Брось, – небрежно махнул когтистой дланью эльф, обличив застенчивую ухмылку. – Мне за доблесть тебе подсобить. И мы ещё будем протирать вместе наши ткани на задах, и поминать об этой аляповатой истории. А ты будешь теряться, вспоминая, очередную взрослую дочку герцога, которую обуял своей красотой, а она простодушно понадеялась, что ты зашибёшь резиденцию, и титул, упала в твои объятия.
Они слабо хихикнули, смотря на друг друга визави прищурив саркастические вежды, и полуэльф заключил.
– Ты узловое правило не забывай. Что ладнее всего за стеной, быть настороже, и не изглаживать из памяти о двух вещай: не все привлекательное – неопасно; не все опасное – не смертельно, – сентенциозно подвел он итог тот, краснобаем, не поверку не видавшем о чем держит слог.
– Буду наматывать на ус.
Они ещё раз обменялись сердечными рукопожатиями, и грянул поражающий затишье раскатистый гром с испещряющими пасмурное небо зарницами. Плохой знак – подумал Джоаль. Недоброжелательное знаменье – подвел полуэльф.
Так они и расстались – молча. Дивелз оставшись со своим неизбежным союзником одиночеством, не спешил просто поджидать покамест его друг уйдет в мир, вне его содействия, и осенённый новым раскатистым воем, сокрушающим небеса грома, нырнул в чахлый чулан в поисках броши от сглаза, которую ему передал ещё Сибульт первый. Он понимал, что до рассвета ещё долго, но сон ему не так важен, как Джоалю, которому, скорее всего не в мочь уснуть с камнем на сердце, этой обремененной на думы ночью. Капель забарабанила по отзванивающей керамической черепице и парапетам, и скатывающимися струями косо брели по витражам, когда он нашел возле грудой скопленного антиквариата древних вещей и запретных книг нужную вещицу. Весь перемазанный пылью, то и дело, зверски чихая, утирая прямой нос широким рукавом, словно платком, он поднял оберег, в форме – Дера, представителя древних обитателей Мирадении, имеющего свойства роя пчел, с поправкой на двухметровый рост, острые когти, ядовитую кровь и способность запроса подмоги в случаи смерти ячейки улья. Небольшая фигурка, выточенная из обсидианового камня, с вытянутыми конечностями под дугу обхватывающая пустоту под собой, и плоской ящерица подобной мордой, имела несколько вытянутых отростков на затылке, и витой хвост, который по слухам имел убийственный яд на кончике, в сокрытом нутре оболочке, поверх вострого щипа. Единственного, чего они на самом деле боялись, это драгоценностей, которые вызывали у них аллергию, на уровне ощелачивания чешуи, отчего они и занимали свои пространства подальше от горных пород, и часто строили свой улей в пустых промозглых пещерах, без природных ископаемых, средь компании соленых сталактитов.
Подобный камень мог в теории отпугнуть дера, который приблизился бы к нему, но также Дивелзу была по вкусу и иная притча, про этот камень. Отдавший его Сибульт первый, поведал о том, как насевшего этот камень на шеи, не ранила, ни стерла, ни копье, и как выбитый из седла воин мог выжить оказавшийся под сотни килограммовой тушей лощади. И лишь однажды удача покинула владельца, когда приспел Некромант. Ведь Сибульт отдал камень Дивелзу, перед тем как уйти на битву с Некромантом, взяв с него обещание, передать его сыну, если битва будет проиграна. Битва та, к слову, оказалась победной, но ни Сибульт не многие другие ни праздновали победу, и обсидиановый камень, выточенный ещё дворфами, зачарованный древними эльфами, так и ждал своего ракового часа. Он приспел. На подернутом свинцовыми тучами небе через резные витражи стекол меж обнаженных плоских грудей эльфийской девы, отдававшей сиреневым, в слезоточивых стоках, стекающих под углом капель блеснула новая искажающая зарница молнии. Полуэльф с сосущим под ложечкой чувством опять почувствовал роковой знак…
5.
