скачать книгу бесплатно
– Типа для общего развития.
Мирай громко взвыл, даже из приличия не пытаясь скрыть, как сильно ненавидит этот предмет.
– Самое страшное, что литературу будет вести Мимура-сенсей – препод, который ведет наш драмкружок. Он такой бесячий. У меня от него в кружке-то зубы чешутся, а на уроках он меня, чувствую, вообще до самоубийства доведет.
– Ты ходишь в драмкружок, Куруто? – удивился Мирай.
– Ага. В основном, играю роли без слов, потому что у меня жуткий акцент. Или роли иностранцев. А еще пою.
– Ты умеешь петь?
– Да. Я в детстве в церковном хоре пел.
– Вот здорово! Получается ты помимо того, что будущий космонавт, еще и творческая личность?
Курт смущенно засмеялся.
– Да не такая уж и творческая, просто горластая. Мне, кстати, нравится, как японцы поют. Ну, эти ваши переливчатые звуки…
– Ноющее вибрато?
– Э?
Мирай произнес какое-то неизвестное Курту слово нараспев и заунывно протянул последний слог сдавленным мандражирующим голосом.
– Да, вот это! – встрепенулся Курт.
– Я называю это «ноющее вибрато». Представь, что ты жалуешься на жизнь, и включай вибрато везде, где только можно и где нельзя. Ну, или саке налакайся. Под мухой завывать вообще милое дело.
– Ты тоже умеешь петь?!
– Ну, я же на театральном учился. Пойдем в караоке?
– СЕЙЧАС?!
Мирай засмеялся.
– Уроки сначала сделай, звезда эстрады! – и снова вернулся к учебнику. – Что тебе здесь непонятно?
– Да все! – заскулил Курт. – Я эти кандзи впервые в жизни вижу! Мне за каждым в словарь лезть приходится, а в ваших словарях сам черт ногу сломит!
Мирай внимательно глянул на эти самые кандзи, которые сводили Курта с ума, и вынес вердикт:
– Ну, что тебе сказать. Ты конкретно попал.
– Почему?..
– Потому что это отрывок из романа восемнадцатого века. Такое чтиво не каждый японец-то осилит. Проще будет, если я целиком тебе это зачитаю, иначе тебе весь словарь перерыть придется, чтобы перевести хотя бы один абзац.
Курт согласился. Пятнадцать минут спустя Мирай, лежа на диване, уже в полусне зачитывал ему строки из отрывка:
– Он растворялся в свежести леса. Он растворялся в блеске капель росы. Он растворялся в перезвоне паутинок между ветвями хвои. «Я люблю тебя». Он растворялся в холодных лучах рассвета. Он растворялся в чистоте неба. Он растворялся в безмятежности воцарившегося мира. «Я люблю тебя». Он растворялся…
– Сука, какая же нудятина! – взвыл Курт, уронив голову на согнутые локти.
– Ну да, не «Убить Билла», – пропыхтел Мирай, сдув с лица прядь волос, и отбросил книгу. – Мне теперь дико захотелось спать.
Курт поднял лицо, тоже сонное и уставшее, потер глаза и спросил:
– Слушай, а в чем разница между «ай шитэру» и «ски да йо»? Оба же переводятся как «я тебя люблю». Почему в этой нудятине «ай шитэру»? Из-за того, что он признается в любви лесу? А «ски да йо» – это только людям, да?
– «Ски да йо» – это когда ты испытываешь к кому-то чувства, но они еще не настолько сильные, – простонал Мирай, зевая и потягиваясь. – А «ай шитэру» – это когда уже конкретно, давно и навсегда. Когда ты, например, прожил с женой сорок лет, не убил ее и до сих пор не собираешься с ней разводиться.
– Бред какой. Как любовь может быть сильной или не очень? Она либо есть, либо ее нет. В английском все гораздо проще – «I love you», и все дела.
– Согласен. Все равно все обман и фальшь. У моей мамки тоже через каждое слово было «жё тэм, жё тэм» (*Я тебя люблю (фр.)), и что в итоге? Свалила – и с концами.