Дориль удалился с приёма чересчур рано, но достаточно, чтобы завидеть своего хозяина исполняющего часть своего плана. Он обусловился столкнуться с ним у колоннады в широком зале возле тронного зала аудиенций, где давеча пророкотал пир. Покудова он с нерадивым взором разглядывал штандарты, и витражи с очерками на сводах, не смененные ещё со времен хозяйствований эльфов, он почувствовал резко обуявшее удушающее чувство повисшей вины. Быть статься я неправ? Не на того поставил? Оступился, и напрасно? – говорил он себе, насилу сжимая в своей кожаной перчатке, монету, которую смлада не выпускал, вспоминая отца.
Ему было двадцать семь, низко посаженные болотных век глаз, средней градации от бровей ко рту носом с горбинкой посредине, с гладко выбритыми слегка упитанными щеками. Не женатый, не любимый, нелюдимый. За все свое житье, в замке, его дом, ничего путного не принес королю, и его сносили только за счет былых заслуг. Родителей само собой. Сам Дориль, попросту не мог произвести небывалый шаг к само совершенству, или меценатству для других. Для этого он был чересчур ленив и скуп. Но водилась у него на закорках, одна заветная мечта. Крохотная и прозаичная в своей ничтожности. Иметь сотню наложниц, среди которых главенствовать будет ненаглядная его глазу с юных лет королева Флагения.
Сколько лет она прельщала его, терзая неусыпными ночами, вызывая колющее чувства в груди, и застывания в морозном удушье сердца, он не помнил. Так как не мог и дня отжить, не мня о ней, а каждый пир он уныло старался притянуть её интерес, но его русая челка, разделенная пробором, и зеленоватая манта через плечо, никогда не бросалась ей на лазурные глаза
И когда на горизонте беззаветных грез возник восточный посол, с интересным предложением, он чураться не стал. Безусловно, Зигав был не дурак, и не обмолвился напрямую о своих планах, но имел способность зондировать мысли, пре случаи. Его скипетр с парными опалами в очках рептилии, четко мог озвучить ему в сознания все треволнения жертвы, когда та начинала мучиться в сомнениях. Вот только Дориль на тот момент не колебался, чем и пригрезился ему наиболее благополучным исполнителем своих козней в Майзе.
Расписные своды кулуаров, отзывались притягиваемым эхом при ходьбе по просторному помещению, посему скучающе прильнув к колонне Дориль с постной миной, беззаботно дожидался своего нового хозяина, который подкрался беззвучно, на своей шитой ворсистой обуви. Он ухватил того за повисшее плечо, и тот немедля встрепенувшись покрывшись мурашками, обернувшись с повисшим в растворенных до предела веждах ужасом, и оттекающей крови к бледности скелета. Однакож Дориль слегка обмяк, разобрав подведенные глаза и золотистые серьги, своего покровителя, обдавшего его скопом знакомым благоуханием чабреца.
– Не делай так… – на оробевшем выдохе произнес он, ищуще посмотрев ему за спину, на зеленоватые штандарты дома Сибульта, на которых был очерчен свод черепа, пронзенный мечом, выпуская острие через разверзнувшуюся челюсть, сохраняя дол посередине, упирая гарду в макушку. Древний род, Сибульта, нес это знамя из-за океана, который пересекли для заселения Мирадении спасающиеся люди.
– Мне важно, дабы ты страшился их, а не меня, – задорно произнес посол, и потянул его за темно коричневый рукав дуплета наружу.
Они вскоре вышли из сени вестибюля главенственого строения замка, очутившись на раскинувшейся обширной улице под навесом зубастых стен и зреющих как гроздья туч. Под ними была устлана плитка, идущая подобно паутине, кругами строя собой орнамент самых почитаемых цветов эльфов: синего; желтого; и порыжелого.
Несмотря на нависшие заволочившие синеву тучи досрочно напуская сумерки, так же скрывающие все великолепие красок, увидеть не шибко по облупившуюся чету эльфов нежно притискивающихся к друг другу, не отрывая глаз, спускающих свои волосы по бархатной коже, все ещё довелось. В центре этой круговерти завихрения мозаики в их плотски скрепленных кистях, важно располагался небольшой многоуровневый мраморный фонтан с кувшинками и редкими рыбами в каждой из трех чащ, а на пике, которого была искусно выделана небольшая фея, разводившая руки, задравши голову и крылья. За сотни лет людского правления, покрытие мозаики претерпела безжалостное выцветание, а края плит постепенно выцарапано вышелушивались. Но фонтан был не тронут, и казалось ни царапины, ни трещины на его гладком мраморе, не будет ещё тысячи лет, относительно изъедено облупившейся плитки.
Вокруг всей этой широкой площади щербинками гнездились лазейки, и небольшие буколические лавки, допустимые королем, уходя по широким улицам, в дали прижитых у стен фасадов домов, по вымощенной дороге всей обступившей крепости. Ни грязи мелких поселков, ни широких ратуш в округе широко плаца, не допускалось, отчего все напоминала не мрачное обиталище узурпатора с эшафотом или выведшего из ума седого маразматика, которых везде чувствует угрозу своему правлению, а не вполне цивильный город, растянутый на многие сотни метров к жилым укрытым поселением за стеной. Правление Сибульта младшего, доставляла дискомфорт разве, что нелюдям, которые не допускались в столицу Майзы, и то этот эдикт не пересмотрелся лишь по настоянию Флагении, а не его собственной неприязни. Сам он остро недолюбливал только орков.
Вот Зигав и Дориль, плутали меж словно воронённых каменных стен простиравшегося по округе непреступного замка, с пристройками брезжущими флигелями лавок, с опалубкой и черепицей, под призором редких вышек дозорных. В такую погоду с рассвирепевшим ветром все постепенно скрывались в свои глубокие ниши или отбывали к домам, не решаясь высунуть носа, убирая рассыпчатый товар, или тот, что не переносил влаги.
Вид Зигава до коликов нервировал лавочников, единодушно, как и ратников, которые звеня кольчугами, старались привлечь внимания иноземца своими язвительными подначками, исключительно сконцентрированным в русло его макияжа, или косы, но посол был непреклонен и кремнестойк ко всем осаждающим его улюлюканьям и зубоскальствам. Он шел осанисто и, постукивая по утопленной плитке своим безупречным жезлом, на редкость вызывающее задирал голову и нос, что к слову подбешивало и самого Дориля. Но тот все же зачал разговор, под тенью нависших тряпок, которые уже недоброжелательно развивались парусам подъятые недобрым дуновением освирепевшего ветра, захаживавшего с вытянутого крыла двора вблизи жилых построек.
– Я бы хотел прознать, как все прошло, и как мы поступим дальше? – он сказал это тихо, согбенно плетясь за его коренастой спиной, и от равнодушного безмолвия посла уже вознамерился повторить. Но тот ответил, только тогда, когда, скрывшись за трескучим ступицей обозом, под телесным воздействием Зигава они нырнули в небольшой лаз, клином меж углов стен и боковой лавкой, за которым обычно скрывались страстные любовники. Прижимая его к каменной кладке, вместе с ароматами трав, и поглядывая в серую расщелину, Зигав временно безмолвствовал, и будто ожидая тех, кто осторожно плелся, следом выслеживая их меж редких сермяг. И, не дождавшись, он распустил сильные пальцы в кольцах с ворота, до смерти перепуганного Дориля, которых все это время ожидал, что скрытый клинок, что был наперевес у него под черной мантией, покажет свое лезвие, вышедшее из его лихорадочно дрожавшей спины.
– Как звали опоздавшего князя? – все так же мелодично заломил Зигав, не отрывая своих глаз от проема меж стен, на плитку и пересечение кладки к открытой улице. Их скрытность напоминала собой жилку мяса, застрявшую в щербатых зубах.
– Это виконт Джоаль… Я проследил за ним, как ты и требовал, – жалобно и тихо ответил тот осунувшись, чья русая челка спала на болотистые глаза налипав к стучавших взмокшим жилами вискам, а выражение стало по-детски, угодливым, как при укоре родителя.
– И? – повернул он к нему свои завитые усы, и вытянутую бороду, покамест коса спала с правого плеча за спину. Они ютились в алькове, чудом не промышляя невольным челобитьем.
– Он справились в кабинет короля, как мне передал лакей. А потом, по первой выдворялся король, а следом уж он. В руках у него имелся свиток, который он ревностно прятал за пазуху…
– Что было на свитке? – тут же требовательно настоял на ответе Зигав, у которого казалась, прорезался огонь в карих глазах, а синий тюрбан его покачнулся. Интонация журила не хуже раскаленного железа по незащищенной коже.