– Я свою тоже не любил.
– Э?
Мирай глянул на Курта. Тот сидел за котацу, упершись локтями в стол, низко-низко опустив голову и заметно засыпая.
– Она была такая толстая, такая страшная. Я видел ее только в двух состояниях: когда она орала, какие все вокруг ублюдки, и когда она сидела ныла, что ее никто не любит. Нельзя, наверное, говорить такое о своей матери. Наверное, она хотела мне добра. Но она обращалась со мной, как с собакой. За что, спрашивается, я должен был ее любить?
Мирай почувствовал, как сердце заколотилось быстрее. Ему вдруг тоже захотелось рассказать о своей матери, но он не рискнул бередить память Курта о его покойных родителях и сдержался.
– Иди мойся, брейся, смени воду для вставных зубов и ложись спать. Тебе завтра в универ.
Курт отрицательно заколыхал своими длинными черными волосами.
– Утром.
– Как хочешь, – Мирай машинально провел пальцами под носом, чтобы проверить щетину. – А я, пожалуй, сейчас, а то мне утром в падлу будет. Не против, если я одолжу твой бальзам после бритья? А то я свой дома оставил. Вроде, с умом собирался, но так и знал, что что-нибудь да забуду.
– Без проблем, бери.
– Кстати, я бы рекомендовал тебе другую марку средств для бритья. Это японский производитель. Предотвращает раздражение, хорошо увлажняет и замедляет рост волос. Хочешь потрогать?
Мирай оттолкнулся от спинки дивана и плавно, как кошка, сполз на пол. Потом он подполз к Курту и подставил ему свою физиономию.
– Вот скажи, что я брился два дня назад!
Курт, дико смущаясь, очень деликатно и неуверенно потрогал его подбородок подушечками пальцев.
– Очень гладкая и мягкая…
Тогда Мирай сам взял его за руку и заставил положить ладонь себе на щеку.
– Смелее, я не растаю!
– Не могу поверить, что ты брился два дня назад… – пробормотал Курт, затаив дыхание и больше всего на свете мечтая провалиться сквозь землю от стыда. Он был так шокирован, что у него посинели губы.
– Дашь мне свой мейл, я отправлю тебе фотку, если не забуду. Или напомни, чтобы я принес на следующие выходные. Полотенце любое можно взять?
– Что? – не понял Курт, слишком занятый наблюдением за Мираем, который резко подскочил на ноги и подтянул джинсы. Рука Курта безвольно соскользнула с его щеки, задела костлявую ключицу, тазовую кость и бедро.
– В ванной, – пояснил Мирай.
– А, да. Они там все чистые.
После такого оголтелого физического контакта спать Курту немного перехотелось. Пока Мирай принимал душ, Курт достал чистые спальные принадлежности, бросил их на диван, а сам забрался обратно под котацу и приказал себе уснуть. Мирай немного удивился, обнаружив его в гостиной, но будить не стал. Тихонько разложил себе постель, забрался в нее и блаженно укутался в чистое ароматное одеяло.
– Спокойной ночи, – мурлыкнул он самому себе.
Курт сделал вид, что спит, и плотнее сжался в клубок под котацу. Этот Мирай не давал ему покоя, даже когда спал.
Утром, заслышав будильник, Мирай проснулся и продолжил исполнять свои обязанности. Выбравшись из своей теплой уютной постели, он на коленях подполз к Курту и аккуратно потряс его за плечо.
– Вставай, солнышко, в школу опоздаешь.
Курт что-то промычал в знак протеста.
– У меня не забалуешь. Вставай давай! – настаивал Мирай, тряся его сильнее.
– Еще пять минут…
Мирай отступился и улегся у него в изголовье, оперевшись на локоть.
– Слушай, – сказал он. – У тебя такая классная комната. Почему ты спишь здесь?
Курт открыл глаза и молчал несколько секунд, глубоко и сонно дыша.
– Не могу привыкнуть, что снова могу быть в комнате один, – сказал он.