– Печать сургуча с пометкой… скорее всего перстня, – насилу вжался в стену Дориль, который, не переставая дрейфить от вербального гнета Мереза, робко наблюдая за его нависшей нетерпеливостью, шмыгая носом с горбинкой, сглатывая неустанно циркулирующую желчь.
– Чудно, – выдавил тот неожиданную лаконичную, озорную улыбку. – Значит он…
Он слегка отступил, от чего появился простор для стравленного дыхания вне его неотвязного духа, и какое никакое личное пространство, в сдавливающих клещами стенах, полутьмы стенной выемки, с промозглым тылом и загуливающими к ним украдкой, беснующимися пробирающими ветрам. Загадка куда он спрятал жезл его не грела, но его точно расплавило на непродолжительное время.
– Что теперь? – все так же осторожно поинтересовался Дориль, судорожно убирая челку с глаз, боясь пропустить деталь на красноречивом бронзовокожим лике.
Зигав выждал паузу, не оборачиваюсь к нему, зорко наблюдая за всем тем же пресловутым входом в скрытый лаз, в проеме которого, на встречу ветру и сору, прошли пять звенящих латами, латников. Они их не заметили, так как Зигав задрал свой рукав, образовав им темную шторку, и они в момент стали тенью проема.
– Теперь необходимо убить его по пути, – совершенно спокойно заключил он, обернув к нему свои подведенные неразличимые в сени глаза, и померкшие в спустившейся темноте крупные серьги.
– Пути?
– Завтра или в ближайшие дни, князь покинет замок, с донесением королю Куику. Его необходимо убить, выдав это за промыслы эльфов, или орков.
– Почему? – истово недоумевал Дориль, знавший, о виконте, лишь понаслышке, за счет его родства и слухов. Хотя скорее его сжигала зависть за его баснословные любовные подвиги.
– Оттого что, что твоя шлюховатая королева не выносит нелюдей, а виконт её ненаглядный племянник. Убитый стрелой эльфа или того, кто выдаст себя за эльфа, послужит ладным катализатором гонений, на нелюдей и гражданским войнам по всем ближайшим землям.
– Но решение всегда принимает король! – пылко возразил Дориль теряющий контроль над эмоциями, кривя лицом и срываясь до сиплого фальцета.
– А вот и нет, – твердо парировав, заявил Зигав, стрельнув глазами. – Я потолковал с Сибультом. Он и приказа без её совета не отдаст. Не знаю, что за сила кроиться под её юбкой, но вы бессильны перед этим могуществом, – подвел он, отчего Дориль залившись краской по круглым щекам, проглотив язык, признав его правоту замолк. Тут посол оказался меток, как заправский лучник.
Какое-то время они немотствовали, напаивая легкие хладом закутка и теребившим их укрытия ветрогоном, затем небольшой, но весомый мешок монет как по волщебству, образовался в руках у Дориля.
Тот непонятливо посмотрел на всученное подношение, затем на невозмутимое лицо, посла Муреза, источавшего нечто заставляющее неустанно колебаться, и забывать, кто ты есть.
– Что это? – задал тот глупый вопрос, пожеванными отрывками слов.
– Плата наемным убийцам, – сердито огласил посол, – и помни, понудить, заручиться обстоятельствами, преподнести сие, как душегубство нелюдями. Пусть не скупятся, на жестокость и осквернят тела как подобает. Это условие. Если все пройдет удачно, каких-то полгода, и твоя шлюха королева будет твоей, как и сто отборнейших красавец этих земель, если ты величаешь их женщинами… – закончил тот, поморщив сглаженный нос.
Молодой сановник проглотил укор, и, сдержав злость в сжатых кулаках, да покорно кивнул.
– Я отчаливаю сегодня же. Король получил от неё извет на меня, но наши верные эмиссары все же остаются. Ночью, они умрут от отравления. Все. А ты после удачного исполнения жди меня в порту, под вывеской – Хромой Силивер. Не подведи меня, и я сдержу все обеты. Засим все.
Не дожидаясь ответа, синий кафтан Зигава растворился на посеревшей улице, и вскоре по пологому скату улицы застучал тот самый пропавший из виду жезл. А Дориль вытирая лившийся, как форменная капель пот, набежавший от опавшего на плечи осознания, в какую историческую ветвь он вплелся, с дрожью трепета в подломившихся поджилках отправился выискивать исполнителя воли Зигава, все повторяя себе под нос, – Все ради неё…
Началась пронзающая сгустившее в себе полчища туч небо ослепляющая гроза с последующим громогласным громом, и холодные капли дождя сыпались груздями на забитую мыслями открытую голову Дориля. Но он, стремительно мокнув, в окружении паникующих торговцев и лавочников, казалось, вовсе не чувствовал вымокающего ворота рубашки и манжетов дуплета. И под тенью возвышающего черно-вороного нависающего над миром замка с его множественными башнями накрытых конусной черепицей кирпичных крыш, он удалился к себе, готовясь совершить государственную измену, ради власти над королевой, и сотню несчастных, коим не повезло быть изувеченными природной красотой.
6.
Джоаль, не смотря на сгустившиеся невзгоды и неминуемые сложности вследствие грядущего похода, не спешил отправиться прильнуть к взбитой служанкой подушке и подоткнутого одеяла на свежем взбитом сене в тюфяке. Он, напротив, возжелал подготовиться, отчего и вздумал наведаться к своему номинальному оруженосцу.
Гайт сын Райта, никогда не сетовал на свою жизнь. Его в малые лета продали в оруженосцы королевской свиты, и ему несказанно улыбнулась фортуна угодить непосредственно к свежее осиротевшему виконту Джоалю. Суть удачи зиждилась в том, что виконт не как не мог освоить умения мечника, отчего чурался турниров или дуэлей за не поделённых фатами дам. Оттого бедный бедами оруженосец и жил в свое удовольствие, и не жаловал корить злую судьбу, покуда его задарма содержат, кормят, обряжают, и нечего не взыскивают взамен. От самого Джоаля он получил говорящую кличку «Тощий» естественно, за его рост и телосложения, и дело не в том, что тот недоедал. Нет. Природа одарила его странным даром удачно усваивать еду, и не потолстеть, не нарастить массу он не мог, но был очень вынослив, и часто ел скорее по привычки, а нежели от острой нужды. Но пристала пора сворачивать его идеальный мирок.
Когда в его скромную каморку заворотил «Сир Джоаль», как тот называл его на людях, он ожидал, что тот принес ему кусочек со стола, к которому его в жизни бы не кликнули. Или хотя бы на ночь его ожидала новая байка, про разбитое сердце возрастной графине или молодой маркизы высшего слоя, которая слишком переоценила небылицы, и теперь ручьем слез орошала подушку. Он ошибся во всех доводах.
У Сира не было не снеди, не гуляющей довольной собой усмешки. Он был тучен и держал потяжелевшую невзгодами голову понуро. Было засверкавший в полутьме улыбкой Гайт сразу напрягся и сдавил покрывала простыни пальцами, закусывая губу.
Он жил в небольшой почитай мансарде, которая предназначалась для прислуги. Одно окно, алькова для сна в стене, небольшой кованый рундук с тремя парами одежд, из которых он носил от силы две, так как одеяние для турниров была не к чему. Так же у него хранились доспехи сира и именитый меч, принадлежавших ещё отцу Джоаля, которым Тощий управлялся лучше, чем следовало бы человеку с его весом. И на много гоже, чем полагалось слуге аристократа.
Он как раз праздно возлежал с лучинкой, облачённый в свободную камизу, в вырубленной нише бурча под нос песенку, под одинокую лучину. Когда зашел усталый виконт, тот опамятовавшись, спрыгнув из альковов, он тут же поставил ему свой единственный трехпалый табурет, и ждал стоя в нарочитом благоговении, вытянувшись в струнку. Джоаль томно осмотрел блеклые стены в побелке, успевшие стать песочными из-за выцветания от лучей, что казались, не служили для прилива эмоций, но вместо этого, он ощутил, что даже такие цвета сомона стены, будут вызывать в нем прилив тоски и ностальгии.
Новоиспеченный сановник валко уселся и, невзирая на оруженосца, с тяжестью в голосе спросил напрямик.
– Припоминаешь, как мы хотели оказаться за стенами и повидать мир?
– Нет, – с растерянностью, но молниеносно отмочил тот, бледнее на осунувшемся и без того не знавшем полноты щуплом лике.
– Я вот тоже. Но тем и печальнее признавать, что это сим неизбежно.