Мирай мысленно дал самому себе леща. Он был в курсе, что Курт в четырнадцать лет попал в детдом, а через год загремел в колонию для малолетних преступников, в которой отмотал три года. Поэтому ни в каких уточнениях не нуждался.
– Не люблю надолго оставаться один, – продолжил Курт по своей инициативе. – Я вовсе не против, когда Мартин просит кого-нибудь посидеть со мной. Я против, когда со мной начинают обращаться, как с неполноценным. Я нормальный.
Мирай с сочувствием улыбнулся, глядя на его макушку.
– Я тоже устал быть один, – вдруг самопроизвольно вырвалось у него. Он даже сам этому удивился.
– Ты живешь один?
– Не совсем. У меня есть цветок в горшке. А еще за моим холодильником живет паук и постоянно плетет там сети.
– Ты его не выгоняешь?
– Нет, я спокойно отношусь к насекомым.
– Я тоже не понимаю людей, которые боятся пауков и пчел. Они же такие маленькие, чего их бояться?
Мирай засмеялся и, умиленно глядя на Курта, осторожно погладил его по волосам. Тот, довольно заулыбавшись, обмяк под его рукой и мгновенно заснул.
– А ну, вставай! – потряс его за голову Мирай.
Пока Курт мылся, Мирай поставил вариться рис и приготовил ему яичницу с сосисками.
– Да не суетись ты так, – сказал Курт, когда вышел из ванной комнаты. – Рейджи скоро придет и все приготовит.
– Зачем ждать Рейджи-сан, когда есть я? – свирепствовал Мирай, доставая из холодильника все подряд овощи и банку с натто. – Я обещал Харетересу-сану, что присмотрю за тобой и обо всем позабочусь. Это так приятно, когда в доме кто-то есть и ты можешь сделать ему завтрак.
Курт пристально уставился на него, стоя в дверном проеме и машинально вытирая волосы полотенцем. По его молчанию Мирай понял, что опять ляпнул что-то, чего не собирался.
– Вот, что я имел в виду вчера, – сказал он, краснея. – Я так привык быть один, что два дня с кучей народа, с которыми так весело, – это просто праздник какой-то. Я уже не помню, когда в последний раз так здорово проводил время и это не закончилось каким-нибудь свинством.
– У тебя разве нет друзей?
– Нет, я слишком поверхностный человек и ни с кем не могу сойтись достаточно близко.
– Странно. По мне, так ты интересный человек. Наверное, любому бы хотелось иметь такого друга, как ты.
– Вот как… – Мирай завис над тарелкой с сыром. – Прости, не бери в голову, – снова включил он глупого японца. – Я не должен был этого говорить.
Курт пожал плечами и пошел надевать форму. Мирай стукнул себя куском сыра по лбу. Он действительно не должен был ничего этого говорить! Почему в присутствии племянника своего начальника он становится таким болтливым и выкладывает все, чего не стал бы рассказывать посторонним людям?
Пока Курт ковырялся в своем завтраке, есть который не особо хотел, но вынужден был соблюсти приличия в знак признательности за старания Мирая, раздался лязг ключа, а затем усталый голос Мартина:
– Я дома.
Мирай и Курт в панике переглянулись и поняли друг друга без слов. Мирай схватил банку с натто и запрятал ее подальше в холодильник. Курт поспешно разделался со склизскими бобами в своей тарелке и отдал ее Мираю, который оперативно сполоснул ее под струей воды, тем самым уничтожив последние улики присутствия гадости, которая вызывала у Мартина острый рвотный рефлекс. Когда Курт подорвался, чтобы встретить дядюшку, тот как раз показался в дверном проеме.
– О, вы уже встали.
– Привет! – Курт бросился ему на шею и поцеловал в подбородок. Мартин крепко обнял его.
– Привет, Заяц.
Глядя на их телячьи нежности, Мирай прослезился от умиления.
– Soyez les bienvenus, monsieur! (Добро пожаловать, мсье! (фр.))
Мартин глянул на него и только тогда начал соображать, что к чему.
– Так… Дом на месте, квартира в порядке, вы оба живы… Хотите сказать, вы поладили?
– Ну да, – сказал Курт.