Он, подняв омраченные голубые зеницы, оглядел своего слугу. Тот всегда был небрежно одет, субтильно тонок, а на голове у него был неизменный рыжий еж, который дыбом торчал в разные стороны, покуда щеки были испещрены рябой коркой рытвин вместе с крапинками веснушек, а тонкий нос аналогично облепил себя точечными следами крапинок. Голубые широкие глаза, не выдавали полноты переполнившего страха, не смотря на заявленную перспективу, и Джоаль нехотя продолжил.
– Все довольно прозаично. Король отдал мне наказ доставить благовестие в Лирру. И я исхожу завтра с первыми лучами. При мне в довесок эскорта неопытности, будут три солдата, и соответственно ты – мой верный оруженосец.
После саркастично вызволенных из гортани сих слов, на вытянутом лице вечно лелеявшего своего хозяина Гайта появилась непреодолимая жажда ухватить того за горло и придушить. Но он быстро подавил этот бесконтрольный позыв, вспоминая кем, обычно являются оруженосцы, и как их используют по назначению истинные рыцари и графы.
– Но отчего вы? – единственное, что проронил Тощий, смотря на своего сокрушенно поникшего сира. Тот лишь поднял аналогично голубоватые глаза с темноватыми бровями, и, скривив усы, безотрадно отозвался.
– Ну, однажды сие должно было приключиться…
Так и Гайт всецело постиг, что со спокойной жизнью пора кончать, и вливаться в реальный мир, и в свои отрубившие девятнадцать, он все же был вынужден вернуться к своему основному ремеслу, оставив в грезах, мечты увести под венец одну из служанок, и в будущем стать полноценном пажам виконта. Не авантажно, но ему бы со сторицей хватило.
– Ваш меч, у меня Сир, как и моя жизнь, – с внезапным приливом долга ремесла отозвался он, а за сиротливом окном как раз блеснула очередная ломанная молния, и залепетавший дождь, что застыл на время, продолжил свой натиск наступающей бури.
– Знать бы ещё, в чьи руки попадет моя жизнь, – заключил виконт, покачав бурой шевелюрой покосив острые скулы на крючья, державшие именитый меч в портупеи ножен, и покинул оруженосца, предварительно хлопнув его по вновь опавшему от заразной печали плечу.
Очень долго неусыпно пролежал Джоаль на мягкой перине, не смыкая отпирающих сон век, под абонемент зазывающего стылого ветра с стучавшего в окно ливня. Его широкая кровать истощала от одиночества, так как обычно с ним, на ночь оставалась хотя бы одна из милых неюных дам, которые либо хотели прикоснуться к чарам этого смазливого лица, либо, многократно коря себя вновь вернуться к ним.
Как не было ему горше в горше и на душе, он, лежа в ночной свободной рубахе, с белыми ажурными кружевами, открыл тот самый свекольный том, который ему дал Дивелз. И, убрав приставуче спадающую челку с глаз, запалив вначале лучину, принялся на упирающую в изголовья напичканную перьями подушку, и принялся жадно вчитываться, под отсвет во всю вошедшего на пост шандала. Ему наугад попалась глава про Анерелу владычицу запретных земель….
Точно её возраст определить невесть ни одному ныне живущему. Единственный неоспоримый факт – она ровесница Некроманта. Судя по тому, что по ветхим манускриптам его создания часто приписывают ей, как одной из последних ныне живущих высших эльфов, которые помнят эпоху Тайнов, кои давно скрылись в толщах почвы, в беспробудный сон или сгибли под гнетом пламени драконов. Все сведенья о ней могут быть изведаны токмо из многовековых обшарпанных, дважды переписанных книг эльфов, так как не один живой человек не сможет устоять перед её чарами, и скорее станет её воле лишенным рабом, чем успеет убежать или скрыться с её влияния, поведав о ней хоть мимолетное слово. Не типично долговязая, и чрезмерно красивая эльфийка, контролирует каждый пустяк в своей вотчины запретных землях.
Ей безропотно служат Члены черного ордена, чьи нравы известны всем, кто помнит второе столкновение. Закалённые в боях, и облепленные черными доспехами, эльфы обожествляют свою королеву, и служат ей верой и правдой до последнего вздоха. Её слово для них непреложный закон, и они сами поразят себя, если подведут доверие владычицы твердыне Эмтионом посреди пропасти бездонного каньона. Что говорить о людях, что под чарами и зельями колдуньи становиться подобием мутантов троллей, и теряют навыки речи. Сколько перебежчиков не бежало в те земли, то мгновенно растворились в её владениях, а тех, коих замечали после на границах, походили на бледнокожих, полностью лишившихся волосяного покрова одичалых зверей, что только косноязычно мычат, до полной утраты навыков коммуникации. Для неё все люди ровны, в её неутешном призрении. Бродят вести, как она использует молодых девушек, порождая с их помощью себе чистокровных рабов, которые более совершены, относительно доноров для спаривания. В попытках избежать правосудья за дезертирство, многие бежали в запретные земли, и если не были съедены Шанкурами или иными созданиями за гарницей, то, несомненно, стали её паствой. Несмотря на то, что Анерела названа в честь звезды, что дарит нам тепло, единственное тепло, что может дать она, это её улыбка перед тем, как она поработит ваш разум, обратив вас своим до смерти верным слугой…
Джоаль поморщив губы в узелок мешка, прикрыл книгу, и нахмурив тесные бровя, исподлобья бросить взор на автора поверх корки толстой обложки – Лавелз Путешественник.
– Ох, Дивелз, знаю, я теперь, кто тебе по ночам грезиться, – фыркнул, он скриви лицо в гримасу морщин, и отложил высокопарный томик на лакированный комод. Его сон может и не был долгим, но лучше было зачать мелочь, приобвыкая к тому, что скоро тот будет вынужден ночевать на прогалинах, дубея от холода, и продиравшего до костей ветра, в окружения неладного мира. Мира за непреступной стеной…
7.
Как токмо затемно, желтый диск, пробил себе пленку мрака к алеющему зареву, и только лишь ласкающие холодные стены забрезжила радушная занимающаяся на своем законном поприще анемания, слабо подкрепившись завтраком из питы и джема принесенным служанкой, который куском не лез в рот, Джоаль нехотя стал собирать вещи. В его покоях, нависший иной портрет лупоглазого эльфа короля словно следил за ним янтарными зеницами, пока он носился из угла в иную сторону, ища себе места, растягивая неизбежный момент. Из всего своего ломящегося гардероба, он решил надеть, в чем и был завсегда. Его бордовое одеяние неизбывного кафтана в желтую отороченную полоску, плюс мешковатый куаф с подогнутым краем в тон наряду, было надето на законные места, и слегка высовывающийся бурый лакун щекотал ему левую скулу. Он был готов. Единственное попутное средство, что он замел с собой после длительных метаний в думах, была книга Дивелза, изданная, как и повелось под чужим именем.
Выходя на нейдущих ногах, с иголкой сна в глазу из проема, он встретил у порога своего подобравшегося оруженосца. Тот будто не почивал вовсе, простояв истуканом под дверью всю ночь, отчего вид у него при всей слаженности был разбитый. На деле это было не так, и его щербатые щеки в крапинах, были такими минорными, от овладевшего осознания конца вольной жизни. В левой руке он как за жизнь державшись держал ножны, с торчавшим расписным эфесом дома Джоаля. По правую же он хранил небольшую похожий ранец, в который был обязан свалить яству, и прочие необходимые вещи, что будет нести на своем горбу.
– Вижу, ты блажен, как и я? – саркастично отметил Джоаль, толком не разминая уст.
Гайт был облечен в теплую льняную рубаху под стать котте бурого цвета поверх туники, на которой маячил Герб дома Флагении в виде, дозорной башни, в которой по преданию и был порожден первый из рода Лармонтов, пока вокруг бушевала битва и осада невольно родильного дома. На ногах у него засели поножи, кожаного типа. А предплечья и кисти у него сдавливали утянутые краги, так же аналогично из кожи. Очевидно, лучником наручи не выдавали.
– Я готов Сир, – вместо привычного ответа, сделал поклон учтивый Гайт, ударив об друг дружку пятками боттов устав от его истертых сапог, что однажды отдал ему, его сир. Джоаль слабо просиял.
– Ладно. Идем Тощий, нас ждет целый мир.
Они без особого участия, спускались через сложенную из камня аркадную арку их покоев по мрачной кишке полу мрачного туннеля, скатной изваянной лестнице в не менее радостный вестибюль. Из разбитых по углам окон брезжил ласковый погожий алый рассвет, разгоняющий набежавшую за ночь мглу, и выпаривающий небольшую росу и влагу ночного ливня. Отпускающие на весу тени, лампады ещё не обновили, отчего на ступенях можно было задеть мысками налипшие капли отвердевшего воска. Хлад непрогретого замка ощущался на закорках, а его гробовую тишину отлучали лишь суетливые слуги, готовившиеся к новому дню, выполняющие рутину, точно разглаживая мышцы огромного заспавшегося зверя.
Перед освещенным как прорубь брезжащим алым вливающимся златом, заблаговременно отворенным исходом из замка, меж величественными колонами с изразцами у подола, уходящими в свод остова костяных нервюр, и червлёными в хомут подобранными гардинами нависших на разбитых окнах, метущих атласно зеленоватый пол из мрамора и более грубых плит, его уже поджидали. Освещенная на прострел захаживающего света троица собранных солдат, и неизвестная женщина, вся с ног до головы облачённая в черное платье под саван, скрывающая свое лицо за фатой. Чуть выше одной из четырех стен на развилки огромного строения, без крупицы места, обвешанной мечами погибших при битве при Антуре воинов, на одном из двух близнецов балконом воровато и отчуждённо стоял Дивелз. Он будто не решался двинуться, без приказания или сигнала, так как, опустевши взгляд, в пол пуская каскадом свои прямые пряди, так и застыл тенью, даже не приближаясь к молочной балюстраде, не посмотрел на шершавые отголоски эха поступи, двух участников похода, постепенно спускающихся с величественной лестницы. Вид у него был прибитый. Да и весь широкий зал, был затемнен, и выделял лишь клочки, на которые пал прорубившей себе дорогу, изрезавшими полу зашторенные окна и мелкие пробелы в кладке набиравшими силу лучами, вкупе необъятной прорвы света из отворенного горнила врат, где взвесью витали мириады нагнанных с улицы пылинок.
Гулко опустившись вниз к придавленной сени фойе, Джоаль сразу поприветствовал разновозрастных скрытых брезжащем светом на лица солдат в коттах, на что те лишь в полу сгибе делано откланялись. Но все подлинное внимание он уделил скрытной женщине, так усердно таившее свое лицо, и тело в приталенной ткани наряда. Он только собирался к ней обратиться, когда та фривольно взяла его под руку, и настойчиво повела в сторону слабо подсвеченной галереи анфилад, унося за собой черную кайму трена.
– Ты можешь отречься. Это моя вина, – ретиво шептала она наперекор стуку туфель, отчего её вуаль капельку развивалась в месте расположения рта.
– Тетя? – в той же манере шепота, проронил он, склоняя голову щурив глаза, стараясь заприметить лицо, через затемненную ажурную ткань. Но и было и без того не светло, в замке, слабо подернутым полосами света, дабы приметить хоть черту.
– Тише! – приложила она тонкий палец в перчатке к фате. – Ненужно галдеть. Я здесь дабы отвратить тебя от беды.
– Отвратить? – согнул он шею набекрень в обуздавшем удивлении, прищурив глаз с налезшей бровью.
– Сибульт буркнул сей домысел с горяча. Ты не обязан…
– Нет уж! – внезапно для себя взбрыкнул он, задрав нос. – Я не Симал. Мне не нужна извечная опека. Сегодня я выйду отсюда, и только приказ короля отвадит мой порыв.
Они стояли поодаль от группы преисполненных важностью события ратников и оруженосца, под очередной аркадной аркой, уходящей вглубь истыканного световыми пиками мрачного замка. Полуэльф украдкой наблюдал за разворачивающейся мизансценой, сверху сливаясь с безучастностью шторами, а над его понурившейся головой с укором висли расписные своды, где в полутьме перешептывались намалеванные эльфы, точно зубоскалившие злопыхатели.
– Это мой вина, – повинно покачала головой Флагения с самозакланческой речью. – Я тогда навлекла на тебя беду с обиды на твоё нерадение, велев ему поучить тебя таким образом. – Тон королевы выделял подлинную охватившую с головой досаду своего малодушия, в осознавшей свою неправоту вырывающейся апологией.
